Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2002
Палиндром, палиндромон (pali╢n — ▒назад’, dromoV — ▒бег▒; то есть ▒бегущий назад, возвращающийся’, с греч.) — “фраза или стих, которые могут читаться (по буквам или по словам) спереди назад и сзади наперед, при этом сохранится удовлетворительный смысл” [М.Л. Гаспаров, КЛЭ, 1968: 655].
Заметьте: в академическом определении “Краткой литературной энциклопедии” палиндром есть стих, но не стихотворение. Отсюда типологическая оппозиция: “Перевертень” В. Хлебникова — первое стихотворение в русской поэзии из строк-палиндромов, появившееся 90 лет назад.
Итак, “…(по буквам или по словам)…”. Как известно, слово — основная структурно-семантическая единица языка. Вслед за М.М. Маковским рассмотрим слово “в качестве уникальной комбинаторной единицы” [1988: 3] в приложении к словесному палиндрому, известный опыт которого в русской поэзии принадлежит В. Брюсову:
Волн колыханье так наяд побеждает стремленье,
Моря Икарова вал, как пламенеющий Нот.
Нот пламенеющий, как вал Икарова моря, — стремленье
Побеждает наяд так колыханье волн.
Понятно, что словесные палиндромы содержат существенный элемент тавтологичности. Еще более тавтологичны палиндромы стиховые, см. [Гаспаров, 1988], см. также близкий к стиховому палиндрому “Квадрат квадратов” И. Северянина.
Очевидно, что во флективных языках структурной единицей словесного палиндрома является не лексема, а словоформа (тенденция к актуализации флексии в палиндроме). Очевидно и то, что решающую роль здесь играет зеркально-симметричная инверсия (принцип инверсии): Моря Икарова вал / вал Икарова моря, пламенеющий Нот / Нот пламенеющий и т.п.
В английской литературе, несмотря на непредрасположенность к инверсии английского языка, но благодаря развитой аналитичности, словесный палиндром имеет гораздо более широкое функционирование: “Darling, my love / Is great, so great; / <…> / Great, so great is / Love, my darling” (J.A.Lindon), цит. по [Bergerson, 1973: vi-vii]. То же относится и к строгому буквенному палиндрому. В западной традиции палиндром особенно широко представлен в английской литературе прежде всего как палиндром буквенный, графемный, действительно соответствующий определениям палиндрома в западных словарях и энциклопедиях. Такие определения лишь механически перекочевали в российские словари и остались там уже после возникновения русской палиндромической традиции в поэзии.
Перейти к буквенному палиндрому поможет случай синтеза словесного и буквенного типов палиндрома: “Bob: “Did Anna peep?” Anna: “Did Bob?”” [Bergerson, 1973: 83] (to peep — ▒пищать, чирикать’).
В части соответствия классическому пониманию палиндрома английская палиндромическая литература поддерживает традицию точного графемного античного палиндрома.
По-иному складывалась традиция в русском палиндроме. Первое многострочное сочинение (стихотворение) в русской поэзии, от начала и до конца написанное в палиндромной форме вообще и в форме “буквенного” палиндрома в частности, вышло из-под пера В. Хлебникова и опубликовано в сборнике “Садок судей II” (1913), затем повторено в “Изборнике стихов” (1914), откуда и воспроизводится (обычно в антологиях и подборках “Перевертень” публикуется в современной орфографии):
Перевертень
(Кукси, кум мукъ и скукъ)
Кони, топотъ, инокъ (1)
Но не речь, а черенъ онъ (2)
Идем молодъ, доломъ меди (3)
Чин званъ мечемъ навзничь. (4)
Голодъ, чЬмъ мечъ дологъ? (5)
Палъ а норовъ худъ и духъ ворона лапъ. (6)
А что? Я ловъ? Воля отча! (7)
Ядъ, ядъ, дядя! (8)
Иди, иди! (9)
Морозъ въ узелъ, лЬзу взоромъ. (10)
Соловъ, зовъ, возъ волосъ (11)
Колесо. Жалко поклажъ. Оселокъ. (12)
Сани плотъ и возъ зовъ и толпъ и насъ (13)
Гордъ дохъ, ходъ дрогъ. (14)
И лежу. Ужели? (15)
Золъ голъ логъ лозъ (16)
И къ вамъ и тремъ съ
С м е р т и М а в к и. (17)
Дореформенная орфография (в “Изборнике…” возможны опечатки, “Ь” означает “ять”) оставляла мало возможностей для создания действительно буквенного палиндрома. Но парадокс в том, что даже после отмены “ъ” после согласных на конце слов русский палиндром не стал развиваться по “западному” пути строгого буквенного палиндрома, а начал строиться “по принципу допущения ряда условностей, служащих целям расширения семантического поля художественного палиндромического текста” [Канавщиков, 2000: 15].
Палиндром в русской традиции претерпевает явную сегментацию (вольный стиль), сюда же можно отнести палиндромы “с поправкой на произношение” (“типовая” формулировка С.Е. Бирюкова [Бирюков, 1985: 216]): “…Хата птах! / <…> / А вера зарева / Манит детинам. / <…> / Вы взвились, осилив взыв…” (В. Хлебников), “Церковь гуденья недуг в окрест…” (И. Сельвинский), “…Ты сыт? / Тепло ль петь?” (С. Кирсанов), “Лидер — бедолага — Ладе бредил…” (Н. Ладыгин), “и смеемси” (В. Гершуни), “Лакомо макал…” (С. Кирсанов) и т.п.
Лишь в 1990-е годы точный буквенный палиндром (строгий стиль) получил достаточно весомое художественное “обоснование” благодаря прежде всего творчеству Д. Авалиани, удачно “запустившему” многие ПУСКи (ПУСК — палиндромный устойчивый словесный комплекс, палиндромный трюизм): “Муза, ранясь шилом опыта, ты помолишься на разум!” (ПУСК “Муза — разум!”), “Коли мили в шагу, жди Джугашвили, милок” (ПУСК “коли — милок”) и т.д. (О стилях и др. терминологию см. в “Словарике авторских терминов”).
Палиндром в западных лингвопоэтических работах еще с 60-х годов ХХ века рассматривается шире — как явление палиндромии в художественном тексте (“In Palindromia, however…”, J.A. Lindon, 1966, цит. по [Bergerson, 1973: 1]). О недостатках и противоречивости “узкого” термина палиндром и его определений см., например, [Donner, 1996: 264].
Тем не менее пока не удалось обнаружить хотя бы одно четкое научное определение термина палиндромия ни в российских, ни в зарубежных источниках. Пока палиндромия имеет устойчивое определение лишь как медицинский термин, см., например, palindrome, palindromie [Palindrome, 1875: 911] [Littre, 1968: 4411]. Определение палиндромии М. Доннером носит, скорее, метапоэтический характер (“The world or realm or kingdom of palindromes” [Donner, 1996: 267]) и идет от контекста Линдона (см. выше).
“Поэтическая речь — категория эстетическая и историческая. Во всех своих исторических трансформациях, определяемых разными социальными условиями, разными эпохами, она сохраняет одну и ту же основу или сущность, состоящую в максимальном и целесообразном использовании всех качеств языка и речи на всех структурных уровнях в эстетическом аспекте” [Виноградов, 1963: 207].
Палиндром использует те качества и структуры языка и речи, которые соотносятся с эстетикой симметрии. Категория симметрии иногда присутствует в самих определениях палиндрома, см., например, [Palindrome, 1986: 821]. “Смысл эстетического воздействия симметрии (и всякой иной закономерности), по нашему мнению, заключается в том психическом процессе, который связан с открытием ее законов” [Шубников, Копцик, 1972: 13].
Итак, палиндромия есть царство симметрии и паронимии. Предложим новую формулу: VERSUS REVERSUS — стих обратный, оборотный (ретроскрипционный).
Ретроскрипция определяется как “написание слова в обратной последовательности” [Изотов, 1998: 48] и как “изменение порядка фонем на обратный” [Улуханов, 1996: 54]. Уточняющим моментом было бы привлечение термина звукобуква или графофонема [Григорьев, 1979: 291], [Журавлев, 1991: 11—12]. В этом случае учитывается вся специфика функционирования ретроскрипции в палиндромии.
“Дельфиний” ретроскрипционный язык специально разработал для своей поэмы “Дельфиниада” С. Кирсанов, где ретроскрипционный текст и есть речь дельфинов: “— Ныс, / тьсап // ньусыв / хревв! / (Сын, / пасть // высунь / вверх!) Тьашыд / ботч. // (Чтоб / дышать)” и т.д.
В следующем двустишном фрагменте ретроскрипционная омонимия и собственно палиндромия тесно переплетены в субстантивном словосочетании: “Тут дуд дуд. Тут — // воли лов.” (А. Кондратов). Вообще, субстантивация и номинализация характеризует палиндромию в целом, см. табл. 2.
“Язык в его письменной форме чаще, чем в устной, становится основой художественного образа” [Зубова, 2000: 17], см. там же о “графической актуализации”, “графической этимологизации”, “этимологизирующей орфографии”, “культе письменного текста” и т.п. [Зубова, 2000: 67, 89—93, 319—324]. В палиндромии в строгом стиле это проявилось в определении буквенного палиндрома, которое, впрочем, в русской палиндромической литературе практически не соблюдалось авторами, в отличие, например, от традиционной “графемности” латинского и английского палиндрома, сохранившейся на протяжении нескольких столетий.
Для капитального письма, одного из видов латинского маюскульного письма, характерно отсутствие пробелов между словами (впрочем, это характерно и для многих архаических письменных традиций). Это соотносится и с древнерусским письмом. Такое написание, в частности, создавало сложности в переводе книг с языка на язык.
В палиндромической форме, по некоторым определениям, “не принимаются во внимание промежутки между словами и знаки препинания. Примеры: ТОНЕТЕНОТ, ЛЕЗУВУЗЕЛ <…>” [Франк-Каменецкий, 1988: 168]. Такое положение создает возможность для авторов варьировать пробелами и создавать варианты: “Отче, не они детектива духи! / (Отче, не они детектив, а духи). / (Отче, неон и детектив — ад ухи)” (А. Никифоров).
Повтор в палиндромии, который осуществляется на всех уровнях от звука до стиха, сопряжен с омонимизацией. См. омонимо-палиндромические оппозиции Волгу / “Волгу” / углов / Углов, например, в палиндромах [Хлебников, 1987: 360], [Вознесенский, 1970: 161]. Омофоны и омографы суть литерологически неточные и точные бинарные формы. Их оппозиция проявляется в каламбуре. Их синтез — в бинарно-семантическом тексте, как правило, коротком: вспоминается известный моностих А. Вознесенского “А не махнуть ли на море?”, основанный на мерцающей игре противоположных смыслов глагола, с подключением фразеологического контекста (принцип сегментации и пересегментации в палиндромии). В символическом ОМО — синтез визуально-зеркальной и семантико-осевой симметрии, т.е. квинтэссенция палиндромии.
Независимо от контекстуального смысла одна и та же внешняя форма слова одинаково полноправно входит в форму палиндрома. Ср.:
“Раб, нежь жен бар” (В. Хлебников);
“Раб, введи дев в бар” (С. Прокофьев);
Бар, персонаж повести В. Губарева “Королевство кривых зеркал” — ретроскрипция от раб.
Омонимия, “создаваемая в результате различного членения речевого потока (Там арка упала и Тамарка упала)” [Новиков, 1995: 44], или “этимологического расчленения”, рождает “пересегментированный текст” [Зубова, 2000: 88—89, 310], ср. “Уста ли / устали? / У ста ли / у стали?” (А. Ханмагомедов), “— Покой! / — По кой?” (Л. Крайнов-Рытов); в палиндромии — “пересегментированный” палиндром. Сюда же можно отнести знаменитого тыняновского “Подпоручика Киже”.
“Ну а пока пока!”, “А теперь поговорим об анкете (о банкете)”, “Надо ждать! / Надо ж дать!” (из анекдота об экзаменах), — в общем, то, что А. Кручёных назвал “сдвигология русского языка”.
Пересегментация — тот случай, когда поэт играет в шарады, “charades” [Bergerson, 1973: viii], но при этом пишет рубайяты, см. “The Rubaiyat of Charades and Palindromes” [Bergerson, 1973: 6] — подтверждение тесного родства игровой и эстетической функциональности палиндромии. Отголосок находим в анализе новообразований у В. Хлебникова, — анализе, проведенном Н.Н. Перцовой: “разложение слов в духе шарад и обрывки слов” [Перцова, 1995: 16]; сам Хлебников называл это “мелкой колкой слов”.
Пересегментация — термин скорее лингвистический. Следует найти “расширяющий” филологический термин на стыке лингвопоэтики и теории литературы. Известен постулат о том, что в терминологии всё должно быть в преемственности и системе. Употребление устоявшегося термина в принципиально новом значении — терминологическая ошибка. Такая ошибка происходит в последние годы (в популярной литературе, а теперь уже и в критике, см., например, [Березовчук, 2001]) применительно к стихам, различающимся только местоположением словоразделов и состоящим из одинаковой последовательности букв: “Не бомжи вы — / небом живы”, одно из самых известных двустиший Д. Авалиани. Вместо того чтобы называть такие стихи графической панторифмой или пантограммой, их называют ошибочно “гетерограммой” (?).
С лингвистической точки зрения (1-е значение):
“Гетерограмма (от греч. heteros — иной, другой и gramma — рисунок, знак, буква) — знак или сочетание знаков, выражающие слово одного языка, но предназначенные для прочтения в переводе на другой язык в составе текста на этом другом языке” [Дьяконов, 1990], или “использование знаков некоторого заимствованного письма в качестве словесных или фразовых знаков другого языка” [Баранов и др., 1996: 25], например, видя в русском тексте etс., говорим “и так далее”.
С лингвопоэтической точки зрения (2-е значение):
“Heterograms (solo isograms) words in which all of the letters are different” [Gooch, 1997: 247], в переводе: “гетерограммы — слова, в которых все буквы различны”. См. также о гетерограмме [Mathews, 1976: 71].
Подтверждение находим у В. Кислова в статье о французской поэтической группе УЛИПО: “Гетерограмма <…> — текст, каждая строчка которого составлена из одних и тех же букв при неизменном их количестве; меняется лишь порядок. <…> каждая буква может быть использована лишь после того, как серия исчерпана” [Кислов, 1997: 197]; “совершенной гетерограммой был бы фрагмент из 26 букв (во французском алфавите 26 букв. — прим. В. Кислова), включающий в себя абсолютно все буквы алфавита” [Кислов, 1997: 199].
Такие тексты на русском языке приводит один из активных популяризаторов игровых (комбинаторных) форм стиха С. Федин, при этом создается некоторая путаница в терминах: “Слова или фразы, в которых все буквы различны, называются разнобуквицами” [Федин, 1999: 181] (то есть действительно — точная калька от “heterograms”): “Хм, к въезду шёл юный грач, боясь эф, птиц” [Федин, 1999: 184]; отсюда и само слово “гетерограмма” употребляется неправильно. В текстах типа “По этапу тьмой / Поэта путь мой” (Д. Авалиани) [Федин, 1999: 65], обозначаемых как “гетерограмма” (?):
а) порядок букв не меняется, что противоречит уже известному определению гетерограммы, см. выше;
б) созвучия распространяются на весь стих, что отвечает известному термину панторифма, когда “предударные созвучия… могут распространиться на весь стих; это и будет называться панторифма (по-гречески “все-рифма”)” [Гаспаров, 1993: 43]. Пример шуточной панторифмы: “Седеет к октябрю сова — / Се деют когти Брюсова” (В. Маяковский?), литерологически вольный стиль.
Существует также понятие “зрительной рифмы” [КЛЭ, 1971: 308] или “рифмы для глаза” [Гаспаров, 1993: 56], ср. известный английский термин “eye rhyme” — рифма для глаза, визуальная рифма (литерологически строгий стиль). В нашем случае это зрительная, буквенная, графическая панторифма, иначе — пантограмма: “ножи в умах и навис крах / но живу махина в искрах” (Д. Авалиани). Термин пантограмма сохраняет преемственность терминологии, не имеет синонимов и наиболее точно подходит для обозначения таких текстов.
Термин “гетерограмма” стал популяризироваться в значении, не соответствующем устоявшимся двум значениям “гетерограммы”, существующим в лингвистике и поэтике. “Гетерограмма” обретает уже третий смысл, что нежелательно с терминологической точки зрения.
Итак, для стихов, состоящих из одинаковой последовательности букв и различающихся местоположением пробелов, более точным представляется термин пантограмма.
Соответственно, пантограмма в сочетании с палиндромом дает не “гетеропалиндром” (это совсем другое явление, см. [Gooch, 1997]), а пантопалиндром, или пантодром: “максиму — мискам! / максимум — искам!”, “а лира Думу дарила / али рад — ум ударила?!” (А. Бубнов)[1].
Единственным пока крупным сочинением в форме пантограммы является цикл Д. Авалиани (НЛО. 1997. № 23. С. 331—332) “Пантерифмы” (“оговорка” публикатора Г. Лукомникова, имевшего в виду “Панторифмы”). Но еще в 1928 году ведущим поэтической рубрики журнала “Смена” В. Пястом был объявлен “Конкурс панторифмы”, где в качестве примера приведена буквенно-точная панторифма (иначе пантограмма) “На-ко пей, кучер Нил, / На копейку чернил” (Смена. 1928. № 16. С. 2 обложки).
Статистическое исследование цикла Д. Авалиани в ряду палиндромических и непалиндромических текстов показало “промежуточное” положение пантограммы между двумя этими группами текстов по некоторым характеристикам, см. табл. 1—4.
Омонимизация (с онимизацией) и пересегментация характерна для палиндромного и “околопалиндромного” идиолекта А. Вознесенского, часто “осложненного” макароническим стилем с синтезом собственно палиндрома и пантограммы: “Филби и бл… if? / Сюр a la рюс. / Филби iblif…”.
“Новые русские инвестируются в “ценные бумаги Дали”, как художник называл свои тиражированные автолитографии. Дали жизни! Жители ХХI века инвентаризуют культуру века минувшего” [Вознесенский, 1994: 101]. Омонимия сочетается не только с частотной в палиндромии метафорой с генитивом (вспомним удетерон В. Брюсова “Атака заката”), но и графически тонко акцентирована тем, что в начале предложения должна быть прописная буква. (Ср. “Очки для Дали”, удетерон Л. Крайнова-Рытова). А. Вознесенский в эссе “Сюр” еще по меньшей мере трижды использует мотивирующее слово Дали для различных форм: в буквенном палиндроме “ДАЛИ ПИЛ АД” [1994: 93], в пантограмме “Да ли?” [1994: 95] и в слоговом палиндроме-кругозвучии: ““Лида!” — позвал кто-то служительницу галереи. “ЛидалидалидалиДали…” — ответило эхо” [Вознесенский, 1994: 99]. Таким образом, полностью разработанная автором в узуальном плане 4-элементная парадигма “Дали / дали / …ил ад / Лида” послужила лейтмотивом эссе “Сюр”.
Палиндромия во многом продуцирует ассонанс как “одну из форм звуковой организации речи, относящейся к так называемым звуковым повторам и заключающуюся в симметричном повторении однородных гласных” [Лебедева, 1997: 41]. В цитате имеется в виду симметрия осевая (параметр типа симметрии), к буквенной палиндромии относится больше симметрия зеркальная. В приложении к ассонансу в палиндромии интересно проследить “пересечение” зеркальной и осевой симметрии (звуковые, сегментные, лексические повторы).
В “Перевертне” В. Хлебникова, где происходит “обнажение метатезы” [Якобсон, 1987: 312], 17 палиндромических строк основного текста содержат каждая от двух до шести ударных гласных фонем: по две строки с двумя, тремя и шестью ударениями, остальные 11 строк с четырьмя ударными гласными.
Всего из 66 ударных гласных 38 (более половины!) приходятся на ударную <о>.
Максимально симметричны по оппозиции “ударная фонема <о> (О) vs остальные ударные фонемы (Х)” три строки в зоне “золотого сечения” стихотворения: “Мороз в узел, лезу взором. / Солов зов, воз волос. / Колесо. Жалко поклаж. Оселок” (ОХХО / ОООО / ОХХО).
Центральная строка “солов зов, воз волос” совершенно симметрична, что дополняется симметрией ударных фонем <о> в двух соседних строках: в обоих строках две ударных <о> и по две других гласных. Строк, где под ударением только <о>, четыре — и все четырехударные. Первый такой случай замечаем в 6-й строке, после пяти “некомплектных”, затем между следующими “комплектными” соответственно три, две и одна “некомплектная” строка. То есть таких строк становится все больше, происходит суггестивное нарастание ударного <о>.
Тенденция к сокращению расстояния между “комплектными” строками к финалу текста подкреплена тенденцией к сокращению расстояния между самими ударными фонемами внутри палиндромов (естественно, с сохранением их симметричного взаиморасположения): шестисловный палиндром (“А что? Я лов? Воля отча…”) сменяется четырехсловным (“Солов зов, воз волос”) с дальнейшим сокращением количества слогов (“Горд дох, ход дрог“) и, наконец, согласных (“Зол, гол лог лоз”). Лапидарная лексика становится сверхлапидарной — тенденции лапидарности в палиндромии, см. сравнения текстов по минимальной слоговой структуре (табл. 1), по кратким прилагательным (табл. 3) и предлогам (табл. 4) — от фонической и лексической к синтаксической лапидарности.
Итак, к финальному стиху драматического текста В. Хлебникова создается большая фоносемантическая напряженность на ударной <о> — ассоциация с экспрессией частотного в палиндромии междометия “о!”. (Ср. “О! О! / Неуч чуен”, В. Хлебников; “О, мимо! мимо!”, В. Брюсов; “Утробой — о, был глыбой, о! — борту!”, А. Туфанов). Напомним, что фоносемантика трактует звук “О” как “большой, громкий, храбрый, могучий, мужественный” и т.д. [Журавлев, 1991: 158].
И напротив, в начале “Перевертня” меланхолическое настроение подзаголовка (“Кукси, кум мук и скук”) соткано из четырех ударных <у> — столько же ударных <у> во всем остальном тексте.
Как считает Иэн Лилли, в отличие от “14 немецких ударных гласных фонем и 12 английских”, в русском языке, “где количество ударных гласных невелико <…>, у поэтов мало возможностей усилить какой-либо один их гласных на фоне других”; к сожалению, “применение количественных методов для оценки частотности ударных гласных в русском стихе пока еще находится в начальной стадии” [Лилли, 1997: 61, 63], тем более такие исследования нужны в применении к палиндромной форме с ее особо “чутким” отношением к звуковой организации текста.
В широком смысле “количественные методы позволяют узнать много нового об эволюции искусства в целом, его отдельных видов, родов и жанров, характеристиках культуры как целостности, ее частных аспектов и т.д. Это одно из наиболее перспективных направлений современной науки о художественной культуре” [Петров, 2000: 175]. В узком смысле, количественные методы позволяют не только проверить интуитивные предположения, но и выявить скрытые особенности исследуемых текстов, см. [Головин, 1971], [Кодухов, 1974: 241—250]. Для статистических подсчетов, которые служат аргументацией интуитивных исследовательских наблюдений, используются выборки текстов, отвечающих тем или иным типологическим характеристикам (см. таблицы и “Выборки текстов для статистического анализа”).
Более строгие (чем в “Перевертне”) стиховые формы могут очень хорошо “держать” симметрию звукоповторов на ударных слогах, однако при тотальном достижении такого эффекта есть риск “сползания” в непрозрачность семантики. Так, практически вся книга палиндромических сонетов В. Пальчикова [1999] построена на повторе 10-сложной симметричной конструкции 6-стопного хорея с цезурой, который продуцирует симметрию звукоповторов на ударных гласных.
Всё более “укрупняя” объект исследования, от отдельных фонем переходим к сегментам (актуализация категории повтора в палиндромии). В частности, повтор двузвуковых сегментов в ударных слогах создает дополнительную внутреннюю рифмозвукопись: “Не мерь, ремень, / меня — я нем” (В. Хлебников), “…Зори / алели. Милела, / ты, выть / низин” (Н. Ладыгин). Ср.: “…Фонарь / алел. Млела / вода садов” (М. Крепс). В обоих примерах повтор слогов использован как фонокомпозиционный “стык” между предложениями.
В одностишии “водовозу руку кукурузоводов” (С. Кирсанов), если не считать комически эффектного срединного комплекса “кукуку”, все четыре ударных (включая оба ударения в сложном слове) гласных вместе с предшествующими им согласными составляют структуру СГ (согласный-гласный). Четко просматривается хореический ритм, позволивший выстроить слогово-звуковую палиндромию во-ру-ру-во (отметим попутно скрытую словоформу вору). Такая структура последовательно проявляется в тех же сонетах В. Пальчикова и вообще характерна для палиндромии в целом (см. табл. 1).
Любопытны “металингвистические” микропалиндромные структуроповторы в ударных слогах и рядом с ними: “Кукси, кум мук и скук” (В. Хлебников), со структурой СГС; “Дивит нас антивид” (Д. Авалиани), “<…> а сок // кипит, соню теребя, берет юности пик” (В. Гершуни), со структурой ГСГ. Заметна более дистантная и, следовательно, менее ощутимая оппозиция звукоповтора в последнем примере. Впрочем, хлебниковский палиндром более заметен в этом смысле за счет тотальной ударной <у>.
Повтор на ударной <а> живописует состояние героини в одностишии В. Гершуни “Я аж орала рожая”.
Напротив, повтор на безударной <и> создает в палиндроме Д. Авалиани атмосферу произнесения вполголоса, по секрету: “У тени или мафии фамилии нету”.
В следующем четверостишии Д. Авалиани <и> символизирует долгое одинокое течение Нила: “Линии, лилии, Нил. / Лира цвела. Лев царил. / Линии, мумии, Нил. / Нил один. Дики дни долин”. В первом и третьем стихах лилии и мумии “расширили” палиндромы и семантически, и структурно, и ритмически, и фонически, и графически (до ряби в глазах, в хорошем смысле).
Оба примера Д. Авалиани, несмотря на семантические различия, объединяются в морфемно-структурном плане: звукопись достигнута за счет флексий (актуализация словоформы в палиндромии).
В следующем монопалиндромном двустишии Д. Авалиани, кроме обозначенного звукового параллелизма, основанного на микропалиндромии, возникает панторифма (вторая строка практически полностью созвучна первой):
Накал потушен мака,
на камне шут оплакан..
Повторы сегментов в строках “В окоп оков / (…)” (Н. Ладыгин) и “На поле тело полетело, пан” (А. Тарковский) создают внутренние “рифмы” в пределах стиха, ср. палиндромное слово-концепт “амфирифма” (В. Рыбинский).
Возвращаясь к “Перевертню” В. Хлебникова, обратим внимание на инструментовку согласных в палиндромии. Р. Якобсон тонко замечает, что именно “знаменитый палиндромон Хлебникова, “Перевертень”, впервые опубликованный во втором “Садке судей”, искусно строит свою четвертую строку на трех ч, двух м и четырех н, и центром служит инструментальная форма мечем (“ЧиН зваН МеЧеМ НавзНиЧь”), параллельная номинативному центру пятой строки (“голод ЧеМ МеЧ долог“). Ср. сплав десятка м с девяткой ч в “обоюдотолкуемом” поведании поэта о пытке “Разина”: “МеЧи биЧеМ! / МуЧ ЧуМ. / МеЧет, теЧь ЧеМ? / Мать ЧеМ МеЧтаМ”” [Якобсон, 1987: 322]. Графемной эмфазой Р. Якобсон рельефно демонстрирует фоносемантические возможности палиндромии на повторе согласных.
Повтором палиндромных слов перед ПУСКами и после них преодолевается клишированность ПУСКов. Симметричная формула “слово-палиндром + ПУСК + слово-палиндром” с элементом словесного палиндрома соотносится с пересегментацией текста и с принципом “мелкой колки” ПУСКов. “Еле вижу, жив еле” (А. Федулов), ПУСК “вижу: жив”. “Ищи покоя, окоп ищи” (И. Фоняков), ПУСК “покоя окоп”. В целом палиндромию через ПУСКи тотально пронизывают цитатность и интертекстуальность.
Перевертень широко продуцирует повтор слов. В приводимом ниже фрагменте первый стих, в частности, иллюстрирует вышеописанную пересегментацию по отношению к еще не существовавшему на практике, но предвиденному В. Брюсовым ПУСКу “тише тешит”: “Топот тише, тешит топот; / Хорош шорох; хорош шорох… / <…> / О, мимо! мимо! / А город? а город? о, дорога! дорога!” (В. Брюсов).
Повтор как способ преодоления клишированности ПУСКов применяет В. Пальчиков: “…А себе “номарх” / лавр и лавр и лавр рвал и рвал и рвал”. Если не учитывать метафорическую составляющую, продолжительность произнесения последней строки сонета Пальчикова приближена к продолжительности самого действия по ▒срыванию лавров’. В режиме “online”, или по принципу “Я мал: пишу, что вижу…” — начало одной из палиндромических поэм Д. Авалиани.
“Тень опять; я — память! / Ель опять; я — поле!” (В. Брюсов). “Опять” — концепт повтора, осевая симметрия на макроуровне строк сопряжена с зеркальной на уровне внутристиховой палиндромии. Параллельная синтаксическая конструкция удваивает паронимическую аттракцию (практически все слова созвучны между собой).
Монопалиндромии также присущи повторы, но в меньшей степени, поскольку нет такого частотного явления, как ПУСК: “Оттеняю / я Логос. / Оголяю / я нетто” (Д. Авалиани); “Худ он, но лих! Хил он, но — дух!” (А. Карпов) с неожиданным завершающим эллипсисом ▒дух [каков]!’, или ▒но [он как] дух’ (омонимизация в палиндромии).
Л.В. Зубова [2000: 339] напоминает о “заклинательной функции тотального лексического повтора” в современной поэзии. Повтор в микросегментах палиндрома — особый род сочетания двух основных видов повтора: на основе осевой симметрии (“прямой” повтор, пантограмма) и на основе зеркальной симметрии (“обратный” повтор, перевертень).
И. Терентьев называет квазипалиндромный заголовок пушкинского “Евгения Онегина” “звуковым гипнозом” [Терентьев, 2001: 22].
С.Е. Бирюков в монографии (совмещенной с антологией экспериментальных форм русского стиха) “Зевгма” подчеркивает значимость палиндромии в ХХ веке: “Если применительно к предыдущим векам мы можем пока говорить о значении палиндрома в переломные литературные времена в сильной степени гипотетически, то ко времени Хлебникова становится совершенно очевидно, что палиндром — такая реально-магическая форма, которая непременно возникает (возрождается) на сломе времени, как бы стараясь скрепить его. Обратимость и реверс здесь уже осознаются” [Бирюков, 1994: 104].
Наконец, Ю.М. Лотман синтезирует: “Текст при “нормальном” чтении отождествляется с “открытой”, а при обратном — с эзотерической сферой культуры. Показательно использование палиндромов в заклинаниях, магических формулах, надписях на воротах и могилах, т.е. в пограничных и магически активных местах культурного пространства <…>. Зеркальный механизм <…> имеет столь широкое распространение <…>, что его можно назвать универсальным, охватывающим молекулярный уровень и общие структуры вселенной” [Лотман, 1992: 23].
О хлебниковской палиндромной психологии пишет С.Е. Бирюков: “Палиндром для Хлебникова — сокращение пути к подсознанию из сознания. Сокращение происходит именно благодаря двойному ходу строки, по принципу удара и отдачи (так работает сердце)” [Бирюков, 1997: 18].
Палиндромию и подсознание связывает К.А. Кедров: “В имени Авеля есть поВЕЛение. Авель — ЛЕВ в обратном написании, лев воли. В нем также есть ЕВА — жизнь и АВЕ — славься. Разумеется, все мы Каины и Авели в подсознании” [Кедров, 1992: 232].
Эти принципы имеют параллели в строении молекулы ДНК. Любопытную текстовую (пантограммную) аналогию приводит М.Д. Франк-Каменецкий: “…И вот расшифровали первую ДНК — из вируса… И вдруг оказалось, что у него на одном и том же участке ДНК записана информация о двух белках! Как это может быть? Представьте себе, в руки вам попала книга, в которой промежутков между словами нет, а слова разделяются стрелками. Сверху строк стоят одни стрелки, а внизу — другие. Деля текст на слова с помощью верхних стрелок, вы читали бы, допустим, “Анну Каренину”, а по нижним “Поднятую целину”. Скажете, это невозможно? Действительно, такого длинного текста, насколько я знаю, не существует. Но короткий текст такого типа я помню с детства. Вот он:
НАПОЛЕОНКОСИЛТРАВУПОЛЯКИПЕЛИСОЛОВЬЯМИ” [Франк-Каменецкий, 1988: 63]. Первое чтение может дать такой текст: “Наполеон косил траву, поляки пели…” Повторное чтение может выявить другой вариант: “На поле он косил траву, поля кипели…”
Пантограмма сама по себе довольно слабая, даже формально: три слова повторены полностью (тавтологичность) — косил траву, соловьями. В начале этих слов явно видны “линии сгиба”, некая “ломкость” (сегментированность) текста. Она легко поддается подсчету. “Ломкость” Л = КСС/КС, где КСС — количество совпадающих словоразделов при “наложении” двух текстов или строк пантограммы, текст или строка условно начинается со словораздела, КС — общее количество слов (словоформ). Л = 10/14 = 0,71. КСС = 10 говорит о пяти парах сегментов: Наполеон — на поле он, косил — косил (тавтосегмент) и т.д.
“Ломкость” характеризует “сцепку”, “сцепление” текста. Соотношение, естественно, обратно пропорциональное: высокая “ломкость” (0,71) говорит о низком “сцеплении” (Сц = 1 — Л = 0,29). Метафора “сцепление” (но не термин) в контексте палиндрома звучало у А. Канавщикова: “Данность палиндрома — его магнетическое единство. Сцепление слов здесь выступает как единственно возможное сцепление” [Канавщиков, 1999: 19].
Если двигаться в сторону “ломкости”, то придем к омограмме с ее нулевым сцеплением: “милую милую, целую целую…” (А. Бубнов, Г. Лукомников). Противоположное движение к более совершенным пантограммам уменьшает тавтологичность: “Раз ору — жить хочу! Разоружить хочу!” (В. Николаев), “В блин — даже в блиндаже!” (Е. Беляев). Наконец, в шедеврах Д. Авалиани “Поэта путь мой — / по этапу тьмой…” и С. Федина “Не грусти, Рая, / негру стирая!” количество сегментов совпадает с количеством строк, внутри строк нет совпадений словоразделов — максимально возможная “сцепка”.
В палиндроме (перевертне) параметр “ломкости” подсчитывается аналогично пантограмме, но с учетом ретроскрипции (обратного вектора чтения): “Перевертень” В. Хлебникова так же, как и его поэма “Разин”, отличаются сегментированностью на полупалиндромах и словоформах: “Идем, молод, (/) долом меди”, “Яд, яд, (/) дядя!” и т.п. В целом в “Перевертне” Л = 144/172 = 0,84. Первый опыт тотальной русской палиндромии.
Для В. Хлебникова палиндром связывался “с идеями обратимости, повторности и познаваемости времени” [Гаспаров, 1993: 30].
Обратимость — зеркальная симметрия — перевертень.
Повторность — осевая симметрия — пантограмма.
Анализ категорий повтора и обратимости на разных уровнях палиндромии позволяет сделать шаг к лучшему пониманию лингвоструктуры палиндромии и пониманию суггестивного воздействия палиндромных и литерологических форм.
Понятно, что повтор лежит в основе многих магических воздействий. У палиндромии же магия скрытая, труднообъяснимая. Если обычные повторы в стихах создают более понятную, “открытую” магию, то в палиндромии повторы переходят в подсознание по трем тропкам, трем мостикам, создавая три аспекта дискретности симметрии, или, образно говоря, три царства мерцания. Ведь палиндромическая речь сравнивается с суггестивной лирикой, а для последней “характерны нечеткие, мерцающие образы, косвенные намеки, зыбкие интонационно-речевые конструкции” [Квятковский, 1998: 339].
Первое мерцание — стиха. Второе мерцание — стихов. Третье мерцание — звукобукв. В перевертне и пантограмме, составленных из коротких стихов, всё действует в комплексе. В одностишии действует первое и третье. В монопалиндроме, если он дополнительно не аранжирован, — только третье.
Очень важная деталь. Все три мерцания симметрии мы воспринимаем подсознательно, во всех трех мерцаниях мы не отдаем себе отчета. Мы об этом знаем, можем принять как данность и рассуждать со стороны, не приводя примеров. Но как только станем пытаться анализировать в процессе, всё рушится, мерцание симметрии исчезает. Парадоксальность палиндромной магии.
…Может быть, царство мерцания — довольно холодный образ, но если через него чувствуешь живого человека, собеседника, автора, исследователя, слушателя, читателя-почитателя, его душу, его образ — визуальный, эмоционально-речевой, энергетический (через книгу, письмо, пространство), — если сердечно всё это ощущаешь, то мерцание из возможного тусклого и холодного становится теплым и светлым.
Как могут быть теплыми солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листья деревьев в такт качелям. Как может быть светлым вечернее мерцание отблеска свечи на маятнике больших старинных часов…
Палиндромия — это не обычная симметрия. Палиндромия — мерцающая симметрия!
Таблица 1. Доля объема текстовых сегментов с упорядоченной структурой слога -СГСГС- в общем объеме текста (С — согласный, Г — гласный).
|
Выборка |
Объем текстовых сегментов с упорядоченной структурой слога, в слогах |
Общий объем текста, в слогах |
% |
Прим. |
|
(Гольдштейн, п.) |
309 |
572 |
54,0 |
NB |
|
(Кондратов, п.) |
855 |
1822 |
46,9 |
|
|
(Хлебников, п. 2) |
737 |
1599 |
46,1 |
3 |
|
(Хлебников, п. 1) |
865 |
1959 |
44,2 |
3,4 |
|
(Авалиани, 1997, п) |
452 |
1091 |
41,4 |
|
|
(Хлебниковский пер., п) |
505 |
1272 |
39,7 |
4 |
|
(Вознесенский, п) |
181 |
547 |
33,1 |
2 |
|
(Авалиани, 1999, п) |
175 |
853 |
20,5 |
1 |
|
(Авалиани, пант) |
154 |
862 |
17,9 |
1,2 |
|
(Вознесенский, э) |
166 |
1086 |
15,3 |
|
|
(Авалиани, с) |
154 |
1834 |
8,4 |
|
|
(Блок, с) |
13 |
585 |
2,2 |
NB |
Примечания к таблице 1.
Показателем существенности/несущественности тех или иных частот служит “хи-квадрат-критерий” [Головин 1971: 34—35] (ХКК), который хорошо подходит для применения в исследованиях палиндромии. ХКК учитывает разнообъемность выборок (сравнивает разнообъемные доли) и относительную частоту языкового явления в зависимости от абсолютной величины выборок. Для двух выборок различие показателей является существенным при величине показателя ХКК, превышающего 3,84 [Головин 1971: 31].
(1) ХКК = 1,57. (2) ХКК = 32,6. (3) ХКК = 0,73. (4) ХКК = 3,61.
Таблица 2. Подсчет доли словоупотреблений существительных в общем числе знаменательных слов.
|
Выборка |
Существительные |
Знаменательные слова |
% |
Прим. |
|
(Вознесенский, кр) |
203 |
245 |
82.9 |
Палиндроми- ческие тексты
|
|
(Авалиани, 1999, п) |
298 |
392 |
76.0 |
|
|
(Вознесенский, п) |
180 |
238 |
75,6 |
|
|
(Рыбинский, п) |
485 |
672 |
72,2 |
|
|
(Хлебников, п. 2) |
520 |
741 |
70,2 |
|
|
(Конкорданс, п) |
245 |
367 |
66,8 |
|
|
(Хлебниковский пер., п) |
362 |
578 |
62,6 |
|
|
(Авалиани, 1997, п) |
307 |
502 |
61,2 |
1,2,3,4 |
|
(Авалиани, пант) |
227 |
378 |
60,1 |
1,5 |
|
(Вознесенский, с) |
147 |
261 |
56,3 |
2,5 |
|
(Вознесенский, э) |
155 |
318 |
48,7 |
3 |
|
(Рыбинский, прим) |
137 |
301 |
45,5 |
4 |
|
(Авалиани, с) |
287 |
651 |
44.1 |
Примечания к таблице 2.
(1) ХКК = 0,04. (2) ХКК = 0,67. (3) ХКК = 5,32. (4) ХКК = 8,33. (5) ХКК = 0,37.
Таблица 3. Подсчет доли кратких прилагательных в общем числе словоупотреблений прилагательных (не учитывая местоименные).
|
Выборка |
Краткие прилаг. |
Общее число |
% |
Прим. |
|
(Вознесенский, п) |
6 |
6 |
100,0 |
NB |
|
(Гольдштейн, п) |
29 |
29 |
100,0 |
2 |
|
(Рыбинский, п) |
24 |
25 |
96,0 |
|
|
(Хлебников, п, 2) |
29 |
31 |
93,5 |
|
|
(Авалиани, 1997, п) |
32 |
35 |
91,4 |
|
|
(Хлебниковский пер., п) |
45 |
51 |
88,2 |
|
|
(Авалиани, 1999, п) |
18 |
25 |
72,0 |
|
|
(Гершуни, п) |
12 |
18 |
66,7 |
2 |
|
(Авалиани, пант) |
11 |
17 |
64,7 |
1 |
|
(Авалиани, с) |
10 |
57 |
17,5 |
1 |
|
(Хлебников, с) |
5 |
55 |
9,1 |
|
|
(Рыбинский, прим) |
1 |
21 |
4,8 |
|
|
(Вознесенский, э) |
1 |
51 |
2,0 |
|
|
(Вознесенский, с) |
0 |
26 |
0,0 |
NB |
Примечания к таблице 3. (1) ХКК = 10,3; (2) ХКК = 1,42.
Таблица 4. Подсчет доли словоупотреблений предлогов в общей сумме местоимений и существительных.
|
Выборка |
Предлоги |
Место- имения |
Сущест- вительные |
Сумма мест. и сущ. |
Доля предлогов |
Прим. |
|
(Конкорданс, п) |
41 |
2 |
245 |
257 |
0,02 |
Палиндро- мические тексты |
|
(Вознесенский, кр) |
7 |
9 |
203 |
212 |
0,03 |
|
|
(Хлебников, п, 2) |
27 |
24 |
520 |
544 |
0,05 |
|
|
(Рыбинский, п) |
32 |
27 |
485 |
512 |
0,06 |
|
|
(Авалиани, 1999, п) |
30 |
18 |
298 |
316 |
0,09 |
|
|
(Вознесенский, п) |
17 |
9 |
180 |
189 |
0,09 |
|
|
(Гольдштейн, п) |
11 |
16 |
110 |
126 |
0,09 |
|
|
(Хлебниковский пер., п) |
40 |
36 |
362 |
398 |
0,10 |
|
|
(Авалиани, 1997, п) |
39 |
53 |
307 |
360 |
0,11 |
1 |
|
(Авалиани, пант) |
36 |
31 |
227 |
258 |
0,14 |
1,2 |
|
(Авалиани, с) |
74 |
59 |
287 |
346 |
0,21 |
2 |
|
(Вознесенский, э) |
47 |
19 |
155 |
174 |
0,27 |
Другие тексты |
|
(Вознесенский, с) |
52 |
20 |
147 |
167 |
0,31 |
|
|
(Рыбинский, прим) |
50 |
18 |
137 |
155 |
0,32 |
Примечания к таблице 4. (1) ХКК = 1,21. (2) ХКК = 4,49.
ВЫБОРКИ ТЕКСТОВ ДЛЯ СТАТИСТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
Каждой выборке дано отдельное сокращенное обозначение, заключенное в круглые скобки. В конце обозначения выборки буквенными индексами фиксируется тип текста: п — палиндромы; с — стихи непалиндромические, традиционных форм. Другие сокращения по типам текста разъясняются в комментариях к обозначениям конкретных выборок.
Ниже приводится алфавитный перечень выборок.
(Авалиани, 1997, п) Авалиани Д. Улитка на склоне. М., 1997. С. 64—115. Все палиндромические тексты из книги, исключая не соответствующий форме текст “Модели…”, с.113.
(Авалиани, с) Авалиани Д. Улитка на склоне. М., 1997. С. 6—17. Всего 14 текстов.
(Авалиани, 1999, п) Палиндромическая поэма “7 х 7”. Рукопись. Экспериментальное произведение из 49 монопалиндромов, сгруппированных в 7 глав (по 7 в каждой главе). Монопалиндромы в каждой главе начинаются с одинаковой лексемы, соответственно: огонь, вода, небо, тело, ум, низ, воз. Завершается поэма дополнительным 50-м монопалиндромом, начинающимся с лексемы семь.
(Авалиани, пант) Авалиани Д. Пантерифмы // Новое литературное обозрение. 1997. № 23. С. 331—332.
(Блок, с) Блок А.А. Стихотворения и поэмы. М., 1988. С. 143—148. Поэма “Двенадцать”, 1—2 главы. Исключена прямая речь (18 строк).
(Вознесенский, кр) Кругозвучия (циклофоны) и кругобуквицы (циклограммы) из книг А. Вознесенского “Casino “Россия”” (М., 1997) и “Жуткий Crisis Супер стар” (М., 1999).
(Вознесенский, п) Вполне правомочно условиться рассматривать как отдельную выборку все выявленные палиндромические тексты А. Вознесенского из авторских сборников “Тень звука” (М., 1970. С. 161, 166), “Аксиома самоиска” (М., 1990. С. 3, 60, 121, 122, 127, 202, 451), “Гадание по книге” (М., 1994. С. 89, 93, 110, 126—127, 149—150), “Casino “Россия”” (М., 1997. С. 51, 90, 92, 121, 171, 193, 200, 294), “Жуткий Crisis Супер стар” (М., 1999. С. 36—37, 159, 162), “www.Девочка с пирсингом.ru” (М., 2000. С. 55, 93, 97, 184), а также из “Антологии русского палиндрома ХХ века” (М., 2000. С. 38).
(Вознесенский, с) Концептуальное стихотворение “Аксиома стрекозы”, соотносимое с палиндромным названием самой книги А. Вознесенского “Аксиома самоиска” (М., 1990. С. 21—25). Последнее словосочетание присутствует в тексте стихотворения в качестве рефрена, который, как и прямая речь, исключен из выборки.
(Вознесенский, э) Вознесенский А. Гадание по книге. М., 1994. С. 189—190. Эссе “Христианство стекла”. Из выборки исключены стихотворные строки и название книги стихов “Витражных дел мастер”.
(Гершуни, п) Фрагмент из палиндромической поэмы В. Гершуни “Радуги мигу дар” (АмфиРифмА. 1999. № 27. С. 3—9).
(Гольдштейн, п) Палиндромическое произведение Б. Гольдштейна “Укол Блоку”, 1—2 главы. Рукопись 1997 г.
(Кондратов, п) Кондратов А. Укор сроку (пятьсот — пятидесяти): Октябрьская поэма-перевертень // Звезда. 1993. № 8. С. 36—41.
(Конкорданс, п) Репрезентативная выборка конкордансных алфавитных словоупотреблений “хлебниковского” и “ладыгинского” периодов в русской палиндромии (до 1991 года включительно): все последние слова на отпечатанных страницах рукописи словаря-конкорданса (каждое 18—19-е слово).
(Рыбинский, п) Рыбинский В. СолоГолоС (палиндромы 89—98 гг.). [Тула], 1998. С. 9—48. Выборка не содержащих прямую речь текстов, от начала цикла “СолоГолоС”: тексты под № 2—7, 13, 15, 18—20, 22, 24, 25, 27, 28, 31, 33, 34, 39, 41; всего 21 текст. Вся структура палиндромии Рыбинского построена по типу “Перевертня” В. Хлебникова.
(Рыбинский, прим) Там же. Авторские примечания к вышеотмеченным текстам, расположенные на тех же страницах, что и сами тексты.
(Хлебников, п, 1) Хлебников В. Разин // Собрание произведений В. Хлебникова. Т. 1. Л., 1928. С. 202—215. Единственное удовлетворяющее критериям анализируемого объема палиндромическое сочинение В. Хлебникова — поэма “Разин”. Существуют две существенно отличающиеся друг от друга редакции поэмы. Обе они в полном своем объеме (исключая непалиндромные названия глав) составили две выборки.
(Хлебников, п, 2) Хлебников В. Разин // Антология русского палиндрома, комбинаторной и рукописной поэзии. М., 2002. С. 125—129. “Вторая” редакция поэмы “Разин” (ред. А. Крученых).
(Хлебников, с) Хлебников В. Творения. М., 1987. С. 359—362. Поэма “Уструг Разина”, из выборки исключена прямая речь.
(Хлебниковский пер., п). Подобно тому, как в монографии Л.В. Зубовой “вся совокупность анализируемых текстов рассматривается как один текст нашего времени” (Зубова Л.В. Современная русская поэзия в контексте истории языка. М., 2000. С. 6), комплекс классических палиндромных текстов ХХ века, анализируемый как единый текст, представляют 11 авторов (“хлебниковский” период): В. Хлебников (кроме двух редакций поэмы “Разин”, которые анализируются в отдельных выборках), В. Брюсов (все палиндромические тексты, то же — у остальных авторов, кроме В. Хромова), А. Туфанов, И. Сельвинский, В. Набоков, А. Софроницкий, С. Прокофьев, А. Тарковский, В. Рушкис, С. Кирсанов, В. Хромов (кроме пьесы “Потоп”).
СЛОВАРИК АВТОРСКИХ ТЕРМИНОВ
Вольный стиль (литерологических форм) — тексты с большей или меньшей степенью несоблюдения точности формы. “Вольности” могут быть как “общепринятые”, так и “авторские”. см. также строгий стиль.
Кругозвучие (циклофон) — слова, стихи, сегменты, переходящие друг в друга при повторении (часто совпадает графика, см. циклограмма): Питер / терпи, скупа Лира / раскупали и т.п. Подробнее см.: Бубнов А.В. Палиндромно-циклические формы: Кругозвучие. М., 1999.
Листоверт — текст, читаемый иначе (реже — одинаково) при повороте на 180 (реже — др. число) градусов, реже — с применением зеркальной симметрии (чтение “на просвет”). Сокр. от термина Г. Лукомникова листовертень.
Литерология — специфическая дисциплина на стыке филологии, искусствоведения и некоторых других наук. Формы, исследуемые литерологией, простираются от акростиха, тавто- и липограмм через разного рода анаграмматизм до форм, максимально строго использующих букву: палиндромно-циклические формы, визуальная поэзия, графический дизайн, товарные знаки и т.п.
Монопалиндром — текст из одного палиндрома, как правило достаточно длинного, записанного в две и более строки. Допустимо называть монопалиндромом и одностишие-палиндром.
Омограмма — 1) тексты из омографов (омонимов): “стих стих…”, “рыло рыло…” и т.п.; 2) (дискуссионно) то же, что и пантограмма.
Палиндромно-циклические формы (ПЦФ) — общее название структурно связанных в парадигму строгих форм, основанных на палиндромии: буквенный палиндром (зеркальная симметрия), кругозвучие (осевая симметрия микросегментов), пантограмма (осевая симметрия макросегментов), листоверт (осевая и зеркальная симметрия), слоговые, сегментные, словесные, стиховые палиндромы и т.п. литерологические формы.
Пантограмма — графическая (буквенно точная) панторифма; иначе — панторифма в строгом стиле. Возм. синон. омограмма.
Пантодром (пантопалиндром) — синтез пантограммы и палиндрома (монопалиндрома).
Перевертень — стихотворение из строк-палиндромов. Термин логически выводится из названия стихотворения В. Хлебникова “Перевертень”.
ПУСК — палиндромный устойчивый словесный комплекс, палиндромный трюизм.
Строгий стиль (литерологических форм) — буквенная (графическая) точность формы. См. также вольный стиль.
Циклограмма — слова, стихи, сегменты, переходящие друг в друга при графическом повторе: ТНЕ / НЕТ (англ./рус.) и т.п. Возм. рус. синон.: кругобуквица, кругобуквень.
Циклофон — см. кругозвучие.
См. подробнее: Бубнов А.В. Типология палиндрома: Исследование палиндромных и околопалиндромных форм: Опыт учебного пособия-словаря. Курск, 1995. (Рец. С. Бирюкова: НЛО. 1996. № 19. С. 394—396).
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ
Антология русского палиндрома ХХ века / Сост. В.Н. Рыбинский; под ред. Д.Е. Минского. М., 2000.
Антология русского палиндрома, комбинаторной и рукописной поэзии / Сост. и комм. Г.Г. Лукомникова и С.Н. Федина. Консультант Д.Е. Авалиани. М., 2002.
Баранов А.Н., Добровольский Д.О., Михайлов М.Н., Паршин П.Б., Романова О.И. Англо-русский и русско-английский словарь по лингвистике и семиотике. Т. 1. М., 1996.
Березовчук Л. [Рец.] Дмитрий Авалиани. Лазурные кувшины. Стихотворения // Библио-Глобус. 2001. № 6. С. 11.
Бирюков С. “Эй, житель, лети же!” // Литературная учеба. 1985. № 5. С. 215—218.
Бирюков С. Зевгма: Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма. М., 1994.
Бирюков С. Палиндром как устройство стиха / Велимиру Хлебникову — 111 // Визуальная поэзия. 1997. № 1. С. 18—19.
Бубнов А. Миним: Палиндром как минимальный текст // НЛО. 1997. № 23. С. 321—325.
Бубнов А.В. Палиндромия с точки зрения…: Самая объемная книга о русском палиндроме. Курск; СПб., 1998.
Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М., 1963.
Вознесенский А.А. Тень звука. М., 1970.
Вознесенский А.А. Гадание по книге. М., 1994.
Гаспаров М.Л. Стиховой палиндромон: Фет и Минаев // Sеmiotics and thе History of Culturе. Ohio, 1988. С. 338—347.
Гаспаров М.Л. Русские стихи 1890-х — 1925-го гг. в комментариях. М., 1993.
Головин Б.Н. Язык и статистика. М., 1971.
Гольдштейн Б.Н. О поэзии генетического языка // Химия и жизнь. 1978. № 2. С. 66—76.
Григорьев В.П. Поэтика слова. М., 1979.
Дьяконов И.М. Гетерограмма // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 103.
Журавлев А.П. Звук и смысл. М., 1991.
Зубова Л.В. Современная русская поэзия в контексте истории языка. М., 2000.
Изотов В.П. Параметры описания системы способов словообразования (на материале окказиональной лексики русского языка): Дис. … д-ра филол. н. Орёл, 1998.
Канавщиков А.Б. Симметричность гармонии // Канавщиков А.Б. Саван на вас: Книга палиндромов. М., 1999. С. 5—20.
Канавщиков А. Перед книгой. Принцип палиндромотворчества. Классификация палиндромических строк // Ядро: палиндромы. М., 2000. С. 3—4, 6—10, 11—17.
Квятковский А.П. Школьный поэтический словарь. М., 1998.
Кедров К. Христос и Фрейд // Апрель. Вып. 5. М., 1992. С. 231—242.
Кислов В. УЛИПО // Митин журнал. 1997. № 54. С. 168—219.
КЛЭ (Краткая литературная энциклопедия). Т. 5. М., 1968; Т. 6. М., 1971.
Кодухов В.И. Общее языкознание. М., 1974.
Лебедева Л.И. Ассонанс // Русский язык. Энциклопедия. М., 1997. С. 41.
Лилли И. Динамика русского стиха. М., 1997.
Лотман Ю. Избранные статьи: В 3 т. Т. 1. Таллин, 1992.
Маковский М.М. Лингвистическая комбинаторика. М., 1988.
Муравлев Н.Я. Методологическое значение категории структуры в познании биологических процессов // Симметрия, инвариантность, структура (Философские очерки). М., 1967. С. 300—338.
Новиков Л.А. Таксономия омонимии (на материале русского языка) // Язык — система, язык — текст, язык — способность. М., 1995. С. 37—45.
Пальчиков В.И. О купавы торк: 100 новых палиндромических сонетов. М., 1999.
Перцова Н.Н. Словарь неологизмов Велимира Хлебникова. Wien; Moskau, 1995.
Петров В.М. Количественные методы в искусствознании. М., 2000.
Терентьев И.Г. Закон поэтической речи / Терентьев И.Г. 17 ерундовых орудий // Сумерки лингвистики: Из истории отечественного языкознания: Антология. М., 2001. С. 22—23.
Улуханов И.С. Единицы словообразовательной системы русского языка и их лексическая реализация. М., 1996.
Федин С.Н. Лучшие игры со словами. М., 1999.
Франк-Каменецкий М.Д. Самая главная молекула. М., 1988.
Хлебников В. Перевертень // Садок судей II. СПб., 1913. С. 20.
Хлебников В. Изборник стихов. 1907—1914. Пг., 1914.
Хлебников В. Разин // Собрание произведений В. Хлебникова. Т. 1. Л., 1928. С. 202—215.
Хлебников В. Творения. М., 1987.
Шубников А.В., Копцик В.А. Симметрия в науке и искусстве. М., 1972.
Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987.
Bеrgеrson H.W. Palindromеs and Anagrams. N.Y., 1973.
[Donner M.] I Love Me, Vol. I / S.Wordrow’s Palindrome Encyclopedia. Chapel Hill, North Carolina, 1996.
Crystal D. Language play. [London], 1998.
Gooch R. Statistics of Word Neighbours // Word Ways. 1997. Num. 4. P. 245—259.
Grеbеr E. Палиндромон — Revolutio // Russian Literature XLIII. 1998. С. 159—203.
Littre P.-E. Dictionnaire de la langue francaise. T. 3. Monte-Carlo, [1968].
Lonnqvist B. Xlebnikov and Carnival. An Analysis of the Poem “Poet”: A Dissertation for the Degree of Doctor of Philosophy. Stockholm, 1979.
Markov V. The Longer Poems of Velimir Khlebnikov. Berkeley; Los Angeles, 1962. (Univ. of California Publications in Modern Philology, Vol. 62)
Mathews H. Oulipo // Word Ways. 1976. Num. 2. P. 67—74.
Palindrome. Palindromie // Dictionnaire de la langue francaise. T. 3. Paris, 1875. P. 911.
Palindrome // The Oxford Companion to English Literature / Compiled and edited by sir Paul Harvey. Oxford, 1967. P. 610.
Palindrome // Tresor de la langue francaise: Dictionnaire de la langue du XIXe et du XXe siПcle (1789—1960). T. 12. Paris, 1986. P. 821.
Palindrome // Le Grand Robert de la langue francaise. T. VII. Paris, 1990. P. 27.
Palindrome // Le Petit Larousse Illustre. Paris, 1999. P. 737.
Shaw H. Dictionary of Literary Terms. N.Y., 1972.
1) По мнению С. Федина, этому явлению родственны “арочные палиндромы”, описанные им и Г. Лукомниковым [Антология русского палиндрома, комбинаторной и рукописной поэзии, 2002: 177—178]: “Ума дам Адаму… / Ум Адама: — Даму!” (В. Рыбинский). — Примеч. ред.