(Рец. на кн.: Малый шелковый путь. Новый альманах поэзии. Вып. 3. М.: ЛИА Р. Элинина, 2002)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2003
Первый номер альманаха “Малый шелковый путь” вышел в 1999 году. Фактически этим изданием заявила о себе новая литературная группа, называющая себя “Ташкентская поэтическая школа”. Вся школа — три поэта: Санджар Янышев, Сухбат Афлатуни, Вадим Муратханов; их стихи и вошли в альманах. Это был первый шаг. Шаг второй — второй выпуск “Малого шелкового пути” (2001). Здесь, помимо основателей, были опубликованы другие поэты-ташкентцы: и в Ташкенте живущие, и из Ташкента уехавшие. Пестрая компания под одной обложкой: от уверенного традиционалиста Михаила Книжника до безымянной толпы, объединенной по географическому принципу. По сути — всё те же три солиста плюс Книжник и хор, долженствующий изображать особую ташкентскую поэзию. Кто-то из хористов выглядит получше, кто-то похуже, но необходимо, конечно, отметить два стихотворения лауреата Премии Андрея Белого Михаила Гронаса, написанных им в четырнадцать лет; это уже факт истории литературы.
Шаг третий — “Малый шелковый путь” № 3, где представлен, так сказать, широкий срез русской литературы Узбекистана. Этот выпуск альманаха наиболее интересен, и есть смысл поговорить о нем подробно. Начнем с поэзии. Явление стране и миру “ташкентской школы” закономерно вызвало сопоставление ее со “школой ферганской”. Одни противопоставляли Ташкенту — Фергану как пример органично выросшей, а не придуманной литературной группы, другие стремились отлучить ферганцев от русской поэзии, то ли из-за неприятия верлибра как такового, то ли из-за связи ферганской школы с поэзией средиземноморской и англосаксонской. Вот характерное рассуждение из несколько запоздавшей рецензии Александра Правикова на второй выпуск “Малого шелкового пути” (Знамя. 2002. № 10): “╬на мой сторонний взгляд, то, что делают лучшие из “ферганцев”, имеет к русской поэзии отношение косвенное. Язык, на котором они волею судеб фиксируют свое творчество, является своего рода носителем, неким кодом, нейтральным по отношению к содержанию. Иначе говоря, язык используют, как бы не плывут в языковой стихии, а переправляются через нее, не входя во взаимодействие”.
Рассуждение весьма таинственно, поскольку непонятно, как можно писать на языке и не вступать во взаимодействие со стихией языка. При этом очевидно, что для Правикова и его единомышленников русская поэзия застыла во времени и пространстве и неспособна к сколь-либо значительным изменениям. И не менее очевидно, что отечественная словесность при встрече с иной культурной традицией может лишь обогатиться новыми звучаниями, новыми смыслами, новыми чувствами. “Ферганская школа” — единственная в своем роде группа в современной русской литературе, возникшая на культурной и географической периферии и ставшая оригинальным, узнаваемым явлением. И если ферганским поэтам для обретения собственного лица понадобилось дистанцироваться как от регулярного русского стиха, так и от верлибра по версии Владимира Бурича или Вячеслава Куприянова, то ничего криминального в этом нет.
Существует и другая причина относиться к опыту “ферганской школы” с максимальным вниманием. В начале 1990-х лидер “школы” Шамшад Абдуллаев был заместителем главного редактора журнала “Звезда Востока”, и в интервью, опубликованном в газете “Гуманитарный фонд” (1993. № 15), Абдуллаев определяет программу журнала так: “…главная идея журнала — та, что западная культура и восточная духовность — единый и непрерывный процесс. <…> Мы стремимся снова и снова показать, что любое эстетическое действие держится не столько на идеологическом императиве, сколько на чувстве человеческой всеобщности”. Через несколько лет узбекские власти решили, что подобное западничество чуждо народу, и редакцию разогнали — в лучших советских традициях. Между тем сегодня понятно, что в течение пяти лет “Звезда Востока” противостояла, и противостояла успешно, не каким-то руководителям и начальникам, а инерции мышления, наиболее четко выраженной в знаменитых строках Киплинга: “Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут”. И когда читаешь очередную статью про войну цивилизаций, опыт “Звезды Востока”, опыт “ферганской школы” видится как реальная альтернатива озлоблению и нетерпимости.
Теперь ферганцы публикуются главным образом за пределами Узбекистана и в Интернете (http://library.fergana.ru), да и живут многие в Европе, в России, в США. На бумаге публикуются мало, и в сложившейся ситуации составители “Малого шелкового пути” (Янышев, Афлатуни и Муратханов) сделали единственно возможное, пригласив ферганцев в альманах, заодно и сняв само противопоставление Ташкент — Фергана. Это противопоставление утрачивает напряженность, в том числе и потому, что в стихах представителей “ташкентской школы” время от времени начинают появляться вполне узнаваемые “ферганские” интонации.
Вот, например, Вадим Муратханов:
Вечерами на бревне от старого тутовника
сутулится, усталый и больной.
Интересно, помнит он
про нашу детскую драку?
Санджар Янышев:
Здесь я прожил целых полгода.
День ото дня падал снег. Почему-то
помню лишь сумерки, вечные сумерки,
словно не снег, а кофейная гуща
у оснований деревьев лежала,
сыпалась с веток на кожу сандалий,
собиралась барханообразным рельефом —
знай читай ее на свой одинокий лад,
угадывай прошлое облепленных ею тел╬
У третьего участника “ташкентской школы” Сухбата Афлатуни в альманахе напечатана целая небольшая поэма “Рустам; деревья”, поэма повествовательная и написанная от имени преподавателя арабского языка, чей ученик стал ближневосточным террористом —камикадзе. Актуальная тема в поэме сочетается с какой-то слегка удивленной отстраненностью:
Местоблюститель тишины,
Я против взрывов и войны;
Мне жаль погибшего премьера,
Мы с ним ровесники, наверно…
Такой безвыходной весны
не помнят старожилы Мерва.
Поэзия “ферганской школы” и близких к ней авторов представлена в “шелковом пути” подборками Шамшада Абдуллаева, Григория Коэлета, Вячеслава Ахунова, Хамида Исмайлова и Сабита Мадалиева (бывшего главного редактора “Звезды Востока”). Есть соблазн процитировать каждого: и самого “восточного”, чуть-чуть пряного Исмайлова, и метафизически напряженного Ахунова, и эмоционально открытого Мадалиева, но рецензия окажется перегруженной цитатами, и потому ограничимся медитативными, прогретыми солнцем стихами Абдуллаева и более острыми, метафорическими текстами Коэлета.
Шамшад Абдуллаев:
Они, эти камни, были, пожалуй, неотличимы только на ощупь,
одинаковы. Все шершавые, как братья и сестры,
но педантично чистые, настолько чистые
(без пылинок, без насекомых, без теней), что мнилось,
будто они дышат — камни, лишенные корней,
если не считать суровых и четких линий
просторного, плетеного блюда, в котором
они покоились, не заслоняя друг друга.
Григорий Коэлет:
В местах, где наша любовь цеплялась
в камнях виноградной лозой,
дикой травой под кромкой крыши —
узлы телеграфных проводов, растянутых
над детским криком, над бессмысленным
желанием жить или умереть.
Проза “Малого шелкового пути” производит гораздо менее сильное впечатление. Под рубрикой “Между жанрами” помещено эссе Шамшада Абдуллаева “Одно стихотворение Сальваторе Квазимодо” — прекрасный образец культивируемого Абдуллаевым жанра эссе-рецензии, и там же — отрывок из переписки Санджара Янышева и живущего в Японии философа Евгения Абдуллаева. Переписка оформлена как роман “Japanese Deus”, и центральная его тема (и, может быть, центральная тема всего альманаха) — проживание, осмысление авторами своего “двоемирия”, одновременной принадлежности к разным культурам, разным традициям.
Собственно говоря, эти тексты и являются наиболее интересными в альманахе (не считая, естественно, поэзии). По идее, центральной должна была бы быть дневниковая проза Сергея Спирихина “Конина”, тем более что в 2001 году она вошла в шорт-лист Премии Андрея Белого. Но этого не произошло. “Конина” — сочинение по нынешним временам почти стандартное: фрагментарное повествование (авторские определения: “записки для туалета”, “альбомные записки, след от жизни”), откровенность, рассуждения об искусстве, языке, литературе, подчеркивание абсурдности жизни и абсурдности высказываний о жизни. Все самое лучшее, все стилистические особенности Спирихин взял у Леона Богданова, причем честно указал источник заимствования, написав фразу “Вчера было землетрясение в Самаре”. Разница между Спирихиным и Богдановым в том, что последний ощущал цельность мира и ощущал себя в центре мироздания, а для Спирихина мир разлагается и его “надо шить нитками”. Является ли это признаком оригинальности текста — вопрос спорный.
В целом же… что ж, в целом третий выпуск альманаха “Малый шелковый путь” — несомненная удача. Русская литература Узбекистана представлена читателям. Четвертый номер составители собираются посвятить русской литературе всей Средней Азии. Будем ждать.
Андрей Урицкий