Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2003
В последний год своей жизни (1954) мой отец, Марк Константинович Азадовский, переписывался с Саррой Владимировной Житомирской. Оклеветанный и оболганный в эпоху «борьбы с космополитизмом» (1948—1949), изгнанный из Университета и Пушкинского дома, отлученный от созданной им кафедры русского фольклора и занятий фольклористикой, тяжело больной и нравственно измученный, М.К. Азадовский возвращается после 1949 года к той области своих интересов, которой он отдал дань еще в 1920-е годы — декабристоведению. Привлеченный И.С. Зильберштейном к сотрудничеству в томах «Литературного наследства» («Литераторы-декабристы»), он создает ряд крупных работ; некоторые из них (прежде всего — многостраничный обзор «Забытые и утраченные произведения декабристов») войдут со временем в золотой фонд отечественной науки о декабристах. Следует упомянуть и другой фундаментальный труд Азадовского, изданный в серии «Литературные памятники», — «Воспоминания Бестужевых» (1951). В 1952 году С.В. Житомирская, в то время уже заведовавшая Отделом рукописей Ленинской библиотеки, обратилась к М.К. Азадовскому с предложением взять на себя редактирование сборника материалов, посвященных истории движения декабристов; этот сборник — в связи с предстоящим юбилеем 1955 года — был задуман и готовился сотрудниками Отдела рукописей. Марк Константинович согласился. «В течение весны и лета 1954 г., — вспоминала спустя много лет Сарра Владимировна, — Азадовский, невзирая на болезнь, с большим увлечением редактировал вошедшие в сборник публикации. Для составителей же, большей частью — начинающих тогда исследователей декабризма, работа под его научным руководством явилась подлинной школой научной археографии» [1].
Сборник увидел свет уже после смерти редактора; его имя на титульном листе стоит в траурной рамке [2]. А о подлинной степени его участия свидетельствуют полтора десятка писем С.В. Житомирской к М.К. Азадовскому — они хранятся в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки (ф. 542). Там же находится ныне и весь огромный архив М.К. Азадовского, переданный туда — по инициативе и при поддержке Сарры Владимировны — в 1960-е годы вдовой ученого, Л.В. Азадовской.
Мне самому довелось встречаться с С.В. Житомирской не слишком часто; наши беседы и встречи носили по преимуществу деловой характер. Но всякий раз я чувствовал в ее словах глубокое уважение к памяти Марка Константиновича, неподдельное восхищение его работами и сопереживание его драматической судьбе. Живо откликалась Сарра Владимировна на многие начинания, связанные с именем Азадовского, готова была в них участвовать (и энергично участвовала).
В 1996 году издательство Иркутского университета выпустило в свет мемуарную книгу, посвященную М.К. Азадовскому [3]. В ней — более двадцати очерков, написанных людьми, лично и близко знавшими моего отца. С.В. Житомирской среди них нет. Совершенно естественно, что я, получив — с немалым опозданием — экземпляры многострадальной книги [4], счел своим долгом отправить ее Сарре Владимировне. (Я уже знал, что она пишет воспоминания [5].) Вскоре я получил от нее письмо, которое читал, помню, проникаясь неумолимой правотой и логикой того, что в нем сказано.
Привожу полный текст этого письма:
Москва, 5 августа 1999
Дорогой Константин Маркович!
Спасибо за письмо и за книгу. Я ее прочла, и хотя воспоминания, опубликованные в ней, неравноценны, но они как-то дополнили для меня портрет Марка Константиновича.
Что же касается проблемы исторической ответственности людей советского времени за их общее прошлое, то я как раз и пытаюсь воспроизвести в своих воспоминаниях мироотношение и отношение к себе и к окружающей действительности той части интеллигенции, которая, подобно мне, уже к концу 30-х гг. понимала разбойничий характер и беззастенчивую лживость режима — и, однако, продолжала жить в нем и действовать по его канонам.
Тут важно не преувеличивать свою конфликтность с режимом.
Говоря, как мы это часто делаем, что система давила на людей, ломала, подчиняя их себе, мы попадаем в логическую ловушку. В таких представлениях «система» как бы противоставляется «людям».
В действительности же мы сами, «люди», были неотъемлемым компонентом этой системы. Так, при крепостном строе крестьянство не только не противостояло строю, но было его основой.
Рождаясь крепостным, крестьянин воспринимал свое состояние как незыблемую норму, даже если внутренне чувствовал ее несправедливость. Он не мог строить свою жизнь, рассчитывая на то, что ее когда-либо не станет (так и мы были уверены в прочности строя, особенно после победы в войне). Разумеется, и тогда, и в наше время находились одиночки, выламывавшиеся из принятого порядка — от Пугачева до, скажем, Солженицына. Но они лишь подтверждали правило.
А дальше речь может идти о разнообразии конкретных судеб и психологий, о различиях вытекающего из них поведения — и, значит, в какой-то степени, меры ответственности.
Но главная ответственность — за принадлежность к системе — лежит на всех.
В неискренности с самими собой, в сознательных или бессознательных попытках отделить себя в прошлом от системы я вижу главный порок описания того времени даже в мемуарах вполне достойных людей.
Тем, кто искренне или цинично солидаризовался с властью, было легче жить — оттого их было так много. Но те, о которых мы говорим, продолжали жить по принятым режимом правилам, постоянно обманывая себя, воображая, что избегают его мерзостей. На самом же деле грань, отделявшая нашу внутреннюю духовную независимость от примитивного конформизма, от прямого участия в этих мерзостях, была так тонка и хрупка, что, нередко, сделав какой-то, казалось, совершенно независимый шаг, мы оказывались в тенетах власти, на ее стороне. Более того: среди близких ей и поощряемых ею.
В моей жизни не раз были такие ситуации. И рассказывая о ней, я пытаюсь не скрывать ни от себя, ни от — надеюсь — будущего читателя и те случаи, когда я оказывалась активным участником манипуляций власти с культурой под давлением непреодолимых обстоятельств, и те, когда я так поступала по собственной воле, считая тот или иной шаг справедливым. Не знаю, насколько это мне удастся [6].
Но эта тема слишком далеко бы нас завела. Просто хотелось показать общую тенденцию.
Я, к сожалению, в городе все лето — так сложились обстоятельства. Вам же желаю и отдыха, и успехов.
Сердечный привет Светлане.
Ваша
С. Житомирская
Это письмо — своего рода кредо, способное пробудить отклик в каждом, кому сегодня за тридцать. С категорическими суждениями Сарры Владимировны можно согласиться полностью, частично или не согласиться вовсе. Но к ним нельзя не прислушаться.
Конечно, ее письмо — вовсе не отклик на «Воспоминания…». Мне думается, что знакомство с мемуарными очерками, посвященными М.К. Азадовскому, лишь обострило размышления Сарры Владимировны над тем, что ее тогда тревожило и волновало, и она просто воспользовалась случаем, чтобы изложить на бумаге, прочертить пунктиром несколько своих выстраданных мыслей, которые вольются затем в ее собственные воспоминания.
Проблема, затронутая в публикуемом письме, — болевая точка в сознании многих (далеко не всех, разумеется) бывших советских граждан. Разговор о совокупной вине, о «соучастии» всех и каждого, о всеобщем национальном позоре еще только начинается в России. Человек умный и совестливый, кому выпало жить «при социализме», испытывает потребность в откровенной речи; оглядываясь назад и желая увидеть себя и свою эпоху в истинном свете, он испытывает потребность «высказаться». Тем более — архивист-историк, ясно понимающий, что такое записки современника и очевидца. Подобно многим, С.В. Житомирская в последние годы жизни пыталась, как видно, сказать о том, что просилось наружу, — о трагической участи своего поколения, надорвавшегося во внутренней борьбе с «режимом». Она обозначила эту тему предельно точно и судила (в том числе и саму себя) без обиняков: беспощадно и трезво.
1) Житомирская С. М.К. Азадовский — историк декабризма // Азадовский М.К. Страницы истории декабризма. Кн. 1. Иркутск, 1991. С. 51.
2) Декабристы. Новые материалы / Под ред. М.К. Азадовского. М., 1955.
3) Воспоминания о М.К. Азадовском / Сост., предисл., примеч. И.З. Ярневского. Иркутск, 1996. Об этой книге см.: Мельц М. Ученый, педагог, гражданин // Живая старина. 1997. № 1. С. 53; Фоняков И. <рец.> // Нева. 1997. № 7. С. 203—204; Арьев А. Воспоминания о М.К. Азадовском // Новый мир. 1997. № 11. С. 241—243.
4) См.: Иванов С. Недоступная книга. Тираж воспоминаний о замечательном ученом арестован в типографии // Независимая газета. 1996. № 231. 7 декабря. С. 7.
5) См.: Житомирская С.В. Конец сюжета (Вокруг архива М.А. Булгакова) // НЛО. 1999. № 38. С. 212—229. Житомирская С.В. В условиях несвободы (Из записок архивиста) // Тыняновский сб. Вып. 11. Девятые Тыняновские чтения. Исследования. Материалы. М., 2002. С. 811–842. Готовится к изданию полный текст «Воспоминаний».
6) Ср. с близким по духу фрагментом из мемуаров С. Житомирской: В условиях несвободы (Из записок архивиста) // Тыняновский сборник. Вып. 11. М.: ОГИ, 2002. С. 813—814.