(публикация Н.Л. Лагиной)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2003
Лазарь Иосифович Лагин (Гинзбург) (1903—1979) известен в первую очередь как автор «Старика Хоттабыча»; кроме этой детской повести, он написал сказки и фантастические романы, из которых самый известный, пожалуй, — «Патент АВ» (1947, переработка — 1948). И «Хоттабыч», и «Патент АВ» — при том, что автор вроде бы соблюдает все идеологические требования — свидетельствуют о том, что Лагин был блестящим сатириком и замечал вокруг себя далеко не только то, что предписывала советская власть [1]. Короткие «Обидные сказки» Лагина вышли отдельным изданием в 1959 году (М.: Правда), но произведения в этом жанре Лагин продолжал писать и в 1960-е годы. А начинал Лагин, как и большинство прозаиков, со стихов.
Мы предлагаем вниманию читателей тексты Лагина, относящиеся к начальному и завершающему этапам его творческого пути. Первый из них публиковался только в ростовской армейской многотиражке, второй Лагину при жизни напечатать не удалось: сказку, предложенную в журнал «Дружба народов» в конце 1960-х годов, вежливо отклонил главный редактор журнала Сергей Баруздин. Баруздин, который печатал вещи по тем временам рискованные — «Тяжелый песок» Анатолия Рыбакова, поэму Вознесенского «Авось!», — вероятно, в этом случае решил проявить осторожность. Возможно, текст Лагина с прозрачными намеками на государственный антисемитизм [2] выглядел по тем временам уж и вовсе непроходным.
Оба текста публикуются по автографам из личного архива Л.И. Лагина. Стихотворение «Ночь в контрразведке» печатается по авторской рукописи, сказка «Лев и зайцы» — по машинописной копии с авторской правкой. Слова, вероятно, ошибочно зачеркнутые в рукописи, восстановлены в квадратных скобках.
ИЗ ПОЭМЫ «НОЧЬ В КОНТРРАЗВЕДКЕ»
Наверно, в небесах погром,
Познанцы-вьюги рвут перины снега.
И город полон стоном от набега.
Теперь, наверно, в небесах погром.
Метель качает дуговые фонари,
Как там, за городом, верхушки сосен в роще,
И смотрит хмуро сонным глазом площадь,
Как наверху метель качает фонари.
И снег на вывески и на карниз окон
Все падает и засыпает кровли,
И медленно растут, растут седые брови
Над вывесками и карнизами окон.
Плетутся тротуары к площадям,
Туда, где тайное собрание дорог,
Как давшие безмолвия зарок,
Они плетутся каждый ночью к площадям.
Чего ж метель шуршит о кирпичи?
И гложет их, и просится за стенку?
Начнется день, и нас опять в застенок.
Чего ж она шуршит о кирпичи?
Наверно, в небесах погром,
Познанцы-вьюги рвут перины снега.
И город полон стоном от набега…
Теперь, наверно, в небесах погром…
1922 (?)
ЛЕВ И ЗАЙЦЫ
(обидная сказка)
Ослабел с годами Лев. А тут еще сквозняком его продуло. Поднялась температура, кашель замучил. Забрался Лев поглубже в свою пещеру. Лег помирать.
По древнему лесостепному обычаю собрались в связи с этим возле пещеры представительные делегации от всех видов зверей, и хищных и съедобных. Но хищные нехищных по случаю исключительности момента не трогали. Обычай не позволял. Так что и от зайцев присутствовали представители, и от ланей, и от коз, и никто их не трогал. Уж очень был этот момент торжественно-траурный: такая особа и вдруг, знаете ли, умирает, как баран какой-нибудь или, извините, корова!
Стояли звери тихо, не толкались, печально вздыхали.
Зайцы, те даже плакали. Очень им было Льва жалко. Небось не заяц какой-нибудь, а Лев!
Рядом с ними волки устроились. Им тоже ужас как грустно было: совсем рядом — лапу протянуть — завались зайчатины, а трогать ее не моги: не тот момент, чтобы зайцев хватать. Вот помрет Лев, тогда хватай, только успевай. И будет только похвально, потому что для поминок по львам нет ничего созвучнее, чем рагу из зайца.
Закон. Против закону не попрешь.
По тому самому закону положено было царям, и царям зверей тоже, перед кончиною принимать схиму, чин монашеский. Следовательно, и имя менять.
По сему случаю ждали из всех монастырей архимандритов.
А пока черное духовенство постепенно подъезжало, Лев занялся критическим осмыслением пройденного им жизненного пути.
Думал он, думал и только диву давался.
Сперва про титул.
Ведь вот как смешно получалось. Пока молод был, да и когда в совершенных летах пребывал, как-то не случалось ему задумываться, по какой такой причине ему присвоили гордый титул «Царь Зверей». Присвоили, и ладно. Значит, так надо. Небось лягушке не присвоили. Или даже бегемоту.
К тому же ведь не он так себя назвал. Еще и тятю его покойника, и деда всю жизнь царем величали. И никто никогда не возражал.
Вспомнил Лев учебник зоологии. Там про львов [так] писалось: львы спокон веку храбростью знамениты. Никого-де лев не боится, ни перед кем не отступает. Потому повсеместно царем зверей и наречен. И если кто показывает незаурядную храбрость, то ее так и называют — львиной.
Потому и норма такая имеется — «львиная доля». В смысле немалая часть добычи.
Есть, правда, и понятие — «заячья доля». Но это уже совсем другое.
Пока Лев молод был и здоров, он эту лестную оценку львиных достоинств принимал как должное и бесспорное и только горделиво похохатывал, когда при нем рассказывали забавные анекдоты про зайцев и их трусость. Терпеть не мог трусишек. Презирал.
А тут, улегшись в пещере на одр свой, стал он впервые в жизни прикидывать ситуацию и первым делом со стыдом убеждается, что не такой он и сам безумно храбрый. И что совсем это не правда, будто он с любым зверем бесстрашно в бой вступает.
Со слоном не вступает, с тигром не вступает, с носорогом не вступает, с буйволом, который повзрослей, не вступает, с гориллой не вступает, с леопардом, и с удавом, и с крокодилом и т.д. и т.п.
А почему не вступает? Потому что нисколько они его не слабей и в обиду дать себя не дадут.
Вот почему, если начистоту говорить.
А когда начистоту говорить, как не в свой смертный час?
Вдруг Льву стало невыносимо ясно, что смеяться над Зайцем даже не грех, а просто глупо и недостойно порядочного млекопитающего. Понял вдруг Лев, что имей Заяц львиную силу и львиные когти, или тигриные зубы и мускулы, или железные удавьи кольца, не только в помине не было бы пресловутой заячьей трусости, а даже наоборот, очень даже может быть, что досталось бы тогда от него и самому Льву порядком на орехи.
Ведь вот и сейчас, слабосильный и львиными когтями отнюдь не обладающий, он самозабвенно отвлекает на себя от своего беззащитного выводка и Лису, и Волка, и любого другого кровного врага. Так и мчится, бедный, в десяти шагах от собственной смерти, пока того врага не перехитрит неожиданными скачками.
Подумать страшно, сколько Заяц в подобных гибельных условиях за свою жизнь выводков во взрослые зайцы выводит: его бы в пример другим зверям ставить, а его трусом прославили…
Что и говорить, нету более досадной штуки, чем запоздалая самокритика. Все, о чем раньше никогда не задумывался или старался не задумываться, вдруг становится до боли ясно, а изменить уже ничего нельзя. Поздно. Времени не осталось. И сил нет, чтобы неправильно сыгранное заново переиграть…
Тем временем подоспели все потребные для церемонии архимандриты и митрополиты. Покрыли Льва каким положено покрывалом, чем надо покропили и спрашивают, каким именем ему угодно в схиме называться.
И вот тут-то Лев всех и удивил.
— Мне, — говорит, — угодно, чтобы меня нарекли Зайцем.
Взвились тут архимандриты и митрополиты:
— Побойтесь бога, ваше величество!.. Разве можно: царя зверей и вдруг Зайцем, символом, так сказать, трусости!
Лев им слабым голосом возражает:
— Все это, как сказал царь Соломон, чепуха чепух и всяческая чепуха!
И излагает плоды своих последних царственных дум.
Старейший Заяц прямо похолодел:
Льву, думает, что, умрет — и вся недолга. А с нас, с зайцев, за предсмертную его причуду не иначе как семь шкур сдерут… Ой, плохо, заиньки! Топайте, ушастики, подальше, прочь от греха, пока шкура цела!..
Тихохонько, незаметненько отодвигаются зайцы подальше от пещеры, а сами для отводу глаза громко подыгрывают архимандритам и митрополитам, [заячьим] голосом прежалостно кричат:
— Ваше величество, не нарекайтесь нашим сиротским заячьим именем, недостойны мы такой великой чести!.. Нас такое только вконец испортит! Явите милость, ваше царское величество!
Архимандриты и митрополиты говорят:
— Вот видите, ваше величество, даже сами зайцы и те против… Нарекитесь хотя бы Слоном или, к примеру, Гиппопотамом. Очень масштабно получается: Гип-по-по-там!
— Нет, не согласен… Желаю Зайцем!
— Покорнейше просим!..
— И не просите!..
— Просто умоляем!..
— И не умоляйте!.. Моя воля!..
Говорит так Лев и вдруг добавляет:
— Ой, что-то я от нашего спору вроде бы вспотел!..
А это он от возбуждения в споре разогрелся, вспотел, как от аспирина. Простуду у него как рукой сняло, и он раздумал помирать.
— Еще, — говорит, — я маленечко, пожалуй, поживу… И схима мне, следственно, ни к чему.
— Сос! — заверещал старший заяц на всю поляну. — Зайцы, ходу!..
И словно ими, зайцами, из пушки выстрелили.
Но и волки тоже не дремали. Рванулись вслед и нескольких зайцев, самых чувствительных, все-таки задрали.
Лев от смеху чуть не помер.
Очень уже смешно зайцы от волков драпали.
Одно слово — трусишки!
1) Вот примеры афоризмов Лагина: «Цари, как и простые люди, кусают пальцы, когда они волнуются. Но только не свои пальцы, а чужие. На то они и цари», «Клопа танком не раздавишь», «Вершина лицемерия — санитарный день в аду» (Лагин Л. Непристроенные мысли // Наука и жизнь. 1968. № 2. С. 109).
2) В сказке легко различима реминисценция из известного анекдота про убийство Столыпина, после которого первой реакцией мудрого раввина было указание: «Евреи, готовьтесь к погрому!»