Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2002
“Заметки о Пушкине” Б. Гаспарова вновь актуализируют проблему: “как нам печатать Пушкина”. Во-первых, кому это нам. Сам Б. Гаспаров по роду своих занятий печатать Пушкина не будет. Он, например, не знает, что автографы стихотворения “Пророк” не сохранились (с. 120), что, конечно, не беда, но едва ли уместно упоминать, претендуя на роль “наставника”. И не себе он пишет эту инструктивную записку; это он им дает рекомендации, “как вам печатать Пушкина”. Я говорю так зло потому, что легко рассуждать, как было бы хорошо, если бы… Но попробуй-ка сделать это сам, — может, придешь к тем же результатам, что и те твои коллеги, которым ты оппонируешь? Советовать всегда легче, чем поступать, опираясь на костыли чужих советов.
Во-вторых, какого Пушкина. Заканчивая свои “Заметки”, Б. Гаспаров пишет: “Мне кажется, что предложенные в этой статье наблюдения ближе подводят нас к восприятию литературного “голоса” в реально-звуковом, а не опосредованном воплощении” (с. 132). Не буду возражать: может быть. Но на что рассчитывал сам Пушкин: на реально-звуковое или опосредованное воплощение? Всякому державшему прижизненные издания поэта в руках ясно, что Пушкин рассчитывал на “восприятие литературного “голоса”” вовсе не в “реально-звуковом”, а в “опосредованном воплощении”. Не всегда он сам следил за изданием своих книг, но его всегда устраивали те пунктуационные нормы, которыми руководствовались его издатели. Никогда он никому из них не сделал ни одного замечания по поводу нарушения его воли в отношении знаков препинания.
Теперь обсудим один текст. Вот стихотворение “Роза” в том виде, как оно печатается в Полном собрании сочинений Пушкина. А вот текст, который и который Б. Гаспаров отыскал в рабочих тетрадях Пушкина (привожу только пунктуационные различия, так как орфографические автор статьи не затрагивает). На этих двух портретах лица братьев.
Где наша роза? Где наша роза?
Друзья мои! Друзья мои!
Увяла роза, Увяла роза
Дитя зари!.. Дитя зари!.. —
Не говори: — Не говори:
Вот жизни младость, Вот жизни младость
Не повтори: Не повтори:
Так вянет радость, Так вянет радость
В душе скажи: Цветку скажи:
Прости! жалею….. Прости! жалею…..
И на лилею И на лилею
Нам укажи [1]. Нам укажи (с. 118).
Различия касаются стихов 3, 4, 5, 6, 8. Кажется, это немало для такого стихотворения. Но, с другой стороны, отсутствие в автографе знаков препинания после стихов 6 и 8 восполняется их подчеркиванием и интонацией конца стиха; отсутствие запятой в стихе 3, отмечающей приложение, также восполняется интонацией конца стиха. Единственно значимыми могли бы считаться знаки в стихах 4—5 (два тире, но об этом позднее). Вот и все “огрехи”.
Следует, однако, учесть, что в данном случае речь шла не о творческой рукописи Пушкина, а о писарской копии, подготовленной, впрочем, самим поэтом (видимо, за неимением денег для оплаты работы переписчика). Поэтому знаки препинания здесь намеренно расставлены, впрочем, в соответствии с желанием автора и рассчетом на известное восприятие. Однако в свое время до печатного станка эта редакция не дошла, и поэтому мы не можем судить, как отреагировали бы факторы и наборщики на пушкинские пунктуационные новаторства. Тем менее мы можем осуждать пушкинистов. — Объяснюсь. Я сейчас только поставил знак препинания, который широко был распространен в пушкинское время: . — . Этот знак был чем-то промежуточным между простой точкой (конец предложения) и абзацем (сверхфразовое единство). Он означал переход от одной большой темы к другой внутри абзаца и был очень популярен как в печатной продукции, так и в рукописях. Эти два тире в конце 4-го и в начале 5-го стиха имеют тот же смысл: они поясняют переход от изобразительной темы к эмоциональному отклику на нее.
Можно было бы рассмотреть еще примеры, да вот в чем дело. Б. Гаспаров анализирует черновые рукописи “Евгения Онегина” и говорит, что пунктуация в них в большей степени достоверно передает замысел Пушкина. Если это верно, нам пришлось бы признать и окончательный текст “Евгения Онегина” менее соответствующим авторскому замыслу и читать не то, что Пушкин напечатал, а то, что стало в последнее время известно достаточно широким кругам филологов (не пушкинистов) в результате публикации рабочих тетрадей Пушкина. Бедный С.А. Фомичев — инициатор и руководитель этого проекта! Впрочем, это не первая яма, которую он сам себе выкопал.
Б. Гаспаров сетует, что письма Моцарта он может читать в максимально приближенном к оригиналу виде, сохраняющем пунктуацию и орфографию рукописи; письма же Пушкина, судя по этим сетованиям, так не печатают. — Неправда ваша. Именно с сохранением особенностей авторских пунктуации и орфографии (хотя и с известной долей упорядоченности) печатаются они в научных собраниях сочинений. Точно так же печатаются и черновые автографы стихов и прозы. Так что причин для сетований нет.
Единственное, что вызывает проблемы, — это публикация произведений, завершенных Пушкиным, предназначавшихся им к печати, но не дошедших до станка. Да, в них, как и в случае со стихотворением “Я памятник…”, знаков препинания убийственно не хватает, но они всегда оказывались на месте, когда Пушкин печатал свои другие беспунктуационные в рукописи произведения. Что делать редактору в случае со стихотворением “Я памятник…”? Ему следует печатать текст Пушкина по правилам, принятым для себя поэтом в печатных изданиях (не забудем, что Пушкин сам печатал чужие рукописи и следил, таким образом, за соблюдением орфографической и пунктуационной нормы), но с учетом некоторых особенностей и проч.
Что вы, право, боитесь потерять эти особенности? Кто уж так на них покушается? Неужели вы не читали произведений Пушкина, в которых есть слова мадона (это в названии!), дона Анна (“Каменный гость”) и др.? Но нельзя же применять две нормы: одну — для произведений, которые Пушкин напечатал при жизни (там все знаки будут на месте), другую — для текстов типа “Я памятник…”!
Именно против этого разнобоя и выступал в свое время В.Э. Вацуро, и мне можно было бы теперь ничего не писать. Но Вадим Эразмович умер, а на его слова “ни одно издание не вправе сохранять этот разнобой, если оно хочет вообще быть изданием”, последовала реплика Б. Гаспарова: “О чьих, собственно говоря, правах и обязанностях идет речь?” (с. 131). Именно поэтому необходимо сказать, что речь идет о правах и обязанностях редактора перед большой историей. Кто хоть однажды готовил чужой текст к печати (тем более такой текст!), тому эти права и обязанности хорошо известны.
Последнее. Следует, видимо, учитывать специфику русской культурной ситуации. Именно в русской культуре так широко, разветвленно и жестко нормативно разработана пунктуация. Именно на фоне этой жесткой требовательности нормы всякое мало-мальски заметное отступление от нее кажется преступлением. Этого нет в большинстве других современных европейских культур. Предполагая печатать Пушкина (любого другого автора) не по современной норме, мы неизбежно эстетизируем текст. Сейчас, когда мы привыкли к строчной букве в начале стиха, к отсутствию знаков препинания, мы можем и Пушкина записать в какие-нибудь модернисты. И, чтобы избежать этого, давайте придерживаться устоявшейся и толковой традиции — печатать тексты по современной орфографии с известным приближением к норме, современной автору.
ПРИМЕЧАНИЯ
1) Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. [Л.], 1937. Т. I. С. 144. Тот же текст за исключением трех точек вместо пяти в стихе 10 – и в новейших изд.: Пушкин А.С. Лицейские стихотворения. 1813 – 1817. СПб., 1999. С.294; Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 30 т. СПб., 1999. Т. I. С. 294. Позднее стихотворение было переработано и система знаков препинания в печатном тексте была изменена. Но поскольку Б. Гаспаров не упоминает об этом тексте, мы также не затронем его.
ПРИМЕЧАНИЯ РЕДАКЦИИ
* НЛО. № 52. (2001). С. 115—133.