(Смерть Иосифа Бродского в зеркале московской прессы)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2004
I. Тема “Смерть поэта” — одна из сквозных для творчества Бродского — многократно привлекала внимание исследователей его стихов и прозы [1]. В нижеследующей заметке мы сосредоточимся на тех аспектах этой богатой темы, которые до сих пор оставались в тени: мы бы хотели проанализировать отклики на смерть Бродского, напечатанные в московских газетах в конце января — начале февраля 1996 года. Следовательно (лучше сразу же в этом признаться), речь далее пойдет не столько о самом Бродском, сколько о восприятии облика и образа Бродского, как он сложился в сознании отечественного интеллигента на излете жизни поэта.
II. Первое, на что хотелось бы обратить внимание, — это местоположение большинства сообщений о смерти автора “Рождественского романса” в московских газетах. За исключением ожидаемо промолчавших “Правды” и “Советской России”, а также “Российской газеты”, где некролог Бродскому поместили на восьмой странице, все остальные СМИ опубликовали анонсы траурных подборок, посвященных Бродскому, на заглавных страницах — крупными буквами и в сопровождении фотографий покойного.
Поэтому не следует удивляться, что эпитеты “великий” и “гениальный” употреблялись авторами едва ли не всех некрологов — “Огромное гениальное чело — вот что всегда поражало меня в его портретах” (И. Медовой // Культура. 1996. 3 февраля. С. 1), зачастую даже не как само собой разумеющиеся, а как уже поднадоевшие, затертые — “Сказать “великого поэта”, “классика” — почти невозможно из-за девальвации этих слов” (Русский ПЕН-центр // Литературная газета. 1996. 31 января. С. 3); “Он достойно, без тени экзальтации пронес через жизнь образ Великого Поэта — как человек современной мировой культуры, прекрасно осознавая его двусмысленность” (Л. Рубинштейн // Коммерсантъ-DAILY. 30 января. С. 13).
III. Основными атрибутами и знаками величия Бродского в некрологах, как и следовало ожидать, послужили: а) ученичество у Ахматовой (“Я думаю, где-то там вздрогнула, наверное, душа Ахматовой, которая так его любила” — А. Вознесенский—1[2] // Вечерняя Москва. 1996. 30 января. С. 1); б) ссылка в Норенскую; в) изгнание из СССР; г) Нобелевская премия. Характерная деталь: газете “Вечерний клуб”, ни за что не желавшей упоминать в соседстве с именем Бродского имя Михаила Шолохова, пришлось написать, что Бродский “стал третьим русским поэтом (вслед за Буниным и Пастернаком), получившим Нобелевскую премию” (Вечерний клуб. 1996. 30 января. С. 1), хотя Пастернак и особенно Бунин получили премию, в первую очередь, за прозу.
IV. Из некролога в некролог ожидаемо повторялось уподобление Бродского А.С. Пушкину и сакраментальная реплика о вновь закатившемся солнце русской поэзии. При этом в полном соответствии с известным принципом, описанным в известной пьесе (“С Пушкиным на дружеской ноге”), многие авторы стремились ненавязчиво внести в свои горестные заметки интимную, личную ноту. Прозвучала она и в откликах на смерть поэта, составленных литераторами, при жизни бесконечно от Бродского далекими, — “Сварил мне турецкого кофе…” (А. Вознесенский—2 // Комсомольская правда. 1996. 30 января. С. 3). Или — малознакомыми — (“В 1992 году “НГ” пригласила Иосифа Александровича на свой праздник. Бродский отказался. Сказал — боится, что не выдержит сердце” (Г. Заславский, И. Зотов // Независимая газета. 1996. 30 января. С. 1); “Я слышал его два раза. Он выл свои стихи в пространство, не обращая на нас внимания” (А. Аронов // Московский комсомолец. 30 января. 1996. С. 1); “Ознакомившись с составом подборки переводов из Стрэнда — моих и американской переводчицы <…>, Бродский согласился написать предисловие к грядущей публикации этих переводов в журнале “Иностранная литература”. Мне больно думать, что эта статья, быть может, последняя лежала на его рабочем столе. Кто знает, вдруг удастся восстановить текст по черновикам” (А. Кудрявицкий // Труд. 1996. 3 февраля. С. 5). Или даже — незнакомыми вовсе — “Русский снег за промерзшим московским окном. Навалило за сутки больше, наверное, чем в северном Питере — любимом городе Иосифа” (С. Скопнов // Московская правда. 1996. 30 января. С. 2) — именование Бродского “Иосифом” без фамилии и отчества (ср. “Марина” Цветаева, но никогда, например, — “Федор” Тютчев) — встречается во многих некрологических откликах на смерть поэта.
V. На правах утонченных ценителей поэзии Бродского авторы ряда некрологов позволили себе мягко- или жестко-скептическую усмешку, разумеется, не в отношении Бродского, но в отношении его остальных (прежде всего — власть имущих) недалеких читателей: “…по крайней мере, по словам близких, вдова поэта, Мария, несмотря на настойчивые предложения мэра С.-Петербурга Анатолия Собчака о предоставлении права поэту “похоронных почестей” его родному городу [так! — О.Л.], склоняется к одному из альтернативных вариантов” (Ю. Горячева // Независимая газета. 1996. 30 января. С. 1). Целиком на подобного типа укоризнах основывается отклик на смерть Бродского, написанный М.Ю. Соколовым: “Поэтому вряд ли стоит с такой буквальностью повторять слова поэта про… Перед лицом вечности тем более не нужно говорить неуместные пошлости о… Раздавшиеся немедленно после известий о смерти Бродского разговоры о необходимости торжественно перенести прах поэта на родину тем более неэстетичны, ибо…” (Коммерсантъ-DAILY. 1996. 30 января. С. 13).
VI. Подводя общие итоги, попробуем в заключение наметить основные пункты типовой статьи памяти Иосифа Бродского в московской газете: Бродский гениальный поэт — он ученик Ахматовой — он был сослан — он был выслан — он получил Нобелевскую премию — Бродский как Пушкин — он солнце русской поэзии — а я его знал (несколько раз видел, видел по телевизору, видел его фотографию) — и лучше понимаю его, чем все остальные обыватели.
1) Сошлемся здесь только на одну, но зато — самую лучшую работу: Левинтон Георгий <Ахиллович>. Смерть поэта: Иосиф Бродский // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. Итоги трех конференций. СПб., 1998. С. 190—215.
2) А.А. Вознесенский опубликовал две некрологические заметки о Бродском. См. ниже в этой работе.