(Болгарская литературоведческая русистика рубежа веков)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2002
Последние годы ХХ столетия были временем заметной научной и издательской активности, создавшей в Болгарии новое представление о русской литературе. Пришедшееся на эти годы интенсивное воздействие западной культуры на болгарское общество побуждает нас говорить именно об академическом бытовании русской литературы в болгарской культурной среде. Пишущие о ней принадлежат к академическим кругам — это прежде всего университетские преподаватели, и в результате филология приобретает необходимую долю прагматизма, а обращаясь к новым поколениям, не признаваясь в этом вслух, в сущности стремится обеспечить себя будущим. Язык большинства публикаций, которые будут рассмотрены — болгарский, что тоже является следствием новой адресации: молодое поколение, продолжая интресоваться русской литературой, осознавая, что она — важный вклад славянской культуры в мировую, предпочитает читать эту литературу и работы о ней на своем, славянском же, языке.
В последние пять лет о русской литературе ХV╡╡╡—Х╡Х вв. в Болгарии издано немало работ — монографии, сборники статей, учебные пособия. ХV╡╡╡ в. посвятила свою написанную на русском языке книгу “Поэма-бурлеск в русской поэзии ХV╡╡╡ века” Ангелина Вачева (София, 1999; см. отзыв в “НЛО” № 52 за 2001 г.). На русском вышла и другая монография, в которой рассматривается проблема чтения и читателя Золотого века: “Homo Legens в русской литературе Х╡Х века” Дечки Чавдаровой (Шумен, 1997; см. отзыв в “НЛО” № 44 за 2000 г.). Следует упомянуть и издания, посвященные 200-летию А.С. Пушкина: монографии ““Четвероевангелие” от Пушкина. Опыт изучения драматургического цикла “Маленькие трагедии”” Людмила Димитрова[1] и “Текст и границы. А.С. Пушкин и его “Повести Белкина”” Христо Манолакева[2], а также сборник “А.С. Пушкин и болгарская культура”, составленный проф. Петко Троевым [3], и библиографический обзор Цветаны Стайковой “А.С. Пушкин в Болгарии”[4]. В 2001 г. вышла и очередная книга дуайена болгарской литературовеческой русистики проф. Георгия Германова — “Лермонтов. Личность и проблемы” [5].
В том же 2001 г. вышла монография Николая Нейчева “Ф.М. Достоевский — таинственная поэтика” [6]. Книга представляет собой переработанный вариант диссертации на соискание степени доктора филологии “Влияние догмато-мистической ортодоксии на позднее творчество Ф.М. Достоевского”, защищенной в 1997 г. Основной объект авторского рассмотрения — “Пятикнижие” Ф.М. Достоевского, к которому Нейчев подходит “через на первый взгляд широко открытые двери”, двери религиозности. Демонстрируя высокую компетентность в философии христианства и литературной теории, Нейчев выражает неудовлетворенность существующими теоретическими концепциями в изучении Достоевского, принимая однако ряд рациональных (с его точки зрения) компонентов и мнений, которые потом переосмысливаются в рамках его собствененной гипотезы. Речь идет не только о преимущественно филологических теориях М. Бахтина и В. Ветловской, но и о культурологических и синкретических теориях Н. Бердяева, К. Леонтьева, К. Мочульского. Иногда Нейчев полемизирует с воспринятыми литературоведческой мыслью тезисами, пытаясь показать не столько их несостоятельность, сколько односторонность. Так, например, он утверждает, что у Бахтина бесспорно есть основания говорить, что у Достоевского “речь героя так же авторитетна, как и авторская речь”, но он не отвечает на вопрос, как при этом обеспечивается художественное единство произведения. В отношении философов конца Х╡Х — начала ХХ вв. автор дает новую интерпретацию предложенных ими дефиниций: “историческое православие” Достоевского (К. Мочульский), “новое христианство” и “обновитель православия” (Н. Бердяев), проповедник “розового христианства” (К. Леонтьев).
Нейчев обосновывает гипотезу, согласно которой Достоевский действительно обладал христианской ментальностью, предопределившей формирование его метафизической поэтики. А поэтика эта исходит из иконографического принципа, экспонирующего созерцательность героев, балансирует между монологизмом и полифоничностью и в итоге реализуется в метафизической архитектонике души. Постепенно эта структура начинает проступать в самих текстах произведений Пятикнижия, воспроизводя общий архитектурный символ храма и заключая в себе единое сверхпроизведение. Исследование Н. Нейчева предлагает новый подход к филологическому прочтению Достоевского.
Единственный в своем роде в Болгарии академический учебник “Русская литература Х╡Х и ХХ веков” вышел в 2002 г. [7] Его авторский коллектив составили Румяна Евтимова, Ренета Божанкова, Румяна Корсемова, Людмил Димитров, Христо Манолакев, Мирослав Дачев и Николай Нейчев.
В наши дни статус учебника — энциклопедической книги, в семантическом и знаковом отношении аналогичной функции Университета, в значительной степени проблематичен. Вот почему необходимо “переформатирование” знакомого, его актуализация, нужны новые способы представления фактов и интерпретаций. Для данного учебника характерно стремление, отталкиваясь от привычных представлений, в то же время сохранить традицию, а также, остерегаясь риска постоянного комментирования метатекстов, вернуться к самим художественным произведениям. Можно сказать, что в известном смысле эта книга не без успеха реализует попытку соблюсти равновесие между талантами и поклонниками, отцами и детьми, архаистами и новаторами. Подобное экспериментальное письмо сохраняет своеобразное, не обремененное просветительско-педагогическими клише авторское многоголосие.
Логику упорядочения материла первого раздела книги поясняет введение, озаглавленное “Что делать с русской классической литературой?”. В процессе работы перед каждым из авторов стоял вопрос — как неклассическим образом охарактеризовать классически утвердившийся корпус национальной литературы и, что важнее, национальный канон. В этом смысле выбор герменевтического подхода был оправдан и в некотором смысле неизбежен. Х╡Х в., по мнению авторов, приобрел статус не просто канона, но “Ветхого завета”, распространенного на Западе на протяжении следующего литературного века русскими писателями и поэтами-эмигрантами и ставшего органической частью мировой культуры. Усилия авторов, однако, направлены к обстоятельному прослеживанию имманентной литературности этого феномена, межтекстовых связей, сочетания западных моделей и собственной национальной идентичности. Авторы подходят к русской классической литературе прежде всего с филологической точки зрения, тем не менее статьи затрагивают и аспекты нарратологии, психоанализа, постструктурализма, мифопоэтики и метафизики, даже гендерной проблематики; все они находятся в экспериментальном поле культурологических исследований.
Книга нестандартно структурирована. Вначале прослеживается развитие драматургии, что мотивировано тем фактом, что Х╡Х в. в русской литературе начинается драматургическим произведением (“Горем от ума” А.С. Грибоедова) и кончается чеховскими пьесами. Именно они устанавливают эстетические нормы и определяют поэтику литературы веков, которым предшествуют. Кроме того, драматургия оказывается сквозной линией, константной эстетической структурой русской культуры Х╡Х в.: нет известного поэта или писателя, который хотя бы раз не поддался искушению и не обратился к драматургии. После драматургии подробно прослежена эволюция прозы от сентименталистского письма до повести и романа. Проанализировано именно развитие последнего, его оригинальность и варианты соотносимости/независимости в отношении чужих образцов жанра. Что касается поэзии, авторы предпочли сосредоточить свое внимание на ключевом ее периоде — первой трети XIX века, хотя определенное внимание уделено также знаковым именам и явлениям рубежа XIX и ХХ вв.
Раздел, посвященный литературе ХХ в., охватывает разнородные явления, стремясь поставить их в соответствующий культурный контекст, и, как следствие, тут в ряде случаев комментируются исторические и социальные факты, события, реалии, влиявшие на словесное творчество и слабо знакомые современному болгарскому читателю. При описании сложной истории русской литературы ХХ в., которая несколько раз начиналась и столько же раз переосмысливалась, сохранено ощущение хронологии, предшествования и следования, представлены как динамика смены доминирующих направлений и груп, так и ряд писателей и поэтов с мировой известностью (Бунин, Л. Андреев, Платонов, Булгаков, Набоков, Шолохов, Пастернак, Солженицын, Бродский). Судьба человека, судьба творца, судьба литературного текста — вот та триада, сквозь призму которой анализируются литературные тенденции и персональный вклад тех или иных писателей в литературный процесс. Сознавая, что исчерпательность немыслима, в разделе о ХХ в. “отдано предпочтение “репрезентативной выборке”, которая послужила бы основой для размышлений о целостном контексте” (Р. Евтимова). Авторы фокусируют свое внимание на двух основных подходах к изучению культурной жизни. Первый — это подробное рассмотрение многочисленных подробностей литературного быта: издания, литературные группы, салоны, межличностные отношения, напряжения, возникающие между высокой и массовой культурой, между официальной и запрещенной цензурой печатной продукцией, между столичной и провинциальной культурной жизнью, модным и архаизаторским (иногда, впрочем, тоже приобретающим модный статус), клерикальным и светским. Второй — подразделение литературных явлений на творчество, ориентированное на уже созданный классический канон, и новый тип письма, свойственный модернистской литературной системе, характеризующей, включая ее постмодеринстскую стадию, прошедший ХХ в.
Теория и история литературы, современное и классическое, два столетия встречаются на страницах книги с вызывающим названием: “Повесть Н.В. Гоголя “Шинель” — Сотворенная! Сделанная? Сшитая??”[8]. Заглавие книги отражает три ее составляющих — классико-каноническое восприятие, трактовка Эйхенбаума и размышления конца ХХ в., содержащиеся в центральной для книги работе проф. Николы Георгиева “Как сшита “Шинель” Гоголя”, в которой применяется особый, “реконструктивистский” подход. Одно из важнейших его утверждений связано с методологической продуктивностью произведения русского писателя, о которой свидетельствует и сама книга, ставшая местом встречи нескольких разных толкований и истолкований толкований — структуралистского, постмодернистского с соответствующей иронической ноткой, а также трактовки, ориентированной на новый историзм.
Не множественость точек зрения, а синтетичность видения и фокусирование внимания на наследии одной творческой личности характеризуют книгу Екатерины Даскаловой “Александр Блок и проблемы искусства и театральной культуры начала ХХ века” [9]. Значение концепции “синтеза искусств” в наследии Блока рассмотрено в монографии главным образом на материале его драматургического творчества, но автор обратила внимание и на “диапазон взглядов и художественных систем, с которыми вообще связан символизм — от античности и Возрождения до современных ему авангардных течений”. Таким образом, работу отличает широкий охват: русский и европейский контекст, словесное искусство, музыка, живопись рубежа веков и, если так можно выразиться, рубежа классической и модернистской культур в России. Фактический материал, основанный на длительных собственных изысканиях и на новейших публикациях (впечатляет богатейшая многоязычная библиография книги), является основой для размышлений автора не только о произведениях Блока и его месте в русской духовной жизни, но и о ряде вопросов эстетики, поэтики, истории литературы и театра. Особенно ценной в этом отношении является глава, посвященная театральной рецепции Блока в Болгарии в 1920-х гг., дающая возможность автору представить широкую панораму лиц и тенденций болгарской культуры, соотносимых как с руским, так и с общеевропейским культурным развитием.
Проявлением широкого интереса к русской эмигрантской литературе в начале 90-х гг. явилось множество публикаций в периодике (журналы “Факел”, “Страница”, “Везни”, “Литература”, газеты “Литературен вестник”, “Култура”, “Литературен форум”), переводы в отдельных изданиях (серия “Русская муза” издательства “Христо Ботев”), а также работа Магдалены Костовой-Панайотовой “Жизнь, которая мне приснилась”, посвященная творчеству Г. Иванова [10]. Ключом к творчеству русского поэта, по мнению автора, является выяснение отношения свое / чужое в различных аспектах — цитатность, размывание границ между лирическими мирами, отражающимися в сознании поэта, пространственная и духовная реализация оппозиции родное / чужое, (свое, интимное, домашнее, противопоставленное трагически деформированному миру). В разножанровой, чаще всего фрагментарной художественной прозе Г. Иванова прослежена тенденция к “бедности” художественных средств и к изменению самой цитатной техники, рассмотрено взаимопроникновение документального и фикционального, а также сплетение разных стилей и голосов, создающих, как стремится доказать автор, то эффект коллажа, то полифоническое звучание текста. Издание содержит богатую библиографию (доведенную до 1997 г., когда работа была защищена в качестве кандидатской диссертации) по вопросам Серебряного века и русской эмигрантской литературы, и в частности публикации и интерпретации наследия Г. Иванова.
Судьбы русских эмигрантов в ином аспекте представили Галина Петкова и Христо Манолакев в статье, посвященной тому, как в эмигранстской печати в Софии начала 1920-х гг. были увидены и “описаны” болгарская культура, нравы, личности. Материалом послужили такие издания (журналы, газеты и серии), как “Русские в Болгарии”, “Русская мысль”, “Русские сборники”, “Балканский журнал” [11].
Литература последних советских десятилетий, хотя и в меньшей степени, все же привлекала внимание болгарских исследователей рассматриваемого периода. Работу о В. Шукшине опубликовал И. Петров [12]. Наличие относительной дистанции во времени позволило автору книги “В маске и с несколькими лицами” Радостину Русеву [13] обратиться к такому явлению, как “деревенская проза”. Подзаголовок монографии (“Валентин Распутин и русская “деревенская проза”. 60—80-е годы ХХ века”) очерчивает сферу интересов автора, в которую включены “философские и психологические аспекты художественного исследования в повестях Распутина”, причем акцент поставлен на проблемах морали и памяти в их литературном преломлении.
Современная русская литература представлена в специализированных болгарских изданиях переводами и статьями об актуальных процессах в руской культуре, авторами которых являются болгарские ученые, поэты и писатели, переводчики. Следует отметить работу таких журналов, как “Факел”, “Съвременник”, “Пламък”, газет “Култура”, “Литературен вестник”, “Литературен форум”. Издана монография Р. Божанковой “Постмодернистский русский текст”[14], посвященная как проблемам русской литературы рубежа ХХ и ХХ╡ вв., так и более общим культурным процессам.
С середины 1990-х гг. Союз переводчиков и Институт литературы Болгарской Академии наук работали над проектом по изучению рецепции переводов европейских литератур в Болгарии, результаты которого будут представлены в уникальном восьмитомном издании. Второй том, включающий работы о русской литературе, содержит 47 статей-персоналий и 5 обзорных, посвященных переводу, изданию и влиянию русских писателей на болгарскую культуру с середины Х╡Х в. до конца ХХ в. [15] В основе серии лежит культурно-исторический подход, поэтому каждый очерк содержит как хронологический обзор рецепции переводов, так и историю литературно-критического осмысления текстов русской литературы болгарскими учеными и писателями.
Среди сборников докладов и статей, предлагающих (наряду с исследованиями по другим аспектам славистики) и научное освещение вопросов русской литературы, особо следует выделить серию факультета славянской филологии Софийского университета “Св. Климент Охридский” [16], где на протяжении нескольких лет были опубликованы работы, посвященные А.С. Пушкину (Л. Димитров), А. Платонову (Т. Георгиев), Д. Хармсу (И. Захариева), И. Бродскому (Р. Евтимова), куртуазным маньеристам (М. Костова-Панайотова), модернистской и постмодернистской версиям апокалипсиса в русской литературе (Р. Божанкова), В. Войновичу (Н. Черняева). Два сборника представили работу международных конференций, проведенных в других болгарских университетах — Велико-Тырновском (“Западноевропейский модернизм и славянские литературы”)[17] и Шуменском (“Русский язык и литература в современном обществе) [18]. Среди специализированных изданий отметим также журнал “Болгарская русистика”, который вновь стал выходить после некоторого перерыва и представляет читателю в каждом номере литературоведческие статьи. Они охватывают широкий спектр научных проблем, рассмотренных с разных методологических позиций: “Язык тела в драматической трилогии А.К. Толстого” Румяны Корсемовой (2001. № 2); “Лермонтовский герой: проблемы онтогенеза” Радославы Илчевой; “Мифологизация поэта в России конца XVIII — первой трети XIX века и аспекты сакрализации Пушкина: К проблеме русской ментальности” Денки Крыстевой; ““Жизнь человека” и “Анатэма” Л. Андреева в контексте русского экспрессионизма” Татьяны Федь (2001. № 3/4) и др.
Русская литература стала объектом новых исследований, поводом для выдвижения нетрадиционных подходов и интерпретаций в последние несколько лет и в связи с подготовкой новых учебных планов и программ для болгарских гимназий, где в общем контексте европейской литературы рассматриваются и произведения русской классики — Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова, Блока, Булгакова. Посвященные им части учебников написаны университетскими преподавателями (Д. Чавдарова, Р. Божанкова, Н. Звезданов, В. Стефанов и др.) и, следовательно, концепция освещения русской литературы в книгах, предназначенных для представителей “информационного поколения”, тоже разработана в академических кругах. Среди ее принципов, которые в ряде отношений (упомянем по крайней мере обязательный поиск иновативных и междисциплинарных стратегий) сопоставимы с принципами собственно научной работы, можно назвать следующие: рассмотрение русской литературы в рамках общего европейского канона с позиций как филологических, так и культурологических, представление научной проблемы с разообразных точек зрения, фрагментированность изложения, адекватная новому типу восприятия.
Этот новый тип восприятия порожден сетевым опытом молодых гуманитариев, для которых очень быстрое получение информации и быстрая публикация собственного текста уже являются нормой. Ими создаются и ими, главным образом, используются сетевые ресурсы русской литературы и критики в болгарском участке Сети, которые заслуживают отдельного рассмотрения. Здесь упомянем только работу нескольких электронных порталов и библиотек, представляющих читателю произведения русской литературы, а также литературно-критические и теоретические тексты болгарских авторов о ней: http:// www.slovo.bg/; http://underpear.gyuvetch.bg/; http://liternet.bg/; http://bovis. gyuvet.ch/; http://www.cult.bg/; http://www.nosovka.search.bg/; http://litclub. dir.bg/links/link.htm и др. Их списки линков часто прямо отсылают к русскоязычным электронным изданиям по литературоведению, как к первоисточнику. Таким образом, русская культура, литература и посвященная ей филология, которые казались “удаляющимися” в начале 1990-х гг., уже достаточно близки, переводимы, понятны для принадлежащих к новой “единой, безуставной, вольно-философской” (воспользуемся словами Ф. Степуна о начале ХХ в.[19]), но сетевой “академии”.
1) Димитров Л. “Четвероевангелие” от Пушкин: Опит за изучение на драматургичния цикъл “Малки трагедии”. София: Факел, 1999.
2) Манолакев Х. Текст и граници: А.С. Пушкин и неговите “Повести на Белкин”. София: Академично издателство “Проф. М. Дринов”, 2001.
3) А.С. Пушкин и българската култура. София, 1999.
4) Стайкова Ц. А.С. Пушкин в България: Научна библиография. 1948—1998. София: Академично издателство “Проф. М. Дринов”, 1999.
5) Германов Г. Лермонтов: Личност и проблеми. София, 2001.
6) Нейчев Н. Ф.М. Достоевски — тайнствената поетика. Пловдив: Макрос, 2001.
7) Руска литература. Х╡Х и ХХ век: Университетски учебник. Пловдив: Хермес, 2002.
8) Разказът “Шинел” на Н.В. Гогол — сътворен! направен? съшит?? / Съст. Н. Георгиев и Р. Коларов. София: Ариадна, 2002. (Авторы книги: Н. Георгиев, Р. Коларов, Д. Чавдарова, Р. Божанкова, Х. Манолакев.)
9) Даскалова Е. Александър Блок и проблемите на изкуството и театралната култура в началото на ХХ век: (Сравнителни и типологични аспекти). София: Булгарика, 2001.
10) Костова-Панайотова М. Животът който ми се присъни: Георгий Иванов. София: Харон Прес, 2000.
11) Петкова Г., Манолакев Х. Да (не) откриеш българина // Да мислим Другото — образи, стереотипи, кризи / Съст. Николай Аретов. София: Кралица Маб, 2001.
12) Петров И. Проза Василия Шукшина: (Художественный мир писателя). Шумен: Аксиос, 1997.
13) Русев Р. С маска и няколко лица. София: Диос, 2000.
14) Божанкова Р. Постмодернистичният руски текст. София: Факел, 2001.
15) Преводна рецепция на европейските литератури в България. Т. 2. Руска литература / Съст. И. Владова, Е. Метева, Л. Любенов. София: Академично издателство “Проф. М. Дринов”, 2001.
16) Език, литература, идентичност. София, 1999; Краят на хилядолетието. Носталгии, раздели и надежди. София, 2000; Коментар, интерпретация, възможност за четене. София: Университетско издателство “Св. Климент Охридски”, 2001.
17) Западноевропейският модернизъм и славянските литератури / Гл. ред. М. Каназирска. Велико Търново, 1999.
18) Русский язык и литература в современном обществе / Отв. ред. А. Иванова. Шумен, 1999.
19) Степун Ф. Вячеслав Иванов // Рус. литература. 1989. № 3. С. 123—124.