Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2002
Незавершенная поэма Федора Сологуба “Одиночество (история мальчика-онаниста)” [1] — самое большое по объему из его произведений долитературного периода, в котором обе стороны его личности — искушенный народнической идеологией школьный учитель и начинающий поэт-декадент явили себя одновременно, интимно и непосредственно.
Сологуб начал писать поэму в 1880 г. (в 1878—1882 гг. он получал образование в Санкт-Петербургском Учительском институте) и продолжал работать над ней, с перерывами, в последующее десятилетие вплоть до 1890 г. Основной корпус фрагментов и черновых набросков “Одиночества” создавался в 1881— 1882 гг. События 1 марта 1881 г. и последовавшая за ними казнь народовольцев, судебные процессы над народниками, регулярно проходившие с середины 1870-х гг. (самый многочисленный — процесс 193-х — в 1877—1878), сведения о которых, несомненно, имели резонанс в студенческой среде (в том числе и в Учительском институте)[2], увлеченность гражданской лирикой Н.А. Некрасова (“которого он знал почти всего наизусть и считал гораздо выше Пушкина и Лермонтова”) [3], а также рано определившиеся у автора демократические симпатии (“господа — не люди”) [4] способствовали формированию у него идеального образа современного героя.
Тем не менее в центре поэмы не героическая личность, “апостол” народной правды, а тот, кто мечтал им стать, но не стал. Перед смертью герой “Одиночества” вспоминает прожитые годы, раскаивается в собственных пороках, приведших к болезни и не позволивших ему отдать жизнь за освобождение народа, а также соединиться с возлюбленной. Повествуя о судьбе умирающего от сифилиса Николая (имя героя встречается в ранней редакции и в черновых набросках поэмы), автор, по-видимому, пытался представить себе возможный вариант жизненного пути: как и Николай, он хотел бы быть в среде народнической молодежи, но не чувствовал в себе необходимых духовных сил и нравственного основания для участия в революционной работе. Ранняя редакция поэмы заканчивается ламентацией:
Но может быть в иной дороге,
Могучий телом и душой,
В лишеньях жизни закаленный
И светом истины святой
Хотя случайно просвещенный, —
Он был бы мужем и борцом!
А люди сильные нам нужны.
Борцов напрасно мы зовем,
Мы сами слабы и недужны!
В набросках к поэме Сологуб наметил: “Х — мальчик, умирающий юношею лет девятнадцати, поэт” [5]. В годы активной работы над “Одиночеством” он был именно в этом возрасте. Его отец скончался от туберкулеза, когда ему было четыре года (умирал мучительно, в его присутствии). Мать проявляла повышенную заботу о его здоровье [6], воспитывала по-спартански, чтобы предотвратить развитие у него наследственной чахотки (сестра писателя О.К. Тетерникова умерла от туберкулеза в 1907 г.). Переживание возможного преждевременного ухода из жизни по-своему повлияло на его восприятие будущего, а впоследствии сказалось в его творчестве — в лирике, в рассказах о гибнущих или умирающих детях и подростках (“Свет и тени”, “Червяк”, “К звездам”, “Утешение”, “Красота”, “Земле земное”, “Баранчик”, “Жало смерти”, “Прятки”, “В толпе” и др.).
В рабочих материалах к поэме прочитываются указания и намеки на обстоятельства детства и юности автора: “Элементы моей жизни: 1. Отец — больной, рано умер. 2. Мать — здоровая, сильная”; “Прекрасное воспитание. Отец рано умер. Мне было 4-й год <так!>. Мать переезжает к своей старшей сестре. Недружелюбная встреча. Постоянные ссоры. Гости. Ребенок — кукла. <…>” [7]. “Бабушка. Надо, чтобы это была родная бабушка. Это тема для целого романа или, по меньшей мере, для повести. История развития ребенка. По натуре бойкий. Первые годы провел свободно. Потом попадает к бабушке. Она на него смотрит, как на игрушку. Портит, озлобляет его. Чинная хилость. Страх перед нею. Ее злость и сварливость. Улица. Семья бабушки. Школа. Смутное время. Ссоры с бабушкой. Институт. Жизнь в нем. I. С отцом. II. С матерью. III. С бабушкой. IV. Институт. V. Самостоятельная жизнь. Можно внести любовную интригу: бедная, серенькая девочка, душевные сокровища, скрытые под оболочкой ее простоты. Петербургская жизнь и знакомые типы. Изобразить возможно больше того, что было на самом деле, и как было, до мелочей” [8]. Эти наброски соотносятся с поздними записями Сологуба (“Канва к биографии”) и мемуарным очерком О.Н. Черносвитовой [9]. Не менее очевидны автобиографические мотивы во фрагменте, начинающемся со слов “Его секла нередко мать…”[10]; в описании круга чтения героя (в черновых набросках), во многом совпадающем с читательскими пристрастиями юного Сологуба [11]. Обстоятельства рождения Николая соотносятся с историей рождения отца писателя (“Приглянулась помещику г-ну Иваницкому его крепостная девушка, и вот у нее рождается сын — отец Федора Кузьмича. Девушку выдают замуж тоже за крепостного, Афанасия, и отец Федора Кузьмича, должно быть, родился уже в браке…”) [12]; в образе Варвары Павловны, тетки, в доме которой воспитывался Николай (см. Приложение 2), угадываются черты Галины Ивановны Агаповой, в доме которой в 1868—1882 гг. служила и жила вместе с детьми мать писателя (хозяйка сама крестила детей, они называли ее “бабушкой”).
Таким образом, Сологуб предполагал учесть в поэме опыт своих детских и юношеских впечатлений и вместе с тем воссоздать картину становления личности современника — восьмидесятника, по его представлению, неспособного к подвигу и активному действию (“И вышли слабые ничтожные людишки. //Конечно, уж они не будут бунтовать: // Им только бы читать печатные коврижки //Да вкусный пирожок казенный смаковать”, — писал поэт в стихотворении “Восьмидесятники”, 1892 г.)[13].
Сюжет поэмы в самых общих чертах должен был развиваться согласно авторской записи: “Психофизиологический очерк. Когда я раздумывал, отчего это так глупо, бестолково и бесполезно прошла моя жизнь, я пришел к заключению, что виною здесь — мое одиночество. Жить без симпатии человеку невозможно. Я расскажу, как молодая натура настойчиво искала симпатии. Товарищи. Гордое презрение. Он. Сближение с одним товарищем (Л.). Разлука. Любовь к девушке. Я (конечно, лишь поэтическое) — слаб, вял, нерешителен, умен, трудолюбив, хорошо говорю. Страсть обоюдная. Она делает первые шаги. Сцена объяснения: “Я не могу быть мужем”. Страшный для нее удар. Он отходит. Она бросилась за ним: “Все можно возвратить. Живи! Для смерти. Умрешь не даром!” Я заразил ее своим мрачным настроением. И она умела умереть. А я, слабый и ничтожный, стоял на берегу и смотрел на моих товарищей. Мы оба погибли — но я гибну даром, умирая в больнице” [14].
Подзаголовок — “История мальчика-онаниста” — поясняет причину болезни и гибели героя. В годы создания поэмы онанизм трактовался гигиенистами как серьезная угроза здоровью и вредная привычка, разрушающая личность. В анонимном трактате утверждалось: “Мастурбация есть самый надежный, если не самый прямой путь к смерти”, “порок читается прямо на лице”[15]. Подобный взгляд был традиционен для периодики 1870-х гг. Например, доктор В. Дитман в статье “Тайный порок” заключал о последствиях онанизма: “Дальнейшее развитие болезненного поражения психических отправлений, разума, чувства и воли ведет мало-помалу к полному расстройству их в случаях, в которых онанизм вполне овладевает несчастными, предававшимися этому пороку, и в конце концов следует смерть со всеми признаками физического и психического истощения” [16].
В 1870—1880-е гг. проблемы гигиены и здоровья подростков регулярно обсуждались в медицинской и педагогической литературе, в специальных журналах [17]. Будучи в эти годы студентом и затем учителем, Сологуб следил за этими публикациями, о чем свидетельствует эпиграф к “Одиночеству” — цитата из напечатанной в журнале “Народная школа” речи доктора Бенджамена Уорда Ричардсона “Время посева здоровья”, произнесенной на санитарном конгрессе в Брайтоне в декабре 1881 г. [18], а также развернутый план незавершенного исследования или очерка “Об одиночестве” (без начала), в котором автор намеревался рассказать историю мальчика-онаниста. Содержание очерка перекликается с отдельными фрагментами черновых набросков поэмы, а в некоторых случаях составляет дословную параллель в прозе к стихотворному тексту черновых набросков поэмы. Цитирую источник:
…он становился послушнее; с затаенным чувством страха, стыда и злости он приучился скоро делать все, что от него требовали. Да, он покорялся, он молчал и послушно скучал в этих душных комнатах. Ему уже не с кем было бегать: он важно ходил с теткой по комнате, заложив руки за спину, как маленький немец; движения его становились ленивее и слабее. И к чему был его громкий голос в комнатах, где неприлично громко кричать? И он приучился говорить тихо и ясно. Но он не мог примириться с этою мертвою тишиною. Он вспоминал свое прошлое. На игры уличных детей etc. Ленивое недовольство овладевало его душой, недовольство одинокое, подавленное в глубине слабой души; все силы этой души были поглощены этим угрюмым чувством, силы души, постепенно слабевшей в этой ленивой, полусонной жизни. И мало помалу ужасные привычки вкрадывались в душу, овладевали ею. Мелки они были, мелки и ничтожны, но они губили его. Он сохранил еще много сил etc. [19] <…> Вследствие уединения развивались многие пороки. В своих собственных глазах он мало помалу опускается. Как происходит одиночество, как оно развивается, как оно действует на человека, как человек и среда действуют на его развитие, что является вследствие его? Какие побочные обстоятельства могут быть с этим связаны?
1-е утро. 28 июня 1881 года.
I. 1. В чем состоит одиночество в детстве? В детстве ребенок, засаженный в комнате и не имеющий возможности играть с однолетками — одинок. Отсутствие движения дурно влияет на его организм. Невозможность играть с детьми подавляет в нем инстинкты товарищ<ества> и уменья сходиться с людьми. Ум не занят своевременно работою. Ребенок скучает. Он ищет каких ни на есть развлечений и наталкивается на онанизм. Окружающие его взрослые люди дурно на него влияют. Онанизм, недостаток движения и воздуха, непривычка к играм, требующим смелости, энергии, живости и ловкости; развиваются вследствие этого — слабость тела, ослабление умственных способностей, развитие мечтательности, развратные грезы, излишняя стыдливость, робость, застенчивость, слабость воли, бесхарактерность, безличность, лень, привычка подчиняться другим, апатичность, вялость, неловкость, затаенность и скрытность. Находясь под исключительным влиянием только взрослых, он быстро проникается их пороками и слабостями, преждевременно развивается, если от природы умен. А если глуп — только опошляется и падает в безнадежный мрак. Вследствие лености и недисциплинированности мысли, развитие идет кое-как, неровно и часто поверхностно. Но в некоторых направлениях идет далеко. Это вопросы о свободе любви и отсюда вообще о свободе совести и поступков, о равенстве и социальном устройстве будущих обществ. Это вопросы, затрагивающие развитое воображение. Так же далеко идет в эстетическом отношении, хотя, по теории эс<тетики — ?>. Нуждается в авторитете по своей слабости. Авторитет — вообще сильно.
2. Ребенок, не умеющий сойтись с товарищами — одинок (см. 1).
Это требует некоторого объяснения. Берется мною ребенок умный, с высоким лбом. В условиях I.1 он развивается довольно значительно, и не столько с умственной стороны, сколько со стороны сердечной.
Онанизм делает человека меланхоликом, мизантропом. Но человек исполнен неразрешимых противоречий. Сладострастные наслаждения есть подобие наслаждений любовных. В нем вырабатывается чувство изящного. В то же время чувство любви, нежности, хотя все это скрыто под личиной холодности и апатичности. Онанист испорчен нравственно лишь тогда, когда он имеет столкновение с грубыми, развратными товарищами и сходится с ними. Если он одинок, чувство прекрасного заставляет его презирать их. В юности он еще может возродиться, если что-нибудь разбудит в его душе прекрасные чувства.
2-е утро. 29 июня 1881 года. Относительно способности развивать свои нравственные убеждения онанист стоит весьма высоко, если он умен. Он сознает свое падение, сознает всю грязь своей жизни, и чем грязнее его жизнь, тем чище противоречащий ей идеал. Но этого мало. Привыкнувший смело и откровенно смотреть на себя, сознавая и свое хорошее и дурное, он привыкает также прямо и свободно глядеть в глаза каждой истине. Робкий в личных отношениях, застенчивый в обществе, он смел наедине с собою и в своих логических построениях. Беспрестанно его воображение работает над картинами любви. Если он презирает свой разврат и гнусные удовольствия, которые так близки к этому разврату, то он стремится облагородить свои развратные мечты. Он убеждается, что его разврат не был бы преступен, если бы не грозил его здоровью. Под влиянием кое-как прочитанных книг, увлекаемый своею смелою и честною мыслью, он идет далеко и разрушает основания нравственности в своем сердце. Она заменяется разумом, и он обвиняет себя уже с другой точки зрения. Начинается борьба между разумом и плотью, как раньше между условным и естественным.
4. Если он и ниже своих товарищей — он опять одинок. Он выше их некоторыми умственными качествами. Но ниже по некоторым нравственным чертам. Интересны его безнравственные поступки. Он знал их низость; он даже доводами разума доказывает их неблагоразумие. Но он совершает иногда подлости, хотя это стоит ему большой борьбы с самим собою. Он даже старается оправдать себя в этих подлостях, и в этих стараниях доходит до некоторых положений, которые, очень может быть, и действительно верны. Ниже товарищей вследствие физических последствий он. И это главное. Слабость тела и робость заставляют его терпеть постоянно нападения и насмешки, на которые он не может ответить. Его бьют, над ним смеются. Он ожесточается, озлобляется, постоянно страдает. Но долгий гнев не в его натуре и скоро переходит в грусть, сознание своей отчужденности от товарищей. Это же развивает в нем болезненное самолюбие, необыкновенную раздражительность и чрезвычайную чуткость к наносимым ему оскорблениям. Замечается и другое характерное явление. Проявления характера, воли невозможны. Но эта раздражительность сильна в нем, постоянно заставляет его вспыхивать гнев именно тогда, когда проявления его не особенно опасны. В опасных случаях он старается сдерживаться. Вообще гнев в нем не бывает долог и силен, и он стремится к примирению.
3-е утро. 1 июля 1881.
5. Одинок — но не один. Ребенок одинок в нравственном отношении. У него нет товарищей, и товарищеские связи его весьма непрочны. У него нет друзей, и те, кого он за друзей принимает, оставляют его без всякого сожаления. Но чаще он сам к ним охладевает. В семье у него нет никаких симпатий глубоких и искренних. Мать и сын не понимают друг друга, и, при неблагоприятных условиях, это непонимание переходит чуть не во вражду. Он сам жалеет мать, но не в силах помочь ей. Она любит сына, но не в силах руководить им и дать ему надежную опору. Старые люди для него противны своею отсталостью. У молодых — свои интересы, и на ребенка они почти не обращают внимания. А когда они им займутся, он чувствует себя их игрушкой. Конечно, в раннем детстве это не так заметно, но потом, тем больше горьких мучений доставит ему это сознание. В трудные минуты своей короткой жизни он остается без нравственной поддержки. Станет ли он в затруднительное положение дома — на него обрушиваются, как на преступника. Школа не менее сурова и деспотична, а товарищи — сей возраст жалости не знают. Но возможность оставаться одному и работать, избавиться от присутствия нравственно-чужих людей ему почти не удается. Ему приходится сидеть вместе с большими, с ними готовить уроки, с ними заниматься. Один он только на прогулках, где обыкновенно мечтает. Одной мечте остается простор. Но этот полет фантазии не вредит ему. Чтение романов научило его кое-чему. Он знает жизнь не так, как обыкновенно мальчики его лет, и конечные выводы его размышлений чаще верны. Но эта мечтательность, мешающая мыслить, и недостаток времени для работы на себя и для себя вредно действуют на него, развивают лень и препятствуют его развитию.
4-е утро. 3 июля 1881.
II. Одиночество во второй период его жизни — юности и постепенного созревания.
1. Прежде всего элемент чисто внешний — недостаток знакомств. Знакомые его семьи совсем для него не годятся по своей неразвитости. Школьных товарищей он не знает, с ними никогда не сходился и даже чувствует себя неловко в их присутствии. С университетскими тоже не сходится. Ему не нравится размашистость большинства из них и их незрелость. Шумят, кричат, увлекаются, точно в тумане, не имея ясного представления о том, что такое нужно делать в настоящее время.
2. Есть, впрочем, кое-что, что могло бы сблизить его с товарищами. Это разные принадлежности юношеской холостой жизни учащейся молодежи. Но принимать участие в разных увеселениях своих товарищей ему мешает его слабое здоровье, его вялость, апатичность, робость, застенчивость. Да, одною из причин его несообщительности с товарищами служит именно застенчивость: он стыдится своих товарищей и не любит обращать на себя их внимание, особенно если это внимание может быть насмешливого свойства. Иногда он участвует в этом с немногими, более знакомыми и симпатичными личностями. Но эти пирушки имеют для него иное значение, чем для его товарищей; он смотрит на жизнь глубже и во всем видит стороны, скрытые от глаз невнимательного наблюдателя.
3. Он беден, не любит разбрасывать получаемых денег сразу даром, чтобы потом голодать: расчетлив. Кутить, да и просто даже принимать товарищей не на что. Кто придет иногда, хозяин не угостит ничем, да и разговор не завяжется дельный. Только помешают, не разогнав тоски одиночества.
4. Характер мрачный, меланхоличный, раздражительный, серьезный. Товарищи сначала задевали его, а потом и рукой махнули на скучного чудака и оставили его одного.
5. Ум работает гораздо меньше, чем следовало бы. Ум его многосторонен, ему часто приходят в голову светлые идеи, но эти идеи настолько разносторонни и, притом, новы, что кажутся противоречащими друг другу. Ему лень их обдумать, и он не в состоянии сделать из них прочных выводов. От этого он постоянно колеблется, сомневается, как Гамлет, и не знает, что делать. Один его вывод: человек исполнен неразрешимых противоречий.
6. Как в детстве фантазия увлекала его на путь онанизма, так и теперь она весьма сильна в нем и подчиняет его своему безграничному влиянию.
7. Но все его мечты, очень часто прекрасные и чистые, остаются лишь мечтами и <не> переходят в дело. В нем нет смелости и энергии для достижения своих целей, особенно когда это достижение грозит опасностью.
8. Онанизм испортил его настолько, что он даже не смеет надеяться на любовные наслаждения. Он сознает свое бессилие, и это сознание жестоко мучает его. Он застенчив и робок с женщинами, и когда он влюбляется, он постоянно чувствует горькое чувство стыда и раскаяния, сравнивая себя с нею. Он мечтает о жизни с любимою женою, о своем возрождении. Но он не может открыть свою любовь, и сух, и холоден, и робок с любимой девушкой. В минуты некоторой откровенности он предается самобичеванию.
9. Как и в детстве, он не умеет сходиться с людьми; он выше всех, но и ниже всех. Как я уже говорил, он сильно развит в нравственном отношении, но его застенчивость и робость, и угрюмость мешают ему проявлять чувства любви, сострадания и участия. Он холоден с виду и, что всего хуже, не находя необходимого для себя возрождения, постепенно холодеет и портится в душе. Он не сходит даже до позорных пороков в своих отношениях к людям: воровство, зависть, интрига, коварство, хитрость, лесть, мстительность. Все это смягчается только его бесхарактерностью.
10. Долгое одиночество развило в нем привычку думать и заботиться больше всего о себе. Нельзя сказать, чтобы горе ближних не трогало его душу. Он рано сознал, что человек только тогда будет вполне счастлив, когда он не будет видеть несчастий. Да и инстинктивно он любит и сожалеет все живое и несчастное. Но ему как-то не приходит в голову пожертвовать собою за других. Если же он об этом и думает, то это сопровождается такими тщеславными мечтами, что ему самому потом делается противно. И эта дума о себе приводит к тому убеждению, что человек не должен дорожить жизнью: будущее для нас ничего не стоит потому, что мы его не имеем, а между этим будущим и смертью есть ли разница? После смерти этой разницы мы не найдем. Весь вопрос: быть или не быть? Но ответ: не быть — должен быть приятен человеку, которому тяжело быть.
11. В университете он одинок и один [20].
В очерке “Об одиночестве” Сологуб представил портрет современника (в духе “экспериментального метода” [21]). При этом свои личные наблюдения над определенным психологическим типом он экстраполировал на целое поколение. В набросках к поэме, продолжая тему, затронутую в очерке, автор обобщал: “Типы молодого поколения, еще более дряхлые, чем он сам. Общество относится к революции, как робкий онанист. Онанист смело вкусил запретного плода, — и разбитый телом, отверг все авторитеты и всю рутину. Беспредельно смелый и свободный дух. Никогда не установится. Вечная жажда” [22].
Можно предположить, что в поэме “Одиночество” и заметках “Об одиночестве” Сологуб сублимировал свои юношеские фобии, связанные с расхожими в то время представлениями о последствиях онанизма; возможно, по этой причине он многократно варьировал и отшлифовывал в черновых набросках одни и те же фрагменты поэмы, в которых повествуется об обстоятельствах воспитания и душевной жизни героя в доме у тетки (фрагмент “Она мальчишек не терпела…” и далее сохранился в нескольких вариантах), а в очерке стремился дать подробное описание характера юного “нарцисса”. Далее в своей работе над темой Сологуб не продвинулся, оставив фрагмент незавершенным.
Невзирая на специфическую проблематику, “Одиночество” можно отнести к текстам гражданского пафоса. Сологуб не случайно посвятил произведение Н.А. Некрасову. Следование примерам “натуральной школы” и образцам лирики любимого поэта заметно в описаниях городской жизни и городских типов (см. текст поэмы и Приложение 3). Рассказ о красавице Елене — матери Николая — звучит парафразом на тему рабской доли русской женщины, очевидно, этот образ восходит к Матрене Тимофеевне (“Кому на Руси жить хорошо”) и другим женским образам. Герой “Одиночества”, мечтавший об освобождении родины от рабства и умирающий в молодости (ср. у Некрасова: “Не рыдай же так тяжко над ним, Хорошо умереть молодым…”), в авторском сознании, вероятно, соотносился с известными адресатами гражданской лирики Некрасова (В.Г. Белинский, А.Н. Добролюбов).
Несмотря на юношескую риторику “Одиночества” и явное подражание “печальнику общего страданья”, Сологуб в этом незавершенном произведении высказался достаточно определенно как оригинальный автор. Он обратился к темам, неожиданным для русской литературы [23]: соединил в центральном образе потенциального борца за народное счастье (в черновых набросках: “Читал // Он книгу Маркса “Капитал””. — Там же, л. 10 об.) и порочного эгоиста; изобразил эротическую сцену под знаком поэтизации животного инстинкта (Елена отдается в лесу случайному прохожему — молодому барину), а картину истязания (муж сечет Елену за измену) — с оттенком сладострастия, в садомазохистской тональности. Примечателен в этой связи расположенный на полях чернового автографа поэмы текст, который, по-видимому, автор использовал в качестве “подстрочника” к надлежащей главе поэмы (см. Приложение 1).
В “Одиночестве” Сологуб впервые почувствовал “свою” тему в литературе (описание развития страсти, порока, болезни) и более или менее успешно овладел культурой поэтического штампа демократической поэзии. Тема его произведения заметно противоречила традиции гражданской лирики. На это несоответствие обратил внимание один из первых читателей поэмы, невольно ставший ее критиком, редактор журнала “Русский начальный учитель” В. А. Латышев [24] (наставник Сологуба в его студенческие годы). 12 декабря 1882 г. он писал бывшему воспитаннику в Крестцы: “Я нахожу, что <Вы> хорошо владеете стихом (хотя, разумеется, есть подражания, но влияние оказали, очевидно, лучшие наши авторы, наиболее любимые и мною, Некрасов гораздо более других, хотя ему Вы посвятили труд). Стихи содержательны, не только звучны, в них есть значительная доля поэтичности. Вам следует продолжать и работать. Постараюсь помочь, чем могу. Но тема, выбранная Вами, по-моему, неудачна для поэмы. Кроме того, и взгляд ваш, по нашему с Ев<генией> Вас<ильевной> (супруга В.А. Латышева. — М.П.) мнению, неправилен: Вы все приписываете обстановке, между тем как наклонность к онанизму и разврату нередко лежит в самом организме, особенно организме настоящего, удалившегося от природы поколения. Еще раз — продолжайте работать, и если хотите слышать наше мнение или получить помощь — пишите нам” [25]. На протяжении 1883 года Сологуб посылал Латышеву фрагменты “Одиночества” и просил его устроить публикацию отрывков из поэмы, в ответных письмах Латышев высказывал свое мнение о достоинствах и недостатках произведения и сообщал о безуспешных попытках его напечатать: “Наиболее удачными мне кажутся начало поэмы “Одиночество”, потом отрывок, начинающийся словами “Судьба дорогой роковою, Где нет отрадного луча” и т. д., затем “И все, чем долго сердце жило, // Что было дорого и мило” и т. д. Вообще, удачнее всего описание чувств действующего лица. Менее удачно обращение к миру. Описание жизни мальчика также удачно. Но удастся ли напечатать — сказать не могу. Все зависит от личного взгляда редакторов, а знакомств между ними у меня нет. Могу обещать только одно: буду усердно хлопотать. <…> Наконец, скажу, что судить о степени выдержанности типа, последовательности в развитии поэмы не берусь: для этого отрывок слишком мал. Меня очень интересует получить полный отрывок. Все же думаю, что с темою справиться довольно трудно; но всего важнее выбирать темы по душе” (письмо от 24 января 1883 г.) [26]. “Я переговорил с профессором Ор<естом> Миллером [27]. Он согласен взять на себя просмотр Вашей работы, и если она окажется удачной, похлопотать, но просит передать всю рукопись или значительную часть, лучше всю” (письмо от 17 февраля 1883 г.) [28]. “Пока я передавал присланный Вами отрывок одному из знакомых преподавателей словесности. Вот его отзыв, знать который, я думаю, полезно, хотя он и не берется дать окончательный ответ по отрывку. Стихом, по словам его, Вы владеете, но содержание еще очень молодо: образов мало и не очень-то они ярки, а туманны. Описания внешности иногда слишком длинны, а описания душевного состояния слишком неопределенны. Между тем первое достоинство поэтических произведений — образность, обилие ярких и определенных образов. Некоторые места поэмы он считает совершенно невозможными для печати по их содержанию. Примите во внимание этот отзыв и поработайте. Лучше отложить попытку печатать, да дать возможно лучшее. <…> Повторяю, что сделаю все, что могу, для Вашей пользы, поэтому не скрываю сурового отзыва, но данного человеком, сочувствующим Вам” (письмо от 26 февраля 1883 г.) [29]; “Я хотел уже передать Вашу работу Миллеру как обещал прежде, но решил, прочтя Вашу работу внимательно, прежде обратиться с запросом, так как чтение вызывает меня на замечания. Но если Вы хотите — передам сейчас же. Мне кажется, что вторая часть присланного не соответствует началу и может произвести неблагоприятное впечатление. Вы задаетесь, как видно из начала, мыслью показать переход вашего героя к разврату и ту странную внутреннюю жизнь или же причины, которые привели его к этому пути? Между тем: во второй части присланного этой внутренней жизни не раскрывается, несмотря на ее значительный объем; только немного сказано об образе жизни героя в детстве. Содержание этой части эпизодическое, но сами эпизоды не представляют таких достоинств, чтобы ради них жертвовать рассказом. Я думаю даже, что сцена сечения жены слишком груба и продолжительность описания не оправдывается необходимостью рассказа, да и мало правдоподобного. Падение матери героя мне тоже представляется неожиданным. По предыдущей жизни нельзя было ожидать столь быстрой податливости, а не любви, потому что последняя не может явиться в какие-нибудь четверть часа. Одним словом, мне кажется необходимым по крайней мере добавить к присланному значительную долю описания жизни и развития героя, прежде чем передавать Ваш труд в руки посторонних ценителей” (письмо от 17 сентября 1883 г.) [30].
Переговоры с О.Ф. Миллером о публикации отрывков из поэмы ни к чему не привели. Сологуб продолжал работать над ней еще некоторое время, умножая варианты к уже имевшимся фрагментам, но затем оставил и это занятие, потеряв к произведению интерес. В 1882 г. он начал писать свой первый роман, содержавший обширный биографический подтекст [31.] Главный герой “Тяжелых снов” — учитель Логин — восьмидесятник, чуждый народнической идеологии или преодолевший ее. Вместе с Логиным Сологуб продолжил свои размышления “об одиночестве”.
Текст поэмы “Одиночество” и фрагменты из черновых набросков к ней (см. Приложения 1—3) приводятся по автографу: ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 33.
1) Сологуб Федор. Одиночество // ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 33.
2) См. об этом в воспоминаниях сокурсника Сологуба по Учительскому институту Ивана Ивановича Попова “Минувшее и пережитое. Воспоминания за 50 лет” (Пб: Колос, 1924. С. 70 — 98), — гл.: Х, ХI, ХII.
3) Черносвитова О.Н. Материалы к биографии Ф. Сологуба / Публ. М.М. Павловой // Неизданный Федор Сологуб. М., 1997. С. 239.
4) Черносвитова О.Н. Материалы к биографии. С. 233, 239.
5) ИРЛИ. Ф. 289. Оп.1. № 33. Л. 2.
6) “Из боязни наследственного заболевания мать укрепляла здоровье мальчика простыми и суровыми средствами. Отчасти поэтому, отчасти по бедности ему приходилось с ранней весны до поздней осени ходить босиком, даже в училище и церковь” (Черносвитова О.Н. Материалы к биографии. С. 231).
7) ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 539. Л. 157.
8) ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 539. Л. 174.
9) Сологуб Федор. Канва к биографии // Неизданый Федор Сологуб. С. 250; Черносвитова О.Н. Материалы к биографии. С. 235—237.
10) Цитата из черновых набросков “Одиночества” (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 33. Л. 48 об.), см. Приложение 2. Об автобиографическом подтексте мотива телесных наказаний в произведениях Сологуба см.: Павлова М.М. Из творческой предыстории “Мелкого беса” (Алголагнический роман Федора Сологуба) // Антимир русской культуры: Язык. Фольклор. Литература. М., 1996. С. 328—355; De vizu. 1993. № 9; Сологуб Федор. Цикл “Из дневника”/ Публ. М.М. Павловой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1991 год. СПб., 1993. С. 109—159.
11) В черновых набросках поэмы упоминаются: “Дон Кихот” Сервантеса, Гете, Шиллер, “Робинзон Крузо” Д. Дефо, Шекспир, Некрасов, Достоевский (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 33. Л. 51 об.); о круге чтения Сологуба в юношеские годы см.: Черносвитова О.Н. Материалы к биографии. С. 238—240; Чеботаревская Ан. Федор Сологуб. Биогр. очерк // Русская литература ХХ века (1890—1910) / Под ред. проф. С.А. Венгерова. М.: Мир, 1915. Т. 2. Ч. 1. С. 10.
12) Черносвитова О.Н. Материалы к биографии. С. 228. Эти сведения Черносвитова записала со слов Сологуба, который мог мифологизировать обстоятельства рождения отца, другие биографические источники о К.А. Тетерникове (Тютюнникове) неизвестны.
13) Сологуб Федор. Стихотворения. Л., 1979. С. 103—104.
14) ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 539. Л. 91.
15) Нет более онанизма, венерической болезни, поллюции, мужского бессилия и женского бесплодия. Практические средства снова восстановлять и укреплять здоровье, расстроенное этими болезнями. 2-е изд. М., 1865. С. 42, 13.
16) Дитман В. Тайный порок // Педагогический сборник, издаваемый при Главном управлении военно-учебных заведений. Кн. 4. 1871. С. 556.
17) Подробнее об этом см. в: Энгельштайн Л. Ключи счастья. Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX—XX веков. М., 1996. Гл. 6: Эрос и революция: проблема мужского полового чувства. С. 219—256, 490—499.
18) Ричардсон Бенджамен Уорд. Время посева здоровья // Народная школа. 1882. № 4. С. 21.
19) См. Приложение 2.
20) ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 539-а. Л. 37-43.
21) См. об этом: Павлова М.М. Преодолевающий золаизм, или Русское отражение французского натурализма (ранняя проза Федора Сологуба в свете экспериментального метода) // Русская литература. 2002. № 1. С. 211—220.
22) ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 33. Л. 70.
23) О полемическом пафосе в творчестве Сологуба по отношению к русской литературе см.: Ерофеев Вик. На грани разрыва (“Мелкий бес” Ф. Сологуба на фоне русской реалистической традиции) // Вопросы литературы. 1985. № 2. С. 154—156.
24) Латышев Василий Алексеевич (1850—1912) — методист-математик, директор Санкт-Петербургского учебного округа, преподаватель Учительского института.
25) ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. № 392. Л. 4—5.
26) Там же. Л. 6.
27) Миллер Орест Федорович (1833—1889) — историк литературы, критик, публицист.
28) Там же. Л. 7.
29) Там же. Л. 9 об.
30) Там же. Л. 11. В этом письме речь идет о ранней редакции поэмы, более пространной (803 стиха), в отличие от помещенной здесь (494 стиха): в ней рассказывается о жизни Елены после ее измены, о рождении Николая, его первых годах, о смерти его приемного отца. Эпизод наказания Елены, о котором Латышев высказывал критические замечания, см. в Приложении 4.
31) Об автобиографических мотивах в романе “Тяжелые сны” см. в нашей вступ. статье и комментариях в кн.: Сологуб Федор. Тяжелые сны. Рассказы. Л., 1990.