(Рец. на кн.: Siegel H. Aleksandr Ivanovič Turgenev. Köln u.a., 2001)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2003
Siegel H. ALEKSANDR IVANOVIС╓ TURGENEV (1784—1845): EIN RUSSISCHER AUFKLАRER. — KЪln; Weimar; Wien: BЪhlau, 2001. — 526 S. — (Bausteine zur slavischen Philologie und Kulturgeschichte: Reihe A, Slavistische Forschungen; N.F., Bd. 36).
Книга Хольгера Зигеля “Александр Иванович Тургенев (1784—1845): русский просветитель” представляет собой докторскую диссертацию, защищенную автором в 1997 г. в университете им. Юстуса Либиха (Гисен). Научным руководителем диссертанта был сначала проф. Хардер, а после смерти последнего — проф. Гиземанн, представители исторической школы в немецкой славистике, чьи работы отличает пристальное внимание к источникам, прежде всего — к архивным. Эта научная традиция дает о себе знать с первых же страниц книги: перед нами — основательнейшее историко-литературное исследование, в котором не только тщательно изучена с привлечением самых разных материалов фактическая сторона воспитания, образования, европейских странствий, литературных и политических занятий Александра Тургенева, но и разработаны важные историко-культурные контексты деятельности русского просветителя.
Начиная с середины XIX столетия, когда М.П. Погодин впервые опубликовал отрывки из писем Карамзина к Ал. Тургеневу, благодаря стараниям русских ученых (В.И. Саитова, Н.Р. Барсукова, В.М. Истрина, М.И. Гиллельсона, а в последнее время А.Л. Осповата) увидело свет множество архивных материалов, связанных с братьями Тургеневыми, в том числе и переписка Ал. Тургенева с Жуковским, Вяземским и братом Николаем. Тем не менее, как отмечает Х. Зигель, Ал. Тургенев долгое время рассматривался лишь как “второстепенная фигура Дружеского литературного общества, в котором главенствовали другие, прежде всего Андрей Тургенев и Мерзляков, а также Жуковский” (с. 7). Лишь в постсоветское время литературное наследие Тургенева стало темой отдельного монографического исследования: в 1993 г. Е.О. Ларионова защитила в Пушкинском доме кандидатскую диссертацию “Александр Тургенев — литератор”. В этой работе были широко использованы архивные материалы (прежде всего письма Тургенева), но она, к сожалению, так и осталась неопубликованной. В общем и целом, однако, в XX в. Ал. Тургенев чаще всего оказывался в тени своего брата Николая, чьи политические воззрения рассматривались в работах, посвященных декабристскому движению.
Определяя свой подход к Тургеневу, Х. Зигель отмечает, что намеренно не ставит в центр исследования биографию героя, для написания которой, по мнению ученого, из-за фактически полного отсутствия опубликованных источников, документирующих деятельность Тургенева в последнее десятилетие его жизни, еще не пришло время. В этом отношении, безусловно, справедливой является критика, направленная исследователем в адрес Мишеля Тьери, написавшего 4-томную (!) биографию Александра Тургенева (Thiery M. Le cosmopolitisme russe pendant la premiПre moitieъ du XIXe siПcle. Aleksander Ivanovic╓ Turgenev. Livre I—IV. Paris, [1982]), — ее автору удалось обойтись без каких бы то ни было архивных материалов, а последний том, посвященный времени с 1830 по 1845 г., был “сочинен” на основе писем Тургенева середины 1820-х гг.!
Х. Зигель с самого начала (и это отразилось, разумеется, в заглавии книги) помещает Ал. Тургенева в контекст русской просветительской традиции, сформировавшейся в окружении Новикова и Шварца, где заметную роль играл и отец братьев Тургеневых — Иван Петрович. Характеризуя свой метод, ученый основывается на выдвинутом еще А.И. Пыпиным определении духовной и политической жизни России в эпоху Александра I как времени “общественного самопознания”, когда первоначальный просветительский концепт “морального совершенствования индивида” стал сменяться идеей “политического усовершенствования государства <…>” (с. 10). В этом смысле наследие Тургенева — представителя (и последователя) русской просветительской традиции — впервые рассматривается Х. Зигелем не как некий patchwork (по маленьким кусочкам которого — немного истории, еще чуть-чуть литературы, политологии, теологии и т.п. — делались выводы о значении Тургенева в “больших” областях познания), а как единое целое, как результат особого просветительского мировоззрения Тургенева.
После вступления, содержащего обзор источников и научной литературы по теме, а также необходимые методические пояснения, Х. Зигель обращается к вопросу о том, откуда “вышел” Ал. Тургенев: в главе “Духовные истоки Тургенева” автор вслед за российскими розенкрейцерами прочитывает важнейшие для этой ветви масонства тексты, останавливается на переводческой деятельности Ивана Петровича Тургенева. Здесь очень интересны наблюдения ученого над книгой Джона Мейсона “Self-Knowledge”, к 1800 г. уже трижды изданной в переводе И.П. Тургенева. Не случайно перевод этого канонического для розенкрейцерства произведения был посвящен обоим старшим сыновьям переводчика: по Мейсону, Андрей и Александр должны были учиться “ко чтению в сердцах не только [своих], но и в сердцах других людей…” (с. 35). Х. Зигель выделяет три формы, в которых Мейсоном “манифестировалось стремление к самопознанию”: во-первых, в форме “отчетов, или речей, произносимых перед братьями в ложе”, во-вторых, в форме “письма, предназначенного для чтения в дружеском кругу”, и, в-третьих, в форме “(дневниковых) записей” (с. 39). Восстановленный исследователем исторический контекст позволяет понять причины последовательного предпочтения Ал. Тургеневым последних двух форм другим видам творчества.
Глава “Александр Тургенев. Первые шаги: 1798—1804” посвящена годам, проведенным Тургеневым в Благородном университетском пансионе, его участию в “Дружеском литературном обществе” — в частности, переводам, опубликованным Тургеневым в это время, а также поездке в Гёттинген. Х. Зигель отмечает ранний (с 1800 г.) интерес Тургенева к эмпирическому исследованию природы, проявившийся в штудиях произведений Блюменбаха и Бюффона: благодаря этим занятиям Тургенев получает представление о “первых разграничительных критериях по отношению к спекулятивным натурфилософическим представлениям масонов, основанным на едином систематическом начале”. Результатом этого образовательного процесса ученый считает становление у Тургенева “мысли об историческом развитии и эмпиризме” (с. 79), получившей многостороннее развитие во время обучения в Гёттингенском университете (здесь исследователь останавливается прежде всего на изучении Тургеневым основ критики источников на занятиях у Шлецера).
Анализируя черновые рукописи и материалы архива братьев Тургеневых в Пушкинском доме, относящиеся к путешествию Тургенева по Гарцу (в 1803 г.), Х. Зигель сопоставляет эти тексты с публикациями 1808 г. и 1911 г., подготовленными соответственно Жуковским для “Вестника Европы” и Истриным для второго тома “Архива братьев Тургеневых”. По мнению Х. Зигеля, наброски и записи Тургенева о путешествии в Гарц документируют авторский поиск адекватной литературной формы между “двумя полюсами: с одной стороны, полюсом литературного описания путешествия в традиции сентиментализма, с элементами патетического, высокого стиля, и, с другой стороны, полюсом научного описания путешествия или, соответственно, жанром критического и полемического сочинения” (с. 104). “Осторожно дистанцируясь от образца сентиментального путешествия Карамзина”, Тургенев “пытался создать свой собственный стиль путешествия, который был основан на сочетании элементов исторического повествования, сбора статистических данных и религиозно-философской рефлексии” и который, как показывают черновики, “вытеснял на задний план чувствительный элемент и литераризацию собственного переживания” (с. 482). Как указывает Х. Зигель, впоследствии этот стиль становится образцом для корреспонденций, подготовленных Тургеневым для публикации в русских журналах после 1825 г.
Между тем сам исследователь в небольшой главе, посвященной взаимоотношениям Тургенева и Шлецера, создает блистательный образец научного стиля, привлекая для анализа интереснейшие неопубликованные архивные материалы и рассматривая их на фоне уже известных текстов. Так, Х. Зигель обращается к тургеневскому “Воспоминанию о Шлецере”, написанному еще при жизни Шлецера (ученый датирует этот текст 1803—1809 гг.), но по неизвестным причинам не попавшему в печать. Анализ этого текста в сочетании с уже опубликованными письмами Тургенева и его “Критическими примечаниями, касающимися до Древней Славяно-Русской Истории”, вышедшими в “Северном вестнике” в 1804 г., позволяет понять роль Шлецера — историка и личности — в жизни его русского студента.
В главе “Годы в России: 1805—1825” Х. Зигель обращается непосредственно к историческим штудиям Тургенева, а также к его многочисленным проектам работ на исторические темы, оставшимся неосуществленными. Внимание исследователя привлекает здесь еще один важный архивный источник — “Журнал” Тургенева за 1805—1815 гг., в котором содержатся выписки из книг по истории, праву, философии и теологии, читавшихся Тургеневым в это время. При этом интерес автора “Журнала” к определенным сочинениям был не только “научным и теоретическим”: множество выписок было сделано по прагматическим соображениям, в связи с замыслами политических и юридических реформ в годы, когда Тургенев состоял на государственной службе. Исследователь показывает интерес Тургенева к сочинениям Сисмонди, мадам де Сталь и Герена, а в связи с последним именем особенно подробно освещает занимавшую Тургенева проблематику двух полюсов исторической науки — просветительского универсализма и патриотизма. Значительное место уделено в этой главе занятиям Тургенева по истории западной церкви, прежде всего — чтению работ Филиппа Маргейнеке и Иоганна Шрека. Выработанный Тургеневым взгляд на протестантизм как на важнейшую составляющую Просвещения, идея религиозной терпимости, а также равенства различных вероисповеданий были, по мнению Х. Зигеля, тем фоном, на котором осуществлялась религиозно-политическая деятельность Тургенева в должности секретаря русского Библейского общества. Филантропическая деятельность Тургенева рассматривается исследователем в контексте просветительской традиции круга Новикова, Шварца и И.П. Тургенева.
В главе “Переписка: 1805—1825” рассмотрен целый ряд тем и сюжетов, определивших характер переписки Тургенева с Жуковским и Вяземским. Анализируя понятие дружбы в письмах Тургенева и Жуковского, Х. Зигель вслед за Е.О. Ларионовой, также использовавшей в своей диссертации значительный корпус неопубликованных писем, говорит о глубоко личной интонации этой переписки, об отраженных в ней “религиозных и сентиментальных элементах мышления” Тургенева и о ее важной биографической составляющей, “тщательно исключаемой и скрываемой автором в других случаях” (с. 202). На материале этих писем исследователь показал, кроме того, огромную, до сих пор недооцененную роль Тургенева в становлении Жуковского как личности и как поэта. Тургенев, впоследствии оказавшийся в тени своего друга, принимал также самое непосредственное участие в подготовке изданий стихотворений Жуковского.
Безусловный интерес представляют страницы книги, посвященные участию Тургенева в “Арзамасе”. В отличие от Е.О. Ларионовой, поставившей в своей диссертации задачу изучить литературную (в широком смысле слова) деятельность Тургенева и в силу необходимости уделявшей внимание “безучастности” Тургенева к собственно литературной стороне “Арзамаса”, Х. Зигель описывает “Арзамас” как “нравственное братство” на фоне масонской традиции 80-х гг. XVIII в. и культурно-исторической традиции, представленной “Дружеским литературным обществом”. Этот контекст, в котором литературная проблематика не была превалирующей, и определял, по мысли ученого, отношение Тургенева к “Арзамасу” как к “союзу друзей Просвещения” (с. 323).
В главе “Годы за границей: 1825—1828” Х. Зигель реконструирует по дневнику и письмам Тургенева круг чтения своего героя после отставки, во время путешествий по Европе. При этом пребывание Тургенева в Германии, Франции, Швейцарии и Англии исследователь связывает с различными “мотивами исторической мысли”, занимавшими Тургенева: “Екаждая из этих стран отвечала определенному историческому этапу, опыту и определенной проблематике, а путешествия служили пониманию европейской истории Нового времени” (с. 485). Так, с Германией для Тургенева была связана проблематика религиозного освобождения (через протестантизм), Просвещения и политической свободы, с Францией (через работы Гизо и Минье) — осознание политической и общественной роли Французской революции, с Англией — изучение форм и институтов гражданской общественности, а со Швейцарией — процесс уяснения собственных духовных истоков. Центральным мотивом дневников и писем Тургенева в годы его духовных и реальных странствий стала смерть Карамзина и связанная с ней мысль о необходимости сохранить в общественном самосознании России память о великом писателе и историке.
В последней главе книги “Литературные работы” уделено внимание сотрудничеству Тургенева в “Московском телеграфе”, проблеме языка прозы в русской литературе, а также осмыслению Тургеневым значения “Истории государства Российского”. Как отмечает Х. Зигель, это время было переходным для Тургенева, за ним последовала его выдающаяся деятельность по разысканию и публикации источников по истории России.
Книга снабжена хорошим научно-справочным аппаратом: имеется список использованных автором архивных источников, а также источников, уже увидевших свет, и научной литературы. За ними следует именной указатель. Пользуясь случаем, внесем некоторые исправления в список публикаций Тургенева: на с. 489 неправильно указаны номера “Московского телеграфа”, в которых были напечатаны выдержки из писем Тургенева. Так, в позиции “Inostrannaja perepiska. (Izvleс╓enie). In: Moskovskij telegraf 1827” и в следующей позиции “Izvlec╓enija iz drugich pisem. In: Moskovskij telegraf 1827” должно быть указано C╓. [Часть] XV, № 9, а не XIV, № 3. К сожалению, вкралась неточность и в позицию, указывающую издание “Conversations-Lexikon” Брокгауза, где была напечатана статья Тургенева о И.И. Козлове: биография Козлова была написана Тургеневым в Дрездене в 1827 г. для 7-го (!) издания энциклопедии, а не для 9-го, как указано в списке. Это издание заметно отличалось от 7-го и было опубликовано только в 1845 г. — в нем статья о Козлове была напечатана со значительными купюрами. Кроме того, в список публикаций Тургенева должен быть внесен и упомянутый в книге русский перевод его статьи о Козлове, указанный еще М.П. Алексеевым и опубликованный Вяземским в “Московском телеграфе” (Часть XV. № 11. С. 259—261, внутри рецензии на перевод Козлова “Ночь в замке Лары” Байрона).
Разумеется, эти мелкие неточности, неизбежные в историко-литературном труде, опирающемся на фактографический материал такого объема, нисколько не умоляют значение книги Х. Зигеля. Перед нами — по-настоящему чисто и тонко выполненная исследовательская работа, вносящая ценнейший вклад в изучение наследия Александра Ивановича Тургенева. Пионерскую роль этой книги и ее выдающееся научное значение вряд ли можно переоценить.
Книга Х. Зигеля заканчиваеся 1828 г. Хочется надеяться, что автором вскоре будет написано и столь настоятельно необходимое этой работе продолжение.