Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2002
КОРОВА
Как-то раз один летчик летел через Атлантический океан. Летел он, летел и вдруг почувствовал, будто на него смотрят грустные карие глаза.
— Шпион? — насторожился летчик.
Однако, приглядевшись, он обнаружил у глаз еще рога, хвост и копыта.
— Ч-ч-ч-черт! — вздрогнул летчик.
— Вообще-то я корова…
Летчик снова пригляделся. Действительно — корова! Летит рядом с его самолетом и заглядывает в кабину.
— К-коровы не летают! — довольно твердо сказал пилот.
— И не разговаривают, — согласилась корова.
Какое-то время они летели в молчании.
— А может ты — мираж? — с надеждой спросил летчик.
— Я корова.
— Коровы не летают!
— Молочка не хочешь парного?
— Не хочу!
— Оно полезное…
“А может, все-таки шпион?” — с надеждой подумал летчик.
— Ты куда летишь-то? — спросила корова.
“Точно, шпион! — обрадовался летчик. А вслух соврал:
— В Африку. Там жарко. И хищные звери.
Корова промолчала.
— Хищные звери там, говорю, — повторил пилот. — И жарко. И звери!.. И жарко! И звери!..
— Бедненький, — посочувствовала корова. — Не страшно тебе?
— Мне? Нет! Это тебе страшно.
— Мне? Я же корова.
— А корова что — не женщина?
— Милый! — ахнула корова. — Значит, я — женщина?!
— Женщина, женщина! А нормальные женщины, к твоему сведению, не летают!
И корова тут же пошла на снижение. Быть нормальной женщиной ей все же хотелось гораздо больше, чем летающей коровой.
КУКУРЕКУ!
(мой первый школьный день)
В то утро мама одела меня в синенькое платьице, повязала огромный белый бант и повела в школу.
Бант был похож на пропеллер. Поэтому по дороге в школу я непрестанно подпрыгивала и кричала “кукареку”. У меня было стойкое убеждение, что все порядочные вертолеты кричат “кукареку”.
В школе мама меня подвела к учительнице.
Учительница ласково посмотрела мне в глаза и назвала хорошей девочкой. Это мне понравилось. И я решила сыграл с учительницей в игру. Когда учительница отвернулась, я подпрыгнула и громко прокричала “кукареку!”.
Учительница тоже подпрыгнула. Но вместо того, чтобы крикнуть “кукареку”,она строго посмотрела мне в глаза и назвала нехорошей девочкой.
Это мне не понравилось. И поэтому, пока учительница воспитывала мою маму, я отошла в сторонку и принялась жевать гладиолус, который лежал на столе. Гладиолус был не очень вкусный, но зато длинный и с зелеными цветочками. Жевать было интересно.
Когда я дожевала до середины, подошел мальчик в умных очках и принялся наблюдать. Потом он подтянул к себе другой гладиолус и тоже начал жевать. Вид при этом у него стал очень мудрый.
Но все испортила учительница. Она выбросила недожеванные гладиолусы, сурово посмотрела на нас с мальчиком и назвала невоспитанными детьми.
После этого она снова принялась воспитывать мою маму. Вместе с мамой того мальчика.
Но ей не удалось довоспитать их до конца. Потому что появились старшеклассники. Каждый из них схватил по одному ребенку, и мы пошли на праздничную линейку. Меня вел за руку очень молчаливый и часто вздыхающий дядечка.
На праздничной линейке было не празднично, а скучно. Там только и делали, что говорили. В микрофон.
Мне это скоро совсем надоело. Поэтому я высоко подпрыгнула и прокричала “кукареку!”. Я хотела подпрыгнуть во второй раз, но тут передо мной возникла учительница. Она зло посмотрела мне в глаза, назвала невозможным ребенком, крепко взяла за руку и отвела к маме.
Мама посмотрела на меня с упреком, назвала своим луковым горем и отвела домой.
— Ну, как? — спросил нас дома папа.
Мама вздохнула.
А я высоко подпрыгнула и прокричала “кукареку!”.
ТОРЖЕСТВО ПИФАГОРА
Есть у нас кот. Ученый. Пифагором зовут. А если ласково — то Пифочкой. Или Фигушкой.
Хороший такой кот. Мышей ловит, а еще — птичек, мушек, лягушек и ужиков. Все, что ни словит — несет домой. Кладет утром маме на подушку. Сюрпризы делает. Мама у нас любит сюрпризы. Особенно ужиков.
Так вот. Однажды мама посмотрела на Пифагора и сказала:
— Что-то наш Фигушка совсем черным стал. А раньше был белым.
— Ничего удивительного, — не отрываясь от газеты, буркнул папа, — сейчас лето. Загорел.
— Коты, к твоему сведению, не загорают, — свысока бросила мама. У нашей мамы совсем нет чувства юмора. Папу это очень веселит. — Пифочка просто испачкался. Его надо вымыть. Я как раз купила новый шампунь. От перхоти.
Мама сняла Фигушку с телевизора, позвала меня и направилась в ванную.
— Будешь лапы держать! — приказала она мне. — Крепко. Все четыре. Одновременно! — наша мама умеет отдавать четкие приказания.
Пифагора посадили в ванну. Когда открыли воду, Пифагор смекнул, что ему предстоит. Стал вырываться. Но было поздно — я крепко держал все четыре его лапы. Одновременно. Пифе оставалось только бессильно шипеть и пыжиться.
Мама быстро окатила его из душа. Ловко, одной рукой намылила шерсть и принялась тереть. Второй рукой она зажимала Фигушке пасть, чтобы не кусался. И вдруг мы заметили, что вода в ванне быстро прибывает. Пифочка вот-вот захлебнется.
— Хвост! — догадалась мама. — Он заткнул хвостом водосток!
Я посмотрела. Из невыключенного душа лилась вода. Хвост Пифагора исчезал в жерле слива. Глаза кота светились несломленной волей и удовлетворением.
Мама вздохнула и попыталась выдернуть хвост одной рукой. Тот не поддавался. Мама вздохнула и подключила вторую руку. Теперь у Фигушки освободилась пасть. Со сладострастным шипением пасть впилась в мой палец.
Я завопила и отдернула руку. У Пифы освободились обе левые лапы. Ловко изверувшись, он освободил и правые. Выскочил из ванны, грудью бросился на дверную ручку. Дверь распахнулась, и Фигушка с жутким мявом понесся по комнатам. С него летели брызги и клочья пены.
Папа от неожиданности протаранил носом газету.
А Пифа продолжал беситься где-то в кладовой. Там все падало и билось.
— Варенье! — ахнула мама.
— Пиво! — простонал папа.
— Бутылочка с клеем, — предположила я.
Мы бросились в кладовку. Пифагор носился по полочкам, сметая все, что еще не успел смести. Он был страшен и неотвратим. Но лапы поднимал уже как-то замедленно. Клей все-таки…
Папа сообразил быстро. Принес покрывало, набросил на Пифагора. Теперь кота можно было брать живым без риска для жизни.
— Будете домывать? — спросил папа.
Мама вздрогнула. Осторожно заглянула под покрывало.
— Бесполезно, — констатировала она. — Клей почти засох. Придется стричь. Подо льва.
— Почему подо льва? — удивился папа.
— Заслужил.
Из-под покрывала донесся львиный рык. Сла-а-абенький такой.