Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2003
ВОЗЬМИТЕ НАС К ЗВЕЗДАМ, ОТВЕДИТЕ НАС В КИНО
Тимофеев Сергей. Почти фотографии. На русском и латышском языках. Переводы на латышский Андриса Акментиньша. Riga: Орбита — ATE-NA, 2003. — 120 с.
В чем смысл? Смысл в простых историях, в простых словах, чем проще, тем лучше — “легкие люди, перышки, а не люди”. Как это происходит? Безо всякого секса, из чистой любви друг к другу, компанейской молодости и своей способности чувствовать ритм. Чем это заканчивается? Можно хлопать по плечу. Можно. Но сначала — просто смотрите.
Изданная в начале 2003 года книга Сергея Тимофеева “Почти фотографии” едва ли попадет на московские книжные прилавки, — собственно, можно считать, что уже не попала. Несмотря на приличный тираж в тысячу экземпляров, бумагу ScanPlus 100 g/m2 и твердую обложку. Рецензирование русских поэтических книг, изданных за рубежом, вообще постепенно превращается в прекрасную разновидность энтомологии. Тут, впрочем, немного другое дело.
Сергей Тимофеев — тридцатитрехлетний рижский поэт, один из создателей “текст-группы “Орбита””[1], журналист, ди-джей на радио, участник шорт-листа Премии Андрея Белого за 2002 год, автор прочитанного мной в школьном возрасте стихотворения “Приходит человек, его костюм измят…”. “Почти фотографии” — его четвертая книга.
Это была вступительная часть, как бы обязательная для рецензии. Так, справка, уступка критическому дискурсу.
Почему вдруг фотографии? — ну, если не брать в расчет, что фотография входит в круг интересов группы “Орбита” — наряду с музыкой, видеоартом, текстами. Бывают фотографии-lyrics, никакой наррации, — пейзажи, некоторые разновидности портретной съемки. Бывают фотографии-fiction, это истории, которые рассказаны, но не развернуты, наррация присутствует в потенциале, — в пространственном расположении персонажей (включая неодушевленные предметы), источников света, в выражениях лиц. Дальше территория фотографии уже заканчивается и начинается пространство видео — примерно как у Кирилла Медведева в текстах из книги “Все плохо”.
Вот тексты Тимофеева — это почти такие фотографии-fiction. В этом почти — содержание эволюции, проделанной автором относительно более ранних текстов, в которых все происходило на поверхности, здесь и сейчас, а третье измерение возникало неожиданно — из какой-нибудь одной мелкой детали, мерцало и исчезало. Такие тексты есть и в этой книге, — однако здесь сквозь поверхность прорастает время. Офицер разведки весело проводит время в одном из районов Вены еще сейчас, в настоящем, однако к концу текста он уже никем не оплакан. Вообще, во многих стихотворениях настоящее время первых строк к концу становится прошедшим — и не потому, что все происходящее происходит на протяжении текста. Прошлое пробивается сквозь плоскость настоящего, образуя в ней отверстия, сквозь которые утекает серое море, зеленая вода.
И впрямь, текст “Лето без Евы” — это уже почти фотография, бурят Петр Михайлович, играющий в теннис в паре с секретарем американского посольства, выглядит, скорее, японским атташе. Певец эстрады, обычно выступавший с симфоническим оркестром, похож на морфиниста, — и мы, кажется, знаем, как зовут этого морфиниста: это Альберт Фролов, любитель тишины, которому ампулы, как светоч, озаряли шестнадцать тактов вместо положенных восьми. Скамейка в парке, на которой герои пьют сухое, заедая бананами, стоит там с середины 70-х, — и времена, в общем, видимо, мало изменились: полуголые женщины танцевали в “Юрас Перле” на Взморье еще тогда.
Кажется, особыми отношениями со временем Тимофеев обязан все-таки Латвии, где, на мой сторонний взгляд, изломы его, времени, всегда были глаже. По крайней мере, дед моего товарища по детским каникулярным играм был айзсаргом [2]. Важно еще, наверное, помнить про то, что в латышском языке (а “Почти фотографии” — книга двуязычная, перевертыш, с той стороны — по-латышски) есть перфектные времена, в русском отсутствующие. Фотография — это, конечно, безраздельное владение завершенных времен.
Персонажи мелькают и легко вступают друг с другом в необязательные на первый взгляд, но интенсивные отношения — папа “я”-персонажа (как бы советский специалист времен постройки Асуанской плотины) обсуждает с Рамзесом IV строительные недоделки пирамид. Немецкая девушка проводит неделю с русским бойфрендом, красная девушка встречается с синей. Почти все — легкими касаниями, описание создается примерно так же, как наносят тушь на ресницы, но следы во времени от этих прикосновений долго длятся, гаснут светящимися следами в темноте, — не исчезая насовсем, но становясь составной частью воздуха.
Тимофеев — чуть ли не единственный депутат от легкости в русском поэтическом парламенте. Девушки в этих текстах — набоковские бабочки; люди, чей банк сгорел, ждут звонка от приятелей из Мексики, готовят макароны и думают о том, что теперь жизнь похожа на полет в космос без определенной цели. Даже американские солдаты, застрявшие в джунглях в 1970 году (это, как мы помним, год рождения автора), вспоминают об этом примерно так: Потом еще неделю валялись на койках в реабилитационном центре под Сеулом и слушали радио. Мир в этих текстах устроен так же, как и во всех других местах. Почему-то с ним можно заключить пакт о ненападении, который он из непонятных побуждений соблюдает. Но есть пункт договора, который является форс-мажором.
Время.
Время пройдет, и мы заговорим о рыбалке, превратимся в тридцатилетних мужчин, перестанем быть модными ди-джеями и дизайнерами из пластмассы, пока мы еще держимся и не поддаемся на политику, секс, изобретения и игру в трик-трак, но уже время нас окончательно полюбило, и мы медленно превращаемся, прорастаем сквозь бумажный лист, пытаясь игнорировать его, время, изо всех сил удерживаемся от попыток найти с ним общий язык.
“Почти фотографии” — книга о том, что фотографии — всегда почти. Здесь на Рождество еще плачут в церкви святого Северина, повторяя про себя: “Время, ты неостановимо”. Это никогда не фотография. Это всегда кино. Остановись, мгновенье, ты не столь.
Luшk, es jums saku nosleшpumu: Meшs visi celsimies augs╓aшm, bet ne visi tiksim paшrveidoti. Piepes╓i, acumirkliш [3].
Но на фотографиях останемся как были.
Станислав Львовский