(Рец. на кн.: Болезнь, лекарство и здоровье. Warszawa, 2001)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2003
MORBUS, MEDICAMENTUM ET SANUS — CHOROBA, LEK I ZDROWIE — БОЛЕЗНЬ, ЛЕКАРСТВО И ЗДОРОВЬЕ — ILLNESS, MEDICINE AND HEALTH. — Warszawa: Polska Akademia Nauk, Instytut Slawistyki (Slawistyczny Os╢rodek Wydawniczy), 2001. — 568 s. — (Studia Litteraria Polono-Slavica, 6)
В рамках проекта “Мотивика и мифологемика ХIХ—ХХ веков” в Институте славистики Польской академии наук в Варшаве прошла серия конференций, собравших устойчивый круг авторов, в том числе из России (Мусор в быту, в языке/культуре и в искусстве/литературе*; Портрет — акт — натюрморт в быту, в языке/культуре и в искусстве/литературе; Семиотика средств связи (устная и письменная речь — почта — телеграф — телефон — e-mail) в быту и в искусстве/литературе).
Этот проект ориентирован на формулирование основополагающих для русской культуры констант и концептов в перспективе Словаря русской культуры. Возникающие здесь методологические проблемы простираются от составления словника до принципов построения этого Словаря, призванного аккумулировать “смыслы эпохи”. Поэтому пока в качестве субститута могут предлагаться многочисленные материалы к будущему Словарю. Пожалуй, именно такие материалы мы имеем и в рецензируемом сборнике — своеобразную грунтовку для статьи “Болезнь”.
В нескольких авторских словарях культуры, вышедших к этому времени (В.П. Руднева, Ю.С. Степанова), статьи “Болезнь” нет вообще. Существующие “морбуальные” работы разбросаны по различным сборникам, большей частью фольклорного, гендерного или антропологического направлений. Поэтому рецензируемый сборник действительно представляет немалый интерес.
Подходы к теме сформулированы так: “Здоровье и болезни известны человеку изначально, но меняются их концептуализации и, соответственно, вырабатываются другие стратегии как их манифестации, так и врачевания. И, пожалуй, лучше всего это видно сегодня — в эпоху спорта, культа психофизической кондиции, сверхсовременной медицины, рекламирующейся фармакологии, биокосметики. И именно изменчивость бытовых конвенций “болеть” и “быть здоровым” и их концептуализаций — очередная тема проекта Института Славистики <…> Как следует из собранных в данном выпуске штудий, одни культурные формации или отдельные авторы вообще тему болезни/здоровья не учитывают (или откровенно ее избегают), тогда как в других (независимо от степени и качества сюжетного обоснования) они нагружаются универсальными смыслами. Иначе говоря, предлагаемый выпуск пытается ответить не только на вопрос, как и чем болеют в жизни, но и на вопрос, чем и зачем “болеют” своих персонажей [sic!] литература, искусство, кино или театр” (с. 12).
Сам по себе вопрос, как и чем болеют в жизни, не особенно привлекает внимание участников сборника, в какой-то мере им заняты, пожалуй, только авторы лингвистических статей, анализирующих тезаурусы болезней и здоровья в различных языках, а также авторы статей, посвященных современной массовой культуре, весьма озабоченной своим здоровьем, но опять же сквозь призму интереса к языкам описания. Болезни виртуальных миров — вот главная тема сборника.
Обращает на себя внимание практически полное отсутствие статей, посвященных “душевным болезням”. Единственное исключение — этнолингвистическая статья Т.В. Валодзиной об эпилепсии, которая, однако, рассматривается в контексте мифологических представлений белорусов, их “народной медицинской номенклатуры и заговорно-заклинательной традиции”. Понятно, что отказ от темы безумия входил в изначальный замысел авторов проекта: телесные недуги (и, соответственно, их изучение) в русской традиции как-то заслонены изобилием душевных аномалий.
Весь морбуальный компендиум распределен по трем разделам и заканчивается (вполне оптимистически для тематики сборника) “Аппендиксом”, посвященным архиву Ю.М. Лотмана в Тарту.
Практически две трети тома занимает раздел “Литература и искусство”, в то время как первый раздел, “Тезаурус и дискурс”, например, объединил всего четыре статьи. Причем, если считать принципом объединения статей в этот раздел два слова, вынесенных в его заголовок, все равно статьи о морбуальном лексиконе и метафорах в русском и польском языках (Т.В. Шмелевой) и в современной публицистике (А.Л. Ренанского), психоаналитические штудии Пастернака и Гайдара (статья В. Мерлина) и статья о болезни как средстве концептуализации чуждости на материале болгарской и македонской литературы XX в. (J. Sujecka) в сколько-нибудь единую структуру определенно не складываются. Почему две последние статьи не могли быть включены в раздел “Литература и искусство” — не очень понятно.
Яркая статья В. Мерлина “Менструации Родины: След в литературе” отличается последовательным использованием психоаналитического метода. Интерпретирующей инстанцией для перечитывания литературных текстов Пастернака и Гайдара выступает здесь паттерн менструации, репрезентируемый менопаузой и меноррагией (рядоположность которых здесь все-таки настораживает), взятыми как крайние ее проявления: “Менструация — это медиатор: она колеблется между менопаузой и меноррагией. Это одновременно производство дефицита и поток производства” (с. 50). Все три термина выступают метафорами, а именно метафорами/симптомами женщины/Родины и в этом качестве применяются как код перечитывания классики. В эффектном менструальном падекатре принимают участие Леви-Стросс, Хайдеггер, Деррида и Лакан. Автору, невидимому (т.е. не уличенному в наблюдении) наблюдателю, транслируют симптом (неизвестное вытесненное) “Гамлет”, “Детство Люверс”, “Охранная грамота”, “Доктор Живаго”, а также “Военная тайна” Гайдара.
Второй раздел — “Народная и массовая культура”. В статье А.В. Юдина о народной мифологии восточных славян рассматривается персонификация инфекционных (и не только) болезней в виде демонов, вселяющихся в человека либо воздействующих на него. Статья собирает воедино достаточно известные и вполне доступные сведения и свидетельства, оставляя открытыми те вопросы, разрешение которых было бы как раз весьма интересно. Персонификация ли это или же текстовая формула в случае неантропоморфных демонов болезни — этим вопросом задается не только читатель, но и автор статьи. Конфликт языческого и христианского в ситуации (языческих методов) борьбы с болезнями (насылаемыми Господом) лишь вскользь отмечается в статье, а между тем именно этот вопрос мог бы послужить предметом интересного исследования. Отдельное внимание в статье уделяется заговорам, хотя спектр болезней в этих текстах представлен в статье, по меньшей мере, оригинально: “детская бессонница”, “прочие болезни” и “лихорадки” (что несколько напоминает известный сюжет о китайской энциклопедии животных у Борхеса).
В статье “Здоровье и болезнь в народном лексиконе болгар” K. Herej-Szyman╢ska анализирует морбуальный лексикон многотомного словаря болгарского языка, созданного в конце XIX в. Н. Геровым. Результаты изучения тезаурусов болезни и здоровья впечатляют: 14 лексем, связанных со здоровьем, и 612, идентифицирующих те или иные болезненные состояния или являющиеся наименованием болезни. Нельзя не согласиться с автором статьи, что мир болгар XIX в. — это мир болезни. Хотя размещение этой статьи в одном разделе с аналогичной статьей Т.В. Шмелевой (приходящей к близким выводам на русско-польском материале) представляется, по крайней мере с моих читательских позиций, все-таки более уместным.
U. Majer-Baranowska в статье, посвященной мифологии воды, переносит нас в мир польских народных представлений о ее целебных свойствах и ее включенности в сакральный календарь. В работе “Писатель и народная медицина” K. Handke пишет о коллекции ботанических наименований польской писательницы XIX в. Элизы Ожешко.
Три статьи этого раздела обращаются к топике болезни-здоровья в современной болгарской, польской и русской массовой культурах. В статье “Маг и врачеватель” G. Szwat-Gylybwa рассматривает современную ситуацию поиска здоровья и предлагает анализ адаптации древних народных представлений для новой ментальности New Age, главным механизмом которой оказывается язык описания. Тематически к этой статье примыкает работа О. Гончаровой “Философия “болезни/здоровья” в современной массовой культуре”, предлагающая один из первых опытов изучения “альтернативной медицины” (или “натуральной антропологии”, как предлагает называть ее автор) как текста современной массовой культуры. Слово “философия” появляется в заголовке статьи отнюдь не из стилистической прихоти: анализируемый в статье феномен обнаруживает, по мнению автора, свою мировоззренческую базу (так, в работе рассматриваются онтология, гносеология, антропология и антропософия, логика, историософия, этика, риторика этой “философии”). Кажется, правда, что философский градус этой очередной мифологии здоровья, ис- и проповедуемой нашими современниками, несколько завышен: опустошенные элементы чужого метаязыка или откровенные слоганы не всегда формируют действительно стройное и новое мировоззрение. Странную параллель к этим двум статьям представляет собой небольшой текст V. Koseska-Toszewa, написанный об астрологии, но с позиции… астролога. Появление такого сочинения в сборнике, мягко говоря, удивляет.
Третий раздел посвящен литературе и искусству, однако открывается он статьей J. Szokalski “И вот мы от гроба до гроба живем для тления!”, посвященной топосам “бренное тело”, “болезнь” и “врач” в писаниях великих учителей Восточной церкви. Сложность и неоднородность отношения религии к врачам и болезни, параллель духовного и физического лечения, проблемы “совместимости медицинского лечения и благочиния” (с. 182) — вот круг вопросов, интересно решаемых автором. Религиозную тематику поддерживает и продолжает статья M. Fasolini “Болезни святых (предварительный набросок)”, посвященная сложной и противоречивой теме болезни, страдания, старости в западной и восточной традициях.
Статья Д. Чавдаровой и Б. Стоименовой представляет диахронический подход к функционированию метафоры болезни, хотя в самой статье авторы без всякой логики переносятся из века в век и из литературы в литературу, ограничиваясь всякий раз “предварительными” наблюдениями, что в итоге оставляет все вопросы и проблемы на своих местах (поправки к переводу “Похождений бравого солдата Швейка”, конечно, не в счет). В статье С.А. и О.М. Гончаровых рассматривается происхождение архетипа врача в русской культуре и литературе и его развитие в литературе главным образом XIX в. с опорой на “магические”, “философские” и “сакральные” предикации врачевания. Жаль, что в статье не нашлось места для Сегелиеля В.Ф. Одоевского, он бы мог потеснить историософию Герцена в сторону магических и таинственных составляющих образа доктора в литературе XIX в. Тематизацию врача, болезни и врачевания в литературе XVI—XVIII вв. анализируют в своих статьях Л. Звонарева и E. Malek. Г.П. Козубовская подробно разбирает образную систему чахотки у Ахматовой, во всей многоаспектности литературной репрезентации этой болезни.
Р.С. Спивак анализирует топики болезни, боли и слез в творчестве Л. Андреева. В.И. Хазан в традиционном для него в последнее время жанре ремарок описывает три случая “превращения болезни в стихи” в литературе русской эмиграции, поместив морбуальную тематику в контекст интертекстуального анализа. Так, в качестве одного из претекстов знаменитого эпизода сна в “Даре” Набокова вполне убедительно предлагается “Сонет VI” А. Гингера, а стихотворения “В больнице” Пастернака и “Промурлычь Серокошка-Краля” Одоевцевой рассматриваются как два прочтения одного и того же текста — “Молитвы” Паскаля. Несмотря на то что связь Паскаль — Пастернак представляется несколько разбавленной обилием общих мест, связанных с этой топикой, это не отменяет красоты интерпретирующих построений и параллелей (как и важных наблюдений, например указания на возможное происхождение названия пастернаковского цикла “Второе рождение”, о чем читатель может узнать, познакомившись со статьей).
К Пастернаку обращается и Н.А. Фатеева, анализирующая семантическое поле “болезни” в его поэтической системе. “Французской болезни” и ее репрезентациям в русской прозе 10—30-х гг. посвящен краткий обзор M. Jovanoviю. В статье Н.В. Злыдневой “Чем и зачем болеют персонажи Андрея Платонова” подробно рассматриваются смыслы болезни преимущественно в рамках мифопоэтического подхода. Болезнь в текстах Платонова реализует топос физической инволюции, мифологические модели инициации и внешнего врага, оппозицию видимое/невидимое и др. В ходе интересного анализа устанавливается родство платоновского письма с барочной поэтикой, а выявленное слияние внутреннего/внешнего позволяет автору установить причастность его текстов к стратегии лечебного заговора.
L. Heller в статье “Враги народа и здоровье: Парадигма болезни в русском соцреализме” выстраивает типологию болезней в литературе, основываясь на логике различных медицинских типологий, и отдельно останавливается на литературном соцреализме, основной чертой которого он считает идеологичность и требования времени. Исследование данной культурной формации продолжено в статьях Цв. Георгиевой (“Мотив болезни и мотив “вмурования” в бригадирской социалистической поэзии”) и К. Ичин (“Римское изречение “В здоровом теле — здоровый дух” и поэтика социалистического реализма”). В последней статье выходит на первый план культ здоровья, исповедуемый соцреализмами всех стран, что подтверждается лишний раз и в статье Е.В. Душечкиной ““Если хочешь быть здоров”: идея здоровья в советской детской песне”. От советского к антисоветскому — B. LЪnnqvist анализирует метафору рака и проблемы языка и кода в “Раковом корпусе” Солженицына. С.А. Мансков обращается к поэзии Тарковского и репрезентациям телесности, коррелирующим в его поэтической системе с болезнью. Полагая болезни дыхательной системы преобладающими и наиболее значимыми в поэтике Тарковского, автор акцентирует образ (больного) горла и выводит его в качестве одного из центральных понятий у поэта. Статья Т.В. Шмелевой о болезни у Бродского почему-то игнорирует все существующее “бродсковедение”, не раз касавшееся темы болезни. R. Bobryk обращается к “Малому Апокалипсису” Т. Конвицкого, в котором рецепты, составляющие завещание главного героя, интерпретируются как символы утраты постоянства и прочности в рушащемся мире. Образы старости в античной и современной драматургии анализирует E. Szkudlarek. G. Bobilewicz обращается к теме иконографии болезни в истории искусства, главным образом XIX—ХХ вв. Основные проблемы, решаемые в статье: (не)допустимость этой темы в искусство, соотношение искусства и медицины, искусствогенность болезни и страданий, “искусство “достойно болеть” СПИДом” — новыми не назовешь, вопрос в том, на каком материале и как они решаются, и здесь автор берет реванш. Отмечу попутно, что лишь в этой статье, предпоследней в томе, впервые появляется СПИД как художественная репрезентация и предмет исследования, а уж казалось бы — что актуальнее для анализа текстов современной культуры? Завершается том статьей J. Faryno, который раскрывает свои позиции в вопросе концептуализаций болезни в различных художественных системах, полемизируя и “диалогизируя” с участниками прошедшей в Варшаве конференции.
Это замечательное издание я закрываю с чувством радости от хорошей книги, благодарностью к авторам проекта и еще, пожалуй, немного с чувством Пандоры — болезни разлетелись и немногие из них были пойманы. И отчасти с удивлением — перед списком имен, в котором отсутствуют авторы современной, пишущейся сегодня литературы, несомненно представляющей богатейшее поле для “морбуальных” исследований.
* См. отзыв В. Щукина на этот выпуск в “НЛО” (2000. № 45), а также мою рецензию в “Toronto Slavic Quarterly (Academic Electronic Journal in Slavic Studies)”. 2002. № 3 // http://www.utoronto.ca/slavic/tsq/032002/borisov.html