Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2003
КРИТИЧЕСКАЯ МАССА: Обозрение. М.: Прагматика культуры, 2002. № 1. 142 с.
Рецензируя первый номер этого журнала, испытываешь определенные трудности. Сначала возникет впечатление, что это, по сути, не новый журнал. Главный редактор “Критической массы”, Глеб Морев, успешно вел в течение трех лет петербургский журнал “Новая русская книга” (далее в тексте — “НРК”). Сейчас он оттуда ушел, журнал долго не выходил и если даже возродится, то, очевидно, это будет совсем другое издание. В то же время “Критическая масса” по периодичности (четыре номера в год), формату, структуре, методам подачи материала, кругу авторов в значительной степени повторяет “НРК”. Если бы совпадение было полным, достаточно было бы указать на произошедшую метаморфозу и закончить эту рецензию. Но при чтении постепенно стали обнаруживаться, как говорил герой известного фильма Тарантино, “маленькие различия”. Они, как представляется, диагностируют и некоторые перемены в ориентациях культурной элиты.
Прежде всего бросается в глаза снижение удельного веса материалов, посвященных литературе. Если в “НРК” они превалировали (например, в одном из последних номеров, втором за 2001 г., на их долю приходилось три четверти объема журнала), то в “Критической массе” составляют менее половины объема номера.
Столь же заметно появление “политики” в оглавлении журнала, причем в связке с философией (раздел называется “Философия. Политика”), в то время как в “НРК” был раздел “Искусство. Философия”, что, согласитесь, далеко не одно и то же.
Думаем, что не ошибемся, приписав появление этой политико-философской прививки влиянию издателя “Критической массы” Валерия Анашвили, известного по редактируемому им журналу “Логос”. Если позицию “НРК” можно охарактеризовать как аполитичную и эстетскую (используем эти термины квалификационно, а не оценочно), то “Критическая масса” — издание вполне ангажированное. Центральное место в номере (и по месту, и по объему, и по значимости) занимает перевод статьи французского марксиста Алена Бадью “Философские соображения по поводу нескольких недавних событий”, где с леворадикальных позиций осмысляется полемика по поводу событий 11 сентября, проблематизируются термины “терроризм”, “исламизм” и “Запад” и делается вывод, что “сегодня невозможно сохранить никакую политическую свободу, никакую независимость духа без постоянной и упорной борьбы против империи США”, поскольку “это погрязшее в военных излишествах государство не имеет другого общественного кумира, кроме богатства, других союзников, кроме слуг, и другого взгляда на прочие народы, кроме торгашеского, безразличного и циничного” (с. 84).
Вслед за статьей Бадью идут отзывы на три леворадикальные (две из них — неомарксистские) книги (С. Жижека, И. Валлерстайна и Н. Хомского), посвященные политическим проблемам, причем рецензенты солидаризируются с авторами или пишут о них не без симпатии.
Становится ясно, что “Критическая масса” — не “НРК-2”, а гибрид “НРК” и политико-идеологической составляющей “Логоса”, в котором тоже были весьма ощутимы леворадикальные тенденции.
Внутренняя конфликтность подобного альянса ощутима в статье О. Туркиной и В. Мазина “Гексоген господина Проханова”. В “НРК” прохановский “Господин Гексоген” вообще бы не рецензировался как лежащий за границами литературы (как она понималась в этом журнале). Новый журнал Проханова не игнорирует, но и не дает ему критической оценки. Вместо этого читателю предложен невнятный текст с рассуждениями о дискурсе рецензентов романа, преимущественно левых, и “глубокомысленными” рассуждениями следующего типа: “Если роман становится политическим манифестом, то политика обретает черты детектива, триллера, фэнтези, антиутопии, галлюцинации” (с. 29). При этом в других отзывах рецензенты “КМ” вполне определенно и чаще всего аргументированно высказывают свое отношение к той или иной книге. Самая же скандальная книга прошедшего сезона, по сути, не получила литературно-критического рассмотрения.
В современном российском культурно-идеологическом поле довольно ощутима кристаллизация двух полюсов и дрейф к каждому из них тех или иных авторов. Это, с одной стороны, официальная и официозная государственническая идеология (с религией, обслуживающей государство; идеями русской исключительности и, соответственно, резкой или мягкой ксенофобией и т.д.) и, с другой стороны, идеология леворадикальная в двух изводах — интеллектуальном, испытывающем сильное влияние французских “левых” (левомарксистских) философов (ряд философов круга “Ad marginem”), и необольшевистском (“Лимонка” и ее прямые и косвенные наследники).
При кажущемся противостоянии государственническая и леворадикальная идеологии глубинно близки в отталкивании от либеральных ценностей. Характерно в этом плане, что, единодушно критикуя “миротворческие” операции НАТО и США, они столь же единодушно молчат по поводу чеченской войны (стоит процитировать в этой связи А. Бадью, который по этому поводу замечает, что Путин сводит “счеты с чеченскими националистами теми же средствами, что и французы в Алжире сорок лет назад (систематические пытки, лагеря, уничтоженные деревни, изнасилованные женщины и т.д.)”, с. 83).
Насколько далеко зайдет идеологизация “Критической массы”, в какой степени идеологическая ангажированность проникнет в литературный раздел, а “эстетическая” установка — в раздел политико-философский, покажет будущее…
Название журнала повторяет название книги статей известного петербургского поэта и критика Александра Скидана, опубликованной крошечным тиражом в 1995 г. Скидан регулярно печатался в “НРК”, а в первом номере “Критической массы” ему принадлежит один из лучших текстов — рецензия на новую книгу стихотворений и публицистики Александра Бренера и Барбары Шурц “Апельсины для Палестины”. В ней Скидан развивает мысли, для современной ситуации неожиданные и очень важные: он вскрывает “фигуры умолчания”, которые стоят не только за (талантливой и временами остроумной) публицистической деятельностью Александра Бренера, но и за большой частью молодой интеллектуальной журналистики (и не только в России), — “слепые пятна” новейшего критического сознания: “[Публицистические тексты А. Бренера и Б. Шурц] пестрят респектабельными иностранными именами: Фуко, Грамши, Адорно, Дебор, Терри Иглтон, Лукач, Батлер, Джеймисон, Лиотар, Альтюссер и при этом обходят молчанием Ленина, Троцкого, Сталина, коллективизацию, ГУЛаг. Слишком неблагозвучные имена? Слишком близкий и травматичный опыт? Но именно он-то и взывает к анализу <…>”, “[статья] “Необходимость культурной революции” посвящена борьбе с идеологией. При этом молчаливо подразумевается, что существует только одна идеология, а именно “буржуазная”, каковую и надлежит разоблачать. Так, словно разоблачающий находится в некой нейтральной точке, точке “объективной истины”; словно не существует — не существовало — никакой другой системы идей (идеологии), обеспечивающей эту “точку” теорией, методологией, критическим инструментарием, аппаратом (интеллектуального) подавления и т.д. То же “слепое пятно” в сердцевине аргументации, то же забвение травматичного советского опыта. <…> Это отнюдь не означает, что не надо читать Рембо, Батая или Арто, это означает, что их нужно читать наряду с Платоновым, Введенским, Мандельштамом, Шаламовым” (с. 24).
Отчасти это — упрек в адрес современной литературной критики в целом. В 1990-е гг. в России, по сути, так и не возникло потребности и последовательной традиции читать “Арто наряду с Шаламовым”, хотя было много ярких отдельных примеров такого чтения, совмещающего российский и инокультурный опыт. Но, по сути, в статье Скидана неявно поставлен вопрос о том, что проблематизация понятия “литературы” и переход традиционно понимаемых границ “литературности” могут быть различными по сути и задачам и, соответственно, приводят к разным результатам.
А эта постановка под вопрос традиционных границ “литературности” и составляет, кажется, один из “метасюжетов” первого номера “Критической массы”. Высказывание Скидана тем более интересно, что здесь же, рядом, помещена беседа с Бренером и Шурц — от “Критической массы” с ними беседуют Глеб Морев и известный политический журналист Павел Черноморский. И там тоже идет речь о “преодолении искусства”. Об этом же — статья Михаила Шейнкера про шокирующую книгу Семена Файбисовича “Вещи, о которых не”; точнее, о наиболее откровенном тексте этой книги — романе “История болезни”, где “стыдные”, неназываемые подробности истории расставания (предельно автобиографического) с любимой женщиной и последующего развода описаны со стремлением найти, как пишет Шейнкер, речь “на другом языке — способном преодолеть невыносимость случившегося <…> пресуществить распадающийся мир <…> в строгий и непогрешимый алгоритм стихийного бедствия” (с. 14).
О границах и тем самым о возможностях литературы — опубликованная в номере полемика между Николаем Кононовым и Валерием Шубинским о стихах Кирилла Медведева: Кононов хвалит Медведева за выход из традиционной парадигмы “традиционной / виртуозной поэзии” (терминология Кононова), господствующей в “толстых” журналах, Шубинский же критикует за излишний демократизм, за культивирование необязательных, слишком повседневных тем, за, как считает Шубинский, ограниченность картины мира. К этому же в виде приложения — несколько стихотворений Медведева полностью, чтобы читатель мог сам составить представление. Несомненно, это удачный ход, пришедший из “старой” “НРК”.
Еще один сюжет номера — обсуждение вполне проницаемых (и всегда ли существующих?) границ между “высокой” и массовой литературой. Об этом — беседа Елены Рабинович и Аркадия Блюмбаума об Акунине и “Гарри Поттере”, отчасти об этом — рецензия Игоря П. Смирнова на роман Владимира Сорокина “Лед”. Будем надеяться, что в дальнейшем проблематизация литературности и границ литературы в “Критической массе” будет сопровождаться большей методологической рефлексией — пример которой можно видеть в статье А. Скидана.
В целом же можно констатировать, что по части редакторского мастерства и профессионализма (умение отобрать интересные и актуальные книги и найти “адекватных” рецензентов, способных литературно и проблемно обсудить их) “Критическая масса” не уступает “НРК” и, безусловно, заслуживает всяческого внимания той части читающей публики, которая склонна к чтению и обсуждению серьезной, “интеллектуальной” книги.
И. Кукулин, А. Рейтблат
СИНИЙ ДИВАН: Журнал под редакцией Елены Петровской. М.: Модест Колеров и “Три квадрата”, 2002. № 1. 175 с. 700 экз.
“Синий диван” по многим признакам отличается от других отечественных журналов, и в своем отзыве я буду обсуждать не столько конкретные входящие в первый его номер материалы, сколько само издание как проект, его структуру и семантику.
Начну с названия — во времена, когда издатели интеллектуальных журналов предпочитают батально-экстремальные формулы (“На посту”, “Неприкосновенный запас”, “Критическая масса”), нам предлагают название успокоительное, тихое, располагающее к расслаблению и, может быть, к отдыху… (в аннотации сказано: “Наш журнал — для тех, кто не привык спешить”).
С другой стороны, у журнала скромный книжный формат, спокойная верстка, нет иллюстраций, т.е. комфорт комфортом, но не для ухода в мир иллюзий, не для развлечения, а для того, чтобы, как сказано в той же аннотации, “обсуждать культурные явления”.
Пойдем дальше… У журнала нет ни редакции, ни редколлегии, ни редсовета — только один редактор (и главный, и ответственный, и исполнительный в одном лице). Это тоже редкость по нынешним временам, когда журнал воспринимается как институция коллективная, представляющая если не некое учреждение, то хотя бы группу близких по взглядам и целям людей. Собственно говоря, для русской культуры, где личность ценится гораздо меньше, чем, скажем, в западной, это привычно. Поэтому и традиция персональных изданий (а она в России насчитывает почти два десятка журналов и газет) давно забыта (если не считать, конечно, “Дневник писателя” Достоевского): никто не помнит “Записки Гражданина” О.М. Лернера, “Свидетеля” С. Шарапова, “Дневник писателя” Д.В. Аверкиева и “Кремль” Д.И. Иловайского (об этой традиции см.: Равинский Д.К. Прорываясь к читателю: Персональные периодические издания второй половины XIX — начала ХХ в. // Чтение в дореволюционной России. М., 1992. С. 100—112).
У журнала не объявлена периодичность, зато указан уникально малый тираж — всего 700 экземпляров. Все говорит о том, что адресован журнал немногим и “своим”. “Своим” не в смысле близости взглядов и подходов, а в смысле готовности рефлектировать по поводу явлений и проблем современной культуры. Боюсь, что в стране число таковых не сильно отличается от объявленного тиража.
Значимо для отношения к журналу, конечно, и имя редактора — известного философа, специалиста по проблемам визуального в культуре, умеющего писать ясно, литературно и при этом глубоко и оригинально. В кратком предисловии Е. Петровская обозначает и свою ориентацию на современность/актуальность, и свою трактовку современности, понимаемой (использую термин Виктора Шкловского) не как “синхронистичность”. Научные интересы редактора не могли, разумеется, не наложить свой отпечаток на круг обсуждаемых в журнале проблем — характерно, что открывается номер блоком из четырех статей, посвященных 11 сентября как границе (или, по крайней мере, ее знаку) между разными устройствами социального мира на Земле и роли средств массовой коммуникации (прежде всего телевидения) в репрезентации этого события (Жан-Люк Нанси, Сьюзен Бак-Морс, Джонатан Флэтни и Эдуард Баталов, явно уступающий зарубежным участникам этого своеобразного заочного “круглого стола”).
Далее следуют яркая статья Светланы Неретиной “Шаги Арбенина” о Лермонтове, предлагающей новую, философски фундированную трактовку этого (недооцененного, по ее мнению) писателя как нигилиста, который “совершил, казалось бы, невозможное: он поставил себя не в позицию мира, не в позицию сотворенного существа, а в самое ничто и понял, что “нет другого света”, ни о какой субстантивации нет и не может быть речи, “нет рая — нет ада”, это не “место”, здесь нет никакой причинности и целеустремленности, это некий первоначальный акт, где нет никакого бытия, есть изоляция от бытия, исходное молчание <…>” (с. 87).
Менее интересна статья Эдуарда Надточия “Тоху ва-боху”, посвященная доказательству того, что “мир, встающий перед нами в строках Тютчева, — мир докосмической “космогонии”, мир Хроноса, абсолютного становления, противопоставленный “дневному” миру Айона, космической размеренности олимпийского порядка” (с. 97).
Еще одна яркая статья номера — “Альтернатива” Зары Абдуллаевой, в которой тонко проанализирован вклад датского (а теперь уже — общеевропейского) кинодвижения “Догма” в обновление современного кинематографа и, прежде всего, в поиск поэтики, способной завоевать зрителя, размыть оппозицию авторского/массового кино.
Собственно говоря, сказанным почти исчерпывается содержание номера. Он включает еще перевод отрывка статьи В. Беньямина “О некоторых мотивах у Бодлера”, небольшую и, на наш взгляд, довольно пустую заметку художника Никиты Алексеева о понятиях “современность”, “интеллектуальность”, “modern art”, “contemporary art” и “новое искусство”, а также столь же краткий рассказ издателя Александра Иванова (известного тем, что благополучно провалил свой широко разрекламированный проект издания философской литературы в России) о новом проекте выпуска модной (шумной, скандальной) прозы. Странное впечатление производят его рассуждения о том, что издательство “Ad Marginem” стремится “сделать что-нибудь, что подходило бы для экспорта”, формировать мировую моду и быть в этом “первым номером”. Мне представляется, что важно “зацепить” отечественных читателей, ответить на их интеллектуальные и эстетические запросы, а потом этот продукт может оказаться нужным и за рубежом (как это было, скажем, с Достоевским, Толстым и Чеховым). А изначальная ориентация на зарубежного читателя (зрителя), как показывает достаточно большой уже на сегодняшний день опыт других стран, ничего, кроме ублюдочных произведений (“ни нашим ни вашим”) не порождает.
Остается сказать о рецензионном разделе, где представлены рецензии И. Нилова, А. Пикуновой, Б. Степанова и Т. Дашковой на четыре новые книги по философии, истории, литературоведению. Это, может быть, наиболее удачная часть номера, поскольку и книги действительно выбраны интересные и проблемные, и рецензенты не ограничиваются пересказом и оценкой, а сорассуждают, а нередко и полемизируют с авторами.
Итак, подводя итоги, скажем, что появился новый философско-эссеистический журнал, журнал со своим лицом, включающий ряд интересных статей, привлекающий нетривиальными подходами и актуальными темами. И хотя пока в нем явно ощутима нехватка оригинальных статей (почти половину номера занимают переводы, а среди отечественных попадаются и случайные тексты), материалы “смонтированы” несколько сумбурно, но умение собрать и выстроить номер — дело наживное, приобретаемое в ходе практической работы. Будем ждать следующих номеров…
А. Рейтблат