(подготовка текста, публ., коммент. и вступ. статья И. А. Желваковой)
ПУБЛИКАЦИИ
Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2001
ПУБЛИКАЦИИ
Новые письма из зарубежных семейных собраний потомков Александра Ивановича Герцена
(Подготовка текста, публикация, комментарии и вступительная статья И.А. Желваковой)*
Публикуемые ниже письма А.И. Герцена и его ближайшего родственного и дружеского окружения, недавно обнаруженные в семейных собраниях потомков писателя за рубежом и переданные в дар Дому-музею А.И. Герцена в Москве, во многом примыкают по сюжетам и темам к материалам, развернутым в 99-м томе “Литературного наследства”: “Герцен и Огарев в кругу родных и друзей” (М.: Наука, 1997. Кн. 1, 2) 1. Справедливо оценивая этот том как завершающий герцено-огаревскую “монументальную серию из девяти книг” (ЛН. Т. 99, кн. 1. С. 5), редакция издания, понятно, не исключала возможности новых находок, новых вариантов уточненных текстов, прежде печатавшихся по неисправным копиям, и т.п. Однако, внезапного и столь бурного пополнения коллекции — эпистолярия, изобразительной герценианы, книжного собрания и памятных вещей в годы, последовавшие за подготовкой и выходом тома, трудно было ожидать.
Тем не менее Дом-музей А.И. Герцена, четверть века назад принявший на себя эстафету собирательства 2, подготовивший ряд значительных публикаций и для означенного тома “Литнаследства”, в последние шесть лет (1995—2000) пополнился новыми раритетами.
Специфика поисков в семейных собраниях за рубежом, на которые было направлено наше внимание, требовала разобраться в географии размещения рассеянных по миру герценовских потомков и, соответственно, в истории распыления документов, находившихся в отдельных кланах все разрастающейся семьи. Как теперь выясняется, помимо главных держателей герценовского наследства, людей, заинтересованных и осведомленных в теме 3, почти у каждого из следующих наследников была какая-нибудь памятная вещица, взятая при очередном переезде или разделе имущества, о которой жившие молодые носители имени порой и не подозревали.
Почему многие документы и письма так долго не выходили на свет, тоже понятно. Помимо идеологических и общеполитических причин (см. статью в наст. изд. “Воротитесь в Россию — там Ваше место”) существовала и, как ни парадоксально, продолжает существовать “семейная” цензура, давно ставшая тайной Полишинеля. В фамильных драмах и нелегких отношениях, резких оценках близких и нелицеприятных толках о них некоторые члены семьи видели лишь “частную трагедию”, внутрисемейное дело. Тайны, даже скандалы, клеветы, заключенные в письмах “вокруг Герцена”, купировались и не допускались в известные публикации еще со времен Е.С. Некрасовой и М.К. Лемке.
Сам Герцен, как известно, был честен перед собой, безжалостно обнажая весьма двусмысленные и подчас не слишком выигрышные моменты своей биографии, когда верования в “заветные святыни” колебались, а юношеский романтизм “отлетал”. Еще 27 апреля 1836 г. он писал Н.А. Захарьиной: “Я решительно хочу в каждом сочинении моем видеть отдельную часть жизни души моей; пусть их совокупность будет иероглифическая биография моя, которую толпа не поймет, но поймут люди” (XXI, 76). Начав с некоторого сомнения в возможности обнародования “писем любви” (“достояние личности”!), которые “будто теряют свежесть, попадая в третьи руки”, он приходит к иному убеждению, расценивая свой личный, эмоциональный опыт как человеческий, общезначимый.
Публикуемые “человеческие документы” отнюдь не бытового характера, а биографические и историко-литературные, ибо “частное” у Герцена (согласно его же терминологии) всегда соседствует с “общим”. Это убеждение в свое время и дало ему трагический стимул к написанию “Былого и дум”, мемуаров о своем деле, ставших “отражением истории о человеке”.
Представляемые письма позволяют вновь почувствовать непростую семейную атмосферу, сложившуюся вокруг Герцена, а порой трагическую безысходность Человека, Деятеля, Борца перед “бытовым” накалом страстей, несчастий, жизненных бурь шекспировской силы.
Хронология эпистолярия — 1862—1876.
К первому названному году Герцен подошел издателем “Колокола” и автором “Былого и дум”, едва пережив трагедию “частную и общую”. Так романтически начавшаяся личная судьба, давно “сломилась”, отхватив “ломоть” этой жизни “страшной величины” (XXVIII, 260). Всплеск европейских революций, потонувших в крови, навсегда рассеял политический идеализм и веру в европейскую непререкаемость. В 1866 г. он вынужден был уже себе признаться, что устал, выдохся: “Все напасти бьют меня молотом по голове. Я не припомню более ужасного времени, после гибели моей матери, после 1852 и кошмарных декабрьских дней 1864 в Париже” (Там же, 221), унесших его трехлетних детей. Но несчастья на этом не поставили свой предел, заставляя Герцена в подлинном смысле слова метаться по Европе.
К слову сказать, в Швейцарии в доме правнука писателя — Сержа Герцена я обнаружила давно исчезнувший с горизонта исследователей оригинал письма (опубликованного, но по весьма неисправной копии), очень характерного для того времени. Отправлено оно Герценом Огареву 10 марта 1867 г., в самый обычный день, вместивший в себя множество проблем, обязанностей и событий многострадальной жизни писателя периода ее заката и трагического “бездомья”, когда домом становится весь мир. На предложение Огареву: “Если ты хочешь переехать ко мне…” — сам же и отвечает: “Но куда ко мне? “У меня” нет у меня” (XXIX, кн. 1, 58).
Герценовская idОe fixe, его упорное стремление к общему дому, где под одной крышей соберутся близкие ему люди, как оказывается, недосягаемая мечта — стоит к ней только приблизиться. Вот и предпоследний в его судьбе год, 1868-й, дарит иллюзорную надежду “всем соединиться” в снятом им замке Пранжен близ Ниона. “Я с тобой в rez-de-cahussОe — есть для тебя кресло на колесах”, — сообщает он в августе Огареву, повредившему при обмороке ногу. Очерчивая границы временного пристанища с множеством высоких, удобных комнат, где места хватит всем, он мысленно размещает там всех прибывающих, конечно, корректно учитывая некоторую несовместимость действующих лиц давно начавшейся драмы. “…Едет сюда и Мейз<енбуг> с Ольгой, кажется, и Саша с Weib und Kind 4 [будущим. — Ред.] — наверно, что это — конгресс omnium 5 — начало ли разлуки со всеми, или что?” (XXIX, кн. 2, 434).
Почти через месяц пребывания в Пранжене, уже 11 сентября, приглашая верного советчика и душеприказчика семьи Г.Н. Вырубова посетить замок, Герцен, все еще надеясь на всеобщее “замиренье”, с горестью сообщает ему: “…мы все же рассыпаемся: кто в Женеву, кто во Флоренцию — а я еду в Париж на несколько дней” (Там же, 438).
Истоки этой нелегкой семейной истории, подлинной трагедии распадения “гнезда”, пораженного болью невосполнимых утрат и взаимного непонимания (о чем повествуют и новые письма), берут свое начало еще со времен вхождения в дом Герцена Натальи Алексеевны Тучковой-Огаревой, приехавшей с Огаревым в Лондон к Герцену в 1856 г. и вскоре ставшей его гражданской женой.
Искренние намерения Тучковой заменить мать детям своей умершей подруги обернулись ревностью, ожесточением, враждебностью, даже ненавистью, ею посеянной, и фактическим отторжением детей от отца. Саша, как и подобает взрослому человеку, начинал “новое существование”, ехал в Швейцарию учиться. К концу жизни Герцена мы застаем Александра уже видным ученым-физиологом, решившим, вопреки воле отца, жениться на простой итальянской работнице, красавице Терезине Феличе.
Воспитательницу Ольги Мальвиду фон Мейзенбуг, принявшую на себя заботу об осиротевших герценовских детях и отлученную от дома с приездом Тучковой-Огаревой, сразу невзлюбившей “соперницу”, решено “снова попробовать” для укрощения своенравной девочки-“дикарки”, более других лишенной материнской заботы и страстно привязанной к своей второй матери. К чему привело ее влияние — известно. Почти полное отчуждение от отца, от русских корней и его языка сделали Ольгу совершенной “иностранкой”.
Лиза Огарева, объявленная при рождении в 1858 г. дочерью друга, полного отеческой любви ко всем герценовским детям, оказалась в “плену” у матери, требовавшей от Герцена невозможного — целиком сосредоточиться на ее семье, отречься от собственных детей. Жизнь омрачилась вынужденной тайной, заключенной уже в самом факте отцовства, которую “по общему согласию и ввиду русских родных” (ХХХ, кн. 1, 215), долгое время знали лишь трое.
“Семья свелась на одну Тату”, — писал Герцен, вынужденный за год до смерти сказать, что “жизнь частная — погублена” (ХХХ, кн. 1, 34). “…Я имел в Тату последнюю веру <…> Ну и эта вера обломилась”, — признавался он Огареву: “Ни Мейз<енбуг> не позволит мне иметь влияния (т.е. не некоторого, а общего и полного) на Ольгу, ни N<atalie> — на Лизу <…> Итак, в детях главная казнь — и казнь, равно падающая на них, как на меня. У меня внутри мороз, когда я думаю об этом” (Там же, кн. 1, 271).
Но главная “казнь” была еще впереди. Последний акт трагедии, к счастью, при жизни Герцена не был завершен… Об этом, менее известном в литературе периоде жизни семьи после 1870 г., когда смерть Герцена поставила трагический рубеж, но не в силах была сплотить его близких даже перед лицом общей утраты, — в новонайденных письмах Н.А. Тучковой и А.А. Герцена.
Публикуемые письма расположены в пяти разделах, в соответствии со значимостью материала и его хронологией.
1. В первый, “герценовский цикл” включены его письма к детям — Тате и Ольге (1862—1869), развивающие темы Воспитания, Искусства, Труда и Общественного служения, идеологически важные для него. Это прежде всего его “напутственная книга”, подаренная Тате перед отъездом в Италию для обучения живописи.
Оправленный в мягкую бордовую кожу с золотой окаемкой пухлый альбом (совершенно случайно вышедший из небытия в доме французского праправнука Герцена Марселя Риста) только на четверть (19 страниц!) заполнен герценовской рукой, и притом по-русски, чем объясняется, видимо, его долгое забвение.
10 декабря 1862 г. в Лондоне Герцен сделал в нем свою первую запись: “Книгу эту я дарю тебе, Тата, <…> чтоб ты иногда писала в ней — что особенно поразило тебя, что занимало и сверх того чтобы ты перечитывала — страницы, которые я тебе пишу как напутственный совет”. Потом из своей черновой записной книжки переписал в альбом пару абзацев письма, которое начал было набрасывать для дочери уже 5 декабря (см. наст. изд. текст: до слова “отсутствующего”), и сделал под строкой альбомчика примечание: “Так записано в Б. и Д. — года через два после 2 мая 1852” (ср. текст — Х, 303).
Наставления и советы отца, не всегда разделяемые детьми, заключались в овладении специальностью и мастерством, и на старшую, наиболее близкую ему по духу Тату он возлагал “сильнейшую надежду”. Желание ее стать художницей он приветствовал, но всячески предостерегал от поверхностного, дилетантского отношения к искусству, от искушения слишком узкой специализации. Только в труде, в повседневной кропотливой работе, сберегающей от чрезмерной робости в искусстве и создающей “душевное здоровье”, видел он спасение от многих бед.
Когда через два года, вписывая в ту же книгу новое послание дочери, Герцен с горестью обнаружил, что она пуста, он с прежней настойчивостью отца-проповедника формулирует своеобразный кодекс вступающего на тернистый творческий путь (см. в наст. публикации письмо Герцена от 18 октября 1864 г.). Однако разговор вовсе не односторонен. Тата давно и серьезно ведет диалог с отцом, прислушиваясь к его упрекам и советам, делясь сомнениями и успехами (см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 337—481. Письма Таты А.И. Герцену).
Позже написанный Татин ответ — не случайно вложенное в “напутственную книгу” (кем-то из семьи!) маленькое письмецо от 15 мая 1868 г., — многое объясняет:
15 Мая 1868 <Флоренция>
Ты говоришь о занятиях, жалеешь живопись, пенье. Да что же мне делать, Папаша, когда это серьезно меня не удовлетворяет? А что хочу, сама не знаю — какое дело, но чувствую, что искусство будет всегда на втором плане и, следственно, останется дилетантским. Посади меня щипать корпию — будет всем казаться, что я веду деятельную жизнь, постоянно занята, работаю.
А думаешь ли ты, что я была бы довольна внутренно? Живопись потруднее, поэтому и заслуга (mОrite) больше — когда удастся достигнуть известную Fingerfertigkeit 6 — как даже Усси (и это меня решительно не манит, несмотря на то, что для самолюбия было бы очень приятно, зная, что талант есть) и что искусство для него больше ремесло теперь; способ разбогатеть. — Достигнуть до известного технического совершенства не может удовлетворять вполне — чтобы идти дальше, надобно быть немножко фанатиком, как Ге. Вот он счастливый художник — искусство для него что-то святое, какая-то религия, которой он весь предался. Зато и у него “свинтился винт”, он конечно nec plus ultra 7 идеалиста. —
Salto mortale 8 — что Вы предлагаете. Жить как вздумается, как пришлось — как звери?
Смысл этой записки полностью открывается, а диалог восстанавливается, когда обращаемся к двум письмам Герцена от 1—2 и 12 мая 1868 г., предшествующим ответу Таты 9. “Жаль мне очень, — сетует Герцен, — что ты ничем серьезно не занимаешься. Это все дилетантизм (портрет Ге, пенье, микроскоп и пр.). Занятие спасло бы от всего и от salto mortale замужества” (XXIX, кн. 1, 328).
Тата отвечает, прибегая к собственному опыту наблюдений и обучения у знаменитых художников Л. Галле и А. Юсси. Она уже прошла мастерскую “счастливого” Ге, копируя его портрет Герцена и создавая собственный непохожий, “рембрандтовский” профиль отца. Ее жизненный опыт, зрелость размышления, несомненно укрепившиеся под “надзором” Герцена, позволяют ей проникнуть в суть обсуждаемого, воспользоваться даже специфическими герценовскими словечками (“винт свинтился”).
“Милая Тата, — пишет Герцен, — я почти всегда доволен твоими письмами <…> Дело в том, что у тебя у одной начало слагаться верное понятие о жизни, — оно печально, и то сначала — потом оно будет просто здорово. Знаешь ли ты, что при всей противуположности характеров, — столько нетерпимости в N<atalie> и Мальв<иде>? Оттого, что обе идеалисты”. И далее разбирая особенности людей такой породы, говоря об их беспочвенных “анафемах, фантазиях” и прочем, заключает, что у них “винт в голове свинтился, и вот по такой спирали…” (и тут же рисует ее — см. XXIX, кн. 1, 335).
Лейтмотивом в письмах Герцена, как и всегда, проходит тема “святых обязанностей” семьи — воспитание младших детей, память об их покойной матери, “великой женщине и по мысли, и по сердцу, и по бесконечной поэзии…”, чтение “вечных книг”, знакомство с его мемуарами и, конечно, обучение русскому языку.
Герцен сомневался, страдал, часто противоречил себе и был неправ. Казалось, что все его воспитательные усилия, дидактические наставления пошли насмарку, а страстные упования увидеть талантливую дочь профессиональной художницей разлетелись в прах. Но долгая жизнь Натальи Александровны (1846—1936), “тетеньки Таты” (как по сию пору ее называют в семье), “патриарха” все разрастающегося герценовского клана, хранительницы наследия отца, не подтвердила отцовского пессимизма. Ее художническая одаренность, несомненный литературный талант, отмеченное самим же Герценом острейшее гуманистическое чувство, “понимание всего человеческого” (XXIX, кн. 2, 499) стоили отеческих стараний.
Ольга (1850—1953) прожила долгую, достойную жизнь, став основательницей клана Ристов, Моно и Амфу, сохранила традиции, завещанные отцом, сберегла значительную часть его архива, позже перешедшего к ее детям, внукам и правнукам (см. статью в наст. изд. “Воротитесь в Россию — там Ваше место”).
2. Во второй раздел публикации вошли неизвестные письма Мальвиды фон Мейзенбуг (1816—1903), где слышится отзвук личных суждений Герцена в ответ на полемические несогласия или умолчания его корреспондентки. Вновь найденные письма к Герцену за 1865—1869 гг. дополняют, поясняют, заново открывают уже известные послания Герцена к Мейзенбуг, а в ее письмах отраженным светом читателю предстает не только страдающая личность отца, воспитателя, непреклонного деятеля-полемиста, убежденного в своей правоте, но и незаурядная фигура его “друга-врага” — писательницы-мемуаристки, автора интереснейших “Воспоминаний идеалистки”, пропагандистки русской литературы на Западе, переводчицы сочинений Герцена, способной на равных вести диалог с выдающимися людьми эпохи. Ее переписка с Герценом — дружеский спор-разговор: это и идеологическое несогласие Герцена с неоправданной романтикой и “мещанским идеализмом” Мейзенбуг, и ее непреклонная модель жизни, отношений, воспитания; это герценовское признание ее общественного темперамента, демократических устремлений, чуткости к современной политической жизни и ее осознание — кто перед ней.
М. Мейзенбуг — представительница той породы женщин-“утешительниц”, оставляющих легендарный след особым пониманием мужчин и открытием вновь явленных талантов, гениев, кумиров. Она известна своей дружбой с Р. Вагнером, Ф. Ницше, 23-летним Р. Ролланом, считавшим ее воплощением “вечного сестринского начала”, “чья светлая старость была подругой” его юности (их эпистолярий — почти 1500 писем).
Вообще Мейзенбуг, ценившая слово написанное и сказанное, была исправнейшей корреспонденткой, свято верившей в необходимость общения, в деятельную дружбу — опору в конфликтных ситуациях с миром, и не способна была даже представить наступающего времени “некоммуникабельности”, человеческой духовной глухоты.
3. В третьем разделе — три письма Таты юной сестре Ольге. В литературе неоднократно отмечалась немногочисленность и скудость известной переписки детей Герцена между собой. Публикуемый материал призван заполнить эту лакуну.
4. Отдел писем Н.А. Тучковой-Огаревой (1869—1872) открывается коллективным посланием Ольге, написанным в последний год жизни Герцена, с его собственной, нигде не учтенной перепиской. Обращение Тучковой к дочери Герцена — не слишком часто встречающийся в семейном эпистолярии документ. С воспитанницей ненавистной ей Мейзенбуг Тучковой трудно было найти общий язык (“не знаю, о чем ей писать”, — замечала она впоследствии). Тем не менее стремление Н.А. Тучковой как-то “встроиться” в герценовскую семью, принять в ней участие в решающие моменты семейной истории (женитьба Саши, рождение у Терезины первенца), ее искреннее, хотя и беспочвенное, желание не быть всем “врассыпную” (в публикуемом письме она пишет Ольге: “сомкнем наши ряды”), прослеживается и в письме к Терезине 10.
О сложной, противоречивой личности Натальи Алексеевны и ее роли в жизни Герцена и Огарева написано немало 11. Горькие, нелегкие признания Герцена в письмах о “страшной”, “раздирающей” судьбе объяснялись, в частности, особенностями характера и воззрений Тучковой, а также тем психическим состоянием, в котором она пребывала после рождения дочери Лизы и смерти близнецов. Несмотря на желание проникнуться общественными интересами Герцена и Огарева, она была вся “обращена на личное”, и трагический конфликт взаимного непонимания усугублялся с годами все возрастающей мнительностью, постоянным самоуничижением и верой в свою мученическую роль: “Мне на роду написано причинять горе тем, кого я люблю” (АО. С. 222). Даже великодушный, всепрощающий Огарев не мог не сказать своей бывшей жене: “Умоляю тебя, Натали, опомнись. Ты отравляешь хорошие жизни кругом себя: жизни людей, которые еще могли бы быть полезны; жизни детей, которые имеют все юное право на жизнь; жизнь твоего ребенка, которого ты не ведешь прямым путем, [а приучаешь к дерзостям, скачкам, капризам, себялюбивому нетерпенью]…” (ЛН. Т. 63. С. 509). Герцен говорил с ней жестче: “…ты любишь быть несчастной и недостаточно любишь, чтоб другие были счастливы”.
Пороки характера Тучковой, ее “разделяющая” роль, непростая модель семейного сосуществования слишком туго затянули узел личных обид и страхов. Герцен не мог существовать без Лизы, а постоянные угрозы увезти дочь в Россию и метания Тучковой по Европе сделали их жизнь вечным скитанием. В 1869 г. семейная “тайна”, ставшая непереносимой пыткой для всех участников драмы, была официально открыта, и Тучкова получила фамилию Герцена (которую носила вплоть до ее отъезда на родину в 1876 г.).
“Важное сообщение” для Ольги, что Лиза ее сестра, пришло к ней позже всех, 13 июня 1869 г., в письме отца и его ближайшего друга (см.: ХХХ, кн. 1, 131—133). Неизвестная часть этого коллективного признания, написанная Огаревым и “остающаяся неизвестной” (Там же, 132—133), обнаружилась в старой машинописной копии в собрании праправнука Герцена Ж.-П. Риста. Приводим этот текст в переводе с французского:
Я хочу сказать тебе, дорогая Ольга, что у меня на сердце. Я люблю и всегда любил твоего отца как родного брата, оттого и вас, его детей, всегда считал своими. Я любил твою мать как родную сестру, оттого и вас всегда любил как родных.
Я любил Лизу как собственного ребенка, так как она тоже дочь твоего отца и Natalie, которая мне как сестра. Вот о чем я хочу попросить тебя, моя добрая Ольга, — любить Лизу как родную сестру и стараться всегда оставаться единой семьей в память о твоем отце, обо мне, потому что не хотелось бы, чтобы нас когда-либо разделяли в вашей любви к нам.
Но годы проходят. Не знаю, много ли мне еще осталось. Вот какую важную вещь я хотел тебе сказать. Подумай хорошенько об этом и напиши мне. Я решился писать к тебе с согласия твоего отца и Natalie, потому что нам не хотелось, чтоб от тебя сокрылось истинное положение вещей. Ты слишком близка нам, чтобы мы были с тобой неискренни и не сохранили полное доверие в твоем сердце и разуме.
Прощай, дитя мое, целую тебя, преданный тебе Ага.
Завершающие раздел два обращения Н.А. Тучковой к дочери Герцена, в траурных рамках (1871 и 1872 гг.), — свидетели новой, еще более трудной эпохи в жизни Натальи Алексеевны, когда Герцена больше нет.
Тучкова тяжело пережила смерть Герцена: “Удар оглушил, отнял понимание о прошлых ударах…” (ЛН. Т. 99. Кн. 2. С. 63), но это не было концом ее “порванной связи с жизнью” (Там же. С. 263). После гибели Лизы в 1875 г., ей осталось “идти по свету” еще 37 лет.
Тучкова сама характеризовала свои письма: “…в них видны и хорошие, и дурные мои стороны — и горечь, горе не по силам, и сознание долга перед Лизой, и сознание моих ошибок и вин перед старшими, и любовь к ним, и оскорбление, досада на себя и на них, горечь против Г<ерцена>. <…> Я желала больше, чем он мог дать” (АО. С. 259). Думая о судьбе этих писем, Тучкова, как всегда, была непоследовательна, то просила их сжечь (“К чему после нашей смерти посторонним копаться в нашей жизни” — ЛН. Т. 99. Кн. 2. С. 552), то тщательно удерживала эту последнюю связь с прошлым, привезя их в Россию. Писала она много и подробно, исповедуясь, каясь, обвиняя себя и других, постоянно осознавая свою обязанность судьи-мемуариста, несомненно наделенного предвзятостью, трагической страстью и литературным талантом. Достаточно прочитать ее “строки, писанные кровью” (АО. С. 220), как выразилась она в письме к единственно близкому ей человеку, Нерине Финокетти, после смерти дочери.
5. Последний раздел “Без Герцена” представлен письмом непосредственного свидетеля трагедии — А.А. Герцена, изложившего доверенному другу семьи Г.Н. Вырубову страшные подробности гибели Лизы в декабре 1875 г. на его флорентийской вилле.
Со времени обнародования истории М. Гершензоном в “Архиве Огарева” (1930), она не возникала в научных публикациях вплоть до последнего, 99 тома “Литературного наследства” (Кн. 2. С. 544—555).
Обстоятельства любовной истории и гибели юной талантливой девочки (позже поразившей в открывшейся любовной переписке и страстностью чувств, и литературным их воплощением) воспринималась современниками не только как частный трагический случай, но и как факт общественно-исторического звучания, не оставшийся без внимания — Тургенева, Достоевского, много размышлявшего в ту пору о самоубийствах молодых людей (см. “Дневник писателя”). Не знающие преград чувства впечатлительной, изломанной, необузданной в своем эгоизме 16-летней Лизы, страстно желавшей любви, были обращены на 44-летнего женатого человека. Парадоксально, но Шарль Летурно, ученый, психолог, врач, автор работ “Физиология страстей”, “Эволюция брака и семьи”, не почувствовал сразу опасности, не отдалился, не принял всерьез двусмысленности ситуации, а, напротив, принял на себя, по желанию девушки, роль духовного наставника, что поставило его перед фатальной альтернативой, ею навязанной, — или его любовь, или ее смерть.
Публикуемый документ — новый источник, сопоставимый с исповедью самой Тучковой (см. указ. письмо к Н. Финокетти — АО. С. 217—225), позволяющий увидеть трагедию с разных сторон.
К выделенному разделу хронологически и тематически примыкают три письма М. фон Мейзенбуг к А.А. Герцену, ставшему семейным арбитром в решении спорных вопросов — издательских, наследственных — и, в некотором роде, судьей в непростых отношениях близких и противоречивых оценках общественного мнения, сложившегося вокруг семьи после ухода Герцена.
Письма самого Герцена и его ближайшего окружения всегда являлись незаменимым творческим источником для писателя-мемуариста. Этот род литературы, наиболее соответствующий особенностям его дарования, был отмечен еще Белинским. Форму писем, как известно, Герцен избирал для множества своих сочинений. Он создавал традицию публикации собственной переписки включением ее в корпус главного своего труда: “письма — больше, чем воспоминания, на них запеклась кровь событий…” (VIII, 290).
Это “прошедшее, как оно было, задержанное и нетленное” и позволило написать ему в предисловии к своим мемуарам: “На “Былом и думах” видны следы жизни и больше никаких следов не видать” (XIII, II).
Где, как и не в письмах, обнаружишь эти следы…
I
Письма А.И. Герцена
1
<Тетрадь, которую А.И. Герцен подарил своей дочери Тате 1.>
Книгу эту я дарю тебе, Тата, перед вашим отъездом во Флоренцию — чтоб ты иногда писала в ней — что особенно поразило тебя, что занимало и сверх того чтобы ты перечитывала — страницы, которые я тебе пишу как напутственный совет.
10 Декаб<ря> 1862
Orsett House
Westbourne terrace
Милая моя Тата,
Десять лет тому назад я провожал тебя и Ольгу на Варский мост — вы ехали с Марьей Каспаровной из Ниццы в Париж — после похорон… 2 Тебе было восемь лет, прощаясь, ты стала плакать, я дал тебе два франка, и ты утешилась тем, что купишь много апельсинов на них.
Вы поехали — мы пошли назад через мост — сели в коляску и — “поехали туда, где я жил”. Дома у меня больше не было, с вашего отъезда все приняло холостой вид*.
Половина комнат была заперта… Один Саша напоминал возрастом, чертами, что тут была другая жизнь, напоминал кого-то отсутствующего.
И она, та, которая отсутствовала, говорила мне за сутки до своей кончины: “Береги Тату — с ней надобно быть осторожным, это натура глубокая и несообщительная”.
Судьба тебя сберегла — больше, чем я. Бедна любовь отца в сравнении с материнской болью о ребенке. Так ли, иначе ли, но хорошо, что ты с здоровой душой выходишь из ребячества.
И вот через десять лет — я опять провожаю тебя вдаль. Тебя и Ольгу.
Тебе 18 лет. В Америке девушки твоих лет — действуют самобытно, занимаются детьми, путешествуют совершенно одни и не теряются так жалко и беспомощно — при всякой случайности, — как наши барышни.
Твое сиротство, Тата, рано приучило тебя становиться на свои ноги. За тобой не следил — с любовью и страхом взгляд матери — радуясь тебе и боясь ошибки, ободряя, предупреждая, вступаясь за тебя. Жаль тебя, но, друг мой, в наше время и в нашей среде крепость и сила — великое дело, великое освобождение.
Я не отпустил бы тебя в Италию — если б я не верил в твой характер и такт.
Поговорим же о твоем путешествии — из моих слов ты увидишь, чего я жду от тебя.
Ты едешь для живописи. Талант у тебя есть; но для развития таланта необходим упорный, выдержанный труд. Ни таланта, ни любви к искусству недостаточно, чтоб сделаться художником, — один труд в соединении с ними может что-нибудь сделать. Без работы — можно быть дилетантом, аматером — художником никогда. Итак, работа должна господствовать — над всем в твоей жизни во Флоренции. Привычка к работе — дело нравственной гигиены. Для работы надобно жертвовать многим — без сомнения. Но ведь истинной любви вообще и нет без жертвы — и там, где любовь к чему бы то ни было истинна — там жертва легка.
К тому же искусство — не так, как Боги (которым тоже люди не умеют поклоняться иначе как жертвоприношениями), — требует мало, а дает очень много.
Оно требует сосредоточенности и исключения пустой суеты и тревоги праздной жизни. Для этого необходимо как можно меньше иметь сношений с людьми, ничем не занимающимися, с людьми пропадающими от скуки — т.е. пустейшими из пустейших.
В эстетическом отдыхе от работы недостатка тебе не будет — во Флоренции, может, встретятся два-три знакомых — дельных и занимающихся. Само собой разумеется, что от них ненадобно бежать — но, скажу откровенно, лучше и их не искать. От первых дней вашего приезда будет зависеть все остальное время. Если в самом начале ты не сумеешь поставить свою работу, независимо от внешних помех, ты не сладишь впоследствии.
Люди, вовсе не думая, по лени и небрежности, накладывают на себя совершенно ненужные вериги внешних обязанностей и с ропотом таскают их потом, не имея силы порвать их, — это смешно и слабо. “Les exigences du monde” 3 — в самом деле не требуют столько, свет очень принимает всякую самобытную волю, когда она является наивно и просто — не как упрек и не как порицание. И потому не ссылайся на внешние невозможности; устроиться так или иначе зависит от тебя.
Теперь перехожу к другому предмету, близкому мне. На тебе лежит святая обязанность относительно Ольги. Вы будете долго с ней почти одни; воспользуйся этим временем, чтобы теплее сблизиться. Ольга очень жива и вследствие этого — резва через край. Ты еще настолько молода — что не имеешь терпимости совершеннолетия, я не виню тебя за это — но думаю, что тебе на это надобно обратить внимание. Шалости ее с летами пройдут; но если вы успеете горячо сблизиться — сближение это не пройдет. Для Ольги ты представляешь семью, предания ее, даже родину; — умей, Друг мой, становиться выше детской шалости. Учи ее непременно по-русски — этого я требую.
Об Ольге и о твоей работе пиши мне всякий раз и пиши довольно подробно — время на это найдется.
Я хотел, чтоб вы ехали через Ниццу. Я хотел, чтоб, вступая в Италию, в новый отдел жизни, ты посетила нашу могилу, чтоб ты привела туда Ольгу — и вместе, с благоговением поклонились земле, под которой схоронена ваша мать, цветам, растущим на ней 4.
Ольга не знала ее почти совсем; и ты немного знала. “Мне ужасно, — писала она в одном из предсмертных писем, — думать, что дети не будут знать меня”. — “Они будут тебя знать”, — отвечал я много раз. И вы узнаете ее. Пока верьте мне — это была великая женщина и по мысли, и по сердцу, и по бесконечной поэзии — всего бытия ее…
Прощайте, Тата и Ольга, именем своим и именем покойной матери благословляю вас на ваш путь… Буду с трепетным сердцем ждать вестей, буду думать об вас — и да будет жизнь ваша в Италии полна кротости, мира, гармонии и проникнута серьезной любовью к искусству.
Обнимаю вас — дружески и горячо — берегите себя, не только для себя, но и для меня.
Ваш отец
Александр Герцен
10 Дек<абря> 1862.
Лондон.
Ты знаешь, что я хочу поставить памятник в Ницце. Во Флоренции — узнай где Вела 5, Саффи 6 знает его, и потом поговори с скульптором, о котором писал Кашперов 7. Спроси его мнение — но ничего не заказывай, ни даже проекта, не написавши мне. Я имею свои мысли и большое недоверие к его элитным проектам.
Не забудь спросить у Рокки 8 — что это за жалобы от сторожа. Дай ему на первый случай 50 фр<анков> и напиши ко мне. Вели снова посадить цветы, если их нет.
Если с тобой или с Мейзен<буг> будут “Былое и Думы” — прочти в Ницце черную главу под заглавием Oceano Nox.
Ты спрашиваешь о книгах. Многого ты не прочтешь и потому — читай только очень хорошие вещи; вообще у нас есть несколько вечных книг — и притом вечно новых 9. Вчера я читал вам Медного всадника — я смело его причисляю к этому числу. — Ты берешь с собой Онегина и Кольцова и родные нам стихи Огарева. Этого довольно.
Возьми с собой том лирических стихотворений Байрона и том Шекспира — какой хочешь.
Возьми маленькое издание Фауста и, пожалуй, Гетев Torquato Tasso 10. (Во Флоренции все это можно достать.)
Разумеется, ты там выучишь по-итальянски — читай сначала I promessi sposi 11 — это и вечно и знакомит с былым Флоренции. Читай Ариосто — Orlando furioso 12 — и, наконец, Данта. Т. Тассо мне был всегда скучен. Впрочем, спроси сама Dall’Ongaro 13 — о новых поэтах. Я очень люблю стихи Leopardi.
Кроме поэзии — читай исторические книги, рассказы о средневековой истории итальянских городов, историю художников.
На сию минуту — я не рекомендую ни одной французской книги — фразистый, декорационный вздор, который они пишут, не дает здоровой пищи.
11 Дек<абря>
18 октября 1864
Вот, друг мой Тата, вы опять едете — но я провожаю вас не с таким страхом, как первый раз. К тому же на этот раз наша разлука не будет так долга.
Прошли два года с тех пор, как я тебе подарил эту книгу, — и я успел побывать в Италии, и вы погостили у нас — а в книге ничего нет, ты в ней ничего не записала. Это нехорошо — потому что стало не было потребности сосредоточиться, подумать, дать отчет… А между тем многое прошло возле тебя и перед многим ты прошла, что не должно изгладиться без следа.
В мае 1865 года мы, вероятно, увидимся. Эти полгода снова должны быть посвящены в работу.
Ты показала талант и вкус — но работаешь мало, если в Bournemouth’е и здесь было слишком тревожно (хотя я думаю, что, будь сильная потребность, ты победила бы внешнее) — то в Риме был полный досуг, а сделала ты все же немного.
Когда искусство не становится на первый план, не делается Grund 14 — тоном, около которого группируются и двигаются другие интересы, — тогда оно остается приятным занятием, без которого можно обойтись. Это дилетантизм — вещь безвредная, но и бесплодная.
Искусство — живое и деятельное, искусство, делающееся яростью, болезнью, — может одно спасти женщину от гибели в мире мелочей, случайностей, ненужных толкований, маленьких романов и больших мизеров семейной жизни. Все эти вещи будут, но на них нет интереса искусства — ты не будешь тратить жизнь, они не будут управлять тобой.
Это нисколько не значит, что я советовал — отворачиваться от окружающего и употреблять искусство — егоистическим щитом против участья и человеческого сочувствия со всем ближним. Такое холодное искусство — не произведет ничего. Роль искусства выше — оно в наше время становится на месте религии — делает грусть и горе — человечественнее, дает место отдыха, успокоения, в котором печаль не снимается, а получает иную форму. Крик, вырываемый нравственной болью — превращается в песнь, и громкий вопль — в тихую слезу. Молитва — была действительно эстетическим примирением — с бедствиями жизни, с несчастиями и своими падениями. В те минуты, когда все разумные силы оставляли человека, когда ему приходилось броситься в отчаянье на землю — и кусать свои руки, — он бросался на колени — и молился, т.е. поднимали в нем идеальный мир — покой сходил на его душу; не равнодушный, победивший не горе, а судорожность его.
Молитва существует для верующего — для нас ее-то и заменяют общие интересы, — наука и искусство. Я говорил об одном искусстве, потому что интересы науки, ее вопросы — меньше близки тебе.
Пока кроме твоей обязанности относительно искусства на тебе лежит только одна прямая и неотлагаемая именно в Риме. Ты знаешь, что я снова хочу говорить об Ольге. Трудно тебе действовать прямо — в несчастном столкновении с Мальвидой, но ты не все сделала, что могла. С большей любовью и с большей нежностью ты достигла бы иного результата. В твоем сердце, Тата, я не замечаю ничего жесткого, напротив — много нежного и деликатного такта. В обращении твоем — часто прорывается угловатость и недостаток терпимости.
Я считаю, что этот недостаток тебе победить необходимо и тем тщательнее, что он у нас чуть ли не фамильный недостаток, как мигрень. Конечно, ты его наследовала не от твоей матери, которой каждое слово, каждое движение было исполнено нежности и женственной грации.
Как этот внешний недостаток вредит — останавливая лучшие порывы и вызывая на оппозицию и борьбу там, где одно кроткое слово — примирило бы возникающее недоразумение — ты часто могла видеть в Саше. Те злобы, которые он возбудил против себя — все идут от этого источника. Мы с тобой говорили об этом еще во Флоренции.
Знаю я, что отсутствие материнской ласки, крайняя самобытность могли развить — этот врожденный недостаток, но ты можешь умом и сердцем, “эстетической” волей — его победить.
Что ты можешь, в этом нет сомненья, потому что в отношении ко мне у тебя таки нет этой строптивой нетерпимости.
В последнее время ты явным образом показала способность учить. Стало, нет никакого извиненья — la capacitО oblige 15 — ты должна учить Ольгу русскому языку.
Мы вообще с Огаревым думали и мечтали, что ты можешь очень много делать для воспитанья Лизы и маленьких 16. Но об этом поговорим в другое время. Из этого не следует, что мы переменили свою мысль, но тут предстоит еще полгода и наш переезд.
26 Октяб<ря>. Чего, друг мой, я не успел написать теперь, напишу после в Рим. Обнимаю тебя от всей души. И до свиданья.
АГ Tunstall House.
Maida Hill
1 Текст тетради полностью публикуется впервые по автографу (Рукописный отдел Государственного литературного музея, — далее РО ГЛМ, из собрания Марселя Риста, Франция). Тетрадь в кожаном переплете с золотым обрезом, подаренная дочери Тате при отъезде ее и сестры в Италию для обучения живописи. 19 л. занимают: посвящение дочери Тате и три письма, из которых первое, от 10 декабря 1862 г., прежде печаталось по авторской копии из записной книжки Герцена (см.: XXVII, 267—269, текст; 722—723 коммент.). Остальные листки тетради так и остались чистыми.
2 Об отъезде 29 мая 1852 г. Таты и Ольги Герцен с другом семьи М.К. Рейхель после похорон Н.А. Герцен см.: “Былое и думы” (Х, 299).
3 Светские требования (фр.).
4 О посещении могилы Н.А. Герцен ее детьми в декабре 1862 г. см.: XXVII, 273.
5 Вела Виченко (1822—1891) — каменотес, затем скульптор, участник войны за освобождение Италии.
6 Саффи Аурелио (1819—1890) — итальянский писатель и ученый, участник национально-освободительного движения, эмигрант, друг Герцена.
7 Кашперов Владимир Никитич (1827—1894) — композитор, приятель Герцена и Огарева, принимавший дружеское участие в их делах.
8 Рокка П. — повар, служивший в доме Герцена в Ницце в 1851—1852 гг.
9 О круге чтения см.: Желвакова И. Чтением человек переживает века // “Они питали мою музу…”: Книги в жизни и творчестве писателей. М., 1986.
10 “Tasso” — драма Гете.
11 Роман А. Мандзони “Обрученные”.
12 “Неистовый Орландо”.
13 Личность не установлена.
14 основным (нем.).
15 Одаренность обязывает (фр.)
16 Близнецы — Елена и Алексей (1861—1864) — дети А.И. Герцена и Н.А. Тучковой-Огаревой, считавшиеся детьми Н.П. Огарева.
2
А.И. Герцен — дочерям Тате и Ольге
28 Марта <1865> Cannes (Dep. du Var)
Grand HÙtel
Третьего дня в Ницце схоронили детей и я в первый раз видел памятник 1. Он хорош, но жаль, что срубили деревья. Возле самого памятника положили два алых гробика, покрывши их цветами. И тот же Рокка хлопотал и провожал, и то же море шумело возле. Вас недоставало, Огарева недоставало — и тепла. Здесь тоже холодно — и это как-то дурно действует на нервы. До 15 Апреля, вероятно, мы пробудем здесь, потом в Женеву. Очень досадно, что нет места вне Англии и Швейцарии, где бы можно постоянно жить, но следует покориться необходимости и Делу. От тебя, от вас — после всего бывшего — я требую одного: прожить от 1 Июня до 15 Ноября в Женеве. Если будет кому хорошо и привольно — проживем и дольше, если нет — поезжай, поезжайте во Флоренцию. Я уверен, что собственно для твоего развития — тебе полезнее жить со мной. Самое занятие Лизой (при Miss Turner 2) не только мешает артистическому делу, но вывезет тебя, из tant soit peu 3 — егоистической nonchalance 4.
— Кто эта Штейн? Мальвида уж очень ее хвалит, но ее письмо это не только камень — но драгоценный камень 5. Зачем она живет в Риме?
Лиза принесла мне панкарту, чтоб послать тебе — на ней написано: “Милая Тата приезжай в Женеву — твоя Лиза. Милая Ольга приезжай в Женеву и Тату. Прощай. Милая Мали 6 и вы приезжай, прощай”. Полагаю, что достаточно послать эту копию.
Вероятно, до 15 Апр<еля> не соберемся в Женеве — до тех пор еще спишемся. Пиши сюда.
Ольга — how do you do? 7 Что ты по-англицки забыла или нет? — Жаль, если забудешь. Письмо твое к Nat<alie> я читал — и хоть не то, чтоб совсем верил, что ты любишь учиться, а все же рад, что ты сама видишь, что учиться надобно. В Ницце я видел опять дом, где ты родилась, — и садовника Жан<а> и его жену. Лелю и боя схоронили возле памятника мамаши в алых гробиках, покрытых цветами. Бедные малютки, сколько они страдали… Ну прощай, пиши, Ольга, цалую тебя.
[На левом поле листа:]
Дочь Рокки посылает тебе свой портрет. До встречи в Женеве…
Впервые по автографу (РО ГЛМ, из собрания праправнука Герцена Марселя Риста, Франция).
1 Гробики с телами близнецов были перевезены Герценом из Парижа в Ниццу и 26 марта 1865 г. похоронены на кладбище Шато “возле самой Natalie — и места есть еще на 8 человек” (XXVIII, 50). Памятник, который Герцен оценил как “очень хороший”, был поставлен на могиле его жены около 10 января (по проекту архитектора Я.В. Даля).
2 Турнер Иоганна, гувернантка Лизы. Герцен считал, что ей пора “заняться Лизой” (Там же).
3 немножко, чуточку (фр.).
4 беспечность, бездеятельность (фр.).
5 Штейн, римская знакомая Мейзенбуг, приехала из России (Там же, 48, 53). Герцен считал, что “Тата слишком много общается в немецком обществе” (Там же, 49).
6 Мали — М. Мейзенбуг.
7 Как поживаешь? (англ.).
Письмо А.И. Герцена дочери Ольге
18 (6) июля <1866>. Люцерн
18 juil<let> Samedi Lucerne
ChÏre Olga,
J’ai ОtО trПs content de lire les dОtails de votre OdyssОe — Яber Bremen et Munich. Mais je doute un peu qu’aprПs Munich Florence te paraФt une petite ville. Cela peut arriver — aprПs Paris et Vienne, Londres et Petersbourg… Tu as ОtО tanto poco entraФnОe pour tes pinacothПques et autres apothПques. Nous sommes au contraire ici comme dans un village — Berge, Berge und Volken — on pense И chaque instant de rendontrer Guillaume Tell ou le bon Staufacher — maintenant ils sont tous des maФtres d’hЩtels, et ne perНoivent les pommes que pour en faire des charlottes vupis.
Il pleut È verse presque tous les jours depuis 3 semaines.
Je t’embrasse. Envoi-moi la continuation. Nous resterons ici au moins jusqu’au 25
juillet — apres tu peux revenir — И GenПve chez Aga ou Tchorzevsky. Porte-toi bien.
J’envoie 500 francs et je pris me rÎpondre <?>.
Перевод с французского*:
18 июл<я>. Суббота. Люцерн 1
Дорогая Ольга,
С большим удовольствием я прочел подробное описание вашей Одиссеи — Яber 2 Бремене и Мюнхене 3. Но у меня возникли кое-какие сомнения, как бы после Мюнхена Флоренция не показалась тебе маленьким городком. Это может случиться после Парижа и Вены, Лондона и Петербурга… Ты была tanto poco 4 увлечена пинакотеками и прочими апотеками5. Здесь мы живем как в деревне — Berge, Berge und Volken 6 — думаешь каждую минуту столкнуться с Вильгельмом Теллем или с добряком Штауффахером 7 — все они стали теперь хозяевами гостиниц, а на яблоки смотрят только как на исходный материал для шарлотки vupis 8.
Дождь льет как из ведра вот уже 3 недели.
Обнимаю тебя. Шли мне продолжение. Здесь мы останемся, по крайней мере, до 25 июля — позже можно вернуться в Женеву к Аге или к Тхоржевскому 9. Будь здорова.
Посылаю тебе 500 франков и прошу мне ответить.
1 Впервые по автографу (РО ГЛМ, из собрания Марселя Риста, Франция) и в переводе с французского. Год написания письма “68?” вставлен в оригинал позже, карандашом, неустановленной рукой (М. Мейзенбуг?), подтверждается содержанием письма. Также помета по-французски: “Al. Herzen pПre” (Ал. Герцен-отец). Слово “Jeudi” (Четверг) Герценом зачеркнуто и заменено на “Samedi” (Суббота).
2 о (нем.).
3 Это письмо Ольги и Мейзенбуг неизвестно.
4 так мало (ит.).
5 Герцен, заботившийся о воспитании и образовании дочери, немало сил положил, чтобы приобщить ее к истинной культуре, в частности посещению музеев (пинакотек). Указания и советы в письмах к ней и Мейзенбуг часто писались с легкой иронией, где присутствовали игра слов и прочие литературные приемы, которыми несравненно владел Герцен. Ольга не раз сообщала отцу о самом деятельном, скромном и разумном времяпрепровождении с Мейзенбуг, посещении лекций Шиффа, певческого кружка и других серьезных мероприятий, но “на балы или в театр — Боже упаси!” (ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 540).
6 горы, горы и облака (нем.).
7 Упоминание героев драмы Шиллера “Вильгельм Телль” многократно встречающихся в сочинениях Герцена, и в данном письме не случайно. Накануне, 17 июля, Герцен с Тучковой-Огаревой, Татой и Лизой на пароходной прогулке по Фирвальштедтскому озеру осматривали Tellsplatte (площадку Вильгельма Телля), куда, по преданию, он выскочил из лодки Гесслера (XXIX, 411).
8 Легенда о яблоке прочно вошла в сознание современников. Герцен пародирует сюжет драмы Шиллера.
9 В Люцерне Герцен оставался до 28 июля, когда вместе с семьей выехал в Цюрих, а с 13 августа обосновался в замке Пранжен близ Ниона. Тхоржевский Станислав — польский эмигрант, ближайший помощник Герцена в делах Вольной типографии.
А.И. Герцен — О.А. Герцен
<1869 г., апрель, после 7>
ChÏre Olga,
Je t’embrasse pour la lettre de fОlicitations, remercie aussi Malvide. J’ai longuement ecrit И Alex, concernant sa brochure — il m’a tout И fait convaincu que je ne suis qu’un vieux Gorille ou ChimpanzО. Je n’ai pas Оcrit que je viendrai И Florence, si tu veux venir pour une quinzaine И GРnes — par ex. avec Tchor. tu peux le faire et Оcrit-moi. J’ai hЙte d’aller И Bruxelles (Alex. te dira les dОtails) et je tente Malvide d’aller И Paris avec toi — si non cette annОe — le printemps suivant. RОponds-moi — quelles sont vos dОcisions, dОbats et convenances И ce sujet.
Si Lewis est encore È Florence, salue-le.
Adieu — je t’embrasse encore.
<1869 г., апрель, после 7>
Дорогая Ольга,
Обнимаю тебя за письмо с поздравлениями 1, поблагодари также Мальвиду. Алекс<андру> я написал длинное письмо относительно его брошюры — он убедил меня окончательно, что я всего лишь старая горилла или шимпанзе 2. Я не написал, что приеду во Флоренцию, — если ты хочешь, отправляйся недели на две в Геную — например, с Тхор<жевским>. Ты можешь это сделать, напиши мне. Я тороплюсь в Брюссель (Алекс<андр> сообщит тебе подробности 3) и соблазняю Мальвиду ехать с тобой в Париж. — Если не в этом году, то будущей весной. Ответь мне — каковы ваши решения, споры и суждения на сей счет.
Если Леви 4 еще во Флоренции, передай ему привет.
Прощай — целую тебя еще раз.
Впервые по автографу (РО ГЛМ, из собрания праправнука А.И. Герцена Марселя Риста, Франция). Год написания “68”, вставленный в оригинал позже, карандашом, неустановленной рукой (М. Мейзенбуг?), не верен. Из содержания письма очевидно, что написано оно в 1869 г. (после дня рождения Герцена 6 апреля). В правом верхнем углу письма рукой Таты Герцен, чернилами: “Tata H.”.
1 Письмо Ольги и М. Мейзенбуг с поздравлением Герцена неизвестно.
2 Речь идет о письме Герцена сыну от 7 апреля 1869 г. с разбором его лекции, изданной отдельной брошюрой 21 марта 1869 г. “О родстве между человеком и обезьяной” (см.: XXX, кн. 1, 77, 363, а также п. 10 М. Мейзенбуг и прим. к нему). Герцен в письмах к близким не раз иронизировал над собой, подразумевая дарвиновскую теорию происхождения человека, которую пропагандировал и развивал в своих работах А.А. Герцен. См. также письмо Герцена к Терезине Герцен (ЛН. Т. 99, кн. 1. С. 245).
3 Герцен попал в Брюссель только 2 июля 1869 г. (и оставался в городе с перерывами до 23 сентября). Здесь он рассчитывал на “толчок в работе” (ХХХ, кн. 1, 68) и в письме к сыну писал о преимуществах этого города: “Начну с того, что Брюссель я выбрал не по капризу и не по вкусу <…> — но потому что для меня ясно, что работать следует хотя бы для большого изданья с поправками всего писанного — и для продолжения начатого” (Там же, 73). Как и всегда, рассчитывал собрать здесь разрозненную семью.
4 Леви Арман (1827—?), участник французской революции 1848 г., друг А. Мицкевича, издатель и переводчик (см.: Сливовский Р. Письма А.А. Герцена к Арману Леви // Проблемы изучения Герцена. М., 1963. С. 513—514).
II
Письма Мальвиды фон Мейзенбуг к А.И. Герцену
(Перевод с французского М. Вишневской и И. Желваковой)
1
20 (8) ноября <1865 г.> Флоренция.
2 via Maggio 3o pl.
Флоренция 20 нояб<ря>
Дорогой друг, надеюсь, что мои письма к Ог<ареву> и Тате дошли. Меня очень радует, что вы приехали с Лизой. Это доставило Тате большое удовольствие и скрасило ее одиночество 1. Наверное, в эти дни, вызывающие столь горестные воспоминания, Лиза уже возле матери 2. Мне тоже невыносимо грустно; этот год был тяжелым. Я никогда не смогу забыть милых малюток 3, которых так любила, и потеря мисс Рив 4 оставила такую пустоту в моей жизни, что ничто не сможет ее заполнить. Я чувствую себя чуть ли не виноватой в этой преждевременной смерти, потому что если б не я, то она никогда бы не покинула свою Lamb Conduit street, никогда бы не познакомилась с миссис Швабе 5, и никогда бы не согласилась на это место в Италии. В Риме она не раз повторяла: “Вам я обязана всем, что я есть теперь”. Однако мне не в чем себя упрекнуть, и если б она смогла вернуться и сделать свободный выбор, я уверена, что она поступила бы точно так же, ибо 4 последних года в Италии были самым счастливым временем в ее жизни, — ее огромные внутренние силы наконец-то обрели поле деятельности, а там <в Англии. — И.Ж.> ее ждала ужасающе медленная смерть с угасанием мощного интеллекта, так и не нашедшего себе применения.
Вы читали статью о ней в “L’Avvenire”? 6 Я так рада, что Бакунины были при ней 7 и она не умерла в одиночестве. Я написала Бакунину 8, чтобы узнать некоторые подробности и дать ему некоторые советы относительно бумаг и писем в случае, если сама она не успела распорядиться. Трудно будет найти ей замену, и я очень сомневаюсь, что у M-me Швабе достанет мужества продолжить дело после такой потери.
Я не встречалась еще с Liberio Romano 9, но постараюсь его увидеть, чтоб узнать о ней как можно больше. А почему бы не пошопенгауэризировать 10 после этого? И даже в тысячу раз больше. Нам ли не привыкать к смерти? Нет, напротив, надо сделать жизнь во много раз достойнее, богаче идеями, в высшей степени благородной — вот мой единственный ответ на горечь смерти.
Завтра день рождения Ольги. Ей будет 15 лет, она стала большой девочкой, и по физическому развитию ничуть не отстает. Надеюсь, что это событие повлияет на ее характер в лучшую сторону. Она весела и довольна, а школа нравится ей с каждым днем все больше и больше. Если мы сможем потихоньку продолжать так до июня, я верю, что мы сделаем добрый шаг вперед.
Алекс<андр> очень мил с нею, он действительно хороший брат, и Ольга горячо любит его. По вечерам они заходят к Шиффам 11, часто даже одни, потому что вот уже больше недели, как я не покидаю своей комнаты. Вечером мне не по себе, я чувствую себя слишком усталой и расстроенной. Вот и радуюсь, что они идут туда, где им хорошо, — у Шиффов они развлекаются, как и положено в их возрасте.
Первого дек<абря> мы переезжаем 12. Я обнаружила очаровательную квартирку, которую, кроме меня, никто бы не нашел, — просто я заходила в каждую улицу и стучалась в каждую дверь. Опишу эту квартиру Тате, а потому сейчас об этом умолчу. В том же доме весной освободится второй этаж, и это будет замечательно для всех нас 13.
Я не была при открытии парламента 14, потому что невозможно было найти ни одного свободного места. Все прошло довольно спокойно, только повздыхали по поводу объявления новых королевских такс, в то время как жизнь уже так подорожала.
Прощайте, прилагаю несколько строк для N<atalie> 15, чтобы она не думала, что я не с ней всем сердцем в это скорбное время. Отошлите ей, если вы уже не в Монтре. Я не знаю ее адреса. Жму руку.
Как всегда, ваш друг.
Одиннадцать новонайденных писем печатаются по автографам, обнаруженным в собрании праправнука А.И. Герцена Марселя Риста (Франция). Ксерокопии с автографов переданы в Дом-музей А.И. Герцена сестрой М. Риста — Симон Рист-Грабнер. Небольшие разрозненные фрагменты из пяти писем публиковались во французском оригинале в книге: Vinant Gaby. Un esprit cosmopolite au XIX-e siПcle. Malwida de Meysenbug (1816—1903). Paris, 1932 (Далее: G. Vinant) и отрывок из одного письма — по-немецки.
В русском переводе публикуются впервые (за исключением двух фрагментов, приведенных в комментариях к Собр. соч. Герцена в 30 т. См. примеч. к публикуемым письмам).
Опубликовано фрагментарно, без начала: G. Vinant. P. 203—204.
Ответное письмо М. Мейзенбуг на письмо Герцена к ней и О.А. Герцен от 13 ноября 1865 г. (XXVIII, 114, текст; 329, коммент.).
Год написания (в оригинал вставлен позже, карандашом, неустановленной рукой) подтверждается письмом Герцена.
1 Речь идет о неизвестных письмах Мейзенбуг, полученных Герценом в Женеве в середине ноября 1865 г., о чем он и сообщал ей: “Ваши письма Огареву и Тате получены” (XXVIII, 115). 4—12 ноября 1865 г. Герцен “ездил смотреть Монтре” (Там же, 114) к Тучковой-Огаревой и Лизе. 12 ноября он вернулся в Буассьер вместе с Лизой, проведшей там пять дней с Татой, оставшейся в одиночестве после отъезда Ольги и М. Мейзенбуг во Флоренцию 1 ноября 1865 г. (Там же, 113, 114, 116, 112).
2 17 ноября Герцен отвез Лизу в Монтре к Тучковой-Огаревой.
3 Близнецы Тучковой-Огаревой и Герцена Елена и Алексей умерли от дифтерии: дочь (“Леля-герл”) в ночь с 3 на 4 и сын (“Леля-бой”) 11 декабря 1864 г. 16 марта 1865 г. Герцен приехал в Париж, чтобы организовать перевозку останков детей с Монмартрского кладбища в Ниццу. См. об этом: письмо А.И. Герцена от 28 марта <1865> в наст. публикации.
4 Английская общественная деятельница, друг семьи Герцена и бывшая воспитательница Н.А. Герцен Эмилия Рив умерла от холеры в Неаполе в ночь на 7 ноября 1865 г., о чем Мейзенбуг узнала из письма Таты Герцен от 13 ноября 1865 г. (Летопись, IV. С. 196). Герцен искренне восхищался редкой образованностью и умом Рив, в особенности ценил глубокое понимание ею “русского вопроса” и намеревался адресовать ей серию открытых писем об отношении буржуазного Запада к России, о чем сообщил в пятом “Письме к путешественнику” (XVIII, 374). См. также: ЛН. Т. 61. С. 256—258.
5 М. Мейзенбуг была приятельницей Salis-Schwabe, вдовы крупного банкира и промышленника, одно время воспитательницей их детей (1860). И Мейзенбуг, и Швабе участвовали в устройстве судьбы Э. Рив. См.: Мейзенбуг М. Воспоминания идеалистки. М.; Л., 1933. С. 497 (далее: Мейзенбуг); XXVII, 97—98. В некрологе “Две кончины” (о В.Т. Кельсиевой и Э. Рив), помещенном в 208 л. “Колокола” от 15 ноября 1865 г., Герцен писал о своей английской единомышленнице: “…смерть скосила холерой другое замечательное существование, другую женщину в полном разгаре сил и энергии — и каких сил и какой энергии! <…> В 1862 году она устроила с другими соотечественницами своими школу для бедных девочек в Неаполе и сама стала в ее главе, занимаясь всем с безграничной преданностью” (XVIII, 446—447).
6 Статью в итальянской газете обнаружить не удалось.
7 М.А. Бакунин и его жена находились “безотлучно” при Э. Рив “в ее последние минуты” (XXVIII, 114; см. также с. 329).
8 Это письмо неизвестно.
9 Liberio Romano — вероятно, знакомый Э. Рив.
10 М. Мейзенбуг была страстной поклонницей Шопенгауэра, “знакомство с <его> философией” имело для нее “решающее значение” (см.: Мейзенбуг. С. 499—500). Герцен часто иронизировал над пристрастиями Мейзенбуг (см. XXVIII, 114).
11 Семья Морица Шиффа (1823—1896), немецкого филолога, учителя А.А. Герцена.
12 5 января 1866 г. Герцен спрашивал Ольгу: “Писать ли вам по новому адресу?” В публикуемом письме М. Мейзенбуг к Герцену от 20 февраля 1866 г. указан этот флорентийский адрес.
13 Этот замысел тогда не осуществился.
14 Речь идет об открытии очередной сессии флорентийского парламента 9-го созыва, где обсуждалась широкая программа введения новых налогов — прямых и косвенных — для покрытия возросшего дефицита государственного бюджета.
15 Это письмо неизвестно.
2
10 февраля (29 января) <1866 г.> Флоренция.
59 via del Campuccio
p. Terreno. Флоренция 10 февр<аля>
Дорогой друг, спасибо за оба ваши письма 1. Последние дни были тревожными из-за болезни Ольги 2, но, к счастью, теперь все успокоилось. Несколько дней она кашляла, но ни за что не хотела пропускать школу, и я не посчитала возможным отказать ей, т.к. погода стояла великолепная. Однако в среду, вернувшись, как обычно, в 4 часа, она стала жаловаться на жестокую головную боль, и через час у нее начался сильный жар. Сначала пришел Левье 3, потом Шифф. Четверг выдался тяжелым, и мы опасались, как бы болезнь не обострилась, но вчера температура уже резко спала, а сегодня — почти нормальная. Она еще кашляет, зато головная боль прошла, и я думаю, что это обыкновенная простуда, — просто она разгорячилась после занятий гимнастикой и беготни на школьной перемене. Сегодня ей придется все же остаться в постели и еще несколько дней не ходить в школу.
Но, во всяком случае, здесь мы неплохо устроились, Шифф у нас за директора, Левье за исполнителя, самого внимательного, самого приятного, какого только можно себе представить, и вдобавок еще ассистентом — Алекс<андр> 4. Все трое живут в двух шагах от нас. Волнения все же дали о себе знать. До того, как я отправила вам свое последнее письмо, я чувствовала себя совсем неплохо благодаря чудодейственному лекарству, о чем и намереваюсь написать Огареву 5, т.к. оно, полагаю, как нельзя лучше поможет ему, и возможно, еще не раз нам удастся станцевать вместе.
О мерах имп<ератора> Александра против католического духовенства я прочла в газетах 6. Здесь много говорят об этом. Иначе я вообще ничего не знала бы о происходящем в России; теперь, по всей вероятности, ничего примечательного, как, впрочем, и во всем мире. Вновь наступил период стагнации.
Здешний карнавал довольно худосочный из-за смерти одного из королевских сыновей 7, впрочем, тут мы живем как в деревне, а весь бомонд — на другом берегу Арно. Устроились мы здесь возле Porta romana, отсюда во все стороны великолепнейшие прогулки в лугах, уже покрывшихся множеством цветов.
А еще по соседству с нами Spekola 8, где на фоне полного бездействия политики, во имя прогресса физиологии, то и дело убивают кошек и собак. Мы тоже участвуем в этом движении науки, посылая наши объедки в лабораторию на собачий прокорм. Дело Алекс<андра> еще не разрешилось 9, но я думаю, что сейчас он склонен все оставить Итальянцу 10 и взяться за новую самостоятельную работу, как обычно, возле Шиффа и под его покровительством. Позавчера вечером Шифф представил нам план работы, о которой Алекс<андр> имел пока весьма смутное представление; и я восторгалась, слушая, с какой легкостью Шифф схватывает суть проблемы и как ясно и точно умеет ее изложить. Мне будет жаль, если Алекс<андр> все же лишится места, т.к. считаю, что каждому молодому человеку полезно хоть какое-то время заниматься полезным трудом, даже если ему придется несколько ограничить собственную свободу: делать, что хочется и работать, когда хочется. Но если он способен самостоятельно и grЯndlich 11 выполнять ту работу, о которой идет речь, то это тоже неплохо.
Я еще не написала Шурцу, потому что дважды писала ему из Женевы и последний раз была весьма настойчива. Посланные через Каппа письма были, вероятно, ему доставлены. Итак, я подожду до конца месяца, потому что деньги он обычно присылает мне в феврале. Если же он мне ничего не пришлет, то я напишу ему снова.
“Daily-news” расценила его отчет о Юге “как арсенал, откуда республика долго еще будет черпать оружие”. Во всяком случае, он единственный большой и талантливый политик 12, которого произвела немецкая революция.
Недавно я прочла речь, произнесенную одним молодым профессором из Палермо 13 при открытии курса лекций; это явление того же порядка. Никогда с высоты университетской кафедры не произносилось ничего более радикального.
На днях я напишу Ог<ареву> и Тате 14. Ольга тоже посылает письмо, которое она начала еще до болезни и сегодня закончила 15. Любопытно узнать, нашли ли вы домик 16. У меня тоже была такая идея. Addio. Жму руку.
1 Ответное письмо М. Мейзенбуг на письмо Герцена к ней и О.А. Герцен от 27 января 1866 г. (XVIII, 148, 343—344) и, возможно, на письмо Герцена от 4 января 1866 г. (XXVIII, 135—136, 337). Публикуется впервые. См.: Летопись, IV. С. 232; ЛН. Т. 99, кн. 1. С. 212—213.
Год написания (в оригинал вставлен позже, карандашом, неустановленной рукой) подтверждается письмом Герцена от 27 января 1866 г.
2 12 февраля А.И. Герцен, обеспокоенный болезнью Ольги, писал Мейзенбуг: “Прошу вас <…> тотчас же написать мне насчет здоровья Ольги…” (ЛН. Т. 99, кн. 1. С. 212).
3 Левье Эмиль, доктор, друг А.А. Герцена (см. примеч. 4).
4 В 1865 г. в центре естественных наук Италии — Спеколе А.А. Герцен занял должность ассистента (пока неофициально и без зарплаты) у своего учителя, известного ученого, “одного из самых замечательных физиологов” (XXVIII, 350) — М. Шиффа, который возглавлял одновременно кафедру физиологии в Институте высших наук при Спеколе. После вручения диплома (XXVIII, 244) А.А. Герцен в декабре 1866 г. получил официальный статус в Спеколе (см. ниже). Э. Левье, еще со времени обучения в Бернском университете, коллега по лаборатории М. Шиффа, общностью научных и дружеских интересов принадлежал к их кругу. Левье лечил членов семьи Герцена (см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 312—313).
5 В одном из писем начала 1866 г. (сохранился фрагмент письма) Мейзенбуг писала Огареву: “…еще раз рекомендую вам бром” (ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 667).
6 В газете “Le Nord” от 19 января 1866 г. были опубликованы Законоположения от 10 (22) декабря 1865 г. о переходе в собственность государства имущества католического духовенства в Царстве Польском (“RОglement supplОmentaire annexe au decret sur l’organisation du clergО sОculier catholique romain du royume de Pologne”) — XXVIII, 343.
7 Третий сын итальянского короля Виктора-Эммануила II (1820—1878), принц Оттон (р. 1846), умер в феврале 1866 г.
8 См. примеч. 4.
9 Решившись на самостоятельную работу, А.А. Герцен подумывал отказаться от должности ассистента в надежде получить полную самостоятельность, что поначалу не одобрялось А.И. Герценом: “…не знаю, что ты нашел хорошего в не-месте. Место как будто дает le dernier coup de serviette <последний штрих (фр.)> совершеннолетию” (XXVIII, 152). 15 февраля 1866 г. он писал сыну: “От места отказаться можешь. Мне место нравилось <…> — а в сущности, черт с ним” (Там же, 153). Но в письме к Мейзенбуг от 28 февраля 1866 г. Герцен находил “скверным” отсутствие должности у Александра (Там же. С. 160). 26 ноября 1866 г. Тата писала отцу: “Саша формально принят и с будущего декабря будет настоящий ассистент Шиффа!!!” (ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 420). До этого должность А.А. Герцена в Спеколе не была официальной.
10 Карло Маттеучи (ум. в 1868 г.), итальянский физик и астроном, руководитель Спеколы, прогрессивный политический деятель. См.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 292.
11 основательно (нем.).
12 М. Мейзенбуг отвечала на вопрос Герцена: “Писали ли вы Шурцу? Как видно, он в роли республиканского Муравьева” (XXVIII, 148). Через немецкого эмигранта Карла Шурца (1829—1906), поселившегося в США в 1852 г. и ставшего там видным политическим и общественным деятелем (членом республиканской партии, послом — о нем см.: XXVIII, 136, 305 и по указ.), велись некоторые денежные дела Герцена с Америкой. См. также письмо Герцена к М. Мейзенбуг от 11 июля 1866 г. (XXVIII, 206; п. 9 наст. публикации). О письмах Шурцу, посланных М. Мейзенбуг через посредство немецкого эмигранта Ф. Каппа (бывшего в конце 1840-х гг. учителем Саши Герцена — см.: ЛН. Т. 96. С. 645), нам неизвестно. Будучи “проконсулом Джонстоуна в одном из южных штатов, как генерал Грант” (Там же, 136), Шурц после окончания войны вернулся к профессорской деятельности и журналистике.
13 Его имя не установлено.
14 Возможно, сохранившийся фрагмент письма к Огареву (без даты, датирован началом весны 1866 г. — ЛН. Т. 99, кн. 23. С. 667). Письмо Тате неизвестно.
15 Это письмо неизвестно. См. ответ Герцена в: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 212—213.
16 В письме к М. Мейзенбуг от 27 января 1866 г. Герцен сообщал, что едет в Веве “посмотреть домик” (XXVIII, 148). В письме к А.А. Герцену того же дня: “Я смотрю дачи — рекомендуют одну — возле Вевея…” (Там же, 146). 22 февраля 1866 г. Герцен приехал в Монтре к Тучковой-Огаревой и Лизе, но дача в Веве так и не была снята.
3
23 (11) февраля <1866 г.> Флоренция
59 via del Campuccio
p. Ferreno. Флоренция 23 февр<аля>
Дорогой друг, скоро вы получите известие о нас viva vice 1 г-на Шольца, регента и превосходного музыканта, к тому же чудного человека, который, к глубочайшему сожалению нашего небольшого кружка, сегодня покинул Флоренцию 2. Вероятно, ничего существенного о музыкальных занятиях Ольги он вам не расскажет. Тут уж ничего не поделаешь, в конце концов, нельзя принуждать людей развивать свой талант, если нет в них искры Божьей. Мне тоже следует распрощаться с надеждой увидеть Ольгу прекрасной музыкантшей, как и вам отказаться от идеи увидеть Тату художницей 3. Профессионализм — не в природе ваших детей. Только что от меня ушел Алекс<андр>, мы с ним долго спорили. Я его “gewarnt” 4 не слишком удаляться от своей специализации. Для мужчины, думаю, это — несчастье. Вот почему мне так хотелось, чтобы он получил место в Музее. Утренние часы до 12-ти он полностью посвящает лаборатории. Утверждает, что это время ему необходимо для восполнения огромных пробелов в его знаниях. Это совсем неплохо, но что касается меня, то я посоветовала ему твердо держаться своей специализации как основы его существования, а потом уже одну за другой осваивать еще неизвестные ему научные темы, особенно из физиологии, работая над ними до полного их изучения. Только после этого оставшееся время можно употребить на разные литературные, философские и прочие занятия. Таким образом, за 3—4 года он смог бы пройти полный курс необходимых вспомогательных наук и приобрести общую культуру, одновременно совершенствуясь в собственной специальности и занимая в ней все более прочное положение. Это я считаю необходимым для формирования характера и для полной удовлетворенности жизнью. Алекс<андр>, напротив, все свое свободное время хочет посвятить изучению философии; он заказал себе полный комплект сочинений Конта и намерен начать с конца, чтобы затем прочитать остальных философов и иметь о них представление. Изучение философии вещь несомненно хорошая, общее знание о системах необходимо цивилизованному человеку, но я опасаюсь, что если теперь он сделает это своим основным занятием, то лабораторию он будет посещать только от 12 до 3, когда большинство экспериментов уже закончится без него, и вскоре превратится в дилетанта науки, требующей прилежания и горячей преданности, чтобы стать настоящим ученым. Поэтому мне кажется, что вы неправы, когда говорите ему о специальности не слишком уважительно. Его натура и так склонна ко всякого рода отклонениям, и быть таким специалистом, как, например, Шифф, — это значит уподобиться Архимеду, т.е. иметь точку опоры, чтобы перевернуть мир. Но, в конце концов, то хорошо, что мысль его работает, что он ощущает недостаток знаний и хочет серьезно их восполнить 5. Я думаю, что наше присутствие крайне благоприятно для него, потому что в нашей маленькой семье — атмосфера серьезности и спокойствия, разговоры наши тоже всегда серьезны, и я стараюсь изо всех сил дать ему наилучший совет. В общем, трудно было бы найти лучшее общество, чем то, в котором он вращается, ибо более благородного Geselligkeit 6, чем в доме Шиффа, отыскать невозможно.
В последние две недели меня постигли тяжкие удары. Я написала Тате, что получила известие о смерти одного из моих братьев, которое меня страшно потрясло потому, что это было и ужасным горем для его юных сыновей, и потому, что оживило во мне былое, так давно ушедшее и, однако, все еще близкое, ибо пока мы живы и еще кого-то любим и уважаем, связующие нас с прошлым нити никогда не перестают вибрировать. Вообразите себе, что ровно через восемь дней после этого известия я получила другое письмо, где сестры сообщили мне о еще более неожиданной смерти моего младшего брата, того, что был министром в Бадене. Вечером у него были друзья, он себя прекрасно чувствовал, а наутро слуга нашел его мертвым в постели. Так, за неделю, в столь разных местах, умерли от Herzenschlag 7 оба брата 8. Младший был самым утонченным из моих братьев, с возвышенным нравом и глубоко художественной натурой. Со времени его отставки он жил как мудрец-отшельник, и, говорят, им написаны замечательные вещи, которые должны были увидеть свет только после его смерти. Es hat etwas Erschutterndes eine einst grosse und glЯckliche Familie, in der das eigne Leben wurzelte, so auseinandergallen zu sehen und es ist eine Mahnung, dass die Zeit bald auch da ist. Ich erschrecke jetzt formlich, wenn ein Brief komtt, denn in diesem letzten Jahre hat der Tod um mich herum gemahet. Ich habe alle meine Energie nЪtig gehabt, um meinen armen Kopf vor den Folgen dieser Ereignisse zu schЯtzen, aber ich will, so lang es geht, tun was mЪglich ist, um obenauf zu bleiben” 9.
Прощайте, дорогой друг, вскоре я вам напишу, чтобы задать некоторые практические вопросы по поводу вашего пребывания здесь, квартиры 10 и т.д. — Приветствую вас всех, в том числе Шольца, когда он появится у вас, и жму вам руку.
Публикуется впервые. Незначительный отрывок: Vinant G. P. 213, без даты. В летописи (IV, 235) неточно: “<январь>”. На это письмо М. Мейзенбуг Герцен ответил 28 февраля 1866 г. (XXVIII, 159—160, 349—350).
Год написания (в оригинал М. Мейзенбуг вставлен позже неустановленной рукой карандашом) подтверждается содержанием указанных выше писем.
1 живое сообщение (лат.).
2 Шольц, знакомый герценовской семьи, был и авторитетным врачом (XXVIII, 166). Герцен разъехался с Шольцем, “потому что уехал в Монтре” (Там же, 161).
3 Герцен во многом соглашался с М. Мейзенбуг. Его строгость в вопросах воспитания детей также основывалась на необходимости профессионализма в любом роде занятий. В это время он уже расставался с этой надеждой и, отвечая Мейзенбуг, с сожалением и некоторым упреком писал: “Об Ольге — я по-прежнему придерживаюсь мнения, что ее полуобщественное воспитание началось слишком поздно. Постарайтесь, по крайней мере, направить ее на что-то серьезное. В этом отношении я ничего не могу сказать против Таты — из нее не выйдет Роза Бонер…” (XXVIII, 160). К этому времени Тата уже почти забросила так успешно начатые в 1862—1863 гг. свои профессиональные занятия живописью. В 1868 г. Мейзенбуг изменила свое мнение о музыкальном развитии Ольги, которое “протекает хорошо”, о чем и писала Огареву (см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 668). См. также п. 9.
4 предостерегала (нем.).
5 Отвечая Мейзенбуг целой “диссертацией” и во многом соглашаясь с ней, Герцен писал: “Я вполне за специализацию — но чтоб быть специалистом, необходимы две вещи — наука вообще и серьезные проблемы, которые пытаются разрешить методами данной специальности” (XXVIII, 160). Он не раз высказывался о необходимости сочетания “специального” и “общего” образования, насколько последнее “не повредит специальности”, и в письме сыну Саше от 2 марта 1866 г. проводил эту мысль (Там же, 165). О круге интересов Саши см. там же, 350. Герцен предостерегал сына и от слишком узкой специализации. См. также с. 153.
6 общения (нем.).
7 удара (нем.).
8 В семье М. Мейзенбуг было десять человек детей; Мальвида была предпоследним ребенком. Брат М. Мейзенбуг, очевидно, Вильгельм (1813—1866), юрист по образованию, дипломат, в 1846 г. был советником посольства, до 1856 г. в Берлине — баденским посланником, затем в Бадене министром иностранных дел. О другом брате, умершем в 1866 г., ничего выяснить не удалось.
9 Есть нечто потрясающее в том, что видишь, как распалась некогда большая счастливая семья, в которой был корень и собственной жизни. И это напоминает, что твое время тоже скоротечно. Я теперь просто пугаюсь, когда приходит письмо, т.к. в последние годы смерть ходит вокруг меня. Мне нужна была вся моя энергия, чтобы защитить мою бедную голову от последствий этих событий, но я хочу, сколько бы это ни продолжалось, по возможности оставаться на высоте (нем.).
10 Это письмо М. Мейзенбуг середины марта 1866 г., на которое Герцен ответил 16 марта, неизвестно. Во Флоренцию Герцен в это время не приехал. В феврале 1866 г. Герцен и Тхоржевский “денно и нощно” искали небольшую квартиру (“дачу”) под Женевой, “где будет центр тяжести” семьи (XXVIII, 152—154, 156).
4
20 (8) декабря <1867 г.> Флоренция
9 Piazza S. Felice
Via Vaggio 20 дек<абря>
Carissimo 1, вашим письмом 2 вы продлили тот лучезарный след, который оставило ваше пребывание у нас 3. Мне стало безумно весело. И это не просто слова. Уже давно наши отношения не были столь гармоничны, как в этот раз. Да, вы правы, мы немного Дон-Кихоты иного мира, и новое поколение отныне нас больше не понимает. Они более matter of fact people 4 и менее поэты, им неведома горечь нашей борьбы, от них также скрыты широкие горизонты, нам приоткрывшиеся, и все, ради чего мы пожертвовали нашей жизнью. Они, наверное что-то и совершат, но это будет лишь жалкая, ничтожная доля того, что хотели сделать мы. Ну что ж, каждому свое. Так всегда и было. Наша ошибка в том, что от них мы требуем того же, что стремимся сделать сами.
В понедельник у нас никого не было, кроме Шиффов 5. В среду вечером, когда Тата была на своем Singverein 6, ко мне зашла M-m Шифф. Вчера, в четверг, я отпустила Алекс<андра> и Тату к Шиффам одних, так как шел дождь и я была сильно простужена. Там они встретили Мещерского, который действительно принадлежит к семье ваших родителей 7. Какая забавная случайность! Вчера он показал себя прекрасным музыкантом, и вообще он весьма достойный молодой человек. M-m Шифф так очарована им, что пригласила его на нашу Christbaum 8, которая по моей просьбе состоится в самый последний день года. Утром, в час, того же 31 декабря, все члены общества по созданию памятника соберутся в мастерской Забеллы 9, поскольку бюст не закончен и его нельзя трогать с места. А еще З<абелло> попросил зайти к нему в этот день Шиффов, как они того хотели. Там Доманже 10 произнесет краткий спич, и бюст будет представлен на всеобщее обозрение. Вечером наш кружок, весьма немногочисленный из-за отсутствия Блазерны, Бердуш<еков>, Моно 11 и др., соберется на елке, и я очень рада, что приглашен Мещерский, — он мне очень нравится. Его мать — та самая дама, о которой вы говорили, она столько всего написала — книги о воспитании 12 и прочее. Завтра мы с Татой пойдем с ним, чтобы помочь ему купить для посылки кое-какие изысканные вещицы. Какая жалость, что он так мало здесь пробудет.
Дебаты в Палате еще продолжаются. Ратацци 13 немного оправился. Во всяком случае, Франции пришлось услышать о неприглядных вещах. Между тем финансовое положение не улучшается и страна не прогрессирует.
Ах, этот доктор Крупов! Разве его коллега ему уже ответил? 14
Получили ли вы Ольгино письмецо, посланное до вост<ребования>? Она написала вам первая, за ней Тата 15: в Отель Кавур. Зайдите к Молешотту, так как в Турине никакого собора нет 16. Жму вашу руку. Addio М<альвида>.
Публикуется впервые. Небольшой фрагмент с пропусками внутри текста у G. Vinant, р. 229. Ответ М. Мейзенбуг на письмо Герцена от 18 декабря 1867 г. В свою очередь, на это письмо Мейзенбуг Герцен ответил 1 января 1868 г.
Год написания (в оригинал М. Мейзенбуг вставлен позже неустановленной рукой, карандашом) подтверждается содержанием указанных выше писем.
1 дражайший (ит.).
2 Полное юмора и каламбуров письмо Герцена М. Мейзенбуг от 18 декабря 1867 г. из Милана (XXIX, кн. 1, 239—240) вызвало ее столь восторженный отклик.
3 Герцен был во Флоренции с 20 ноября до 17 декабря 1867 г.
4 практичны (англ.).
5 В письме к отцу от 17 декабря 1867 г., во вторник, Тата писала: “В понедельник у меня была мигрень, всем сказано было, что “понедельника” не будет у нас, поэтому пришла одна m-me Шифф с Гуго и верный Levier” (ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 434).
6 певческое общество (нем.).
7 Кн. Александр Александрович (Николаевич? в XXIX т.) Мещерский (Виспино), дальний родственник Н.А. Тучковой-Огаревой и косвенно Герцена (его тетка Марья Алексеевна — в замужестве Мещерская). Приятель детей Герцена; сватался за Н.А. Герцен, но получил ее отказ. Впоследствии секретарь отделения статистики Русского географического общества. О Мещерском см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 437—438.
8 елку (нем.).
9 Речь идет о презентации мраморного бюста М. Шиффа работы скульптора П.П. Забеллы, “очень хорошо сделанном по заказу всех флорентийских почитателей и друзей” (XXIX, кн. 1, 257) к 45-летию ученого. Герцен просил Ольгу “представить <…> донесение” об этом торжестве 1 января 1868 г. и поздравить Шиффа (Там же, 251). См. также письмо Н.А. Герцен к отцу от 25 декабря 1867 г. (ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 435—436).
10 Доманже Жозеф — французский эмигрант, участник революции 1848 г., ученый, публицист (см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 435—436). В 1860-е гг. держал во Флоренции “маленький пансион”, где Ольга училась французскому языку, арифметике, истории (Там же, 416). Н.А. Герцен в письме отцу рассказывает о ежедневных занятиях Ольги с Ж. Доманже (“отличный учитель”) (Летопись, IV. С. 306).
11 Члены флорентийского кружка, знакомые М. Мейзенбуг и А.А. Герцена — Блазерна, Мориц Бердушек и его сестра; Габриэль Моно, французский историк, впоследствии муж О.А. Герцен. Г. Моно писал 12 марта 1866 г. M-me Pressense из Флоренции о “маленьком революционном обществе”, окружающем его: А.А. Герцен — “сын русского социалиста”, Мейзенбуг, Э. Левье, Ж. Доманже, М. Бердушек. — G. Vinant, р. 213 (цит. по: Летопись, IV. С. 243). Н.А. Герцен, отвечая на письма отца от 2 декабря 1866 г., описывала публичные лекции и “курсы” в Спеколе, а также лекции в их “кружке” (М. Шиффа и предстоящую Саши — “о физиологии”; “Блазерны — о физике”; М. Бердушека — “об архитектуре”, Г. Моно — “о литературе и истории”, Э. Левье — “о ботанике”. Цит. по: Летопись, IV. С. 327. См. также: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 415, 417, 421).
12 Кн. Александра Павловна Мещерская, дочь П.А. Тучкова (жена Н.Н. Мещерского); в 1867 г. училась в Женеве в консерватории. См.: Архив Огарева. С. 52, 303.
13 У. Ратацци — глава итальянского правительства. О предательстве им национальных интересов страны (арест Гарибальди, готовившегося овладеть Римом, предложение 13 октября 1867 г. Наполеону III занять Папскую область французскими и итальянскими войсками и др.) см.: Летопись, IV. С. 479—480. 21 октября Ратацци подал в отставку (Там же. С. 483).
14 В письме к М. Мейзенбуг от 18 декабря 1867 г. Герцен писал: “История <…> Крупова окончательно отравила мой вкус” (XXIX, кн. 1, 240), имея в виду неожиданный для него успех его повести “Доктор Крупов” (1847) во французском переводе, позже напечатанном в К1 № 4 и 5 от 15 февраля и 1 марта 1868 г. Кто подразумевается под коллегой доктора, не установлено. Возможно, А.А. Герцен, к которому Герцен обращался в письме как к “Доктору Спеколы”: “Al. Dottore nella Specole” (XXIX, кн. 1, 249).
15 Герцен получил письмо Ольги в Милане и ответил ей 19 декабря 1867 г. (ЛН. Т. 99, кн. 1. С. 221—222). Письмо Таты Герцен отцу от 17 декабря 1867 г. см. там же: Кн. 2. С. 434—435.
16 В письме к М. Мейзенбуг от 18 декабря 1868 г. Герцен иронизировал по поводу Миланского собора: “Такой поразительно безумный, бесцельно-возвышенный, сталактито-сумасшедший” (XXIX, кн. 1, 240) — и потом не раз пользовался образом этой “каменной глупости” в ироничных замечаниях о бессмыслице человеческих поступков. М. Мейзенбуг откликалась на иронию Герцена. Якоб Молешотт, немецкий физиолог, работал в Италии.
5
3 января 1868 г. (22 декабря 1867 г.) Флоренция
9 Piazza S. Felice
via Maggio. Флоренция 3 января 1868.
Дорогой друг, поздравляю вас еще раз с Новым годом в надежде, что первое мое поздравительное письмо в Ниццу (после пропажи письма из Турина) наконец-то дошло 1. Я вам очень благодарна за “Cicerone” 2, которого я обнаружила под елкой вместе с другими подарками для меня. Книга эта незаменима для тех, кто новомодным кабаре предпочитает старинные памятники итальянских городов. К сожалению, я принадлежу к последней категории и счастлива, став, наконец, обладательницей такого великолепного путеводителя.
Презентация бюста не слишком удалась 3 из-за отсутствия Дом<анже>, а ведь он был главным инициатором этого представления и должен был сдернуть покрывало с мраморного бюста. Спич Алекс<андра>, заменившего Доманже, не имел большого успеха. Вы, конечно, знаете, что бюст еще не был закончен; все мы отправились в мастерскую Забеллы, где Шиффы, по просьбе m-m Шифф, приглашались взглянуть на гипсовый слепок. Предполагая какой-то сюрприз, все семейство, включая престарелую мамашу и Мими, явилось в полном составе, и всеобщему искреннему восхищению не было конца. M-m Шифф была так взволнована, что чуть было не разрыдалась. В последние дни посетителей было множество, и мы для З<абеллы> собрали 700 фр<анков>, что меня очень радует.
Вечер у Шиффов прошел прекрасно, Мещерский покоряет всех юных особ, так, Линда 4 от него в восторге. Он в самом деле очарователен, молод, оживлен и тем не менее необычайно серьезен. Я уже заметила, что ему претит все поверхностное, и если ему что-то не нравится в Тате, что удалось разглядеть, то это отсутствие упорства в работе. Вначале он был восхищен ею, о чем и сказал m-m Шифф.
Единственное, что омрачает последние дни, так это болезнь Дом<анже>. — Видите, как я была права, считая ее вовсе не безобидной. Вот уже неделю как он в постели, Шифф и Левье лечат его, и Левье по секрету сказал мне, что болезнь очень опасна и может привести к внезапной смерти. У него язва желудка. Он не может ни есть, ни переваривать пищу, и от этого ужасная слабость. Любое умственное усилие влечет за собой вредные побочные явления, и Левье говорит, что необходим целый месяц полного покоя. Но как он может это себе позволить, когда страдают его ученики и с этим возможность добывания хлеба насущного! Бедняга, он был так счастлив, что у него наконец собрался идеальный класс, подающий большие надежды. Поэтому я так огорчилась за Ольгу, которая действительно любила Дом<анже> и работала для него, как ни для кого другого. — Смерть Касаткина нас тоже глубоко поразила, мне жаль бедную вдову 5, которая, верно, чувствует себя очень одинокой в Женеве. Отныне Долг<оруков> лишился еще одного повода для сплетен 6. Он был еще на прошлой неделе здесь, то есть во Флоренции; кто-то его видел на улице, но он сказал, что на праздники уезжает в Неаполь.
После изумительных дней на прошлой неделе Новый год встретил нас мокрым снегом и слякотью. Не означает ли это, что мы еще глубже, чем в ушедшем году, увязнем в мутном потоке? Chi lo sa! 7 Поживем — увидим.
Я довольна, что с “Колоколом” все идет хорошо 8. Пусть погребальный колокол звонит по старому миру несправедливостей, а колокол пробуждающий возвещает лучшую эру. Действительно, мы в этом нуждаемся. Мы все ужасно устали от жизни.
Ad<d>io. Завтра концерт Линды. Надеюсь, она будет иметь успех. Жму вам руку. М<альдива>.
Публикуется впервые. М. Мейзенбуг отвечает на письмо Герцена от 28 декабря 1867 г., адресованное ей и Н.А. Герцен (XXIX, кн. 1, 250—251).
1 Это письмо М. Мейзенбуг от 20 декабря 1867 г. опубликовано фрагментарно (см. примеч. к п. 4) в кн.: Vinant G. Р. 229.
2 “Путеводитель” (ит.). Очевидно, что соображения комментаторов Собр. соч. Герцена (см. XXIX, кн. 2, 610—611), что это “Paris-Guide par les principaux Оcrivains et artistes de la France” (Paris, 1867), изданный ко Всемирной Парижской выставке, где во II томе опубликована статья Герцена, не подтверждаются. О получении “Cicerone” (где речь идет об итальянских памятниках) Герцен сообщал Огареву 27 декабря 1867 г. (Там же, кн. 1, 250).
3 См. п. 4 и примеч. к нему.
4 Линда Караччиоло, флорентийская подруга Н.А. Герцен, певица. В ответе Н.А. Герцен на “записочку” Герцена от 16 декабря она пишет о намерении на деньги, данные ей отцом, подарить Линде “туалет для концерта” (Летопись, IV. С. 502. См. также: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 434—436).
5 Виктор Иванович Касаткин (1831—1867), литератор, эмигрант с 1862 г., в 1862—1866 гг. принимал участие в деятельности Лондонской и Бернской вольных типографий. Его вдова — Елизавета Васильевна. Об отношениях Герцена с Касаткиным см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 421.
6 В письме к Тургеневу от 20 декабря 1867 г. Герцен писал: “Для утешения скажу на закуску, что Долг<оруков> все пакостничает, и потому я прервал дипломатические сношения…” (XXIX, кн. 1, 242). О неблаговидных поступках и дурном характере кн. Петра Владимировича Долгорукова было широко известно в обществе. См.: ЛН. Т. 62. С. 126—132 и по указ. т. XXIX.
7 Кто знает! (ит.).
8 В письме Н.А. Герцен и М. Мейзенбуг от 28 декабря 1867 г. Герцен писал: ““Колок<ол>” франц<узский> идет, и Георг взял уже сверх обыкновенного числа 400 экз<емпляров>”.
6
26 (14) декабря <1868 г.> <Флоренция>
Суббота. Декабрь
Дорогой друг, вчера вечером Алекс<андр> принес вексель 1. Пусть он полежит до первого января, т.к. до конца декабря все было оплачено, и квитанции по необходимым расходам, сопровожденные детальным описанием, разложены в отдельные стопки. Вексель рассчитан на 4 месяца, не так ли?
Я получила последний “Колокол” 2. Ваше письмо Огареву удивительно по своей простоте, прямоте и искренности. Достойнее уйти вот так, чем продолжать как Бакунин и Ко 3. Все, что они изрекают, давно устарело, видно, они ничему не научились. Вы произнесли истинное слово: “Молодое поколение движется <своим путем> и т.д. Другим же нам сказать нечего и т.д.” 4. Вам же теперь как мудрецу остается наблюдать за ходом событий, которые вы так мужественно подготовили, и с улыбкой снисхождения пройти мимо тех, кто обвиняет вас в “Maulthier” 5. Я приветствую вас на пороге Валгаллы 6, где после битвы собираются герои, и при нашей ближайшей встрече хочу поднять бокал “pale-ale” (вместо обычного “Meth”) 7 за здоровье всех истинных идеалистов 8, ибо, — что бы вы не делали — вы один из них, — и в конце концов, они же и есть настоящие люди дела, т.к. действительно чувствуют время.
Я рада, что Тата выздоровела, ей я скоро напишу. Приветствую вас всех.
Ваш старый друг М<альвида>.
Доманже тоже рад вашему письму и передает огромный привет.
Опубликовано впервые по-немецки: v. Meysenbug M. Stimmungsbilder. B. und Lpz., 1900. S. 377. (См.: Летопись, V. С. 167, где сказано, что письмо неизвестно). М. Мейзенбуг отвечала, в частности, на письма Герцена от 29 (17) ноября и 22 (10) декабря 1868 г. (XXIX, кн. 2, 498, 521).
Год написания (в оригинал вставлен позже, карандашом, неустановленной рукой) подтверждается содержанием указанных писем. Субботы в декабре 1868 г. приходились на 5, 12, 19, 26.
1 О финансовых распоряжениях Герцена см. его письмо к сыну 19 (7) декабря 1868 г. (XXIX, кн. 2, 517-518).
2 Французский “Kolokol (La Cloche)” № 14 & 15 с датой 1 декабря 1868 г. вышел в Женеве 6 декабря.
3 29 ноября 1868 г. Герцен писал М. Мейзенбуг: “Прочтите внимательно “Колок<ол>” от 1 дек<абря> (5 листов!!!). Вы вновь обнаружите все наши недостатки, все наши достоинства. Письмо к Огареву напоминает мне времена моего послания: “К нашим друзьям на Руси”” (XXIX, кн. 2, 499). Этот французский “Колокол” открывался письмом к Н. Огареву, где Герцен сообщал “о приостановке издания “Колокола” на неопределенное время” (ХХ, кн. 1, 399). Бакунин “поссорился из-за того, что я с иронией смотрю на ложь его речей и vague <расплывчатость> его программы” (XXIX, кн. 1, 510). Прекращение “Колокола” Бакунин встретил равнодушно (Там же, кн. 2, 766). О полном расхождении с Бакуниным и молодой эмиграцией см.: “Письма к старому товарищу” (ХХ; Летопись, V. С. 164—165). Мейзенбуг была в курсе споров Герцена и Бакунина, познакомилась с содержанием “Писем к старому товарищу” еще до их публикации и целиком поддерживала Герцена.
4 В “Письме к Огареву” в “Kolokol” Герцен писал: “Молодое поколение движется своим путем, оно не нуждается в нашем слове, оно достигло совершеннолетия — и знает это. Другим же нам сказать нечего” (ХХ, кн. 1, 400, пер. с фр.).
5 Мул (нем.). (Ср.: “…кто относится к вам как мулу”. — ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 650). В стихе из “Песни Миньоны” Гете (“Ученические годы Вильгельма Мейстера”): “Мул — он ищет в тумане свой путь” (нем.). О сути обвинения Бакуниным Герцена, что “он, который отважно вел за собою других, стал нерешительным” и “напоминает Maultier” см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 649—650; XXIX, кн. 2, 489 (текст), 756 (коммент.).
6 Здесь, согласно германской мифологии, собираются после битв души достойных воинов. (Дворец Одина в скандинавской мифологии.)
7 “Pale-ale”, “Meth” — сорта вин.
8 В письме к М. Мейзенбуг от 22 (10) декабря 1868 г. Герцен писал: “Если б я был идеалистом, о, как я был бы счастлив” (пер. с фр.) (XXIX, кн. 2, 521). Иронический намек Герцена на житейский идеализм, проповедовавшийся М. Мейзенбуг.
7
28 (16) декабря <1868 г.> Флоренция
Il via del Presto S. Spirito
Флоренция 28 дек<абря>
Понедельник утром
Дорогой друг, сию минуту Алекс<андр>, даже не успев рассказать нам об очень неприятных, плохих новостях, полученных от вас, предположил, что N<atalie> вскоре последует примеру Таты 1. Я попросила Алекс<андра> сразу же отправиться на телеграф и сообщить вам, что Левье советует сделать незамедлительно прививки Лизе и маленьким Рокка 2. Он мне сказал об этом вчера вечером, и сегодня утром я хотела сама телеграфировать, но поскольку пришел А<лександр>, я поручила это сделать ему, тем более, что дождь льет, как из ведра. Думаю, что не следует пренебрегать этим советом, во всяком случае, вреда он не сделает никакого, а возможно, убережет детей от хвори.
Даже для вас это было бы нелишне. Я еще надеюсь, что N<atalie> слегка простудилась, а не подхватила эту ужасную болезнь. Жаль, что Ницца так далеко, а путешествие такое долгое, а то бы я сказала: пришлите мне Лизу с Элизабет 3 или с каким-нибудь надежным человеком. Я вовсе не хочу сказать, что мы хотим к вам приехать, это подвергло бы Ольгу опасности, но за Лизой я бы ухаживала, можете быть уверены.
Последнюю вашу записку ко мне, которую вы послали вместе с письмом Тате 4, следует сохранить, дабы она вошла в ваше будущее жизнеописание, если найдется достаточно умный биограф, способный его создать. Вашу приписку к письму Алекс<андру> 5 я еще не имею, но он пересказал ее мне, как всегда поступает в подобных случаях, когда письма прилагаются к его собственным. В 1-й день Рождества мы обедали у него вместе с Шиффами. Было очень мило, весело, старушка Роза приготовила вкусный обед, и я произнесла тост за новобрачных 6.
Что вы хотите, милый друг, надо смириться с тем, что уже свершилось! Сожалеть? Быть может, я сожалею еще больше, чем вам кажется, — свадьба эта никогда не была мне по душе и никогда не будет. Его я отговаривала, как могла, и сделала все возможное, чтобы этому помешать. Но теперь, когда дело сделано, и Алекс<андр>, по натуре необычайно честный, как порядочный человек выполняет свой долг, я, из-за глубокой привязанности к нему, постараюсь посодействовать их счастью. То, что мы не живем больше вместе, отнюдь не доказывает, что Алекс<андр> от нас отдалился. Primo: когда мы приехали, Алекс<андр> был в Берлине и рассчитывал провести там зиму: нам пришлось устраиваться самим. Secondo: видели вы когда-либо, чтобы молодожены сразу входили в семью? Это вовсе не желательно ни для них, ни для окружающих, ибо неловко присутствовать при супружеских нежностях, и совсем уж нехорошо для юных девушек, как Ольга. Все это не отвращает и не означает, что мы недолюбливаем друг друга, напротив, мы остаемся добрыми друзьями и встречаемся с приятностью, и каждый норовит быть как можно любезнее с другим.
О, великий нигилист, реалист, фурьерист, антифамилист, где ваша логика? Бедная идеалистка, как я, должна еще вас учить, что держаться теснее друг к другу вовсе не средство для сохранения мира и любви в семье.
Поверьте мне, гораздо лучше жить собственной жизнью, встречаться время от времени, даря ближнему все самое драгоценное, что у вас есть, а затем вновь расставаться. И тогда каждый из нас останется для другого всегда новым, желанным, приятным. Нам никогда не было так хорошо с Алекс<андром>, как теперь.
Книга, которую вы прислали Ольге 7, и впрямь великолепна. Мы читаем ее вместе, чтоб я смогла объяснить ей то, что она не понимает. Это поможет постигнуть ей Бокля и Конта.
Старушку Сомье 8 на Рождество разбил паралич. Пока это не слишком серьезно, но станет опасным, если повторится. Я очень огорчена, т.к. она такая добрая, и потом мне жаль бедную дочь.
На сегодня прощайте. Надеюсь, что Новый год начнется лучше, чем кончается старый, во всяком случае, в частной жизни, а что до общественной, то перспективы не слишком радужные. И война кажется неизбежной. Всем большой привет, на днях напишу Лизе. Ova e sempre devotissima 9 М<альвида>.
Публикуется впервые. Ответное письмо М. Мейзенбуг на письмо Герцена к ней и А.А. Герцену от 25 (13) декабря 1868 г. (XXIX, кн. 2, 523—524).
Год написания (в оригинал вставлен позже, неустановленной рукой, карандашом) подтверждается письмом Герцена с упоминанием о болезни Н.А. Тучковой-Огаревой.
1 22 (10) декабря Тучкова-Огарева заболела ветряной оспой (XXIX, кн. 2, 522), заразившись от Таты. 25 (13) декабря Герцен сообщал в письме к сыну о “лихорадке” Natalie (XXIX, кн. 2, 523), о чем Саша передал немедленно М. Мейзенбуг.
2 Семья ниццкого повара Паскуале Рокка. 21 (9) декабря Герцен писал Огареву: “Накануне старушка Рокка занемогла оспой <…> с ней живет дочь с тремя детьми. Опасность неминуемая. — Я взял всех троих детей к нам…” (XXIX, кн. 2, 520).
3 28 или 29 декабря Герцен получил телеграмму от А.А. Герцена о необходимости прививки оспы Лизе и горничной Элизабет (Летопись, V. С. 167).
4 Эти письма неизвестны.
5 Речь идет о письме от 25 (13) декабря 1868 г. (XXIX, кн. 2, 523—524).
6 Несмотря на уговоры и сопротивление Герцена, брак Саши с Терезиной Феличе состоялся в декабре 1868 г. О празднике в честь новобрачных см.: XXIX, кн. 2, 528.
7 Речь идет о книге Феликса Фуку “Histoire du travail. La nature et l’homme” (Paris, 1868), которую еще 4 ноября (23 октября) 1868 г. Герцен рекомендовал прочесть Ольге (XXIX, кн. 2, 483). Через десять дней он подтверждал свое желание послать книгу: “Это широкая и простая, безыскусная, но дивная картина. Вы можете это читать вслух” (ЛН. Т. 99, кн. 1. С. 229). 18 января 1869 г. в письме к дочери вновь обращался к этой теме: “Я очень доволен, что книга (“История труда”) тебе понравилась. Да, это чтение здоровое и полезное” (Там же. С. 230).
8 Сен-Сомье, флорентийская знакомая Герценов и М. Мейзенбуг.
9 Навечно преданнейшая (ит.).
8
17 (5) февраля <1869 г.> Флоренция
Флоренция 17 февраля
Дорогой друг, за 16 лет нашей дружбы у нас уже возникали всякого рода сложности, но они всегда счастливо разрешались. И на этот раз, я надеюсь, будет так же. В чем вы меня упрекаете? Что я не помешала Ольге высказаться начистоту, когда вы сами подтолкнули ее выразить открыто мнение о вашем предложении, и потом, вы же сами сказали, что было бы жаль сейчас прерывать обучение Ольги на целый месяц перед самыми летними каникулами, которые и так создают неизбежную паузу в регулярных занятиях 1.
По этому поводу мне остается только повторять вам все ту же старую песенку. Когда мы в 1-й раз объединили наши усилия в воспитании детей, я поклялась самой себе, что благо детей — высшая цель моих помыслов и моей жизни, разумеется, так, как я это понимаю и способна исполнить. Когда вы меня вызвали из Парижа, чтобы вновь заняться воспитанием, я снова дала себе эту клятву, но теперь только ради одной Ольги, так как Тата во мне больше не нуждалась. С тех пор, как мы с О<льгой> оказались вдали от вас, всякий раз по первому вашему зову мы являлись; и вы слишком хорошо знаете, кто всякий раз делал необходимым наш отъезд 2. Я знаю, что поступала так вопреки самым лучшим своим побуждениям, ибо понимала, какой непоправимый вред наносится развитию ребенка; но я хотела только проявить добрую волю и больше не держать Ольгу вдали от вас. Еще в Буассьере вы сами захотели поместить Ольгу в пансион, я согласилась на это ужасное пребывание в Берне, от которого никак не могу оправиться, — и лишь потому, чтобы показать свою готовность сделать все, что вы посчитаете наилучшим для нее. Но после, — это было уже слишком, — и я решилась вызвать ваши упреки или даже, возможно, ваш гнев, чтобы только отвоевать для ребенка несколько лет спокойных и непрерывных занятий. Я понимала, что от этого зависит все ее будущее, ибо только женщина или мать (будь она родная или нет) знает, что девушке в этом возрасте нужна упорядоченная, спокойная и размеренная жизнь тела и духа; и это тем более важно для Ольги, которая с самого рождения была натурой беспокойной, нервной, страстной, не умеющей сконцентрироваться, заострить внимание на чем-либо и обрести простую и прочную гармонию, которая только и ведет к большому успеху. Мой опыт полностью оправдал меня, и когда я вижу ее теперь веселой, грациозной, красивой, чувствуя наконец, что в ее уме, в ее воспоминаниях, в сердце заложены прочные основы, я не сожалею о том, что держала ее вдалеке от вас, ибо ваша бродячая жизнь не сделала бы из нее того, чем она стала, несмотря на всевозможные усилия даже такого отца, как вы. Впрочем, она не была вдали от семьи, ибо ее брат и сестра были рядом, и вы же сами в прошлом году считали, что обосноваться надо именно здесь, и даже хотели послать из Женевы мебель для устройства квартиры. Я действительно не знаю, что заставило вас передумать, — может быть, свадьба Алекс<андра>? Когда вы снова заговорили о воссоединении семьи вокруг вас, я ведь только ответила: “Обоснуйтесь где-либо, создайте home 3 для ваших дочерей, и я вам вновь вручу Ольгу”; но под словом home я подразумеваю такую жизнь, когда не только ваши дочери смогут жить подле вас, но будут еще обладать всеми возможностями, необходимыми в молодости; вы знаете, что я никоим образом не пропагандирую суетные удовольствия высшего света, и, к счастью, Ольга никогда не была склонна к ним, — но я имею в виду искусство, молодежную среду, дружеское общество умных людей и т.д.
Однако вы сами сказали: “Цюрих — это одиночество”. Кроме того, наш общий опыт пребывания в швейцарских городах не слишком вдохновляет. Женева, Берн — это города, жизнь в которых ненавистна даже вам самому. Потом вы еще предложили Турин — все, что мне известно от людей, живших там, — город наипосредственнейший, да и с чего бы мне советовать вам обосноваться в нем, когда я уверена, что вы не выдержите и 6-ти месяцев? Я предложила Флоренцию на условиях, что вы смогли бы жить почти изолированно, на вилле в окрестностях, а дети воспользовались бы всеми преимуществами здешней жизни, — но вы этого не захотели.
Теперь вы предлагаете, чтобы Ольга провела с вами целый месяц в Генуе; во-1-х, ни Ольга, ни я не поняли из вашего 1-го письма, что она должна остаться там с вами одна 4. Потом, я отвечаю вам на это весьма основательными доводами, что лучше бы позволить ей завершить занятия с Шиффом, уроки Дом<анже> и Ре 5, курс музыки, обычно заканчивающийся в июне, а только потом прожить с нею много месяцев подряд. Ах, милый друг, и в ответ на это вы пишете глубоко опечалившее меня письмо — будто я не только похитила у вас дочь, но и завладела ее сердцем 6. И с каких же это пор — разве я вас так мало знаю и уважаю, чтоб не поддерживать в сердце Ольги культ ее отца, быть может, более глубокий и чистый, чем если б она, в своем детском неведении, недостаточно ценила и понимала вас? И потом, заметьте, дорогой друг, что в глубине этой юной души были раны, которые следовало залечить, ее детство оставило в ней тяжкие воспоминания и глубокие травмы. А если сегодня она предстанет перед вами более уверенной в себе, способной воспринять все великое и прекрасное, преодолеть мелкие жизненные невзгоды, не останавливаясь перед ними, то она совсем по-другому будет подготовлена к тому, чтоб понимать и любить вас. И тогда вы сами скажете, что старуха в очередной раз была права, и в конце концов вам придется признать, что идеалисты иногда тоже бывают очень практичными.
Вы же видели, как в Пранжене Ольга искала любую возможность приблизиться к вам, и действительно, там вы ни в чем не могли ее упрекнуть. Почему же теперь вы сомневаетесь в том, что она вас любит и почитает? Так сделайте и вы что-нибудь для Ольги, дайте ей возможность учиться, развиваться, но не отягощайте ее юную душу, только-только обретшую гармонию и оправившуюся от детских терзаний, скептицизма и груза чудовищных жизненных сложностей. Да, дорогой друг, и это я говорю вам со всею серьезностью, потому что, по-моему, не пришло еще время открыть ей все о жизни и о всех осложнениях, которые вскоре ее ожидают. Ее беспокойное детство, сцены, при которых она слишком рано столкнулась с бурными страстями, пагубно повлияли на юный ум. Приходилось смирять ее натуру, чтобы дать время проснуться ее интеллекту. Ей надобно еще побыть в спокойной обстановке, чтобы укрепить характер и волю. Я видела, как в прошлом году ее глубоко поразило неожиданное открытие, что у Александра есть сын 7. Она была буквально потрясена. Я не хочу убаюкивать ее всякими иллюзиями и мечтами о жизни, я считаю это неправильным, но прежде, чем приоткрою завесу над истиной, хочу сделать ее сильной, чтоб она могла спокойно справиться с реальностью, сохранять силу и волю для общего дела. Я не знаю ничего печальнее, чем жизнь в этой нездоровой атмосфере, когда преждевременно укоренившиеся сомнения и скептицизм убивают в зародыше всякую подлинно полезную и благотворную силу деятельности. Нет, ни горькое сомнение, ни ирония не являются для юности спасительными, и я уверяю вас со всею искренностью, которую ваш преданнейший ваш друг вам всегда показывал, что в этом отношении я вас побаиваюсь.
Тата по своей натуре чересчур спокойная, и потому глубоко ее сразу ничего не затрагивает, что же до Лизы, я не очень знаю, как это может подействовать на нее, но в том, что это плохо повлияет на Ольгу, я не сомневаюсь; у нее и так странная наклонность к излишним душевным терзаниям, что затуманивает разум и мешает распознавать правду с тем спокойствием, которое в конце концов ведет к разумному восприятию.
Если по-прежнему вы благосклонны ко мне, то все же немного подумайте об этом, не так ли? Умоляю вас: вы же знаете, как каждый художник любит свое произведение, в которое вложил всю свою душу, желая выразить самые возвышенные свои помыслы и отдать потомству все лучшее, что имеет. Так вот, Ольга для меня именно священное произведение, которое я, не щадя сил, пыталась создавать, и можно сказать, пожертвовала собою. Она еще далека от моего идеала, но верю, что на правильном пути, — ей уже пришлось преодолеть огромные трудности. Возможно, только Тата может оценить сердцем, а Доманже — разумом, какой это был тяжкий труд для меня. Конечно, вы обнаружите еще огромные пробелы, но самое важное, когда особенно заходит речь об Ольге, это сохранить в ней склонность к труду. Юность Алекс<андра> омрачилась тем, что он познал все превратности жизни, прежде чем обрел силу духа для противостояния им. Однажды вы восхитились словами Гете, которые я использовала в одной из моих новелл: “Alles was den Geist befreit ohne ihn die Herrschaft Яber sich selbst zu geben, ist verderblich” 8. Я уверена, что это именно так. В общем-то, я начинаю думать, что Алекс<андр>, женившись, правильно поступил, ибо, воспитывая Тер<езину>, он воспитывает себя и узнает массу вещей, о коих прежде не подозревал; делает он это последовательно, обогащая свой интеллект полезными и упорядоченными идеями, отчего сам становится хозяином собственной судьбы, человеком, уверенным в своих силах. Да, я уважаю его за то, что он отвечает за свои поступки со смирением и мужеством. Именно так все мы должны поступать. Не думаете ли вы, дорогой друг, что только вам так тяжело? Есть еще и другие, которым знакомы “die Kummervollen Nachte und essen iht Brod mit Thranen” 9.
Ну, полноте, разве ваша судьба так уж несчастна? Primo, вы независимы. Ах, вы даже не представляете, сколько блага заключено в этом слове. Затем, с вами две очаровательные дочери, которые вас так радуют. Алекс<андр> пошел по собственной дороге — но caro mio 10, мужчина под 30, как мне кажется, имеет на это полное право, и каждый отец не может не считаться с этим. И, наконец, ваша третья дочь находится с другом, который преклоняется перед вами, знает вас лучше, чем вы думаете, и только об одном и мечтает, как лучше воспитать этого ребенка. Итак, в чем же трагизм вашей ситуации, когда вы сами всегда хотели отдать девочку в пансион? Что она не говорит свободно по-русски 11 — еще не самое большое несчастье, потому что в будущем ей понадобятся другие языки, возможно, более необходимые, а вы сможете прекрасно понимать друг друга и без русского. Благодаря способности Ольги к языкам, она очень скоро вновь заговорит по-русски. И, наконец, имея при себе двух милых и умных дочерей, уж не такая большая жертва оставить третью дочь той, которая любит и воспитывает ее, став по праву ей матерью. Зная, как я люблю Ольгу, разве вы не довольны, видя, как она развивается, приобретает новые великолепные таланты, как счастлива в симпатичном интеллигентном кружке?
Ах, мой друг, у вас гораздо больше возможностей, чем у других создать себе и своим ближним прекрасную благоустроенную жизнь, но вы этого не хотите. Вы считаете, что здешний наш круг слишком ограниченный? По количеству — да, но не по интеллекту. В прошедший четверг вечером Шифф прочитал нам лекцию о будущем мира 12, и я уверяю вас, что многие дорого заплатили бы, чтоб ее послушать. Среди присутствовавших была и женщина, которая ценой невероятных усилий, своей энергией и умом создала вокальную группу, исполняющую истинные шедевры 13, тем самым укореняя прекрасный музыкальный вкус во Флоренции. Она может дирижировать оркестром, Вагнер доверил ей корректуру итальянского издания всех его опер, и не только партитур, но и либретто, так как она владеет четырьмя языками, знает литературу, интересуется естественными науками и даже способна читать в подлиннике Гомера. При том она мила и весела как юная дева. Кроме нее, m-m Шифф и вашей покорной слуги, которая тоже далеко не глупа, там присутствовали: 4—5 молодых человека, — каждый замечателен в своем роде, — 2 юных леди — Ольга и ее подруга, слушавшие с интересом самую содержательную и серьезную лекцию, когда-либо прочитанную Шиффом. — Прибавьте, что это кружок, в котором не боишься versaurn 14. Если бы вы захотели, ваш дом смог бы стать центром высочайшей интеллектуальной и художественной жизни, в котором 15…
И, в заключение, извините “эти записки идеалистки”, у меня была потребность снова высказать вам всю мою мысль. Спасибо, если вы не верите в то, что я хочу явиться орудием Немезиды 16; было даже время, когда вы предполагали во мне намерение быть орудием примирения, это было ближе к истине. Но, любезный друг, вы сами являетесь своей Немезидой, потому что вы не хотите признать логику вещей и подчиниться ей, вы хотите спасти все, успеть во всем, насиловать природу и вещи. При подобных желаниях Бог неумолим. И только полная покорность судьбе обезоруживает Немезиду.
А теперь прощайте, жму вам руку и заверяю, что ничто и никогда не поколеблет моей дружбы.
Впервые опубликовано фрагментарно, без начала, с датой в кн.: Vinant G. P. 238—239. В автографе, сохраненном в семье, отсутствует последняя страница. Перевод этого фрагмента текста воспроизводится по Собр. соч. Герцена в 30 т. — ХХХ, кн. 1, 338. Год написания, вставленный в оригинал позже (68), неустановленной рукой, карандашом, неверен. Это ответ М. Мейзенбуг на письмо Герцена от 14 (2) февраля 1869 г. (ХХХ, кн. 1, 35—37). 25 (13) февраля того же года Герцен, оценивая письмо М. Мейзенбуг, писал Огареву: “…Письмо Мейзенбуг уклончиво, оно мне не нравится” (ХХХ, кн. 1, 45). На это письмо Мейзенбуг Герцен ответил 3 марта 1869 г.
1 14 (2) февраля 1869 г. Герцен получил в ответ на свое предложение от 4 февраля “письмо-диссертацию” от Мейзенбуг с планом встречи и письмо от О.А. Герцен — отказ приехать погостить без Мейзенбуг. Герцен прочел письмо дочери “со слезами на глазах” (см.: Летопись, V. С. 182; ЛН. Т. 99, кн. 1. С. 231—232).
2 Речь идет о неприятии М. Мейзенбуг Н.А. Тучковой-Огаревой. См.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 643—644; “Воспоминания” Н.А. Тучковой-Огаревой и др.
3 домашний очаг (англ.).
4 В письме от 4 февраля (23 января) Герцен писал М. Мейзенбуг очень определенно: “…Я прошу у вас об одной чрезвычайно простой вещи. Не смогла ли б Ольга приехать на месяц одна, например, в Геную…” (ХХХ, кн. 1, 30).
5 Ре (Rey) — учитель французского языка (ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 42).
6 Ответ на упреки Герцена (см. его письма от 4 и 14 февраля 1869 г. — ХХХ, кн. 1, 28—30, 35—37).
7 Тутс, Александр III, внебрачный ребенок А.А. Герцена от англичанки Шарлотты Гeтсон, покончившей жизнь самоубийством в 1867 г. (утонула в Роне).
8 Гибельно все, что освобождает дух, но не дает ему господствовать над собой (нем.).
9 “Ночи, полные печали, кто со слезами хлеб свой ел” (нем.). Гете, “Песня Миньоны” — неточно приведенный фрагмент из “Вильгельма Мейстера”, ч. 1, кн. IV, гл. II (“Кто в полные скорби ночи не плакал…” — см.: ХХХ, 836, 173).
10 мой дорогой (ит.).
11 Постоянная боль и опасения Герцена во многих его письмах к Мейзенбуг и Ольге, что дочь даже не прочтет его сочинений (см.: ЛН. Т. 99, кн. 1. С. 231). Герцен писал Мейзенбуг, что “ошибку полного забвения русского языка трудно будет исправить. Это один из самых тяжких ударов, который вы — не желая — мне нанесли” (ХХХ, кн. 1, 49).
12 “Я очень доволен, что ты ходишь на лекции Шиффа”, — писал Герцен дочери 3 марта (ЛН. Т. 99, кн. 1. С. 232).
13 Мадам Laussot, музыкантша разносторонних талантов, о которой пишут и Мейзенбуг, и Н.А. Герцен: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 429, 443. В 1867 г. во Флоренции возобновилась деятельность любительского музыкального “Общества Керубини”, в котором приняли участие и дочери Герцена (Там же. С. 445).
14 прокиснуть (нем.).
15 далее рукопись обрывается, конец воспроизведен в переводе — ХХХ, 338, 36—37, см. также Vinant, p. 238—239.
16 14 февраля 1869 г. Герцен писал М. Мейзенбуг: “Вы никогда не собирались — я уверен в этом — взять на себя роль Немезиды по отношению ко мне…” (ХХХ, кн. 1, 37).
9
13 (1) марта 1869 г. Флоренция
Il via del Presto S. Spirito
Флоренция 13 — март 1869
Дорогой друг, мы вновь вернулись на неск<олько> дней в зиму, но сегодня солнце уже берет верх, и вскоре, надеюсь, оно одержит победу. Образ хоть и банальный, но вполне верный и жизненный. Таким образом, я надеюсь, что кратковременная зима, которая вдруг обрушилась на нас, снова повернет на полную весну, тем более, что ни у Ольги, ни у меня и в мыслях не было как-то обидеть и причинить вам боль; мы только и думали, как, начиная с июня, тихо провести с вами лето там, где вы сами пожелаете. (Кстати, это мне напомнило, что неск<олько> дней назад я наткнулась на объявление в газете, что сдается или продается великолепная меблированная вилла с садом и участком, расположенная над самым заливом на холме близ Специи. Это уже кое-что, если летом вы предпочитаете берег моря, ибо принято считать, что там гораздо прохладнее, чем на озере.)
Я не думаю, что незнание русского языка — дело непоправимое 1, т.к. у Ольги, так же как у Алекс<андра> и Таты, одинаковая способность к разговорному языку. Что же до письменного — это совсем другое дело, и в этом отношении самый талантливый — Алекс<андр>, хоть и делает, когда пишет, множество ошибок во всех языках. Для Ольги я посчитала необходимым ограничиться одним языком, и поскольку вы не возражали, я выбрала французский как наиболее полезный для нее в будущем. В продолжение трех зим французская грамматика была самым главным ее занятием, и до сих пор уроки г-на Ре посвящены исключительно этому предмету. Совершенно очевидно, что природа не передала литературный талант отца его детям, ибо, щедро одарив его, она истощилась. Однако надо постараться, чтобы Ольга легко владела пером; и над этим мы как раз и работаем, но ей все дается с трудом.
Что же до моего русского, я не настолько забыла его, как вы полагаете, чтоб без особого труда прочесть Восточный вопрос Огарева 2; однако пишу и читаю я очень мало, — голова и зрение уже не те, — и к великому сожалению мне приходится ограничиваться лишь самым необходимым. По вечерам вообще я никогда не читаю, а если случится, то не более часа; можете себе представить, что мне остается. Ко всему добавлю, что “молодой Россией” я не так восхищаюсь, как Россией вашего поколения. Скажите мне, куда подевались молодые люди, которые походили бы на всех вас, именно на вас, Огарева, Тургенева и др.? Да, со времен Польского восстания Россия многое утратила. Но мое былое восхищение ею осталось неизменным; доказательством тому — мой 3-й перевод мемуаров Рылеева, теперь уже на итальянский 3, в надежде на их публикацию. Это одно из самых любимых моих сочинений, и всякий раз я перечитываю его со слезами на глазах. Мемуары я прочла Ольге и рассказала о декабристах с таким воодушевлением, как сделали бы и вы, ибо безмерно восхищаюсь этим периодом русской истории. Итак, вы видите, мой Повелитель, что я не настолько обисмаркилась, как вам представляется, чтоб хоть немного не разбираться в русской истории. Для иллюстрации современного ее момента я посылаю вам отрывки из русских газет, опубликованные в венской “Presse”, переданной мне г-жой Вальтер 4.
Кстати, о молодой России, Лугинин попросил узнать у Гуго Шиффа 5, сможет ли он работать у него, что Г<уго> мог бы только приветствовать. Итак, надеюсь, что Луг<инин> у нас появится на некоторое время, и это доставит мне большое удовольствие.
В прошлый четверг вечером Шифф прочитал нам ваше письмо о свободе воли и потом ответил на него 6. Письмо мне очень нравится, как я вам уже говорила в Пранжене, но считаю, что ответ Шиффа не решает вопроса полностью, как это делаете вы, оставляя его открытым для обсуждения в будущем, сохраняя до времени как термин и историческое понятие. Было много народу, в том числе брат г-жи Шурц 7 из Гамбурга со своей женой, очаровательные люди, с которыми я вновь встретилась с удовольствием. Они рассказали мне, что Шурц избран сенатором и будет отныне зимой жить в Вашингтоне, а летом собирается в С. Луи, чтобы продолжить работу в своей газете, процветающей под его началом. Все редакторы будут только рады, если еще на полгода он подарит им свое имя и авторитет журналиста. Быть избранным сенатором — великая вещь для иностранца, да еще такого молодого. Поскольку он еще и ближайший друг Гранта, то завоюет большое влияние, и ему останется сделать лишь шаг, чтобы сделаться премьер-министром и управлять судьбою могущественнейшей республики. Вот человек, о котором думаешь с восторгом. А его бофрер (муж сестры) говорит, что он остался таким же простым, ребячливым, чистым, любезным, как и прежде, никогда не думающим о собственных интересах, таким скромным в своих потребностях, что покупка пары новых перчаток оборачивается целым событием; не заботящимся о хлебе насущном, даже если несколько дней во рту не будет ни крошки, но зато если уж представится случай поесть, то сделает это с превеликим аппетитом, ни минуты не сомневаясь, что счастливая судьба вновь улыбнулась ему. Одним словом, это и мыслитель, и человек дела. Его старшая дочь вышла в него умом и характером, вылитый его портрет. Его бофрер, посмеиваясь над ним, говорит, что вскоре ему удастся восстановить свои финансовые дела, ибо у сенаторов твердое желание.
Мои мемуары пользуются здесь большим успехом 8, особенно восхищаются ими юные девушки. Как-то я получила роскошный букет и открытку: “Идеалистке в знак глубочайшего уважения”. Ге 9, которым Дом<анже> это передали, были очень тронуты. Если б только в обществе был такой резонанс, как в узком кругу, я была бы счастлива. Однако Георг не проявляет достаточного интереса к книге, и мне приходится все делать самой. Он был здесь у Лешера, а Трюбнер 10 прислал мне экземпляры только после моего письма.
Алекс<андр> передает, что напишет вам на днях, он был слишком занят курсом публичных лекций, которые нанесут удар Парлаторе 11, а заодно всем реакционерам. Мы тоже здесь работаем на революцию.
Панофка 12 вернулся в самом лучшем расположении духа, т.к. Линда пользуется огромным успехом в Испании; он будет здесь ее ждать до конца мая, потому что она хочет и дальше брать у него уроки, чтоб с блеском дебютировать в Париже. Те 50 франков, которые вы послали Ольге вместе с моими 50-ю, отложенными мною осенью на поездку в Сиенну, пойдут на оплату дополнительного месяца обучения, после чего Панофка изложит в письменной форме свое чистосердечное искреннее мнение, заслуживает ли талант Ольги новых пожертвований. Если он верит в это, то я гарантирую вам, что она не поступит так, как Тата с живописью; от пианино я ее не отпускала, и она уже достигла значительных успехов.
На сегодня прощайте, и низкий поклон всем вашим. Давний ваш друг М<альвида> М<ейзенбуг>.
Публикуется впервые (Летопись, V. С. 189). Ответ М. Мейзенбуг на письмо Герцена от 3 марта 1869 г. (ХХХ, кн. 1, 48—50). 16 марта Герцен вновь писал М. Мейзенбуг (Там же, 60—62).
1 О тревоге Герцена по поводу “забвения русского языка” его детьми см. п. 8 и примеч. к нему.
2 “Восточный вопрос” — печатное издание поэмы Огарева “Восточный вопрос в панораме”.
3 Об опубликованном переводе на итальянский нам неизвестно.
4 Вальтер Агоштоне, жена венского банкира, знакомая Герцена и Мейзенбуг. 16 марта 1869 г., отвечая М. Мейзенбуг, Герцен просил “г-жу Вальтер проверить в венской “Presse”, напечатают или не напечатают” его письмо (см.: ХХХ, кн. 1, 62; а также с. 267, 443).
5 Владимир Федорович Лугинин (1834—1911), естествоиспытатель, химик, в период эмиграции поддерживал связь с Герценом и Огаревым. Сватался к Тате Герцен, но получил отказ. Хотел работать у младшего брата Морица Шиффа — Гуго, врача, лечившего Тату Герцен. В письме к Г.Н. Вырубову от 9 апреля 1869 г. Герцен замечал: “Лугинина поклон мне очень приятен <…> Говорили, что он едет к Гуго Шиффу — конечно, это лучше, чем к Виктору Гюго” (ХХХ, кн. 1, 80).
6 В письме к М. Мейзенбуг от 16 марта 1869 г. Герцен интересовался мнением Шиффа насчет его письма о “свободе воли” (ХХХ, кн. 1, 62). Подробнее о герценовском “Письме о свободе воли” см. т. ХХ.
7 Шурц Карл — см. п. 2 и примеч. к нему.
8 “Воспоминания идеалистки”. Первая часть вышла без имени автора в Женевской типографии в конце 1868 г. Отзывы Герцена и других лиц о мемуарах см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 648—649; ХХХ, кн. 1, 115. См. также п. 11 и примеч. к нему.
9 Николай Николаевич Ге (1831—1894), художник, и его жена Анна Павловна Ге.
10 Георг и Рихард Лешер, швейцарские издатели и книгопродавцы; Николай Трюбнер (1817—1884), английский издатель и книгопродавец.
11 Парлаторе Филиппо (1816—1877), итальянский натуралист, профессор ботаники, новый директор естественно-исторического музея Флоренции (Спеколы), “гнусный ретроград”, по отзыву А.И. Герцена, заменил на этом посту покойного профессора Карло Маттеучи (ум. в 1868 г.).
12 Панофка Генрих (1807—1887), скрипач и учитель пения, основатель Академии пения, с 1866 г. жил во Флоренции, где давал уроки музыки и пения Ольге Герцен. См. также о музыкальном развитии Ольги пп. 3, 10.
10
22 (10) апреля <1869 г.> Флоренция
Il via del Presto S. Spirito
Флоренция 22 апреля
Дорогой друг, ну и шутку вы с нами сыграли. Только из письма Таты 1 мы узнали, что не увидимся с вами этим летом. Вы мне писали, что, во всяком случае, мы соединимся навсегда в начале мая 2, оставалось лишь решить вопрос о месте; потом вы говорили мне по меньшей мере о шести месяцах — с июня до ноября, и соглашались с моей мыслью о Лугано, и именно поэтому я совершенно простодушно говорила, что для Ольги было бы лучше не прерывать свои занятия для поездки в Геную до начала летних каникул и, в связи с этим, об общем соединении. Потом вы мне написали, что вам нужно позже ехать в Брюссель, но я не знала, был ли это приговор на разлуку, продолженную до бесконечности. Я верила, что в июне мы соединимся в Генуе, Лугано или в другом месте. В конце концов — пусть все свершится по вашей воле и исполнится по вашим пожеланиям.
Я прилагаю письмо Панофки 3. Я просила его написать вам совершенно откровенно свое мнение об Ольге после первых 12 его уроков. Прибавлю только, что он никогда не льстит и решительно отказывался здесь от учеников, которые желали платить, обладали хорошими голосами, но не талантом. Я представляю Ольге полную свободу написать вам самой о своем пении и своей поездке в Геную. Если вы хотите, чтоб она ехала, я не скажу ни слова против. Я считала своим долгом отнестись всерьез к ее способностям к пению, чтобы представить ей все преимущества, какими располагает талант — само его наличие, развитое до совершенства, так что она могла бы не просто петь и наслаждаться этим, но даже, в случае нужды, учить пению и иметь таким образом прочную уверенность в возможности зарабатывать свой хлеб, если судьба заставит. Думаю, что именно в этом состоит новая мораль, которой мы желаем для женщин, — их экономическая независимость. В этом секрет личного достоинства. Вот почему я настаиваю на пении, которое, как мне кажется, более всего привлекательно для Ольги. В то же время это настолько просветительное, насколько эстетическое средство, которое в этом отношении тоже более всего подходит Ольге. Теперь это нисколько не мешает тому, чтобы позднее она посвятила себя медицине, если у нее появится такое серьезное желание, когда созреют ее физические данные и характер. Если она будет первоклассной певицей и станет концертировать, как, например Полина Лев<ицкая> 4, она за короткое время компенсирует все расходы на уроки Панофки — и даже в этом отношении ничего не будет потеряно.
Теперь, если вы придерживаетесь мнения, что нужно продолжать уроки еще в течение года (потому что через год Ольга, судя по ее теперешнему состоянию, сможет стать прекрасной певицей), — посмотрим; если Панофке удастся основать тут школу пения, мы могли бы остаться здесь на следующую зиму, и это было бы намного дешевле, чем частные уроки. Если же П<анофка> вернется в Париж, мы тоже поехали бы в Париж, чтобы продолжить с ним занятия.
И по этой причине я очень сожалею, что вы не приедете, чтобы послушать Ольгу и самому судить. Я сожалею и по множеству других причин, что вы не приняли мое предложение провести здесь на вилле апрель и май вместе со всеми. Вы могли бы увидеть, что такое Флоренция весной, прослушать разные уроки Ольги, чтобы понять, понравятся ли они вам и <подойдут ли> для Лизы; вы могли бы, наконец, присутствовать на лекциях Алек<сандра> и Шиффа, что доставило бы вам удовольствие, потому что они действительно прекрасны. В воскресенье маленький Шифф стал поистине великим. Он прочел великолепную популярную лекцию о возможности изменения времени, которое требуется мысли для перехода от ощущения к действию, и пришел к выводу, что интеллект, как и все, что можно измерить временем и пространством, подчинен, как и все существующее, законам, царствующим в природе. После этого он поднял перчатку, брошенную ему Ламбрускини, и сказал, что считает своим долгом, как ученый и гражданин, протестовать против манеры смотреть на все с академического высока; что наука не может оставаться под опекой такого узкого мировоззрения, основанного на баснях; что мы воюем и желаем сражаться с духовным оружием “черной банды”, которая начинает поднимать голову, что единственное святое оружие — это дух гуманности и что наука, далекая от того, чтобы оттолкнуть народы, в противоположность им, пишет на своем знамени только великую цель: “свобода, равенство, братство”. Маленького человека, чей голос звучал, а глаза блистали, приветствовали бурными овациями, а лица различных профессоров, друзей Парлаторе, людей вроде генерала Кадорна, находившегося как раз напротив меня, и др., выражали ужасный гнев 5.
Зал был битком набит, а эффект получился двойной: потому что никто не ожидал подобной выходки от маленького Шиффа, обычно столь строго научного (кроме нас — мы-то его знаем). Говорят, что Ламбрускини болен, может быть, от бешенства. До сих пор ни одна газета не осмелилась заговорить об этом, но они наверняка не упустят случая подраться и попытаться что-то сделать. Только католические газеты нападают на Алекс<андра> 6, громоздя самые грубые оскорбления. Мне нужно закончить скандальной статьей в “L’Armonia” (антикатолической) 7, чтобы перейти к Криспи 8 и спросить, можно ли возбудить против них процесс о диффамации и заставить их уплатить несколько тысяч франков.
В конце концов, это сражение идет хорошо, на следующий день парламент проголосовал большинством в 200 голосов за подписку в пользу молодых священников, католическая партия осталась в жалком меньшинстве. Возможно, однако, что они еще будут мстить Шиффу и Алекс<андру>. Но удар нанесен, и речь Шиффа была актом гражданского мужества тех, кого принимают в расчет. Вы это напечатаете. При всех преимуществах Парижа, Лондона, Берлина, там такая речь была бы невозможна. В Лондоне Шиффа побили бы камнями за атеизм, в Париже и Берлине его тотчас же уволили бы и отдали под суд. Но при всем этом, вы нас презираете, как узкий кружок и бессильную среду.
Прощайте, caro amico 9, несмотря на все это, я вас уважаю, люблю и сожалею, что вы не хотите… [далее нрзб.]
Привет Н<атали> и Лизе. Полагаю, что Тата уехала.
Публикуется впервые (было неизвестно — см.: Летопись, V. С. 211). 25 апреля 1869 г. Герцен получил это письмо, о содержании которого сообщал в письмах к А.А. и Н.А. Герцен, написанных в тот же день (ХХХ, кн. 1, 94, 95). Тогда же он писал Огареву: “От Мальвиды сегодня письмо, которое и посердило меня, и рассмешило, — премудренная каша — человеческий мозг” (ХХХ, кн. 1, 98). В ответном письме (хранится в Парижской национальной библиотеке — BN, см.: Летопись, V. С. 211) Герцен предлагал Ольге и Мейзенбуг переехать в Париж без всяких условий и высоко оценивал деятельность М. Шиффа.
Год написания в оригинал Мейзенбуг вставлен позже, карандашом, неустановленной рукой.
1 26 апреля Тата Герцен писала отцу: “Мальвида <…> с огорчением говорит о переписке, о Генуе, жалуется, что мы все так неясно пишем или писали, что понять нельзя дело; она с изумлением увидела из моего последнего письма, что мы совсем не будем вместе (т.е. с тобой) летом. Ольге хотелось бы ехать к тебе в Геную, но, по-моему, говоря откровенно, это ни к чему не послужит, кроме удовольствия видеть друг друга” (ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 464. См. также с. 485).
2 16 марта 1869 г. Герцен просил Мейзенбуг о возможности провести “часть лета” вместе (ХХХ, кн. 1, 61). Планы встреч, поездок Мейзенбуг, Герцена, его детей, их соединения под единым кровом постоянно менялись. 22 апреля того же года Герцен писал Ольге: “Вы снова перещеголяли меня в своих проектах путешествия — <…> вам остается лишь двинуться в Париж — или даже в Брюссель” (ЛН. Т. 99, кн. 1. С. 236).
3 Письмо неизвестно. Герцен получил его, но считал, что оно “ничего не значит” (ХХХ, кн. 1, 95). Об ответном письме Герцена см.: Летопись, V. С. 211.
4 Полина Левицкая — певица, родственница Герцена, дочь С.Л. Левицкого.
5 В письмах к сыну и Огареву Герцен оценивал “подвиг” М. Шиффа, прочитавшего 18 апреля 1869 г. “героическую лекцию” и “прямо и открыто” бросившего “перчатку клерикальной партии”: “Один святой дух в науке и есть — это разум человеческий…” (ХХХ, кн. 1, 94). Лекция “О мерилах ощущения и движения” (“Sulla misura della sensazione del movimento”) была выпущена во Флоренции М. Шиффом в 1869 г. отдельной брошюрой. Сенатор граф Р. Ламбрускини и Ф. Парлаторе — профессора, выступали против теории А.А. Герцена, защищавшего дарвиновское учение о происхождении человека от обезьяны и полемизировавшего с ними (см.: ХХХ, кн. 1, 74, 82, 363, 364—365, 384—385 и др.).
6 После выхода брошюры с лекцией А.А. Герцена “О родстве между человеком и обезьяной”, прочитанной во Флоренции, в королевском Музее естественной истории 21 марта 1869 г., нападки и клевета (диффамация) клерикальной партии в прессе усилились. См.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 467. О завязавшейся полемике вокруг лекций А.А. Герцена см. в статье Л.И. Матюшенко — там же, с. 291—293, а также в кн. 1, с. 231 и др.
7 Статья в “L’Armonia” не обнаружена.
8 Личность не установлена.
9 дорогой друг (ит.).
11
27 (15) мая <1869 г.> Флоренция
Villino della Torre
115 via dei Serragli, Флоренция
27 мая
Дорогой друг, большое спасибо за ваше хорошее письмо 1. Я еще не поздравила вас с появлением маленького Владимира 2, вошедшего в мир чудесным образом. Теперь, конечно, возникают всякого рода мелкие сложности, но отнюдь не больше тех, что случаются со всеми женщинами; единственно, Терезина не научилась еще терпеть, — а терпение — несомненно, один из высших результатов морального развития, — да и Александр волнуется из-за малейших неприятностей, о которых женщины предпочитают вовсе не говорить. Действительно, он идеальный муж, поразительно внимательный и нежный, наверное мог бы быть и потверже с этой хрупкой женщиной, знающей, чего она хочет. Ребенок очень милый. Это маленькое существо, черноволосое, с прекрасными черными глазами, обещает стать крепышом. Тата играет роль тети очень самоотверженно. Ольга себя чувствует неважно с момента отъезда Шуры. Ей пришлось даже дать железо, т.к. налицо признаки chlorose 3, кажется, она сильно выросла, отсюда — и жалобы, и боли в ногах. Сейчас она точно того же роста, что и Тата, но кажется меньше, потому что тоньше. Хотя мы неплохо чувствуем себя в нынешнем нашем жилище, именно из-за нее я и подумываю о переезде. Здесь не скажешь, что во Фл<оренции> нет зелени. Помимо нашего собственного сада с великолепными деревьями, дающими много тени, напротив нас еще могучие деревья парка Terrigiani, вносящие в комнату прохладу и свежесть. Я продолжаю лечиться, но до сих пор не чувствую никакого улучшения; думаю, что в июле-августе мне придется поехать на воды в Бавьер 4, о котором я слышала много хорошего. В то же время это будет полезно для Ольги и, возможно, совсем избавит ее от головных болей, ибо Крейцнах 5 уже дал ей возможность полностью отдохнуть все три зимние месяца.
Выборы во Франции меня тоже очень интересуют. Наилучший результат, что обещанные партии уже ясно определились, а радикальная партия показала полное единение и спокойствие, выдающие ее желание властвовать 6. Ну, увидим, какие будут последствия.
Моно написал мне, что Реклю в восторге от моей книги 7 и что о ней написаны статьи, которые появятся после выборов, так же как рецензия Андре Лео 8 и еще одна в “SiПcle”. Он также прислал мне очень длинную статью одной дамы, где проскальзывают ревнивые нотки о неравноправии полов в профессиональной деятельности, но, несмотря на это, статья мне нравится. Я попросила Тхор<жевского> прислать еще 4 экземпляра для Моно в Париж на улицу Вожирар, 62. Он говорит, что после выборов будет самый подходящий момент для публикации статей, и он хочет послать их в разные газеты. Я ему поручила отослать одну из них m-m Мишле 9.
Эта книга уже принесла много пользы. Профессор Виллари 10, истинно достойный человек и настоящий патриот, один из любимых моих итальянцев, прочел ее, после чего у нас были с ним длительные споры о воспитании женщины и о необходимости срочно заняться этим делом в Италии. Теперь он вошел в новое министерство народного образования как генеральный секретарь, в должности еще более важной, чем министр, к тому же Баргони 11 — его друг и во всем с ним согласен. Как-то вечером Виллари зашел ко мне и сказал: “Хочу сообщить вам новость, которая обрадует вас — первый лозунг, начертанный на моем знамени: “Женщина, женщина, женщина””. Он предложил разделить бюджет народного образования на 2 равные части и поставить во всем королевстве воспитание мальчиков и девочек на равную ногу. У него большие планы, и если ему все удастся, он станет Стюартом Миллем Италии 12. Со всей искренностью могу сказать, что я этому способствовала. Это доставляет удовольствие и привязывает к стране, в которой можно влиять на ее судьбу, что невозможно в Англии и во Франции.
На том прощайте, дорогой друг, передавайте всем привет и не оставляйте нас надолго без новостей.
Жму вам руку. М<альвида>.
Небольшой фрагмент без даты, опубликован: Vinant G. P. 240—241. В собр. соч. Герцена перевод фрагментов из этого письма от 27 мая 1869 г. неоправданно отнесен к двум разным недатированным письмам (ХХХ, кн. 1, 382). Год, вставленный в оригинал позже, карандашом, неустановленной рукой, подтверждается содержанием письма.
1 См.: ХХХ, кн. 1, 113—115.
2 Первенец Саши и Терезины Герцен родился 18 мая 1869 г.
3 болезнь костей.
4 Бавьер — курортный город в Германии.
5 О планах поездки М. Мейзенбуг с Ольгой в Крейцнах в мае 1868 г. см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 453.
6 24 мая 1869 г. состоялись выборы в Законодательный корпус, и победу одержала партия левых буржуазных республиканцев, возглавляемая Л. Гамбеттой.
7 Это письмо неизвестно. М. Мейзенбуг излагает его содержание в письме к Герцену (полный текст неизвестен см.: Vinant G. P. 240). Реклю Жан Жак Элизе (1830—1905), французский геолог, социолог и публицист.
8 Андре Лео (наст. имя Леони Шансе), писательница, знакомая Мейзенбуг (ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 467); опубликовала похвальную рецензию на “Воспоминания идеалистки” (см.: ХХХ, 285), приведшую Мейзенбуг в восторг (ЛН. Т. 99, кн. 1. С. 480—481).
9 Адель Мишле (урожд. Миаляре), жена историка Ж. Мишле.
10 Паскуале Виллари, итальянский общественный деятель, историк, научные интересы которого были связаны в особенности с историей Флоренции и с изучением деятельности Савонаролы и Макиавелли.
11 Баргони — итальянский общественный деятель, друг П. Виллари.
12 В письме к Герцену М. Мейзенбуг, получившая “прекрасное письмо от Ст. Милля”, писала об английском философе и экономисте как о “защитнике прав женщин” (фрагмент этого письма опубликован: Vinant G. P. 240).
III
1
Н.А. Герцен — О.А. Герцен
10 сентября 1865 Chateau de la Boissiere
GenÏve
Вот тебе самая модная бумага, как она тебе нравится? Это я тебе наскоро набросила маленькую копью с рисунка M-r Guigon 1… Здесь у нас теперь отец маленькой Лели 2, помнишь, девочка, которая так мило танцевала и пела в Park House? Она говорит о том, что им всем хотелось бы приехать сюда на два, на три года.
Это было бы очень хорошо, у него три дочери: Леля, Саша и Лина — старшей лет 12, а она ростом выше меня.
Касаткин 3 сказал, что вы все здоровы, желаете ваканции провести в Boissiere 4, но не знаете <о> наших устройствах — что же с вами случилось! Где же вам их провести, если не в Boissiere? Странные вы люди, право.
Я подруг твоих на фотографии не нашла, ты сама должна мне свою Marie Dick показать, а покамест кланяйся ей, скажи… Es grЯ╡t dich ein Kartoful <sic>5
Я с огорчением слышу, что у вас идет что-то неладно, нехорошо — что вы все ссоритесь с Варей 6. Что же это, Ольга. В чем дело, расскажи-ка. О чем вы спорите? А что учение, чувствуешь ли ты, что ты успеваешь, доволен ли Фрелих 7 тобой. Ты в последних письмах мало рассказываешь. — А вот и получила твое длинное письмо 8 и благодарю тебя за него, хотя ты мне все-таки не говоришь, понимаешь ли все, что я пишу. Только я не понимаю, кто вам показывал микроскоп.
Сегодня утром была у меня M-elle Гончерова 9, она мне очень понравилась, долго сидела, много разговаривали мы, жаль, что она только несколько дней остается.
Петь при ней я не решилась, ты знаешь, как мне трудно было при <ком>-нибудь играть, ну а петь еще хуже. Кланяйся Лион 10, записочку ее я получила, за знакомство с M-elle Гон<черовой> благодарю, жаль, что все здесь только проездом.
Если Ване 11 лучше, тем паче, поездка в Женеву будет полезна, так же как и несколько дней ваканций — во всяком случае, это не может помешать самой M-me Лион приехать. Спроси?
What do you say about money, child? What have you to think about Papa’s goods, think of yours lessons or mischieves and do hot trouble your mind with thoughts of money, before time forces you to do so. As you have asked, I will answer — so know that papa never made, and never shall make any difference between us three — if he shall ever give us anything, it will be devided <in>to three equal parts — so it matters little, or not at all, who of us will fetch the money left in Russia and it is a question whether we shall ever get it — and so good bye old girl and live it in peace. I kiss you on your two little cheks and <1 нрзб then???> spot on your nose arivedere Your Patata. Saturday 12.
Впервые по автографу (РО ГЛМ, из собрания праправнука А.И. Герцена Кристиана Амфу, Франция).
1 Письмо предваряет романтический пейзаж, изображающий часовню под развесистым деревом. Очевидно, рисунок художника-дилетанта, знакомого Н.А. Герцен.
2 Личность не установлена.
3 Касаткин Виктор Иванович (1831—1867), литератор, с 1862 г. жил за границей. Обвиненный по делу о сношениях с “лондонскими пропагандистами”, стал вынужденным эмигрантом, сотрудничал с Герценом, был близок его семье.
4 В снятом в Женеве доме — “Шато Буассьер” Герцен жил с апреля 1865 до конца марта 1866 г. О жизни в доме см. “отчет” Н.А. Герцен в письме М.К. Рейхель (ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 518—520).
5 Тебя приветствует картофелина (нем.). Н.А. Герцен обыгрывает созвучие своего имени (“Tata”) с итальянским “patata”, картофелина.
6 Варя Быкова, приятельница старших дочерей Герцена, ученица пансиона Фрелиха, где в 1865 г. училась и Ольга.
7 Фрелих, владелец пансиона в Берне, который Ольга уже покинула в 20-х числах сентября 1865 г. Это заведение не устроило Герцена (см. XXVIII, 106), и он решил подыскать для дочери более подходящий пансион.
8 Это письмо неизвестно.
9 М-ль Гончарова (Гончерова), знакомая О.И. Лион.
10 Лион Ольга Ивановна, урожд. Курута, знакомая Герцена по владимирской ссылке, дочь владимирского генерал-губернатора И.Э. Куруты.
11 Ваня, сын О.И. Лион.
12 Что ты говоришь о деньгах, детка? Зачем тебе думать о папином имуществе, думай о своих уроках и шалостях и не забивай себе голову мыслями о деньгах прежде, чем время тебя заставит. Поскольку ты спросила, то я отвечу — знай же, что Папа никогда не делал и не будет делать между нами троими никакого различия. Если он нам и оставит что-нибудь, то все будет поделено на три равные части -так что совершенно не важно, кому достанутся деньги, оставшиеся в России, и вопрос еще, сможем ли мы вообще их получить. Итак, прощай, старина, и оставь все это в покое. Целую тебя в обе щечки и в пятнышко на носике. Твоя Патата. До свидания (ит.) Суббота (англ.)*.
2
Н.А. Герцен — О.А. Герцен
[Подпись под рисунком Н.А. Герцен]:
Miss Linda enjoying her “constitutional” up and down the Pont Mont-Blanc, at the most fashionable hours… under the protection of Pan Kosel 1
23 мая 1866 № 7 quai Mont-Blanc Geneve
Вот тебе, милая Ольга, портрет дорогой твоей Линды, в то время как она гуляет, чтобы на белый свет посмотреть и себя показать людям и собакам.
Как Козел за ней ухаживает 2 ты, которая ее так баловала, ты бы не поверила. Например, во время бизы он с ней не выходит, когда погода хороша, всегда с ней гуляет.
26-го. Папаша едет сегодня к Natalie в Lausanne 3, я опять остаюсь одна. В нашей квартирке это как-то не так страшно, как бывало в BoissiПre. Вот счастье Стувенелю 4 — удалось ему нас ограбить, а теперь то дом великолепно отделывается на счет Голстейн-Глюксбургского графа, герцога Бог его знает, словом, брат Датского короля 5, который нанял BoissiПre за 9000 в год.
С Надей 6 я вижусь опять очень редко — ты, верно, слышала, что отец ее Скарятин — очень нехороший человек, издатель журнала “Весть”, в котором он пишет гадости, бранит Папу, Нигилистов и все, что, по-нашему, хорошо 7 — и к тому же доносит. Бывшая жена его, M-me Мечникова 8, вздумала его защищать теперь, оправдывать его поступки, вследствие чего были ужасные сцены. — И так как Скарятин хотел вернуться сюда, неловко было бы мне гулять даже с Надей — можно бы и его встретить, а я это совсем не желаю.
Итак adieu — прощайте “любезная сестрица” — tell me more about all your occupations, interests, all the little mischieves and thoughts that gallop through your little mind. How is botanic going on? You have lost your friend Monod, have you not — Perhaps he’ll return next winter. Many kisses, dear Gink from your Tink 9.
Впервые по автографу (РО ГЛМ, из собрания праправнука А.И. Герцена Кристиана Амфу, Франция).
1 Мисс Линда наслаждается своей “конституционной” прогулкой туда-сюда по мосту Монблан в самое престижное время дня… Под покровительством пана Козела (англ.).
2 Тема Ольгиной собаки Линды постоянно возникает в переписке Герцена и членов его семьи. 30 апреля 1866 г. он пишет, например, дочери: “Тебе, Ольга, доношу, что Линда живет третью неделю у Козла. Козел это не козел, а поляк, и притом горбатый — он же ветеринар. Она, т.е. Линда, чесалась постоянно до крови и совсем опаршивела, держать ее в доме было нельзя…” (XXVIII, 182). Тата Герцен не раз рисует собачонку и поляка-ветеринара.
3 Герцен уехал “на несколько дней” в Лозанну к Н.А. Тучковой-Огаревой и Лизе. Вернулся, очевидно, около 30 мая 1865 г. (Летопись, IV. С. 264).
4 Стувенель, женевский домовладелец, ведущий дела о наеме “Шато Буассьер”. В одном из писем Герцен называет его “разбойником” (XXVIII, 105).
5 Высказывание Н.А. Герцен звучит иронически. С 1863 г. королем из Глюксбургского дома был Христиан IX (имя его брата нам неизвестно), но вскоре Дания потеряла уже Голштинию, а в 1866 г. — Шлезвиг и другие германские области, став второстепенной державой.
6 Скарятина Надежда Владимировна, дочь В.Д. и О.Р. Скарятиных, падчерица Л.И. Мечникова (см. ниже).
7 Скарятин Владимир Дмитриевич, публицист, с 1863 г. редактор газеты “Весть”, в которой 20 декабря 1865 г. без подписи появилась статья “Русские социалисты и Положение 19 февраля”. Герцен ответил в “Колоколе” — “Ужас во вражьем стану” (см. лист № 214 от 15 февраля 1866; XIX, 28—30). Об отношении Герцена к нигилистам в это время см. в его письме к П.В. Долгорукову — XXVIII, 215.
8 Скарятина Ольга Ростиславовна (род. 1834), жена В.Д. Скарятина, затем гражданская жена Л.И. Мечникова. Об отношении к ней Герцена см.: ЛН. Т. 63. С. 93—102.
9 Побольше рассказывай мне о своих занятиях, интересах, о всех маленьких шалостях и мыслях, которые вихрем проносятся в твоей головушке. Как поживает ботаника? Твой друг Моно куда-то запропастился, да? Возможно, следующей зимой вернется. Целую тысячу раз, дорогая Гинк. Твоя Тинк (англ.). Gink — Tink, очевидно, созвучные домашние прозвища Ольги и Таты. Моно Габриель (1844—1912), французский историк, публицист, с 1873 г. муж О.А. Герцен.
3
Н.А. Герцен — О.А. Герцен
(Перевод с английского)
[Письмо предваряет рисунок Н.А. Герцен, изображающий путти, звонящих в колокол.]
<1866 г., 2-я половина сентября, до 23> 1
Моя дорогая Ольга,
Нужно, чтобы мой “колокол” снова зазвонил 2, а то будет слишком поздно, так как мы начнем собираться. Мы считаем и пересчитываем с Александром все наше белье, надо начинать обустраивать домашнее хозяйство на новом месте! Все белье, зимние вещи и книги отошлем заранее.
Странно, что ты и дорогая Malibus 3, ничего не знали о моем новом друге — я уже давно писала и рассказывала о нем Александру 4. Он также знал, что из всех друзей я больше всего тосковала по Марии Вуг 5.
Я веду самую настоящую американскую жизнь — у меня появилось много знакомых, я навещаю их, знакомлюсь с новыми людьми, а в семье никто об этом ничего не знает. Сейчас я нахожусь в весьма затруднительном положении: Алекс<андру> так хочется немедленно забрать меня с собой, что у меня не хватает смелости ему отказать. С другой стороны, Мария Вуг умоляет меня остаться до ее свадьбы, которая состоится в начале октября, а Папа предоставляет мне полную свободу. Ну как бы ты поступила на моем месте? — Я все думаю, думаю и никак не решу.
Сам Алекс<андр> говорит, что моя жизнь здесь так хороша, что ему чуть ли не жаль забирать меня отсюда. — Ну ничего, мы во Флоренции хорошо устроимся, ведь правда?
Впервые по автографу (РО ГЛМ, из собрания праправнука А.И. Герцена Кристиана Амфу, Франция) в переводе с английского.
1 Датируется по содержанию письма: около 20 августа 1866 г. в Женеву приехал А.А. Герцен, а 23 сентября он уже вместе с Татой выехал во Флоренцию.
2 Н.А. Герцен писала М.К. Рейхель 21 декабря 1865 г. о своих письмах к брату: “Саша получает целые томы — с иллюстрациями и разным вздором — под заглавием “Колокольчик”” (ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 520). Подобный “колокольный” рисунок обнаружен в собрании праправнука Герцена Ж.-П. Риста, подаренном Дому-музею Герцена в 1998 г.
3 Мальвида Мейзенбуг (Малибус, Мали).
4 Это письмо неизвестно.
5 Упоминание о подруге Н.А. Герцен более не встречается в известном эпистолярии семьи.
IV
Н.А. Тучкова-Огарева — Терезине Герцен
(Перевод с французского)
11 мая <18>69 <Экс-ле-Бен>
Я очень смущена вашей благодарностью по поводу одеяла — это не сложная работа, выполненная очень быстро, требуется лишь немного терпения, а впрочем, потрудиться ради вашего с Александром ребенка 1 для меня большое удовольствие; напротив, я была очень огорчена своей неуклюжестью и бесполезностью в такой момент, когда особенно хочется помочь.
Все говорят мне о ваших успехах во французском и вообще о других ваших занятиях; именно сейчас мы смогли бы понять друг друга, разговаривать и читать вместе. Все эти новости доставили мне много удовольствия. Герцен в восторге от диспута Александра и от последней лекции Шиффа 2. Чувствуется нечто революционное в воздухе сегодняшнего дня. К несчастью, я не читаю по-итальянски, но Герцен пересказал мне и перевел основные фрагменты этих лекций.
Герцен только что уехал в Женеву 3, где он останется несколько дней — мы с Лизой одни, и у нас большие планы относительно чтения и разных занятий. Здесь очень красиво и уединенно — много зелени, удивительно свежий воздух, прекрасное озеро и горы, которые вдалеке искрятся снегами; с тех пор как мы здесь, Лиза ест за двоих.
Бедная Тата, мне кажется, что ей было очень скучно с нами в Ницце 4, факт, что в этом году я была не слишком довольна пребыванием там — не хватало живых людей, жили мы больше как туристы, безразличные ко всему.
Дорогая Терезина, у вас есть преимущества перед нами благодаря вашему прошлому, вы можете (и вы это знаете) служить практическим примером, чему женщина может научиться, стоит ей очень захотеть.
У меня к вам огромная просьба, т.к. я немного занимаюсь женским вопросом, — не смогли бы вы оказать мне большую услугу и через месяц, когда полностью оправитесь, — написать воспоминания о вашем детстве, как оно запечатлелось в вашей памяти; я перевела бы их на французский, и если бы вы согласились, мы бы издали их без вашего имени. — Все — на ваше усмотрение, обсудите это только с Александром и напишите мне по-итальянски, только покрупнее. Какой прекрасный пример вы бы подали, просто рассказав о своей жизни 5.
Прощайте, дорогая Терезина, пишите мне иногда, когда такая мысль вас посетит, и считайте меня навсегда преданной вам
Н. Огарева
Н.А. Тучкова-Огарева — А.А. Герцену
(на об. 2-го листа, по-русски)
Любезный Саша, Герцен только что уехал в Женеву на несколько дней — он говорит, что знает Quetelet — что касается до меня, то я постараюсь ее достать 6 — если иногда ученые термины и мешают немного, все можно сладить особенно с помощью Герц<ена> — и все как-то после хороших, глубоких книг становишься сам лучше и умнее. За это последнее время Герцен мне много помог, а во многом я поняла яснее его мысль, чем прежде, но иногда он как будто не признает практического вывода собственных заключений.
Ваши лекции во Флоренции, выборы во Франции — все поддерживает в каком-то нервном ожидании. Мне очень жаль, что я не могла сама прочесть последнюю лекцию, но Герцен говорит, что вы должны ее поскорее перевести по-французски.
Здесь прелесть — вот бы ты уговорил Мейз<енбуг> приехать с Ольгой — я уверена, что здешнее леченье помогло бы ее головным болям.
Твое письмо 7 пришло в минуту нашего отъезда из Ниццы. Г<ерцену> некогда было решить насчет его ответа тебе — он говорит, что в Revue des deux Mondes была статья о libre arbitre 8, которую ты должен бы прочесть, но не сказал в каком №. Что ты говоришь о воспитанье, ужасно верно, к несчастью, и пока оно не обратится в науку, какую жалкую молодежь мы будем подготовлять, вот почему еще важно преобразованье женщины, ведь в сущности она всего более имеет влияние на все молодое. Прощай, крепко жму твою руку, кланяйся всем дружески от меня.
На полях л. 2 об.: “Я думаю, что одеяло можно мыть, — но лучше написать к М-м Р.” 9 <1 нрзб.>
Впервые по автографу (РО ГЛМ, из собрания правнука А.И. Герцена Сержа Герцена, Швейцария), письмо Терезине Герцен в переводе с французского, письмо А.А. Герцену — по русскому оригиналу.
1 Первенец Терезины и А.А. Герцена — Владимир родился 18 мая 1869 г.
2 Отзыв А.И. Герцена о полемике сына и лекции Шиффа см.: ХХХ, 82—84, 364—365. См. также наст. публ. — п. 10 М. Мейзенбуг А.И. Герцену.
3 10 мая 1869 г. Герцен приехал в Женеву. Ему “удушливо тяжело” от поведения Тучковой-Огаревой (оставшейся с Лизой в Экс-ле-Бене) (ХХХ, 98, 99 и 108—109).
4 Тата Герцен приехала в Ниццу к отцу и Тучковой-Огаревой 5 декабря 1868 г. О приезде и состоянии заболевшей Таты см. XXIX, 508, 785.
5 Возможно, М.К. Рейхель.
6 Этот замысел Н.А. Тучковой-Огаревой не осуществился.
7 Книга основателя научной статистики бельгийца Ламбера Адольфа Жана Кетле “Physique sociale, ou Essai sur le dОveloppement des factures de l’homme par Ad. Quetelet” (Bruxelles, 1869). Герцен считал его “серьезным ученым” (см. ХХХ, 116, 105, 119).
8 Это письмо неизвестно.
9 “Письмо о свободе воли” (см. ХХ, 434—438 и 438—443). Герцен предполагал написать полемическую статью против высказанного Э. Вашро в первой половине сочинения “La science et la conscience” (“Наука и самосознание” в “Revue des deux Mondes” от 1 мая) идеалистического взгляда на свободу воли (замысел не осуществлен) (см.: Летопись, V. С. 218). Письмо Герцена к сыну с оценкой взглядов Э. Вашро на свободу воли (ХХХ, 107).
Н.П. Огарев — Терезине Герцен
<Апрель 1869 г.> 1
Спасибо за ваше прелестное французское письмо, добрая Терезина; я безусловно вижу у вас большие успехи. Переходите быстрее к современной истории; вы сможете вернуться и к древнему периоду, если это вас интересует, но сейчас не тратьте времени. Прочитайте также предисловие Огюста Конта к его позитивистской науке 2, вы там найдете классификацию истории, которую еще никто не превзошел. — Будьте здоровы и счастливы. В мае я назову вашего ребенка во имя свободной мысли 3.
Тутс вас целует. Он очень мил.
Ваша Ага.
Впервые по автографу (РО ГЛМ, из собрания правнука А.И. Герцена Сержа Герцена, Швейцария), в переводе с французского.
1 Датируется по содержанию письма.
2 Имеется в виду книга О. Конта “Cours de la Philosophie Positive” (“Курс позитивной философии”, вышедшая третьим изданием в Париже в 1869 г., где излагались, в частности, оценки воззрений на семейную жизнь.
3 Аналогичное письмо, приветствовавшее имя Владимир (от “владеть”), Терезине написал и Герцен (“…город Владимир остался подобно светящейся черте в дали моей молодости <…> Огарев находит, что это слишком по-славянски — но в этом нет беды”. — ЛН. Т. 99, кн. 1. С. 246).
Н.А. Тучкова и А.И. Герцен — О.А. Герцен
(Перевод с французского)
<Вторая половина декабря 1869 г.> 1
Дорогая Оля,
Поздравляю тебя от всего сердца и желаю хорошего праздника — надеюсь, что следующий год ты проведешь вместе с нами. — Мы должны быть довольны и тем, что в этом году нам удалось как-то справиться с огромным несчастьем 2. Будем хотя бы на это надеяться. И твой долг тоже помочь нам, ибо многое еще предстоит пережить, а для этого требуется немало мужества и согласия, — в этом я рассчитываю на тебя.
Ты мне очень помогла твоим ласковым и дружеским отношением — но я была огорчена тогда столь внезапным твоим уходом — я думала, что ты у сестры, и повсюду тебя искала. А на следующий день я не нашла никого, кто бы сопроводил Лизу к тебе. — Она хотела сама пойти, но я побоялась отпустить ее одну. Эрминии 3 пришлось много побегать, чтобы достать для твоей старшей сестры пальто и другие вещи.
Сегодня прекрасная погода. Вид на горы и море действует на меня успокаивающе — тишина нам всем необходима — в голове полнейшая пустота.
Думаю, что отсюда мы отправимся морем, это менее утомительно, и дорога займет не более пяти часов; из Генуи можно также ехать в Ниццу морем; оно спокойно — тишь да гладь, а с заходом солнца голубой туман окутывает горы.
Прощай, дорогая Оля. Будь здорова и ухаживай за Мальвидой. Сомкнем наши ряды!
Целую тебя шесть раз, два раза за этот вечер, когда ты едва меня чмокнула в щечку; два — за следующий день и два — за отъезд.
Твоя Натали.
Рукою Герцена:
Carolga,
Je te prie de ne pas couper le “plaid” que je t’ai donnО, en deux, mais de le garder dans toute sa longueur et largeur.
Addio. A. Herzen
As tu recu le telegramme que je t’ai envoyО hier И 11 heures?
Tout va bien 4.
Впервые по автографу (РО ГЛМ, из собрания праправнука А.И. Герцена Кристиана Амфу, Франция) в переводе с французского. Приписка Герцена в оригинале и в переводе.
1 Датируется по содержанию письма, написанного незадолго до Нового года, когда Ольга и М. Мейзенбуг, бывшие с 29 ноября 1869 г. вместе с Герценом и Тучковой-Огаревой, были 13 декабря отправлены Герценом в Париж (ХХХ, 280—281).
2 Речь идет о “сильном нервном расстройстве у Таты” (ХХХ, 232), связанном с “историей Пенизи” (Там же, 237), домогавшегося ее руки. “Это совершенное повторение истории Гервега, — писал Герцен Огареву. — <…> Кандидат в самоубийцы явился холодным палачом и злодеем” (ХХХ, 248). 29 октября 1869 г. Герцен, обеспокоенный сообщениями сына о состоянии здоровья дочери, выехал во Флоренцию из Парижа вместе с Лизой и Тучковой-Огаревой. Герцен отмечал ее несомненно положительную роль в выздоровлении Таты (ХХХ, 279). 29 ноября к Герцену в Геную приехали Ольга и Мейзенбуг.
3 2 декабря 1869 г. Герцен писал сыну: “Что же Тата не настолько здорова, чтоб при ней могла быть посторонняя горничная, — я должен взять Ерминию…” (ХХХ, 270). Итальянка Эрминия жила в доме А.А. Герцена во Флоренции.
4 “Дорольга, прошу тебя не разрезать на две части “плед”, который я подарил тебе, и хранить его длину и ширину. Addio. А. Герцен. Получила ли ты телеграмму, которую я тебе вчера послал в 11 часов? Все в порядке” (фр.).
Н.А. Тучкова-Огарева — О.А. Герцен
(Перевод с французского)
<1870, после февраля. Париж> 1
Наконец ты все знаешь — словно огромный камень спал с моей души 2. Когда мы встретимся, поговорим о прошлом, и ты сама убедишься, насколько обстоятельства и сложное мое положение ожесточили меня. Я говорю это не для того, чтобы оправдаться, но чтобы все тебе объяснить. Протяни же мне руку, как я протягиваю тебе свою с огромным чувством симпатии и дружбы, ответь мне искренне, выскажи мне все начистоту, задай мне любой вопрос, все, что придет на ум, и я чистосердечно тебе отвечу.
Когда случилось в Париже это ужасное несчастье, поразившее нас всех, мне так хотелось, чтобы вы знали, кого вы потеряли 3, но тогда это было не ко времени — и сейчас, когда я пишу тебе, боль этой утраты так же сильна, как и прежде. Только теперь у меня появилось больше сил думать о твоем отце и о Лизе.
Если б ты знала, как хотелось бы мне сделать что-нибудь для вас с Татой, чтобы вы смогли забыть все дурное в прошлом и подарить мне хоть чуточку любви, дабы я могла вас тоже любить, не скрываясь. Мне показалось, что Тата во время ее болезни меня поняла 4.
Прощай, дай мне руку — пиши. — Как я жалею, что не рядом с тобой, и не могу прочитать в твоих глазах, что ты думаешь, что ты чувствуешь, когда читаешь эти строки.
Твоя Натали
Впервые по автографу (РО ГЛМ, из собрания праправнука А.И. Герцена Кристиана Амфу, Франция) в переводе с французского.
1 Датируется по содержанию, написано после смерти Герцена.
2 Речь идет о признании Тучковой-Огаревой женой Герцена (с 29 сентября 1869 г. она уже носила его фамилию. См: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 224), а Лизы — их общей дочерью. См. во вступит. статье недавно обнаруженную (в машинописной копии из собрания праправнука Герцена Ж.-П. Риста) приписку Огарева к письму Герцена к О.А. Герцен от 13 июня 1869 г. (ХХХ, 131—132), которая была опущена при первой публикации М. Лемке (см. там же, 133, 389).
3 Речь идет о Герцене, скончавшемся в ночь с 20 на 21 января 1870 г.
4 В последние годы жизни Герцена Тучкова-Огарева дважды принимала деятельное участие в судьбе Таты: в декабре 1868 г., когда дочь Герцена заболела ветряной оспой, она ухаживала за ней (см. XXIX, 503, 504, 512, 522), а в следующем году, во время нервного заболевания Таты, немало способствовала ее выздоровлению. 4 декабря 1869 г. Герцен писал сыну: “Прошлый уход N<atalie> за Татой, в оспе, причем сама пострадала тою же болезнью, и последний месяц искупают многое в прошлом…” (ХХХ, 274). (См. также примеч. 2 к письму Тучковой-Огаревой и Герцена <второй половины декабря 1869>.)
Н.А. Тучкова-Огарева — О.А. Герцен
(Перевод с французского)
5 дек<абря> 18<71>
Дорогая Оля, давно собираюсь тебе написать, и не только, чтобы поблагодарить за письмо, но и немножко поболтать с тобой; расстояние — это великое молчание, которое мешает порой услышать голос ближнего и тоску самого дорогого тебе существа, оно же заставляет страдать, оно отчуждает нас друг от друга. Теперь, когда дела улажены, Александр нам больше не пишет 1. Тата прочла мне, смеясь, твое пожелание ей, и, признаюсь, оно совпадает с моим 2. Время течет, и с каждым днем ей будет все труднее на что-либо решиться, все сложнее верить в собственные чувства, а глобальные вопросы, которым она придает серьезное значение, час от часу становятся все более мрачными. Человечество сбивается с пути, и уже само это понятие не соответствует ему. Торжествующий порядок убивает всякую жизнь 3. Какой бы окаменевшей и старой я ни стала, Франция заставила меня проливать слезы гнева. Все, что молодо, должно спасаться внутренней жизнью — в науке или в искусстве. Я поздравляю тебя от всего сердца с твоим намерением учиться, а больше всего, с успехами в пении.
В общем-то, судя по письму Мальвиды 4, ваша жизнь во Флоренции представляется мне совсем неплохой. Обними ее и поблагодари от меня. Дел, как всегда, множество, но я бы нашла время ей написать, если б не мое дурное настроение — все слишком мрачно и внутри и вовне — у меня несчастная натура, бедствия и зло в мире усугубляют мои собственные страдания. — Только что вошли Лиза и Тата — говорят, на улице прекрасная погода, а здесь, как никогда, страдаем от холода, — во всем доме тепло только в гостиной.
Сегодня 12-е. Возвращаюсь к своему письму. Наше чтение вслух только прибавляет печали: оно так созвучно с настоящим; мы читаем с Лизой и Татой историю Жирондистов 5 — а специально для Лизы только что перечитали “Les deux citОs” 6. С мадемуазель Кондбиш 7 мы читаем “Ватерлоо” Эркмана и Ш<атобриана> 8 и одновременно следим за драмой, которая разыгрывается во Франции. Постарайся достать “Les derniПrs jours de Rossel (?)” — это было в “Constitution” 9. Сожалею, что он не из наших, он был очень верующим, истинным протестантом, но какое это имеет значение, — все это так ужасно. А смертная казнь во Франции ведь отменена, какая ирония! — Все газеты, осудившие экзекуцию, закрыты. — Куда идет Франция, до чего дойдет реакция? Неужели кровь порождает новую кровь? Один из прозорливейших коммунаров писал нам: “Они сами восстановили смертную казнь — пусть она остается, но тогда пусть они больше не жалуются” 10.
Вот, наконец, портрет Поля Реклю 11. Депортация его брата 12 была бы не только горем, но и бедствием для всей семьи, которая лишилась бы главного своего кормильца. Его слабое здоровье наверняка пострадало от частой смены тюрем. Поскольку никогда не соглашались его этапировать поездом, ему приходилось ходить по снегу, перетаскивая свой скарб на собственном горбу. Сотню таких же, как он, содержат в бывшей псарне, некогда предназначенной для охотничьих собак Людовика XVI. Когда ночью холодно, а одеял не хватает — заключенные жмутся друг к другу.
Дорогая Оля, неужели никто не может дать тебе подробных сведений о профессиональных школах — мы бы хотели здесь такую школу открыть, их больше всего недостает в Швейцарии. Мы могли бы еще включить и французский язык; тут он необходим, чтобы ездить в романские кантоны. А еще нужно черчение. В преподавании нам помогут русские, но что касается денег, на это не стоит рассчитывать — более того, в настоящее время русские основали кассу для женщин — учащихся университета, у которых нет достаточных средств. Если ты встретишь кого-то из русских, предложи им что-нибудь пожертвовать нам, это ни к чему не обязывает, можно дать сколько угодно и когда угодно, а можно — всего лишь один раз.
Школа Лизы никуда не годится, необходимо ее поменять, но, к несчастью, мало надежды найти хорошую; сверх всего, у Лизы два учителя — по математике и по русскому 13, и уже ясно, что с этим не будет проблем. Печальнее всего, что здесь нет ни одного приятного человека, и все же я здесь остаюсь. Из всех я предпочитаю старушку Фогт 14.
(На полях:) Прощай, обнимаю тебя от всего сердца и поцелуй от меня детей Александра.
Что касается семьи Реклю, я предпочитаю отца и сына святому духу 15.
Впервые по автографу (РО ГЛМ, из собрания праправнука А.И. Герцена Кристиана Амфу, Франция) в переводе с французского. Письмо на бумаге с траурной рамкой.
1 После смерти Герцена в 1870 г. Тучкова-Огарева получила от Александра несколько писем (см.: Архив Огаревых. М.; Л., 1920. С. 77—80, 81—82), касающихся их общих наследственных дел, постановки памятника Герцену в Ницце, разбора его бумаг, подготовки сборника посмертных статей (Oeuvre posthume d’Alexandre Herzen. Сборник посмертных статей Александра Ивановича Герцена. Издание детей покойного. В типографии Чернецкого. 1870, с предисловием Огарева), а также истории вовлечения Н.А. Герцена Бакуниным и Огаревым в “нечаевское дело”. Переписка возобновилась с лета 1872 г. (Там же. С. 89).
2 Еще при жизни Герцена не раз обсуждался вопрос о замужестве Таты. Многие вполне достойные претенденты на ее руку и сердце (химик В.Ф. Лугинин, кн. А.Н. Мещерский и др.) были отставлены, и не без участия Герцена. Не случайно М.К. Рейхель в письме к Герцену спрашивала его: “Неужели вы ее готовите в старые девы?” (ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 522—533). В 1866 г. Тата, знакомая с этим письмом, отвечала Рейхель, что семейная жизнь ее “не очень привлекает” (Там же. С. 523). В 1869 г. Герценом обсуждался вопрос о возможной кандидатуре доктора Гуго Шиффа, увлекшегося Татой (ХХХ, 274).
3 Речь идет о подавлении Парижской коммуны (18 марта — 28 мая 1871 г.).
4 Это письмо неизвестно.
5 О какой книге идет речь, не установлено. Тучкова-Огарева во многом следует советам Герцена о круге чтения его детей — избегать романов, пустой беллетристики и осваивать “вечные книги”. См. выше письмо Герцена дочери Тате в тетради, ей подаренной.
6 Автор не установлен.
7 Личность не установлена.
8 Герцен часто рекомендовал своим детям читать романы Эркмана-Шатриана (совместный псевдоним Эмиля Эркмана и Шарля Луи Гратьена Александра Шатриана).
9 Речь идет о преследованиях и казнях коммунаров, об одном из которых (его фамилия в письме неразборчива) пишет французская газета “Constitution”, упоминаемая Тучковой.
10 Имя коммунара установить не удалось.
11 Реклю Поль, французский врач, родственник известных ученых, братьев Элизе и Эли Реклю, с которыми поддерживали отношения Герцен и его семья. См. также в АО переписку Тучковой-Огаревой с братьями Реклю.
12 Оба брата Жан Жак Элиз Реклю (1830—1905), социолог, географ, анархист, и Мишель Эли Реклю (1827—1909), этнограф и писатель, были участниками Парижской коммуны. Н.А. Герцен, которая, как и Н.А. Тучкова-Огарева, откликнулась на трагедию 1871 г., писала М.К. Рейхель 17 апреля: “В здешних газетах я нашла, что в числе инсургентов, взятых в плен версальцами, находятся братья Reclus, наши хорошие знакомые, — чрезвычайно благородные, честные и развитые люди <…> Неужели и их расстреляют!” (см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 498).
13 Учителя у Лизы постоянно менялись. В это время математикой с ней занимался Озеров, в эмиграции Шаховской, — бывший офицер, участник Польского восстания, близкий к Бакунину. Вместе с Мечниковым он стоял во главе Женевского бюро, обслуживавшего русских эмигрантов. Некоторое время занимался с Лизой географией Элизе Реклю. Учителем русского языка был Бем. 8 февраля 1872 г. Тучкова-Огарева писала из Цюриха: “Здесь из русских мы видаем только Серебреникова — да Лизиного учителя Бёма” (АО. С. 87).
14 Фогт Луиза, урожд. Фоллен, мать Карла, Адольфа, Густава, Эмиля Фогтов, с которыми поддерживались отношения Герценом и его семьей.
15 У Эли Реклю был сын Андрей.
Н.А. Тучкова-Огарева — О.А. Герцен
(Перевод с французского)
16 марта <18>72 Kronberg
Hotting<u>en Zurich
Дорогая Ольга,
Я бы охотно попросила у тебя прощенья, кстати, я делала это не один раз и очень искренне (другой вопрос — кто-либо из вас простил меня?). На самом деле и теперь мне вовсе нечего извиняться, потому что я никогда не верила в существование заговора 1. Твое письмо оживило боль, которая во мне почти утихла.
Да, истину действительно трудно опровергнуть — не имея возможности поехать в Россию 2, не имея близких друзей в Цюрихе и не находя возможности дать здесь <Лизе> превосходное воспитание, я подумала о Флоренции. Я посчитала, что там я смогла бы найти учителей — чтение с Лизой очень способствует ее развитию, и сейчас мы начали читать с ней серьезные книги, которые она слушает с удовольствием. Я думала тогда, что, живя со мною во Флоренции, вдали от всех, никогда не посещая вечеров Шиффов 3, Лиза могла бы видеться с вами раз в неделю и встречаться иногда с детьми Александра 4, которых она, даже не зная, очень любит. Развитие не должно быть исключительно умственным, чтобы быть полноценным, для этого надобно вложить и сердце. Что же касается нашей совместной жизни с тобой или с Алекс<андром> — я никогда и не помышляла об этом; я слишком стара, слишком устала, чтобы иметь желание жить с кем-либо. Я никогда не могла и подумать, что даже самый маленький город не смог бы вместить вас обеих — однако так полагает Шифф. Я никогда и не верила, что он с вами говорил, но я была уверена, что, будучи вашим другом, он говорил со знанием дела, и если он сказал правду, то я ему благодарна — уж лучше жить раздельно, нежели изображать благополучную картину единой семьи. Это была моя заветная мечта, и в этом я могу сознаться, поскольку все давно в прошлом. Я думала, что в этой обособленной жизни, но все же единой в стремлении совершать благие дела, мы смогли бы достигнуть идеала вашего отца. Огарев тоже переехал бы к нам, мы пренебрегли бы некоторыми досадными мелочами, и ухаживали, заботились о самом любимом друге Герцена. Огарев мог бы наблюдать за играми детей Александра, как некогда прежде он следил за самим Сашей, и угасал бы он в окружении всех нас 5. Что касается Тутса 6, то он — в пансионе, видим мы его редко, а когда однажды ребенка отдают на воспитание в новую семью, лучше всего оставить его полностью на ее попечении. Он совсем от нас отвык, и, может быть, это к лучшему. Он свыкся со своим окружением, не вспоминает больше о прошлом и даже скучает порой, когда целый день проводит у нас.
Впрочем, все уже позади. Я ни о чем больше не думаю и не строю никаких планов — теперь это не мое дело.
Сегодня я кончаю свой перевод, уверена, что том тебя заинтересует 7.
Прощай, желаю тебе всяческого благополучия. Будь добра и заботься о Мальвиде, передай ей сердечный привет.
Твоя Натали
Эта была зависимость, в которой я больше не нуждаюсь. (На полях приписка Таты Герцен 8.)
Впервые по автографу (РО ГЛМ, из собрания праправнука А.И. Герцена Кристиана Амфу, Франция) в переводе с французского. Письмо на бумаге с траурной рамкой.
1 Речь идет о внутрисемейных проблемах, о трудных отношениях с детьми Герцена и с М. Мейзенбуг, продолжившихся и после смерти Герцена. См. ниже письма М. Мейзенбуг к А.А. Герцену и примеч. к ним.
2 Н.А. Тучкова-Огарева и Н.А. Герцен в марте 1871 г. ходатайствовали о разрешении вернуться в Россию, но получили отказ.
3 О вечерах Шиффов см. в письмах М. Мейзенбуг к Герцену и примеч. к ним.
4 К этому времени у Александра было уже четверо сыновей: Александр, по прозвищу Тутс (род. в 1863), Владимир (род. в 1869), Алексей (род. в 1870), Петр (род. в 1871).
5 Тяжелобольной Н.П. Огарев жил со своей гражданской женой Мери Сетерленд и ее сыном Генри и, судя по всему, не собирался менять образа жизни, “идеалистически” представленной его бывшей женой. Отношения Огарева с детьми Герцена продолжали оставаться дружескими.
6 Незаконный сын А.А. Герцена и англичанки Ш. Гетсон, покончившей в 1867 г. жизнь самоубийством.
7 Тучкова-Огарева начала работать над переводами сочинений Герцена еще при его жизни. После его кончины она много времени уделяла и переводам, и подготовке к изданию герценовских трудов (см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 226, 231), в частности, в 1871 г. в Женеве вышел ее французский перевод: “Герцен. Письма из Франции и Италии”. Позже она совместно с Г.Н. Вырубовым занялась подготовкой так называемого “женевского” собрания сочинений Герцена, первый том которого вышел в 1875 г.
8 “Несколько слов, чтобы поцеловать вас, моя дорогая гражданка, и спросить, не вышли ли вы замуж, собираетесь ли вы провести ваш медовый месяц в Англии. Я жалею вас очень и кричу так, что слезы застилают мои глаза. Передай Мали мою любовь. Я скоро снова напишу. Тата” (англ.).
V
А.А. Герцен — Г.Н. Вырубову1
(Перевод с французского)
21 дек<абря> <18>75. <Флоренция>
Дорогой г-н Вырубов
Я приезжаю с вокзала, только что вернувшись из Ниццы, и нахожу вашу телеграмму; моя жена уже ответила на нее и просила Гуго Шиффа 2 отослать ответ.
В нескольких словах ab ovo 3 расскажу вам о развитии этого чудовищного события. В один прекрасный день, нежданно-негаданно, Натали и Лиза появились в нашем доме. Я тут же пригласил их остаться у нас в деревне, ибо мне казалось крайне неосмотрительным отправлять их во Флоренцию, чтобы вновь не разжечь огонь Летурно 4, который, казалось, уже несколько приутих; я просил Летурно не появляться у нас слишком часто, я серьезно и спокойно говорил с Лизой, которая меня уверила, что все кончено, и без малейшего колебания дала мне честное слово не искать с Летурно тайной встречи. Первые дни все шло прекрасно; Натали воспылала пламенной любовью к моей жене и детям. Мы сделали все, чтоб их жизнь была приятной, и, видя, как радовалась Лиза, как лицо Натали выражало полное удовлетворение, надеялись, что этот импровизированный визит станет началом нового периода счастья и мира для бедной женщины. В воскресенье 12 дек<абря> Лиза нам сообщила, что ее хроническое несварение желудка, которое, как по волшебству, прекратилось в день ее приезда к нам, вновь повторилось и заставило ее страдать. Вечером в нашем присутствии, вдруг, из-за ничего, она устроила матери чудовищно-жестокую, душераздирающую сцену, упрекая ее за прошлое, раня по живому с такой холодностью и грубостью в выражениях, что мы, ошеломленные, лишились дара речи. То ли ее недомогание испортило ей настроение, то ли в тот день она узнала о болезни Летурно — я не знаю.
В понедельник 13 дек<абря> она потребовала, чтобы мать сопровождала ее в город; я распорядился подать экипаж и отправить их. После Натали рассказала мне, что едва они устроились в коляске, как Лиза объявила ей, что хочет идти к Летурно и желает отправиться туда одна; Натали ей заметила, что она же обещала не делать этого и что пойдет туда вместе с ней. Тогда Лиза ответила: “В таком случае я не пойду, но знай — я отомщу”. Тем не менее вечером Лиза была спокойна и даже весела настолько, что я не преминул указать ей на это, и тогда она заявила мне: “Это потому, что я готовлю вам хороший сюрприз”. Во вторник 14 дек<абря> она встала позже обычного и сказала, что плохо спала, потому что всю ночь мучилась от своего недомогания. По этой причине она отказалась ехать в город, и Натали отправилась туда вместе с моей женой; уезжая, Натали сказала мне: “Постарайся развлечь Лизу, и попробуйте вместе пойти прогуляться”. Вернувшись в гостиную, я попросил Лизу одеться и пригласил совершить со мной пешую прогулку; она отказалась, отговорившись, что слишком устала за ночь; тогда я ей предложил запрячь знаменитого рысака Браниколи и оседлать его по-русски, она снова отказалась, отвечая с крайним равнодушием, что ей надо отдохнуть и она отправляется в постель, чтобы попытаться заснуть. Тем временем мне сообщили о приходе двух друзей, которые явились с важными новостями о нашем мясном проекте 5. Эти господа вошли, а Лиза удалилась. Мне было необходимо сразу же отправиться с ними в город, и я спросил горничную, где Лиза. Она мне ответила: “Барышня пошла в свою комнату и сказала, что хочет попытаться уснуть”, на что я ответил: “Хорошо, скажите ей, если она спустится до моего возвращения, что мне пришлось уехать в город, но я скоро вернусь”. Все это происходило примерно в два тридцать. Я задержался в городе намного дольше, чем полагал, и вернулся только в половине шестого. Я тут же справился о Лизе, и горничная мне ответила: “Верно, барышня крепко спит, так как еще не спускалась”, на что я сказал: “Не шумите наверху — дайте ей спокойно поспать”. К шести часам также вернулись Натали и моя жена. Натали сразу же поднялась в комнату Лизы и через несколько минут спустилась, явно удрученная, говоря мне с глубокой печалью: “Вот как Лиза меня третирует. Она запирается в своей комнате и не отвечает мне; не хочешь ли ты позвать ее и заставить открыть мне дверь?” Я воспринял это как обычную Лизину дерзость, но почувствовал, что кровь приливает к моей голове, и тогда я говорю Натали: “Нет, иди с моей женой, потому что я раздражен и могу быть с Лизой чересчур резким”. Итак, Натали поднялась наверх с моей женой.
Я услышал, как настойчиво стучали и кричали перед Лизиной дверью, и, не сдерживая больше своего возмущения, я взбежал наверх, громко постучал в дверь и сказал: “Лиза, ты поступаешь дурно, ты сильно огорчаешь свою мать, открой!” Никакого ответа; тогда я говорю строгим голосом: “Отопри немедленно, а то я взломаю дверь”. Нет ответа. Тогда я схватил железную задвижку, которой закрывают окно в коридоре и выломал дверь: Лиза была мертва, прошло по меньшей мере уже часа два; она лежала на кровати лицом вниз, уткнувшись в большой овальный пакет, пропитанный хлороформом, рядом с ней валялась пустая склянка. Натали думала, что она просто заснула, и я, конечно, ничего не говорил ей, но сразу же послал за местным доктором и за профессором М. Шиффом. Самым энергичным образом я принялся делать ей искусственное дыхание, — мне хотелось поддержать в Натали ее уверенность хотя бы до того момента, пока я не буду с ней наедине, т.к. сразу же понял, что, как только ее оставит надежда, она попытается покончить с собой. Это и произошло, когда врачи сообщили ей, что все кончено. К счастью, слухи о самоубийстве очень быстро распространились, и из полиции тотчас прислали двух своих людей в штатском с поручением следить за всеми, а особенно за Натали; я говорю: к счастью, ибо в ту ночь если б я остался один, то она наверняка нашла бы способ покончить с собой. Несмотря на присутствие двух посторонних, она испробовала все: пыталась прыгнуть из окна, повеситься на оконной занавеске, перерезать себе горло и, думаю, даже поджечь себя. В какой-то момент я почувствовал, что силы меня оставляют, я потерял сознание и рухнул на пол; и пока длился обморок, она бы наверняка выполнила свое намерение, если б не присутствовавшие здесь люди, способные ей помешать. Рано утром я отправил телеграмму единственному близкому другу Натали, мадам Саффи 6, с просьбой приехать; и она приехала утром в четверг. Весь день в среду Натали не хотела ни пить, ни есть, но стала более спокойной и обещала мне, что не покончит с собой в моем доме; затем она попросила бумагу, сначала писала всякие нелепости и тут же рвала, а затем закончила несколько писем, которые дала мне с тем, чтоб я их отправил после ее смерти, одно письмо вам она захотела послать немедленно 7; и, наконец, при ней было еще одно письменное признание, что она хочет покончить с собой и сделает это, и, следовательно, не надо искать в ее смерти иной причины, кроме собственного ее желания наложить на себя руки 8.
Судебный следователь был крайне деликатен и не стал проводить грубейшего расследования, но посоветовал под любым предлогом удалить Натали из моего дома. Тогда мы с м-м Саффи уговорили ее выполнить свой последний долг по отношению к дочери: похоронить ее в Ницце; и она обещала отложить свою смерть до этого момента. В пятницу я сумел устроить ее отъезд в сопровождении м-м Саффи и еще одного из моих друзей с тайным поручением наблюдать за ней. В субботу я сам отправился с гробом.
Любой ценой мы пытались не пустить ее на кладбище, но это оказалось невозможным, т.к. она стремилась попасть туда во что бы то ни стало. В тот момент, когда гроб опускали в могилу, она ударила себе в шею перочинным ножиком, который тут же я вырвал у нее; тогда она вытащила из кармана столовый нож, украденный ею в вокзальном буфете, и его тоже сразу отобрали. Я оставил ее в Ницце в самом жалком состоянии, постаревшей на 10 лет; она отказывалась от еды, думала только о самоубийстве; но прежде, чем вернуться домой, я телеграфировал ее отцу Тучкову и просил его приехать, с тем чтобы пока возле нее побыли м-м Саффи и м-м Гарибальди 9. Вот главные события.
Теперь поговорим о делах. Лиза и Натали приехали сюда совершенно без денег и с небольшими долгами, сделанными в Ницце, которые она просила меня оплатить, что и было сделано. После катастрофы я понял, что на первое время мой кошелек не должен быть пуст, а поскольку сейчас я совсем без денег, то одолжил с большим трудом 5000 франков на очень жестких условиях. Итак, прошу вас прислать эти 5000 франков в первую очередь, и как можно скорее, чтоб я смог вернуть деньги ростовщику, мне их ссудившему. Но в дальнейшем придется представить счет или другой оправдательный документ о том, как я распорядился этими 5000 фр<анков>, которые, кстати, почти все истрачены; 1000 франков я оставил в Ницце на разные расходы, и кроме того, м-м Гарибальди следует получить посланные вами в Ницу 1175 фр<анков>, которые все еще лежат на почте.
Затем встает вопрос о наследстве. Я считаю, что по закону я мог бы предъявить права на Лизину долю наследства, поскольку именно я уступил ей эту часть; впрочем, я не уверен, и все это мне безразлично. Вы знаете, как я действовал в отношении наследства моего отца; я буду поступать так и сегодня, ибо речь идет не о справедливости по закону, а о нашем собственном понятии справедливости. Но, во-первых, и прежде всего, очевидно, что ни о каком наследстве нечего говорить, пока жива Натали; все принадлежит ей, она не хочет из этого ничего, но я как-нибудь найду способ сделать так, чтобы люди из ее окружения были всегда всем обеспечены. Итак, прошу вас покамест продолжать управлять имуществом Лизы, как будто ничего не случилось, с той единственной разницей, что прибыль с капитала вы должны посылать лично мне, чтобы всегда, в любой момент, я смог покрыть все расходы Натали; как я использую эти деньги, я буду держать вас в курсе и при первом требовании посылать заверенную расписку в получении каждой суммы.
Что же касается наследства, оно, по моему мнению, станет предметом рассмотрения только после смерти Натали. Вот что еще я могу сказать вам об этом. Лиза совсем не любила Моно, и не очень Ольгу и Тату; только ко мне она испытывала некоторое чувство, хотя и не слишком сильное; мою жену и моих детей она очень любила. Поэтому и оставила письмо, в котором выразила желание передать мне свое имущество. Прилагаю вам копию этого письма. О чем там пишется, между прочим, Натали желает того исступленно, фанатично и настойчиво, она уже воображает меня распорядителем всего.
Когда придет время, я, конечно, постараюсь уговорить супругов Моно и Тату разделить наследство поровну; думаю, что Моно согласятся, потому что у них тоже есть дети; но что Тата не захочет ничего принять, уверен; и таким образом, вероятнее всего, Моно получат 1/3, а я 2/3 наследства. Но повторяю вам, что для меня этот вопрос еще не существует и встанет лишь после смерти Натали. Еще раз прошу вас продолжить ведение дела по имуществу Лизы до того момента, или, по крайней мере, до тех пор, когда при зрелом размышлении мы сможем внести в него некоторые новые поправки.
В данный момент у вас нет иного выхода, как выслать мне немедленно те 5000 фр<анков>, о которых шла речь, даже если придется что-то продать из основного имущества, поскольку ждать я больше не могу, — это поставит меня в крайне неудобное и сложное положение. Затем посылайте мне дивиденды, по мере поступления наличных денег, так же, как вы это делали в отношении Лизы и Натали. М-м Саффи и м-м Гарибальди располагают сейчас 2000 фр<анков>, что хватит им на несколько месяцев. Натали я не оставляю ничего, поскольку она способна подкупить людей, которые доставили бы ей средство покончить с собой, — впрочем, она и не хочет иметь при себе деньги.
Вот и все, что я хотел вам сообщить; я раздавлен, я устал, мне нужен отдых — моя жена больна — слегла в постель.
От всего сердца Александр Герцен
Впервые по автографу (РО ГЛМ из собрания праправнука Герцена Марселя Риста, Франция) в переводе с французского. Версия этого события изложена в письме Н.А. Тучковой-Огаревой к ее приятельнице Нерине Финокетти (АО. С. 217—225). См. также: Желвакова И. “Я хотела бы, чтобы меня любили…” // Мир музея. 1997. № 1/2. С. 24—31; ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 544—555.
1 Вырубов Георгий Николаевич (1843—1913), издатель, философ-позитивист, был близок к Герцену, сохранившему с ним, несмотря на идейные расхождения, дружеские и деловые связи. Один из главных душеприказчиков Герцена и его семьи, опекун Лизы Герцен. Принимал участие и оказывал помощь в самых сложных и трагических делах семьи. О нем см.: ЛН. Т. 63. С. 482; Там же. Т. 99, кн. 2. С. 226—228.
2 Телеграмма и ответ на нее неизвестны.
3 с самого начала (лат.).
4 31 августа 1874 г. Тучкова-Огарева впервые отпустила от себя Лизу, которая вместе с сестрой Татой отправилась во Флоренцию, где и произошла в конце октября — начале ноября ее роковая встреча с 44-летним Шарлем Летурно, ученым и психологом, автором книги “Физиология страстей”, “Эволюция брака и семьи”. После временного пребывания в Париже, Риме, Ницце, Сан-Ремо Лиза настояла на своем возвращении во Флоренцию, куда она приехала осенью 1875 г., уже вместе с матерью. В декабре того же года А.А. Герцен сам предложил им “провести две недели у него на вилле” (АО. С. 219) в окрестностях Флоренции.
5 Речь идет о неудавшемся проекте фабрики по переработке мяса, затеянном А.А. Герценом.
6 Саффи (урожд. Крауфорд) Джорджина (Нина), жена Аурелио Саффи. Тучкова-Огарева писала Герцену 14 октября 1865 г. о своем желании в случае ее смерти, чтобы Лиза воспитывалась в семье Саффи (см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 166).
7 Известны лишь два письма, написанные Тучковой-Огаревой вскоре после гибели Лизы — Н.А. Тучковой (АО. С. 228) и Н. Финокетти. Письмо к Вырубову неизвестно.
8 Тучков Алексей Алексеевич (1800—1879), отец Н.А. Тучковой-Огаревой. Письмо к нему А.А. Герцена неизвестно, но она “принимала мысль свидания” с отцом (АО. С. 213).
9 Гарибальди Нини, дочь двоюродного брата Дж. Гарибальди, с которой Лиза подружилась в Ницце.
Письма Мальвиды фон Мейзенбуг к А.А. Герцену
(Перевод с французского)
1
3 via della Polueriera
Рим 2 апреля <1876 г.>
Дорогой Алекс<андр>, на этот раз я должна обратиться к вам не ради удовольствия с вами побеседовать, но из-за злополучной истории с Нер<иной> Ф<инокетти>, в которую нас, вас и меня вовлек случай, хотя мы тут вовсе ни при чем 1. Сразу приступаю к делу. С недавнего времени я стала замечать, что некоторые довольно близкие мне люди изменились в отношении ко мне, чувствовалась какая-то неловкость и сдержанность и т.п. Я удивлялась, но не слишком обращала на это внимание. Мало-помалу я стала постепенно понимать, откуда дует ветер, т.к. ко мне подходили люди (доселе мне не знакомые) и задавали вопросы о Нер<ине>, — почему я больше с ней не встречаюсь и т.п., и особенно о г-не Ташаре (эльзасце, человеке очень известном), который занялся этим делом как защитник Н<атали> 2 и других. Только на днях я узнала о всех гнусностях, совершаемых за моей спиной. По Риму гуляют мои старые письма к Н<атали>, показывают их всем, кому не лень, и утверждают, что есть письмо от меня, где я советую заказать инструмент, о котором вам известно, чтоб открыть то, что вы знаете. Я никак не могла написать об этом, т.к. с ужасом отвергла идею, предложенную мне тогда Н<атали>. Следовательно: во-первых, письмо, вероятно, было сфальсифицировано; и, во-вторых, никто лучше, чем вы, не знает, что было сделано в мое отсутствие и без моего ведома, и как я испугалась, и как была шокирована, узнав все это от вас 3.
Итак, дорогой друг, то, о чем я прошу вас, и то, что нужно сделать для меня, — это написать свидетельство, как это было в действительности: что именно Н<атали> об этом попросила, что святоша (тайно приехавшая во Фл<оренцию> 4) захотела воспользоваться ситуацией и что именно вы спасли положение, о чем я узнала от вас только много времени спустя. Можете быть уверены, что я воспользуюсь вашим свидетельством только в случае крайней необходимости 5, т.к., с одной стороны, меня еще удерживает чувство жалости (Н<атали>, должно быть, в ужасном состоянии), а с другой — отвращение к возможности нам вновь оказаться вовлеченными в эту грязную историю. Но нам необходимо принять все меры предосторожности и обеспечить себе законную защиту от этой банды умалишенных и негодяев, для которых мы, бедные безумцы-человеколюбы (гуманисты), хотели только добра!
Целую вас, Тер<езину> и детей.
Ваша М<альвида>
2
Пятница. <7 апреля 1876 г.> <Рим>
На этот раз, это вы, дорогой Алекс<андр>, восприняли все эти вещи слишком легкомысленно. Если бы достаточно было сказать: “Это неправда”, я бы вам не написала. Но на самом деле это не так. Весь Рим только об этом и судачит. Ужасное коварство — показывать мои письма, написанные при других обстоятельствах и в связи с множеством других вещей, никому не известных, — возымело свой эффект. Меня обвиняют в постыдных поступках и пользуются моим политическим прошлым, чтобы выстроить против меня целый ряд чудовищных обвинений — между прочим, мое желание обратить Н<атали> в нигилизм и т.п. Наступит ли когда-либо конец этому наушничеству среди русских? У меня есть друзья, в их числе благороднейший и дражайший Маркиз Геррьери 6, ревностно вставший на мою сторону, за что я буду благодарна ему до конца жизни; но вам нетрудно себе вообразить, как, в конце концов, я расстраиваюсь и заболеваю, когда мне приходится ежедневно слышать от все новых людей эту историю с бесконечными восклицаниями и вопросами… Обвиняют вас, Моно и особенно Тату в том, что вы плохо обошлись с Н<атали>, и об этом я вам уже писала 7. Что никогда в жизни я не хотела скомпрометировать вас, — вам это прекрасно известно, и я искренне переживаю за вас. Но я должна быть готова к защите собственных прав и хочу, чтоб вы это тоже знали. А теперь скажите мне только об одном: было ли пущено в ход то, о чем мы говорили? Мне это необходимо знать для моих дальнейших шагов, естественно, никому не говоря ни слова. Ужасно, что эта грязная история нарушила на старости лет мой покой, но в конечном счете приходится мириться с последствиями своих поступков, даже если намерения были самые лучшие.
Addio, дружески, а tutti quanti 8. М<альвида>
3
3, via della Polueriera
Рим 15 апреля <1876 г.>
Дорогой Алекс<андр>, зря вы говорите о том, что я слишком серьезно это воспринимаю. Как вы думаете, в моем возрасте, на склоне жизни, прошедшей в небывалой борьбе за свое достоинство, из которой я всегда выходила победительницей, легко ли видеть, как сомневаются в моей честности, как отворачиваются от меня или холодно раскланиваются мои знакомые, как потрясены мои лучшие друзья? Поскольку клевета была так ловко преподнесена, мне трудно оправдаться, не имея при себе никаких доказательств, в то время как эта мерзавка сохранила все мои письма 9 и отдала их в руки своих сегодняшних покровителей, которые их использовали, естественно, вырвав из контекста фразы, имевшие отношение к предыдущим событиям, связанным с поваром и братом 10, но теперь эти письма послужили уликами для совсем иного дела. Мне пришлось в присутствии свидетелей — семьи Гер<рьери> устроить встречу с Н<атали>, во время которой она должна была предъявить письмо, которое наделало столько шума. Там говорится о шкатулке, которую следовало вскрыть, но о ней я совершенно забыла, а в ней должны быть бумаги брата. Я не уверена, что это письмо было написано мною, но, по-видимому, почерк напоминал мой. Однако она показывала также письмо своей тети с похожим почерком, хотя та никогда его не писала. Итак, всего можно ожидать от таких людей, и потому мои письма могут быть подделаны. Единственно, кто вел себя благородно, это Гер<рьери>, их искреннюю дружбу я никогда не забуду. Это проклятое дело омрачило мою жизнь в последнее время; надеюсь быть выше всего этого, но всегда горько видеть людскую злобу.
Addio, я вас всех целую. М<альвида>
Впервые по автографу (РО ГЛМ из собрания правнука Герцена Сержа Герцена, Швейцария) в переводе с французского.
Три письма Мейзенбуг, излагающие обстоятельства одной темной семейной истории, с упоминанием некоторых неназванных личностей (установить которых пока не представляется возможным), комментируются вместе. Датировка 2-го письма определяется его содержанием и указанием на “пятницу”, приходившуюся на 7 апреля 1876 г.
1 История этого конфликта, похороненного в недрах герценовской семьи, очевидно, связана с письмом, которое Тучкова-Огарева отправила своей ближайшей приятельнице Нерине Финокетти сразу после гибели Лизы (АО. С. 217—225), где весьма нелицеприятно выражала свое отношение к детям Герцена и их “пагубной” роли в судьбе своей дочери, говорила и о вредном влиянии круга Моно. Подозрительность Тучковой-Огаревой, давняя враждебность двух женщин, не всегда объективные оценки Тучковой, к тому же переданные через третьих лиц, не могли не оскорбить М. Мейзенбуг, горячо привязанную к семье своей приемной дочери Ольги Герцен-Моно. После смерти Лизы А.А. Герцен, открыв деревянную шкатулку с ее письмами, вернул Н. Финокетти ее письма к Тучковой и Лизе, где также, возможно, были какие-то сведения, порочащие Мейзенбуг. Поскольку Финокетти выступала посредницей в переписке Лизы и Летурно (из той же шкатулки — см.: АО. С. 215—216), ей, очевидно, было известно содержание писем Мейзенбуг к Тучковой-Огаревой, хранившихся у Саши и позже переданных Тучковой.
2 Личность не установлена.
3 Суть этой семейной тайны неясна. Очевидно, что она связана с историей бумаг Герцена, открытых после его смерти и содержавших немало запретных тем, в том числе тему “отлучения” Ольги от Герцена в его переписке с Мейзенбуг, на которую семьей частично накладывалось “табу” (см. о “Судьбе архива Герцена и Огарева” в статье С.В. Житомирской — ЛН. Т. 96. С. 549—642).
4 О ком идет речь, не установлено.
5 Поскольку А.А. Герцен присутствовал при вскрытии бумаг в двух изложенных Мейзенбуг случаях — после смерти Герцена и гибели Лизы — и был в курсе всех этих дел, Мейзенбуг просит именно его защитить ее от наговоров и обвинений.
6 Итальянский маркиз, сторонник и приятель Мейзенбуг.
7 Эти письма неизвестны.
8 всем (ит.).
9 Н.А. Тучкова-Огарева или Н. Финокетти.
10 О ком идет речь, неясно.