Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2003
«Мне представляется одной из самых важных проблем как искусства, творческого пути всякого истинного художника, так и духовной жизни общества в целом и каждого мыслящего человека в отдельности — проблема выбора как реального разрешения непростого вопроса о свободе в пределах исторически детерминированной необходимости» (Лебедев А. Выбор. М., 1980. С. 6—7).
«“Шестидесятые” успели заронить в душу нечто чрезвычайно важное — чувство достоверной возможности у нас другой жизни, другой литературы, морали, культуры. Потом, в худые времена, это чувство давало силы, а то и целый “надежды маленький оркестрик”. И еще — в “шестидесятые”, вернее, в пору их свертывания, выполнявшегося со злой деловитостью и спокойным цинизмом, возникло чувство отвращения к тому, что можно назвать разрешенной свободой, свободой с ведома… У многих из моего и близких моему поколений это чувство сохранится, видимо, уже навсегда, умеряя экзальтацию новых упований. <…> И вот сегодня, когда перестройка, гласность, демократизация, плюрализм… Пожалуй, все-таки нет той свежести первого весеннего чувства, которое нам некогда уже довелось испытать и не дано забыть. Зато ныне чуть не со всех сторон слышны громкие требования “гарантий”. Чтобы это “не повторилось”, чтобы “отныне, впредь и навсегда” и “никогда больше” и далее в том же духе и даже более того. Сказывается, видимо, опыт утраченных очарований. А возможно, подсознательно замешалась здесь и невнятная мысль о каком-то “гарантийном сроке”, в течение которого можно было бы в законном порядке предъявить претензии на качество приобретения или даже попытаться обменять это приобретение на иное. Да вот только о каких же таких “гарантиях” идет речь? У кого их мыслимо требовать, от кого ждать остается? Ведь яснее же вроде бы ясного, что “ни бог, ни царь и ни герой…”. И даже “собственной рукой” у истории их не вырвешь. Ибо история не имеет цели. Прогресс не гарантирован, и потому всякого рода “требования гарантий” возможны лишь в жанре “писем без адреса”. По сути, это лишь нынешняя метафора нашего старого мышления, проникнутого фаталистическим “оптимизмом несмотря ни на что”, основанным на вере в обещание “светлого завтра” и нашей готовности “неколебимо” топать по заданному пути в ожидании, что это вечное завтра вдруг да обнаружится во всей своей красе и благодати <…>. Но какое бы наименование ни получила следующая стадия нашей жизни, было бы, конечно, большой ошибкой вновь настраивать себя, повторяя некоторые иллюзии “шестидесятых”, ныне так, что этого больше “не может быть, потому что не может быть никогда”. Очень многое может быть. И многое непременно будет» (Лебедев А. Вчерашние уроки на завтра. М., 1991. С. 6, 332—334).
«Один раз за весь послеоктябрьский период и вплоть до нынешней поры, когда, казалось, что-то стронулось в нашей жизни и приоткрылись ворота чугунных шлюзов, наш широкий читатель получил некий случай соприкоснуться с идеями Чаадаева. Пусть отчасти и в опосредованной форме. Тут я вынужден коснуться личного мотива, и поэтому мне удобнее будет передать суть дела не “от себя”. Обращусь к не столь давней статье литературоведа В. Кантора (Вопросы литературы. 1988. № 3), в которой изложение означенного эпизода лишено даже интонационной окраски. “В 1965 году, — пишет автор статьи, — вышла в свет книга А. Лебедева о Чаадаеве, писавшаяся, как можно предположить, зная наши издательские темпы, в начале 60-х, после XX и XXII съездов партии. Книга обратила на себя внимание — и прежде всего полным сочувствием, сопереживанием идеям опального мыслителя, утверждением актуальности его нравственной позиции. В связи с книгой А. Лебедева появилось некоторое количество статей, посвященных Чаадаеву”. Все так и было. Добавлю лишь, правды ради, что “задержка” с появлением книги случилась не по вине издательства. “Задержался” сам автор, приступив после ряда пролонгаций к работе в пору, когда ситуация ХХ и XXII съездов уже исчерпалась. Автор явно “затянул” с книгой. Но эта “затяжка” оказалась неожиданным образом кстати — книга появилась в пору, когда, как мне теперь представляется, прикосновение к “чаадаевской теме” оказалось особенно общественно актуально. Надвигалась глухая “пора застоя”, с затыканием глоток былым “шестидесятникам”, с принудительным конформизмом, духовной регламентацией жизни и психушками для инакомыслящих.
Книга встретила очень лестный для автора отзыв на страницах “Нового мира” Твардовского [1]. И тут же последовала суровая отповедь автору со стороны “Коммуниста”. На страницах главного директивного теоретического органа партии с большой статьей выступил академик Н. Дружинин. Статья академика, посвященная моей книге, называлась вполне академично: “П.Я. Чаадаев и проблема индивидуализма” [2]. Отметив, как положено, хорошие стороны новой книги (“заинтересовывает и заставляет думать”), академик вслед за тем достаточно объективно изложил “вкратце”, по его выражению, “основные мысли автора”: “Бывают эпохи безвременья, когда передовые представители общества, сталкиваясь с окружающей действительностью, вынуждены отчуждать свою личность от реального мира; эти «чудаки» — утописты становятся индивидуалистами, сосредоточенными на своем внутреннем мире, однако их замыкание в самих себе является прогрессивным актом, который пробивает дорогу поступательному движению человечества. Таков был Чаадаев…” И еще: “Значение Чаадаева в том, что он создал «социально-этическую утопию» с призывом жить по законам совести, утвердил «духовный суверенитет личности перед угрозой гражданского деспотизма общества»”. В итоге автор, по мнению Н. Дружинина, “хотел сказать своему читателю: будьте независимыми индивидуалистами… подчиняйтесь только велению своей совести, но боритесь против варварства”. А такой итог рассмотрения идей Чаадаева, согласно Н. Дружинину, основанный на “применении весьма ненадежного метода аналогии”, “не отвечает требованиям”, предъявляемым к науке. Как видим, все сказано вполне откровенно.
За “Коммунистом” последовал сервильный “Огонек” того времени, редактировавшийся А. Сафроновым, некоторые иные авторы, имена которых не запомнились или не хочется в данной связи поминать. Тотчас книга сделалась библиографической редкостью. И все стихло. Книга более не упоминалась, будто ее и не было.
“Независимо от того, хотели Вы того или не хотели, — писал мне Ю.Г. Оксман (имя, которое авторитетно для всякого, кто прикоснулся к изучению нашей литературы, общественной мысли вообще), — книга широко читается уже во всех концах нашего любезного отечества и производит в кругах молодых историков, филологов и литературоведов большое впечатление… Пушкин сказал где-то об «Истории Государства Российского» Карамзина, что это не только замечательное достижение историка, но и «подвиг честного человека». Так вот этот «подвиг» понят очень правильно”.
Мне бы, конечно, и в голову не пришло приводить эти слова из частного письма столь известного ученого ко мне, если бы я не понимал, что в такой форме он, независимо от того, хотел он того, или нет, выразил в связи с моей книгой отношение к значению “чаадаевской темы” в ту пору для нашего общества. С чувством, которое мне не удастся передать, я почти четверть века спустя прочитал в “Моих показаниях” А. Марченко, опубликованных “Новым миром” [3] и опять-таки продублированных, но уже новым “Огоньком”, о том, как пришелся впору мой “Чаадаев” ему и его товарищам по свирепой судьбе…» (Лебедев А. Любовь без радости: (Опыты посильных прочтений Чаадаева) // Вопросы философии. 1992. № 7. С. 87—88).
1) См.: Левицкий Л. Он в Риме был бы Брут… // Новый мир. 1963. № 3. С. 253—257. (Примеч. редактора.)
2) См.: Дружинин Н. П.Я. Чаадаев и проблема индивидуализма // Коммунист. 1966. № 12. С. 119—128. (Примеч. редактора.)
3) См.: Новый мир. 1989. № 12. С. 202—203. (Примеч. редактора.)