(Учебно-научная академия Международного консорциума по изучению европейских культур «Науки о культуре в Европе. Возможности и границы познания», Меласс, Крым, 15—26 февраля 2004 г.)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2004
Линия горизонта, образуемая зимним морем в Крыму, не отличается четкостью. Снег на пальмах и кактусах, несмотря на красоту сочетания, вызывает тревогу за судьбу растений. Можно не сомневаться, что органицистские основания этой метафоры, уподобляющей общество природе, а науку — растительности, не остались бы не замеченными участниками Зимней академии “Науки о культуре в Европе. Возможности и границы познания”. Именно интенсивная рефлексия оснований дисциплины, условий ее формирования и существования, горизонтов ее возможностей и опасностей на пути ее развития была темой, целью и характером интеллектуальной работы, предпринятой на академии.
Эта академия уже четвертая из проведенных Институтом европейских культур [1] совместно с партнерами Международного консорциума по изучению европейских культур [2]: Институтом русской и советской культуры им. Ю.М. Лотмана при Рурском университете (Бохум, Германия), Университетом Леопольда Франца (Инсбрук, Австрия), Вологодским и Курским педагогическими университетами, Самарской гуманитарной академией и Таврическим национальным университетом (Симферополь, Украина). Стоит ли говорить о том, что сама форма выездных школ и академий вносит значительное разнообразие в репертуар научного общения и создает по-своему уникальное пространство для неформального и открытого диалога специалистов? Качество этого диалога во многом зависит от состава участников. В случае академий МКИЕК основные признаки этого состава действительно “международность”, действительно “междисциплинарность” и такой уровень профессионализма участников, что модель дидактических отношений отпадает сама собой. Это, действительно, скорее “академии”, чем “школы”. Те же качества “междисциплинарности” и “международности” влияют и на языковую культуру академии. Постоянная практика перевода вынуждает мыслить ясно, в то же время не оставляя утопических надежд на прозрачный язык “единой науки о культуре”.
Метатематика академии этого года ставила перед участниками задачи проанализировать путь, пройденный отечественной культурологией 1990—2000-х годов, и выверить ее дальнейшее развитие. Председатель правления МКИЕК Клаус Вашик (Бохум, Германия), в своем вступительном слове определивший культуру как “интерфейс”, говорил о необходимости постоянного “апдейта” “антивирусных программ”, которые могли бы страховать культурологию от навязываемых ей функций обслуживания национально-государственных интересов. Идея о “медиальности” культуры, поддержанная медийной метафорикой этого высказывания, а также его социально-критический пафос обозначили направления работы. Помимо вопросов “внешней политики” дисциплины принципиально остро были поставлены и вопросы ее “внутренней политики”: оформилась ли культурология за эти годы в науку со своими специфическими методами и проблемными полями? Оправданна ли претензия культурологии на метапозицию по отношению к другим гуманитарным наукам? Преодолела ли она наследие марксистского обществоведения и отечественной “культурософии”? Адекватны ли ее подходы и темы проблематике современной российской жизни? Взаимодополнительность “внутренней” оптики (методологические основания) и “внешней” (вопросы прагматики и этики дисциплины, ее социальной функции), а также взаимодополнительность позиций, с которых рассматривались эти вопросы: изнутри отечественного научного контекста и извне, — определили драматургию академии. Тематические же рамки работы были заданы названиями трех мастер-классов: “Современные культурологические исследования в России”, “Тенденции развития наук о культуре в современной Европе”, “Науки о культуре и медиа-исследования”.
Позиции, представленные на первом мастер-классе, давали основания для диаметрально противоположных диагнозов о современном состоянии культурологии. Позиция практика и методиста университетского образования дала возможность профессору Г.И. Зверевой (Москва, РГГУ) сделать достаточно оптимистические выводы об интенсивности развития этой науки и ее положении в ряду других социогуманитарных дисциплин. По ее мнению, современная культурология может претендовать на статус метанауки в области социально-гуманитарного познания как наука о способах и типах репрезентации; она является “знанием концентрическим, свободным в выборе метода” [3]; развивается на путях критической рефлексии отечественной культурологической традиции (русская культурно-историческая школа, тартуско-московская семиотическая школа, историко-культурные работы М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева, А.Я. Гуревича, Л.М. Баткина) и экспорта различных методов европейских “наук о культуре” (Kulturwissenschaft, социальной и культурной антропологии, Cultural Studies).
В ответ профессор Л.Д. Гудков (Москва, Аналитический центр Ю. Левады) с позиции эмпирического исследователя социально-культурных процессов в современной России констатировал, что не может согласиться ни с тезисом об открытости культурологии как дисциплины, ни с тезисом о метанаучности ее статуса. Культурология, от которой современный исследователь ждет теоретических моделей, описывающих особенности смыслообразования, идентичности, антропологии посттоталитарного общества, не готова включиться в разделение труда социальных наук. Отсюда и ограниченность ее методов: “Попытки обойти необходимость введения социальных, исторических, антропологических планов более или менее явным образом оборачивается субстантивированием представлений о “культуре” и метафоризацией ее в качестве Текста, Системы, Структуры, Нарратива”. Невключенность в социальную реальность обрекает культуролога на “фрондерскую позу авангардного артиста”, “малый формат смысловых конструкций”, “тематический пуантилизм”, само же поле дисциплины распадается на “замкнутые эстетические домены”. Единственным выходом из этого положения, по мнению Л.Д. Гудкова, может стать проблематизация актуального социального опыта, которая, в свою очередь, даст культурологу шанс на новый, адекватный этому опыту, теоретический язык. Пока же вообще трудно говорить о такой дисциплине, как культурология: у нее нет ни целей развития, ни собственной методологической программы, ни характеризующих именно ее представлений о человеке. В докладе “Уроки немецкой “понимающей” социологии культуры. Рецепция немецких социально-исторических и социально-научных методов в России” Л.Д. Гудков обратил внимание участников академии на теоретические построения билефельдских социологов В. Липпа и Ф. Тенбрука [4]. Определив культуру как “субъективно значимые символические образцы взаимодействия”, они закладывают основания для программы исследований по социологии культуры. Ее основными принципами становятся принципы понимания социального действия (“исследоваться может лишь то, что понимается”), учет контекста объяснения, историзация средств интерпретации, внимание к закреплению культурных смыслов в форме институций. С точки зрения Л.Д. Гудкова, подобный подход к исследованию культуры мог бы решать задачи “рационализации прошлого и настоящего посттоталитарного, репрессивного и крайне пессимистического общества, его эстетики, морали, ментальности, традиционных механизмов консолидации”.
На опасности, возникающие в отсутствие самоанализа российского общества, указывала и профессор Ютта Шеррер (Школа высших социальных исследований, Париж). Анализ дискурса российских культурологических учебников 1990-х годов [5] позволил Ю. Шеррер сделать самые радикальные выводы как о профессионализме отечественных культурологов, так и об использовании этого непрофессионализма дискурсом национал-патриотической идеологии. По ее заключению, дискурс учебной литературы дает основания говорить об опасности превращения культурологии в “новую русскую науку”, которой отводится функция производства и поддержания национальной идентичности. Если Г.И. Зверева говорила об освоении отечественной культурологией ценностей мультикультурализма, то Ю. Шеррер заняла прямо противоположную позицию. По ее мнению, культурология в современном российском обществе выполняет функцию национальной интеграции, а “благодаря идее о самостоятельной роли России в истории цивилизаций она становится еще и средством компенсации по отношению к либеральной демократии”. Доводы участников академии о том, что учебник в университетской образовательной практике играет не столь уж большую роль, не показались ей утешительными.
На протяжении мастер-класса участники обсуждали в небольших группах вопросы политического использования культурологии, ее дисциплинарные и образовательные ресурсы, а также исследовательскую технику и исследовательскую этику, которые проложили бы для культуролога тонкий путь между Сциллой и Харибдой релятивизма и реификации. Несмотря на высказанные мастерами критические соображения, некоторые из участников смело называли себя “культурологами” и предлагали свои варианты ответа на вопрос: “Что значит быть культурологом сегодня?” В “круглых столах” помимо студентов и действующих исследователей активно принимали участие и люди, идентифицирующие себя как популяризаторы наук о культуре: это и заместитель главного редактора журнала “Родина” Т.А. Филиппова, и директор Института гуманитарных историко-теоретических исследований при ГУ-ВШЭ, многолетний куратор проекта по переводам западной интеллектуальной литературы Центрально-Европейского университета И.М. Савельева, и атташе по культуре немецкого и австрийского посольств.
Во втором мастер-классе рассматривались процессы взаимодействия национальных научных культур с инокультурными научными текстами. Профессор Н.С. Автономова (Институт философии РАН, Россия) посвятила свой доклад “Современная французская мысль в России: Фуко и Деррида” восстановлению того социально-культурного контекста, в котором возникли тексты Деррида и Фуко и из которого они были изъяты при переводе. В рабочих группах участники попытались отрефлексировать степень включенности своих исследований в проблематику постструктурализма: актуальность и практическая востребованность поструктуралистских подходов оказались не такими широкими, а зазор между практикой таких подходов и дисциплинарной структурой отечественной университетской науки — достаточно драматичным.
Доктор Рой Соммер (Университет Гисена, Германия) также говорил о лингвистической обусловленности теоретических заимствований. Будучи англистом, он популяризирует в Германии британский формат Cultural Studies, социальная ориентированность которого значительно отличает его от немецкой традиции культурологического литературоведения. Рой Соммер напомнил о том, что “науки о культуре” примерно в одно и то же время во всех европейских странах находят свою нишу в процессе перераспределения границ между гуманитарными, социальными и историческими науками и эти ниши в разных научных традициях на данный момент разные.
Второй мастер-класс завершился “круглым столом” “Идентичность, травма, память”. Одним из наиболее живо обсуждавшихся стал вопрос о влиянии типа медиа на формирование идентичности. И это наметило переход к своеобразной коде академии, мастер-классу “Науки о культуре и медиа-исследования”. Если в предыдущие дни участники были заняты этическими, политическими и лингвистическими обстоятельствами, очерчивающими контур дисциплины, то на последнем мастер-классе появилась возможность говорить об адекватной этим обстоятельствам аналитической технике.
Впрочем, медиа-исследования предлагают не только и не просто аналитическую технику. Если рассмотреть опыт медиа-исследования как, в свою очередь, медиа, то можно говорить о конструирующей силе языка и проблематики этого направления культурологических исследований: опыт медиа-исследований, действительно, позволяет переопределить и понятие “культура”, и задачи “наук о культуре”. Оптика, предложенная Л.Д. Гудковым, давала возможность рассматривать культурное как социальное; оптика, предлагаемая директором Института медиа Рурского университета профессором Вольфгангом Байленхоффом (Бохум, Германия), — это оптика конструктивизма. В ходе демонстрируемой и инициируемой В. Байленхоффом работы анализ фактуры означающего, его обусловленности техническими и культурными параметрами трансляции позволял двигаться к тем типам сообществ, которые одновременно конструируются и структурируются подобным означающим. В докладе “Массы и медиа” В. Байленхофф рассматривал взаимонаправленный процесс конструирования масс медиа и медиа массами, анализируя фильмы Лэнга, Видера, гравюры, живописные и фотоизображения войн середины XIX века и фотографии теракта 11 сентября. В его рассмотрении “масса” представала не статической величиной, а “опытом трансформации субъекта не только на экране, но и за, и перед ним”. Одной из ключевых мыслей В. Байленхоффа была мысль о том, что идея массы обеспечивает не только изменение способов репрезентации тела, но и его специфическую переконцептуализацию: и здесь свою роль играют ритмы, интенсивности реперезентации, не переводимые в наррацию сообщения аффекта.
Пожалуй, именно акцент на аффективной составляющей масс-медийного сообщения противопоставил его позицию подходам второго мастера, профессора Вольфганга Мюллер-Функа (Вена, Австрия), который не видел проблемы в отношении к визуальному тексту как нарративному. Несмотря на то что их полемика тематизировалась как полемика о статусе визуального, очевидно, причиной противостояния были два различных определения культуры: если В. Мюллер-Функ определял культуру как “совокупность повествований, отформатированных в разные медиа”, и вполне традиционно противопоставлял искусство и медиа, то В. Байленхофф в ходе увлекательного анализа конкретных текстов демонстрировал, что культура и есть медиа. Думается, работа в рамках последнего мастер-класса над способами формирования коллективной и личной идентичности различными медиа некоторым образом соответствовала пафосу Л.Д. Гудкова, призывавшего культурологию отвечать на вызов времени и заниматься актуальными социальными проблемами. Представленный на заключительной дискуссии “Современное гуманитарное знание и новые информационные технологии” мультимедийный проект Клауса Вашика по истории русского и советского плаката [6] продемонстрировал, насколько продуктивным может быть обращение культурологического знания к новым медиа.
Опыт состоявшейся академии должен быть оценен по достоинству в перспективе Болонского процесса. Общеевропейская наука о культуре вряд ли станет реальностью без практики совместной международной работы над осознанием границ и перспектив развития национальных научных традиций. Сообщество гуманитариев, образовавшееся лишь на время и, казалось бы, случайно, в ходе академии пронизывалось все более тесными связями. Остается надеяться, что совместными усилиями этого сообщества самосознание культурологии перестанет нести “упреждающий” характер, горизонт будет расчищен, а конкретные, продуктивные и общеполезные проекты культурологических исследований будут реализованы.
Дарья Ли
(Москва)
- Международный институт, основанный тремя учредителями: Российским государственным гуманитарным университетом (Москва, Россия), Рурским университетом (Бохум, Германия), Школой высших социальных исследований (Париж, Франция).
- См. сайт МКИЕК http://www.mkiek.crimea.edu, а также раздел “академии” на сайте ИЕК: http://www.iek.edu.ru/academ/index.htm. Названия предыдущих академий: “Мыслить в Европу”, 1999; “Образование Европы”, 2000; “Видеть Европу”, 2001.
- См.: Выбор метода: изучение культуры в России 1990-х годов: Сб. науч. Ст. / Сост. и отв. ред. Г.И. Зверева. М.: РГГУ, 2001.
- Kölner Zeitschrift für Soziologi e und Sozialpsychologie: Schwehrpunkt: Kultursoziologie. Opladen, 1979 (особенно статьи: Липп В., Тенбрук Ф. К восстановлению социологии культуры; Тенбрук Ф. Задачи социологии культуры; Турн Х.П. Социология культуры: к истории понятия дисциплины; Липп В. Типы культуры, культурные символы, мир действия). См. также: Гудков Л. Проблема повседневности и поиски альтернативной теории социологии // ФРГ глазами западногерманской социологии. М., 1989. С. 296 – 329.
- Scherrer Jutta. Kulturologie. Russland auf der Suche nach einer zivilisatorischen Identität. Göttingen: Wallstein Verlag, 2003.
- K. Waschik und N. Baburina. Werben für die Utopie. Russische und Sowjetische Plakatkunst des 20 Jahrhunderts.