Последняя осень Андрея Белого. Дневник 1933 г. (Подготовка текста, вступ. статья, коммент. М. Л. Спивак)
На склоне Серебряного века
Опубликовано в журнале НЛО, номер 6, 2000
Публикуемый документ рассказывает о событиях лета и осени 1933 г., последнего лета и последней осени в жизни Андрея Белого (1881—1934)*. С мая по июль он с женой Клавдией Николаевной Бугаевой (1886—1970) отдыхал в писательском Доме творчества в Коктебеле. 15 июля с ним случился тепловой удар, обостривший и усугубивший все недуги, ранее дремавшие в организме. 29 июля супруги Бугаевы смогли выехать в Москву. Август проходит в борьбе с болезнью. В сентябре Белому кажется, что силы понемногу начинают возвращаться: писатель пробует восстановить прежний ритм жизни, вновь берется за перо, строит планы на будущее. В сентябре же начинает вести свой последний дневник. Однако улучшение здоровья оказалось незначительным и кратковременным. 8 декабря Белый был госпитализирован, а 8 января 1934 г. умер. Дневниковые записи оборвались 20 октября.
О том, что в последние годы жизни Белый продолжал вести дневник, долгое время никто не знал. Существовало предположение, что после 1930 г. «Белый, во все более обостряющейся политической атмосфере, решил, что записи о себе и о своих друзьях становятся делом рискованным» 1. Подобные опасения, безусловно, могли иметь место: в массовом порядке арестовывались люди из окружения писателя, а весной 1931 г. при обыске сотрудниками ОГПУ был изъят и увезен на Лубянку его личный архив. Однако главным аргументом в пользу версии об отсутствии поздних дневников Белого был сам эмпирический факт отсутствия этих дневников, а также каких бы то ни было упоминаний о них.
Но в 1993 г. ситуация изменилась: в одном из престижных московских антикварно-букинистических магазинов появился лист из дневника Андрея Белого за 1933 год. Он был озаглавлен «Дневник месяца» и имел подзаголовок: «август 1933 г.». К уникальному автографу прилагался странный набор мемориальных вещиц: галстук-бабочка, курительная трубка и… застежка от писательской сандалии. Все это поступило в магазин от одного владельца, продавалось «оптом» и лежало в одной коробке. Такое обилие и, главное, сочетание «раритетов» (сандальная застежка уютно и насмешливо расположилась прямо на странице дневника) обескуражили сотрудников «Мемориальной квартиры Андрея Белого». Вместо того чтобы броситься добывать деньги, необходимые для покупки, они (в том числе и автор этих строк) углубились в безнадежные размышления об аутентичности сандальной застежки и местонахождении других страниц дневника.
Между тем, коробка с мемориями была приобретена — к счастью, не частным лицом, а шахматовским музеем-заповедником А.А. Блока, сотрудники которого оказались менее задумчивы и более оперативны. Вскоре застежка от сандалии осела в шахматовских фондах, лист же дневника (Фиолетовые чернила. 29,8х21,0 — так он значится в музейном каталоге 2) в 1995 г. был напечатан в журнале «Литературное обозрение» 3. К сожалению, и без того малый по объему текст сохранился не полностью: чуть более девяти строк автографа оказались «зачеркнуты насыщенными фиолетовыми чернилами <…> произошли разрывы от металлического пера, и текст в этом месте простому визуальному прочтению, за исключением отдельных слов, не поддается» 4. «Отдельные слова», поддающиеся прочтению, позволяли предположить, что в зачеркнутом фрагменте речь шла об О.Э. Мандельштаме и его жене, с которыми Белый летом 1933 г. вместе отдыхал в Коктебеле и которые вызывали в ту пору у писателя исключительно негативные эмоции и раздражение.
Сами события августа 1933 г. в тексте дневника за «август 1933 г.» были отражены минимально: в основном там перечислялись события, связанные с летним (май — июль) отдыхом в Коктебеле, и строились планы на будущее. Указывалось также на случившуюся с Белым в июле болезнь («солнечное отравление») и на то, что с тех пор прошло полтора месяца. Это значит, что «августовский» дневник был начат в сентябре. Однако собственно сентябрьского продолжения дневника не было.
И — будто бы в подтверждение общеизвестного булгаковского тезиса о том, что «рукописи не горят» — продолжение нашлось: в виде копии, сделанной рукой К.Н. Бугаевой и поступившей в музей Андрея Белого в составе ее архива.
Клавдия Николаевна Бугаева очень трепетно относилась к творческому наследию мужа. Переписывать его тексты она начала еще в период их совместной жизни, а после смерти писателя был проделан буквально титанический труд по копированию огромного массива рукописей Белого. Переписыванию подлежали не только материалы, оставшиеся у нее, но и те, которые хранились у друзей и знакомых. Вдова, по-видимому, на время забирала автографы Белого, копировала и возвращала их обратно… Не до конца доверяя советскому государству и отечественным архивохранилищам, она даже ходила в рукописные отделы копировать сданные туда материалы (например, письма к Блоку, Брюсову из РО РГБ и т.п.). На 99 процентов ее труд был бессмыслен и науке не нужен, но на 1 процент — бесценен. Некоторые адресаты писем Белого были репрессированы, и их архивы бесследно пропали. Некоторые тексты Белого, сданные некогда в государственные архивы, то ли потерялись, то ли лежат, не внесенные в пользовательские описи. Некоторые материалы просто исчезли без следов… В общем, можно сказать, что Клавдия Николаевна, в отличие от М. Булгакова, допускала, что рукописи если и не горят, то теряются, причем, достаточно часто — и упорно копировала. Дневник писателя за 1933 г. — один из ценнейших материалов, сохранившихся благодаря усердию К.Н. Бугаевой.
Копии К.Н. Бугаевой очень точны. В них воспроизводятся и авторская правка, и зачеркивания, и ошибки с описками… В копии «Дневника», как и в «шахматовском» листе автографа, недоступен для чтения фрагмент о Мандельштамах — только он не зачеркнут, а отрезан ножницами… Есть и еще вычеркнутые строки. К счастью, вымарывающая рука потрудилась над ними не столь добросовестно, как над фрагментом о Мандельштаме: большую часть текста возможно разобрать. Речь в нем идет об угасании давней дружбы с Ивановым-Разумником.
В том, что были вымараны именно эти два фрагмента, есть определенная логика. И о Мандельштаме, и об Иванове-Разумнике в «Дневнике» говорится раздраженно и недоброжелательно. Но оба они впоследствии оказались жертвами сталинских репрессий, окруженные ореолом мученичества в той культурной среде, с которой Бугаевы были связаны. Эти высказывания выглядят не очень этичными по отношению к Мандельштаму и Иванову-Разумнику. Очевидно, что «вымарывающей рукой» двигало исключительно чувство такта и деликатности. Но только вот Белому такт и деликатность в описании прежних друзей были не очень свойственны, что проявилось, например, в характеристиках литераторов и общественных деятелей в его мемуарной трилогии. Кроме того — в 1933 г. Иванов-Разумник был арестован и сослан, но это не возродило в Белом дружеских чувств и не помешало поставить крест на дружеских отношениях. Писатель, конечно, не знал, что мытарства Иванова-Разумника по тюрьмам и ссылкам только начинаются, но все же, если б действительно сильно переживал за него, не писал бы в такой резкой тональности… Тем более Белый не мог и предполагать гибель Мандельштама в ГУЛАГе. Зато у Клавдии Николаевны, очевидно, осведомленной о трагической участи обоих бывших друзей покойного мужа, такие мотивы могли быть.
Внимательное сопоставление листа шахматовского автографа с первым листом копии показывает, что в момент переписывания строки о Мандельштаме не были зачеркнуты. В копии отрезанный текст чуть меньше, чем текст, вымаранный в автографе. Значит, попытки изъять из дневника «недоброжелательные» фрагменты о репрессированных Мандельштаме и Иванове-Разумнике были предприняты не Белым, а именно К.Н. Бугаевой. Как любящую вдову ее можно понять, как текстолога — вряд ли. Впрочем, в данном случае текстологическое своеволие К.Н. Бугаевой не слишком существенно. Зачеркнутые строки об Иванове-Разумнике можно разобрать, а суждения о коктебельском общении с Мандельштамом 5 легко восстанавливаются по его откровенным письмам к друзьям (Ф.В. Гладкову, П.Н. Зайцеву, Г.А. Санникову). Гораздо грустнее, что подобный факт, возможно, не единичен. Он указывает на необходимость более настороженного отношения к той части наследия Белого, к которой имела прикосновение его жена.
И тем не менее — только в копии, сделанной К.Н. Бугаевой, существует сегодня последний дневник последней осени умирающего патриарха уже умершего символизма. По рукописной копии (10 листов с об.), хранящейся в «Мемориальной квартире Андрея Белого», мы его и публикуем.
Итак, «Дневник месяца» приоткрывает страницы жизни Белого за сентябрь—октябрь 1933 г. Упорная борьба со смертельным недугом занимает в ней существенное место, но не господствующее. Писатель пытается читать и размышлять о прочитанном, слушать музыку, переписываться и общаться с друзьями, среди которых большую часть составляют единомышленники-антропософы. Самым близким Белому человеком предстает в дневнике Клавдия Николаевна Бугаева, чувство к которой он переживает с интенсивностью молодожена и в терминах мистической экзальтации. Ее присутствие в своей судьбе писатель воспринимает как обретение любви небесной, иными словами — Софии, воплощение которой он долго и безуспешно искал в других земных женщинах (М.К. Морозовой, Л.Д. Блок и др.), но нашел лишь на склоне лет в Клавдии Николаевне, «Клоде» 6. Упоенный супружеским счастьем, Белый готов воспеть гимн благодарности всему, что содействовало их соединению, — даже ОГПУ, арестовавшему в 1931 г. его возлюбленную. «<…> нас навсегда соединило с Клодей ГПУ», — такова оценка этих событий Белым, ведь арест «Клоди» ускорил ее развод с первым мужем, доктором П.Н. Васильевым, и вступление во второй брак — с Б.Н. Бугаевым. Обращает на себя внимание то, что осенью 1933 г. П.Н. Васильев оказывается одним из лечащих врачей писателя, да и, по-видимому, просто другом семьи: в «Дневнике» зафиксированы его частые посещения дома Белого.
Правда, в отличие от небесной любви и супружеского счастья, настоящего своего дома Белый так и не приобрел: вместе с женой и домочадцами он вынужден был ютиться в квартире того же доктора П.Н. Васильева (сам он в это время жил в другом месте, по-видимому, у новой супруги). Попытки решить наболевший жилищный вопрос и получить, наконец, подходящую квартиру в строящемся писательском кооперативном доме предпринимались Белым на протяжении достаточно долгого времени. В «Дневнике» нашли отражение квартирные заботы Белого, усилия подключить к решению этого вопроса высоких чиновников.
Вообще, отношения Белого с советской властью и «чиновниками от литературы» — пожалуй, наиболее интересная тема «Дневника». Белый выражает явную заинтересованность в расположенности к себе Л.М. Кагановича и А.И. Стецкого. Писателя радуют слухи о том, что Каганович одобрительно отзывался о его творчестве, а Стецкий обещал помочь с получением квартиры и прикреплением к Кремлевской аптеке. Своим основным покровителем Белый считает И.М. Гронского, а главным и опасным недругом — М. Горького. Именно на эти четыре персоны была еще в 1932 г. возложена подготовка Первого Съезда советских писателей, призванного объединить всю литературу на единой идеологической платформе — платформе соцреализма. Каганович курировал это мероприятие как член Политбюро и Оргбюро ЦК ВКП(б), Стецкий руководил им как заведующий отделом культуры и пропаганды ЦК, Гронский был председателем, а Горький почетным председателем Оргкомитета ССП. Судя по лаконичным дневниковым записям и по предшествующим им летним письмам друзьям, Белый внимательно следил за политикой партии в области литературы и изо всех сил стремился к тому, чтобы партия признала в нем советского писателя, «своего». Тесное сотрудничество с властью и всемерное угождение ей были для Белого единственным залогом дальнейшей писательской жизни, а также условием допуска к «благам» — прикреплению к Кремлевской аптеке, получению долгожданной квартиры и т.п. Откровенные попытки Белого войти в main stream советской литературы обозначились еще в его экзальтированном выступлении на Первом Пленуме Оргкомитета Союза советских писателей в октябре 1932 г. и в дальнейшем были продолжены. Как попытку сделать очередной шаг в этом направлении следует воспринимать и такое зафиксированное в записи от 11 сентября намерение: « <…> хотелось бы, если здоровье позволит, написать статью на тему “Социалистический реализм”…»
Осенью 1933 г. само понятие «социалистический реализм» еще не было в полной мере определено, и дискуссии на эту тему не только не возбранялись, но и всемерно поощрялись. И Белый, безусловно, хотел стать одним из разработчиков новой идеологии, внести свою лепту в общее дело. Социалистический реализм как главный метод советской литературы должен был быть утвержден и канонизирован на Первом Съезде писателей. Но дата проведения съезда многократно переносилась. «Между прочим: съезд сов<етских> писателей откладывается на май 1934 г.», — помечает Белый 2 сентября. Именно в преддверии съезда Белый намеревался придумать свой вариант «социалистического реализма». Идея обратиться к разработке этой темы вдохновляла писателя с мая 1933 г. Летом, в письмах из Коктебеля в Москву, он пытался «прозондировать почву», выяснить, возможна ли публикация такой статьи в возглавляемом Гронским журнале «Новый мир». Предварительная договоренность о публикации была достигнута. Но немедленно приступить к осуществлению столь актуального замысла помешала внезапная болезнь. Как следует из «Дневника», едва оправившись, писатель вновь вернулся к идее статьи о соцреализме. Однако надежда на то, что «здоровье позволит», не оправдалась, замысел остался неосуществленным, и в библиографии символиста Белого такая работа, к счастью, отсутствует.
Впрочем, вряд ли статья о соцреализме, будь она даже и написана, сослужила бы Белому хорошую службу. Писатель ошибся в главном политическом расчете — на поддержку и покровительство Гронского. Летом 1933 г. Гронского отстранили от должности Председателя Оркомитета ССП, осенью он еще сохранял ряд высоких постов, но влияние его резко ослабевало. Зато реальное руководство литературой перешло к М. Горькому, относившемуся к Белому с враждебностью и отказывавшемуся признать в нем писателя, полезного народу и новому времени. Первый Съезд советских писателей, состоявшийся уже после смерти Белого, утвердил горьковскую концепцию социалистического реализма. Трудно представить, что концепция Белого могла бы с ней конкурировать…
Планы Белого на будущее были тесно связаны с настоящим, с судьбой книг, готовившихся к изданию. Особую тревогу вызывали у него мемуары «Начало века» и исследование «Мастерство Гоголя» — предисловия к ним писались Л.Б. Каменевым. Несмотря на то что Каменев уже находился в опале, его идеологические оценки творчества Белого имели немалый вес и должны были засвидетельствовать успех или неудачу попыток писателя ассимилироваться в советской действительности. Страх того, что скажет о нем партийный вождь, преследовал Белого еще летом: «… меня беспокоит верстка “Маст[ерства] Гоголя” <…> Очень жду предисловия Каменева…» — писал он своему другу и литературному секретарю П.Н. Зайцеву 19 июня 1933 г. 7
С версткой предисловия к «Мастерству Гоголя» писатель ознакомился 20 октября 1933 г. и успел зафиксировать в дневнике свои отрадные впечатления: «…статья вполне приличная, приятная для меня». Однако последующие события наглядно показали, что успокоенность Белого была преждевременной, а политический расчет на возможность сотрудничества с советской властью опять-таки ошибочным. Предисловие Каменева к «Началу века» вызвало прямо противоположные чувства. «Б.Н. был взбешен и выведен из себя», — сообщала Н.И. Гаген-Торн в письме к Иванову-Разумнику 8. А П.Н. Зайцев вообще считал это предисловие причиной обострения болезни и приближения смерти писателя: «Первое кровоизлияние в мозг произошло в Коктебеле. Затем последовал ряд кровоизлияний и одно из них в ноябре 1933 года, когда Белый прочитал предисловие Л. Каменева к “Началу века”. (Книга вышла в ноябре 1933 года в ГИХЛ’е. Борис Николаевич написал мне на заглавной странице: “Дорогому другу с горячей любовью этот искаженный предисловием Каменева экземпляр. Автор. 1933 года. 28 ноября”)» 9.
Однако вся эта драма с оценкой «Начала века» разворачивалась уже после того, как дневниковые записи оборвались. По иронии судьбы оптимистическая, полная надежд и радости фраза о «приличном» и «приятном» предисловии Каменева к книге о Гоголе стала последней, финальной фразой публикумого дневника.
Вообще чувство радостного упоения миром нередко охватывало Белого в последнюю осень его жизни, в те моменты, когда боль и тревоги отступали. Источниками радости оказываются для него мелодии, льющиеся из уличного громкоговорителя, прочитанные книги («Слепой музыкант» В.Г. Короленко, романы Диккенса и т.п.) или новая, строящаяся Москва, по которой Белый, следуя предписаниям врачей, совершал ежедневные прогулки. Излюбленный маршрут прогулок Андрея Белого представляется весьма символичным, он тот же, что и в юности, — через Девичье Поле к кладбищу Новодевичьего монастыря. В канун смерти писатель следует тем же путем, который им был избран в «годы зари» и мистически осмыслен как путь навстречу воскресению, который воспет во «Второй симфонии», в сборнике «Золото в лазури», в поэме «Первое свидание» и многочисленных мемуарах.
«Часто под вечер идем мы гулять, долго бродим по пыльной Москве; Новодевичий монастырь — цель прогулок; заходим туда, посещаем могилы отца, Поливанова, Владимира Соловьева, М.С. и О.С. Соловьевых, совсем еще свежие <…> Помолчавши, бывало, опять вызываем слова из молчанья: слова о последнем, о тихом, о нашем, о вовсе заветном <…>», — писал Андрей Белый в «Воспоминаниях о Блоке» и предавался мечтаниям: «<…> хотел бы я там сложить свои кости» 10.
Зафиксированные в «Дневнике» посещения кладбища Новодевичьего монастыря (последнее — 18 октября) связаны с приведением в порядок могилы отца. Ровно через три месяца, 18 января 1934 г., урна с прахом писателя Андрея Белого будет захоронена неподалеку.
Дневник месяца
(август 1933 года)
Август 1933 года для меня во многом переломный месяц; до него — [все те — зачеркнуто] события, которые привели меня к кризису, в результате которого окончательно рухнули нервы; и выявилось то [нервное — зачеркнуто] истощение организма, которое подготовлялось в годах; я стал ощущать насилие во внешней жизни: как будто некая злая рука раздавливает все мои начинания. Внешний повод [предлог — зачеркнуто] — солнечный перепек; но он по словам докторов Славолюбова 1 и Тарасевича 2 — лишь предлог к тому, чтобы выявилась давно подготовлявшаяся усталость. Коктебель — вместо места отдыха оказался местом тягостнейших переживаний. Слет людей в июле превратил место отдыха в место мучений (Ермилов, проф. Десницкий, Асеев, Горбачев, Бродский и т.д.) 3: я почувствовал себя, точно в кулуарах ответственного съезда, мгновенно оброс людьми, интервьюировавшими меня о всех событиях литер<атурной> жизни.
Приехавши в мае в Коктебель, мы попали в очень милый кружок людей (гл<авным> об<разом>, служащие «Гихла» и «Огиза»); наше общество: милый, добродушный еврей, Петито (зав. «Музо» Ленинграда) 4, музык<альный> критик Исламей 5, дочь Римского-Корсакова (Штейнберг) 6 с сыном зоологом и т.д.; единственно кто нарушал {…} 7 вынужденно пыхтеть разговорами (за утр<енним> чаем, обедом, пяти-часовым чаем, ужином); за это время прошел перед сознанием ряд лиц: поэт Мариэнгов, оказавшийся милым 8, Ада Аркадьевна Губер 9 и т.д.
Поместили нас в отдельном домике, оказавшемся очень милым, наши соседи тоже оказались очень симпатичными; сперва жила с нами рядом чета Канторович (муж — художник с «Сибирякова»; жена — артистка 10); потом поселилась чета Томашевских (он — стиховед, она — тоже) 11, с которой произошло удивительное сближение: редкая, счастливая встреча, о которой вспоминаешь с благодарностью. Когда мы уехали, комнату занял академик Десницкий. С июля начинается моя болезнь (солнечное отравление 12): рвота, обмороки, головные боли, жар и т.д.; и с тех пор (полтора месяца) я провожу в непрерывном лечении и в ряде страданий на нервной почве.
Но наряду с неприятностями приходится отметить [необычайное — зачеркнуто] внимание ко мне со стороны писателей, издательств и ряда общ<ественных> организаций:
«Гихл» идет на встречу всем моим потребностям: переиздает «На рубеже» и берется печатать «Между двух революций» 13; Накоряков 14 выдвигает по новому во[прос 15 о квартире, обращаясь с письмом к Матэ Залка 16 о том, чтобы мне предоставили жилплощадь не на четв<ертом> этаже 17, И.М. Гронский прикрепляет меня к Кремлевской лечебнице, оказывает гостеприимство в «Новом мире» 18, и теплейше идет навстречу всем моим планам; ряд деятелей коммунистов становятся прямо или косвенно на защиту меня от нападе] ний Горького 19 (Гронский, Стецкий 20, как передают мне, Каганович 21 и т.д.); словом — я встречаю внимание и поддержку в партийных кругах 22.
Горький и Авербах 23 — хмурятся на меня.
В настоящее время я продолжаю болеть, но предстоит уже ряд новых работ и заданий.
______________________________
Дневник (сентябрь 1933 г.)
1-ое сентября.
Правка последних гранок книги «Мастерство Гоголя» 24. Письма Томашевскому 25, Елене Николаевне 26, Ефимову 27. За это время читал [в Коктебеле — зачеркнуто] Марселя Пруста 28, Валентина Катаева «Время вперед» 29; Тихонова «Кочевники» 30, литературу о Коктебеле (Саразина 31, Губер 32 и друг.), письма Макса Волошина (к Оболенской 33 и т.д.), Гонкуров 34, Ставского 35, Кухтина 36 и т.д. (теперь читаю статьи и книги Томашевского), журнал «Красная Новь» и журнал «Новый мир» (летние №№), Анатолийские рассказы Павленко 37, Брет-Гарта «Рассказы», Боборыкин «Китай-город», Артем Веселый «Россия, кровью омытая» 38 и т.д.
Ставлю перед собой задание: попробовать вернуться к стихам (пойдет ли?). Вечером была Л.И. Красильщик 39.
2-ое сентября.
Вечером ждали П.Н. Зайцева, Пастернака и Паоло Яшвили 40; узнали, что Паоло приготовил нам помещение в Цинондалах (в Кахетии) на октябрь; но ввиду сложности режима, предписанного мне доктором, решили отказаться от поездки 41; забота о пьявках; письмо М.А. Скрябиной 42 (из Ленинграда): она дает полезные советы о том, как обходиться с пьявками. Мысли в связи со статьей Томашевского о Пушкине 43. И.М. Гронский обещается прикрепить меня к Кремлевской аптеке ввиду болезни; «Гихл» всемерно идет на все мои предложения: печатает трилогию «На рубеже», «Начало века» и «Между двух революций»; Накоряков обращается к Матэ Залка с просьбой устроить меня в квартире ниже 4-го этажа 44. Выходит закон о жилплощади для научного работника 45 (члена Це-ку-бу) 46. П.Н. Зайцев имеет переговоры с издательством «Советская Литература» (б. «Федерация») 47, в результате которых последняя возвращает мне книгу «Между двух революций» для передачи Гихлу 48. Узнаю, что циркулирует слух, будто Каганович меня ценит, как писателя (то же отчасти и Стецкий) 49. Словом, узнаю ряд приятных, но и отчасти тревожных новостей. Между прочим: съезд сов<етских> писателей откладывается на май 1934 г 50. Вечером был В.О. Нилендер 51.
3-ье сентября.
Продолжаем ждать Пастернака и П. Яшвили. Прогулка утром по Арбату. В Москве уже несколько дней гостит Эррио 52. Подписание пакта о ненападении и дружбе Италии с СССР. Мысли о Франции и Италии 53. Все эти дни мысли о Дале и заумном языке 54. Как и следовало ожидать, компания «поэтов» не появилась 55; тем лучше.
Письмо к К.П. Гусевой (в «Гихл») 56. Позднее пришел П.Н. Зайцев (кстати: напомнить ему о Ефимове) 57. Длинный разговор с ним о намерении его работать в кинематографии 58; потом появились Г.А. Санников 59 с Еленой Аветовной 60. Пили чай вместе. Г.А. усталый… удрученный, очень скептически относящийся к Эррио.
Между прочим Г.А. [Санников — зачеркнуто] сообщил мне, что ему передавал Гронский, что он разговаривал обо мне со Стецким — вот о чем, ускользнуло: о квартире или о прикреплении меня к Кремлевской аптеке?
Потом — гуляли.
4-ое сентября (понед <ельник>).
Утром Е.А. Санникова занесла оттиски статей 61. Написал П.Н. Зайцеву открытку, чтоб его подбодрить 62; гулял час и десять минут. Утром был П.Н. Васильев 63; говорил, что я слишком усердствую с режимом; можно смело курить по 5 папирос в день.
Кончил, наконец, перечитывать собрание сочинений В.Г. Короленко; и стал убежденным поклонником этого писателя. Короленко читал я еще гимназистом; и к сожалению не возвращался к нему, но всегда любил. В перечтении сызнова пережил ряд худ<ожественных> наслаждений, открывших мне новые достоинства, сблизившие мне творчество этого писателя, как это ни звучит парадоксально, — с Гоголем; его воспев Украйны — чисто гоголевский; поражает утонченность звуковой метафоры; потрясает «Слепой музыкант», [эта — зачеркнуто] поэма о цветном звуке; здесь показ цветного слуха утонченней абстрактных вещаний о нем символистов, и научных трактатов. Явления сюнэстетизма соединяют научную постановку проблемы сюнэстетизма с художественным ея показом: в деталях; поражает и краеведческая постановка всех проблем публицистики Короленко; он и публицист-художник; и художник, приподнявший знамя публицистики на недосягаемую для его времени высоту. Он в последней — не открытый своим временем Белинский; и в художестве он, в культуре образа тенденции, не открытый никем последователь тенденций Гете; в нем научная точность образа пересекается с воплощением в тенденцию; самая тенденция у него — живо действующий образ. Не забуду отныне моих вечеров, посвященных чтению этого замечательного писателя, странно забытого недавним временем.
Перед Короленко для меня блекнут, например, Тургенев, Лесков и ряд других наших мастеров-классиков.
Хочется воскликнуть: «назад от Тургенева, Гончарова, Лескова! Вперед — к Короленко»…
Клодя (К.Н. Бугаева. — М.С.) опять переписывает 1-ый том стихов 64.
Милая моя детка!
…………………………………………………………………………………………………………………………………..
Этот месяц окрасился мне «москво-ведческими» интересами: незаметно выросла новая Москва, пленяя взгляд деталями [новых — зачеркнуто] контуров; посещая тот или иной квартал, поражаешься вновь выросшими группами домов нового стиля; и рядом цветников, парков и парчков, украшающих недавние пустыри; так: около Дорогомилова — прекрасный парчок; берега Москвы-реки незаметно превращаются в ленты зелени; везде — клумбы. Девичье поле для нас с Клодей неожиданно явилось местом новых узнаний: из очень недурного громкоговорителя с утра до вечера — текут вести; он — точно [стенная — зачеркнуто] газета; и кроме того: подчас [великолепные концерты — зачеркнуто] недурно исполняются оперы, концерты, слышишь певцов; за эти две недели слушали серии песен, отрывков опер и симфоний: слушали исполнение италианцами, певшими великолепно, отрывков из Верди, Леонкавалло и т.д.; слушали Чайковского («Евг<ений> Онегин»), Вагнера («Лоэнгрин», «Моряк Скиталец» 65 и т.д.); слушали отрывки из симфонии Шуберта; слушали цикл песен из «Winterreise» (Шуберт) 66; и т.д. Иногда забывались до того, что часами просиживали перед трубой. Меня восхищает тот факт, что случайным посетителям «Д<евичьего> П<оля>» (гл<авным> обр<азом> рабочим) систематически прививают классическую музыку; и слух приучают к «высокому стилю». Ни одной кафе-кабарейной мелодии, развращающей муз<ыкальный> слух буржуазного запада.
В какой стране это возможно? Клодя этим восхищена. Мы на прогулках изучаем новую Москву: недавно специально ходили под стены Кремля осматривать великолепную аллею, которую разбили под нею; сейчас едем в район Садовой, ставшей, по словам В.Н. 67, за это лето — улицей-садом.
…Сейчас объездили Москву (кольцо «Б»); Садовая восхитила меня; от Кудринской площади почти до Таганки — не улица, а зеленый бульвар; сняты заборы; выступили сады; тротуар идет порой сплошным садом 68. Сад порой углубляется в зеленую древесную глубину.
__________
5-ое сентября 33 г.
Утром повестка из Орг-комитета о заседании 69; написал ответ 70, сбегал к П.Н. Зайцеву с целью узнать способы передачи ответа на повестку; говорил по телефону с В.Г. Лидиным 71 (он лично и передаст ответ)…
__________
Сегодня пристально слушал Моцарта (играла Клодя); и стало ясно — в который раз: бетховенская драматика вся [уже звучит — зачеркнуто] в Моцарте (Гайдн — [не то — зачеркнуто] тут не причем)…
Сейчас горячий компресс… Надоел этот проклятый режим; в одном отношении по уверению докторов я-де здоров физически, а de facto 1/2 суток уходит на преодоление ряда сюрпризов, которые устраивает тебе ежедневно организм… Здоров, а, — ложись да помирай! Того нельзя, этого нельзя. Хуже неизлечимо больного!…
__________
Месяц назад, попавши больным в Москву, перечитал «Мартина Чезльвита» Диккенса (читал его раз 6); а сегодня кончил перечитывать «Лавку древностей» (не перечитывал с детства); впечатление от Диккенса — огромно. Ясна мне преемственность Вальтер Скотт — Диккенс — Ибсен. Ей противоположна преемственность «Шинель» и «Нос» Гоголя — Достоевский — Пшибышевский — Ремизов. Нельзя Достоевского выводить из всего Гоголя, а только из двух-трех бредовых рассказов последнего. Я всецело за первую линию против второй.
Вот уже 2 месяца, как попал в ежовые руки докторов; прошел сквозь «огонь и воду»; но результат анализа крови, мочи и т.д. — абсолютно благоприятен. Нет в организме никаких признаков почечных заболеваний, сахарной болезни, туберкулеза и т.д.; реакция Вассермана гласит, что нет никаких признаков «дурной болезни»; сердце — очень недурно для моих лет и т.д. Уязвимая пята лишь давление крови (приливы на почве склероза, неизбежного в моем возрасте); вся суть — в нервном истощении (почва — изнасилованность сознания). Лечили: д-р Славолюбов в Коктебеле и профессор Тарасевич лечит здесь (так же и П.Н. Васильев, которому очень верю). Проф. Тарасевич выразился: «Благодарите родителей за то, что они подарили вам такой крепкий организм»; в этом повинен, конечно, отец: (Бугаевы — [порода сильных людей — зачеркнуто] сильные люди).
__________
6-го сентября 33 г.
Отвезли Лидину письмо 72…
__________
Клодя, — не могу о ней говорить! Крик восторга — спирает мне грудь. В эти дни моей болезни вместо нея вижу — два расширенных глаза: и из них — лазурная бездна огня 73 [либо участия — зачеркнуто]. Она — мой голубой цветок 74, уводящий в небо.
Родная, милая, бесконечно близкая!
За эти три года я думал не раз: есть же предел близости, створения души с душой! И — нет; нет этого предела! Беспредельно слияние души с душой для меня. «Я», мое «я» — только отблеск ея взволнованной жизни:
Мой вешний свет, [цвет — зачеркнуто]
Мой светлый цвет, —
Я полн тобой:
Тобой, — судьбой.
Редеет мгла, в которой ты меня
Едва найдя, сама изнемогая,
Воссоздала влиянием огня,
Сиянием меня во мне слагая 75.
__________
Моя милая подарила меня семьей; мне тепло с новыми родными; к Анне Алексеевне у меня чувство сына к матери; Ек<атерина> Алекс<еевна> пленяет трогательной добротой; с Влад<имиром> Ник<олаевичем> 76 уютно. Спасибо, родная, и за семью!
7 сент<ября> 33 года
Три недели неизливные дожди; Москва-река [разлилась — зачеркнуто], как в дни половодья; Минск затоплен. Всюду наводнения (в Китае и т.д.). Точно перед потопом… Циркулируют слухи: мы-де под угрозой несущегося на нас небесного тела, могущего сжечь землю.
8 сент<ября> 33 года
Был Гр<игорий> Алекс<андрович> Санников; принес номер «Нового мира», где напечатан его «Каучук» и мои отрывки из «Начала века» 77. Передавал о том, что Гронский лично просил прикрепить меня к кремлевской аптеке Стецкого; и что это будет на днях исполнено.
Рассказывал о вчерашнем заседании Орг-комитета; советовал мне шутливо «вязать чулок», пока мне нужно спокойное механич[еское] времяпрепровождение; пока чулка [еще — зачеркнуто] не вяжу, а опять принялся за краски; сижу и сочетаю их, как умею; и связываются неожиданные «забавности». Все эти дни разбита голова; и напрягаются жилы; совсем расклеился [расклеилась голова — зачеркнуто], а холодная, плаксивая, моглая погода держит взаперти; и у меня настроение — «стенное»; выдумываем с Клодей предлоги к прогулкам. Так: сегодня выдумали идти к Любовь Исааковне <Красильщик. — М.С.>, чтобы было к кому спрятаться от дождя. А дождь — моросит, моросит, моросит; и у меня продолжаются [какие-то — зачеркнуто] предпотопные настроения [переживания — зачеркнуто]…
Не забыть: говорить с П.Н. <Зайцевым. — М.С.> о худ<ожнике> Ефимове и о фотографе (горкомском) 78.
__________
С прошлого года прошел ряд страданий и докторов; началось с гриппов (до пяти — один за другим); потом открылся сухой катар носоглотки (слушал горловик); потом бронхит, грозящий осложниться воспалением (3 недели); приехал в Коктебель полубольной; и тут — началось это все: страдание с пальцем (свернул ноготь), раздражение [воспаление — зачеркнуто] кожи, отказ от действия желудка, потом — солнечный перегрев с новой серией сюрпризов (голова, желудок, боли в пояснице, раздражительность, неугомонная повышенность всех пережив<аний> и т.д.), от которых не могу отделаться до сей поры (терапевт, невропатолог и т.д.).
Были у Любови Исааковны <Красильщик. — М.С.>: слушали Скарлатти и Баха; очень созвучны во многом в Л.И.
9-ое сентября 33 г.
Утром поставили пьявки и уложили на сутки в постель, запретив всякие занятия, чтение и т.<п.>: тяжелая, бессонная ночь. Письмо от Томашевской 79; письмо от Спасского 80. Был С.М. Кезельман 81.
10 сентября.
Приехал Гладков 82; шлет мне привет… Весь день возня с последствиями пьявок; ранки все еще кровоточивы; всякие предосторожности и т.д. Была Маргарита Твердова 83, приехавшая из Орла лечиться от предполагаемого рака. Была у трех докторов; рака, по-видимому, никакого нет; опухоль на нервной почве от истощения, недоедания и нервной измученности; уходили ея мытарства с паспортной неудачей весною: в Москве; Пешкова 84 взялась хлопотать за нее; уезжает обратно в Орел 85, где она получила хорошее место. Не знаю, как кончились [разрешились — зачеркнуто] хлопоты А.С. Петровского 86 о разрешении ему оставаться в Москве: ведь он же ударник (работал ответственно на беломорском канале 87); [у него — зачеркнуто] все данные, чтобы ему разрешили остаться (за него хлопочет Невский 88); в случае неудачи едет в Ясную Поляну (у него ответств<енная> работа по редактированию «Дневников» Толстого 89; и какая-то работа для «Academia»).
11-го сентября.
Чувствую явное облегчение после пьявок; опять закопошились эмбрионы мыслей; хотелось бы, если здоровье позволит, написать статью на тему «Социалистич<еский> реализм» 90; придется ее диктовать милой; самому писать утомительно; процесс письма убивает всякую мысль (доказательство: убогость этих записей); стоит заходить и ходя высказываться, мысль вспыхивает; присядешь к столу, и на бумагу падают вялости, точно убитая в воздухе птица; для вдохновения мне нужно двигать ногами; а без вдохновения, — мысли вянут; я — философ-перипатетик по существу; и не только сидеть, но и стоять не могу в процессе мысли; нет, — я не «стоик»: «стуа» — не для меня 91; я гераклитианец, переключающий энергию своей мысли в аристотелианство, вопреки Ницше, столь боявшегося, почти до ужаса, Аристотеля 92; но это внесение Диониса в диалектику производит во мне вечные эффекты перерождения восприятий 93: «ясное» становится «неясным», и становится «неясное» внутренне ясным; музык<альная> мелодия мне понятней ея программного прикрепления к какому-нибудь ясно-логическому объяснению; последнее всегда — «обидная ясность» 94, припахивающая разложением; рассудочные истины — продукт разложения; они не ходят, а — «стоят». Но то, что стоит, то — остановилось; а всякая остановка, — падение «вверх пятами» 95 в далекое прошлое.
Пишу Машеньке Скрябиной открытку [письмо — зачеркнуто]: благодарность за «пьявочницу» 96.
12 сент<ября>.
Ужасно трудная, абсолютно бессонная ночь (в связи с состоянием желудка); опять — дурная голова; не слишком ощущаются пьявки; легкая опухоль на шее; даже досадно, до чего измельчал: внимание привлечено к [ощущениям — зачеркнуто] телу; все время непроизвольно прислушиваешься к собст<енным> ощущениям; все — признаки страшного, нервного истощения, о котором согласно говорили и терапевт Славолюбов, и невропатолог Тарасевич. [этот нервный — зачеркнуто] Кризис нервов подкрался незаметно; все сходило с рук; и вдруг — «хлоп»; и [все — зачеркнуто] органы и [все — зачеркнуто] функции организма расстроились. Организм де здоров (данные анализа); а чувствую себя умирающим. Тут все сказалось [имело значение — зачеркнуто]: и двусмыслица Ермилова (не его, а нажимающего пружины Раппа исподтишка Авербаха 97), и маленькие гадости «Литературки» 98, и рапповцы 99, и … «Максимыч!» 100. И в результате — слом организма. Если впредь мой искренний порыв «советски» работать и высказываться политически будет встречаться злобным хихиком, скрытою ненавистью и психическим «глазом», — ложись, умирай; и хоть выходи из литературы: сколько бы ни поддерживали меня, — интриганы, действующие исподтишка, сумеют меня доканать!
Невеселые [мысли — зачеркнуто] прогнозы о будущем моей литер<а-турной> работы!
13-го сент<ября> (33 г.).
Был Петр Николаевич Васильев; играл Моцарта. Дал мне ряд медицинских советов (забастовал желудок); нам было очень хорошо втроем; и невольно вспомнились те уже далекие времена, когда нам было втроем невыносимо (максимум тяжести 1925 и 1926 годы); так радостно, что трагедия, длившаяся [с П.Н. (из-за Клоди) — зачеркнуто] так долго 101, так радостно разрешилась: 1) мой разрыв с Асей 102 2) наш антагонизм с П.Н. (из-за Клоди) 3) Нерешительность К.Н. развестись 103 [с П. Странно, но арест — зачеркнуто] Арест Клоди в 31 году 104 и моя вынужденность говорить с Аграновым на чистоту 105, — шаги, определившие развод для К.Н. и «Закс» (так! — М.С.) со мною; собственно, — нас навсегда соединило с Клодей ГПУ 106.
Милое письмо от Томашевского 107; что-то радостное и сердечное протянулось от нас к чете Томашевских; {точно 108 отделению от четы «Разумников» 109 соответствует эта обещающая встреча с Томашевскими; период дружбы с Разумником 1916 год — 1921-ый, с 23 года отношения не углубляются, а скорее с усилием поддерживаются: то идут вперед, то падают, разлагаясь; и уже с 26-го года во мне крепнет протест против Иванова-Разумника. К 30 году я вечно про себя злюсь на «ослиное упорство» Разумника, а 4 месяца, прожитых у него в Детском в 1931 году, обернулись ужасом [гневом — вписано сверху] и [нрзб.] негодованием. Все рухнуло [нрзб. — под руинами?] в октябре 1931 года. С 31 года он для меня [нрзб. — «законченный»?] человек 110; и жена его тоже}.
13-го сент <ября> (33 г.).
Вечером был П.Н. Зайцев и делился опытом этого лета по беседам о литературе, которые он провел в «Парке Культуры и Отдыха»; страшный интерес к литер<атуре> среди рабочих, красноармейцев. Частые вопросы о «Масках»; так: последний вопрос от какого-то красноармейца-мордвина [зачеркнуто: чуваша]: «Отчего “Маски” звучат так музыкально; и есть ли последователи моей ритмической прозы?» 111 Б.Б. Красин 112 предлагает прислать нам билеты на любую оперу и любой концерт.
14-го сент<ября>.
Вечером была Л.И.; разговор о Листе, в связи с книгой о Листе, которую она занесла прочесть: «Peter Raabe. Liszts Leben». 1931 г. 113 Когда мы воспринимаем музыку, то трудно соединить Гайдна и Листа, Керубини и Вагнера и т.д. Что общего? Между — столетие! [Между тем: ведь было время когда — зачеркнуто] но Керубини, Гайдн, Шуман, Шуберт, Бетховен, Шопен, Лист пересеклись в моменте времени; каждый каждому был современник: Лист и Гайдн вместе, — звучит неправдоподобно. История в абстр<актном> восприятии и история фактическая несоизмеримы: если бы я жил в обратном порядке, не с 1880 года до 1933-го, а с 1880 года до 1827 (188—53), то меня отделяло бы от декабр<истского> восстания два года. Время субъективно. Письмо Томашевскому 114.
15-го сент<ября> 33 г.
П.Н. Зайцев читал свою статью для «Молодой гвардии» 115. Новый сюрприз: нарывчик на руке; повязка и т.д. Прицепились-таки ко мне всякие пакости!
16-го сент<ября> 33 г.
Был Г.А. Санников. Зайдет на днях. Меня не застал. Сегодня чистят 116 Ермилова.
17-го сент<ября>.
Была М.А. Скрябина (условиться, когда мы к ним). 3-его дня был Г.А. Санников, сидя без меня с Клодей, высказывал ей очень много теплых, сердечных вещей; и еще: удивлялся тому, какая мы с ней радостная, дружная, сердечная пара; он намекал, что редко бывает такая любовь, как между мной и Клодей: мы во всем — одно; и нас нельзя разделять: К.Н. живо видна во всем том, что я пишу.
18-го сент<ября>.
С упорством, достойным лучшего применения, Орг-Комитет бомбардирует меня требованиями явиться обязательно на то, или иное заседание, не имеющее ко мне прямого отношения; и это вопреки двум моим заявлениям о том, что на 2—3 месяца я вынужденно выключен из всякой работы; я привожу ссылки из справок о моей болезни; Фадеев пишет: «Отдыхайте спокойно» 117; Гронский обещает прикрепить к Кремл<евской> Аптеке. И вопреки этому, именно после 2-х моих заявок о невозможности бывать на заседаниях, — повестки с почти угрожающими требованиями: «Ваше присутствие необходимо». Бюрократизм на лицо и здесь. А.А. <Алексеева> подала прошение за Е.Н. <Кезельман> 118.
Мои головные боли, вопреки лечению, пьявкам и т.д. угрожающе подчеркнуты. Если так далее будет продолжаться, то я — калека; работать и отбывать повинность при такой голове немыслимо!
20-е сент<ября> 33 г.
Была Елена Аветовна; передала от Г.А. Санникова: буду прикреплен к Кремл<евской> аптеке на ближ<айшем> заседании Орг-Ком<итета>; пока: рецепты будут подписаны в Орг-Комитете. Мало кого вижу. Вчера должны были провести вечер у М.А. Скрябиной; но так занехотелось, что послали открытку с объяснением, что мне неможится (и это — правда: вчера болела голова). Начинаю продумывать 2-ую часть «Между двух революций»; вероятно, к мемуарам и перейду.
Вчера приятные слухи от Л.В. 119: О.Н. Анненкова 120 освобождена. Будто бы Винавер 121 советует всем антропософам, отбывающим наказание, подавать прошения; сейчас де в принципе решили ликвидировать дело об антропософах. Исключение — Моисеевы 122, как виновники процесса; и это — правда: только они образовали кружок [в агитацию — зачеркнуто]; и подвели под процесс 20 с лишним людей 123. За Е.Н. <Кезельман. — М.С.> уже подала прошение Анна Алексеевна (третьего дня).
Читаю «Большие ожидания» Диккенса (не перечитывал с детства).
23 сент<ября> 33 г.
Приглашение на собрание нашего строит<ельного> кооператива; вместо меня был П.Н. Зайцев, который сегодня доложил: по требованию Моссовета наш дом должен быть готов к середине ноября; и по заявлению Матэ-Залка он готов будет 124. Получил письмо от поэта Рождественского и снятые с нас карточки 125; ответил ему. Вчера начал диктовать Клоде начало второй части «Между двух революций» 126. Клодя виделась с Тарасевичем третьего дня; и он подтвердил ей: лечение мое пока — режим; и — больше ничего.
Читаю на сон грядущий Дюма.
24 <сентября>
Опять мигрень. Весь день плохо себя чувствую.
25-ое сент<ября> 33 г.
Отчаянное пробуждение: дикая мигрень. Был П.Н. Васильев; осматривал. Никуда не выходили. Вечером были С.М. Кезельман и Ишеф — из Лебедяни; передавал привет от Елены Николаевны. Вечером вторая, отчаянная вспышка мигрени. Потерял всякое равновесие; представилось, что — воспаление мозга. Вспыхнула зубная боль; заполаскивал рот шалфеем.
26-ое сент<ября> 33 г.
Вчера легли в 12 ч.; и встали в 12 часов. Неожиданно для себя много спал; помогли компрессы на голову, горчишники на затылок и горячая вода к ногам. Но остатки мигрени еще угрожают вспыхнуть.
27-ое сент<ября> 33 г.
Сегодня появился радостный, поюневший А.С. Петровский: «Я теперь полноправный; вот — паспорт, для проживания в Москве». Паспорт был готов ему уже 8-го сентября, а он — томился: «Еду в Ясную, — нагуляться в лесу: тянет в природу». Мы бурно ликовали с ним. Вечером был Г.А. Санников: посидел недолго; зайдет 29-го.
29 сент<ября> 33 г.
Вчера П.Н. Зайцев завез приглашение от Б.Б. Красина на «Пиковую даму» 127 (он, Красин, знает, как я эту оперу люблю); сегодня с Клодей явились в Большой театр; нас провели в директорскую ложу; Б.Б. встретил весьма тепло и дружески; сам провел нас на наши места; и приходил к нам в антрактах; он приглашал меня на получасовую беседу с артистами (на тему о литературном сегодня); я дал обещание, что, когда поправлюсь, постараюсь эту беседу провести. Мы с Клодей с большим наслаждением слушали оперу. Б.Б. обещал нам в близком будущем приготовить билеты на «Псковитянку» 128. Отправили открытки Томашевским 129. Милый привет от Накорякова.
30 сент <ября> 33 г. Москва.
Была Нина Ив<ановна> Гагенторн 130, заехавшая по делам в Москву; очень звала нас к себе, в Ленинград. Завтра заедет к нам. Ночью опять томился (мигрень).
Октябрь 33 года.
1-ое октября 33 г.
Была Н.Ив. Гагенторн 131. Те же ужасные гол<овные> боли. Вечером был у проф. Тарасевича; жаловался на головн<ые> боли. Тарасевич: «Вы поправились». Каково было это слушать, кривясь от боли! Прописал электризацию токами высокого напряжения. Вечером и ночью — адские муки.
2 окт<ября>.
Адские боли; утром П.Н. 132; потом В.С. Марсова 133: осматривала голову; ея резолюция: «Не электризация, а массаж». Посылает меня к доктору Хорошко 134. Ночь — мучение.
3 окт<ября>.
Утром П.Н. Васильев; в первый раз принял пилюли от головы (рецепт Тарасевича); стало как будто лучше; боль в боке. Оказалось, что не бронхит. Был Влад<имир> Алекс<андрович> Архангельский 135; он устроит мое свидание с Хорошко. За последние пять дней переживал агонию; думал, что не выдержу болей, что это — конец.
4 окт<ября>.
Легче голова. Ночь — абсолютно бессонна: лег в 12 ч<асов>; до 6-ти ни минуты сна; в шесть пил кофе; с 6 до 7 1/2 томился; к 8-ми — заснул; сквозь сон разговор с П. Ник., встал в 12 1/2 (5-го).
5-го октября.
Гуляя, пошел навестить Санникова; застал все семейство перед дверью: они переехали; шутливо поздравил их, назвав себя делегатом от Москвы. Была Ирина Ник<олаевна> Томашевская (проездом). Получил в подарок Державина и Дениса Давыдова 136.
6-го октября.
Был профессор Хорошко; любезно он сам навестил меня, вместо того, чтобы мне к нему тащиться; просидел более часу: «исследование» меня носило характер разговора; выслушал историю моей болезни, исследовал, расспрашивал о моих привычках, вкусах, быте. Относительно режима в общем не строг, но очень опечалил тем, что почти потребовал, чтобы я приучался к тому, чтоб вовсе бросить курение; электризацию отклонил, предписав массаж В.С. Марсовой. Вечером была Даня 137; часов в 10 я пошел к Санниковым; сидели втроем страшно усталые. Чем более я устаю с людьми, тем блаженней мне с милой, которая тоже склоняется к тому, чтоб ей бросить курить.
7 окт<ября>.
Тихий день; сегодня курил 1 папиросу 11 часов (с 10-ти до 9-ти): это шаги к ликвидации курева. Заходил А.С. Петровский, тоже бросивший курить. Написал письмо Томашевскому 138.
9 окт<ября>.
Была Ирина Ник<олаевна> Томашевская; сидела долго: весь вечер.
10 окт<ября>.
Была В.С. Марсова; делала впервые мне массаж головы. Вечером с Клодей сидели у Санниковых: сидели вчетвером; и опять-таки: очень усталые; впечатление, что нам вчетвером нечего делать друг с другом. Е.Н. <Кезельман. — М.С.> получила в Лебедяни паспорт.
11 окт<ября>.
Был С.М. Кезельман. От Санникова известие, что [в принципе — зачеркнуто] прикрепление к Кремлевской аптеке состоялось (ох, уж это прикрепление: что-то неладно с ним).
12 окт<ября>.
Дал Санникову доверенность на получение денег 139; все дни пытаюсь работать; работа пока движется вяло. Был Николай Васильевич Кузьмин 140, художник: пришел просто так, — навестить. Все эти дни курю приблизительно по 1 1/2 папиросы в сутки; и уже замечаю, как дыхание мое изменилось, очистилось; [очень — зачеркнуто] хочется вовсе бросить курить.
13 окт<ября>.
Был Влад<имир> Алекс<андрович> Архангельский (от Марсовой): сказать, что Марсова просит отсрочить массаж. Открытку К.С. Петрову-Водкину 141.
14 окт<ября>.
Была Мария Сергеевна Зайцева 142: с запиской от П.Н. 143 Пошли в Девичий монастырь, чтобы подать бумагу с просьбой восстановить ограду на могиле отца, поставленную отделом Охраны памятн<иков>. У входа в монастырь слышу возглас: «Андрей Николаевич?» Поворачиваюсь — симпатичный юноша в очках: «Я по вопросу о могиле?» — «Я несу вам бумагу». Мы пошли к могиле; юноша рассыпался в деликатностях: «Как же, — могила известного математика и притом отца Андрея Белого 144. Мы поставим новую ограду, пошире: хотите включить в ограду это дерево, с которым, вероятно, связаны воспоминания?». Я: «Весьма признателен». Это был заведующий охраной могил, намеченных к сохранению, Иван Иванович Пожарский, литературовед; его товарищ, Иогансон, участвовал в прениях на моем реферате о Гоголе 145. Я пригласил его с Иогансоном к себе. Оставил очень милое впечатление; поразила чуткость к памяти об отце; и деликатность его ко мне.
18 окт<ября> 33 г.
Были на кладбище; с могилой отца слажено; И.И.Пожарский любезно помог все оформить; а после свел нас к могиле Аллелуевой (так! — М.С.); памятник великолепен 146.
Письмо от Гагенторн, что высылает лекарство.
20-го.
Вечером были Паоло Яшвили и Пастернак; Пастернак читал свои переводы из Паоло и Тициана Табидзе 147; делились своими впечатлениями от ужасов фашизма 148; с поэтами была жена профессора Асмуса 149, у которого я был в Киеве [в эпоху, когда я жил у кузин в Киеве 150 — зачеркнуто]; потом появился П.Н. Зайцев прямо из «Гихла» (с чистки Санникова); Санников прошел победоносно; его очень тепло поддержали Гладков и Накоряков. П.Н. принес Гоголя (верстку) со статьей Каменева о книге; статья вполне приличная, приятная для меня 151.
Примечания
1 Славолюбов Михаил Сергеевич (род. 1880 — ?) — зав. Институтом физических методов лечения в Феодосии, лечил Андрея Белого в Коктебеле.
2 Тарасевич Иван Юльевич (1871—1941) — невропатолог, профессор, лечил Белого после возвращения из Коктебеля в Москву. Бугаевы обратились к нему за медицинской помощью в середине августа 1933 г.
3 Ермилов Владимир Владимирович (1904—1965) — критик и литературовед, с 1932 г. главный редактор журнала «Красная новь»; Десницкий Василий Алексеевич (1878—1958) — литературовед, общественный деятель; Асеев Николай Николаевич (1889—1963) — поэт; Горбачев Георгий Ефимович (1897—1942) — критик; Бродский Николай Леонтьевич (1881—1951) — литературовед, автор работ по русской литературе XIX века.
4 Петитто Валентин Дмитриевич — музыковед, сотрудник Ленинградского отделения «Музгиза», до того — председатель правления «Общества камерной музыки».
5 Исламей (Малков Николай Петрович; 1882—1942) — музыковед, автор путеводителей по операм и концертам.
6 Штейнберг Надежда Николаевна (1884—1971, по другим источникам — 1972) — дочь Н.А. Римского-Корсакова, жена профессора Ленинградской консерватории, композитора Максимилиана Осеевича Штейнберга.
7 Текст в фигурных скобках не поддается прочтению. В сделанной К.Н. Бугаевой копии дневника Андрея Белого нижний край страницы отрезан. В «шахматовском» листе автографа дневника эти строки густо зачеркнуты. Однако оставшиеся по краям отрезанного фрагмента слова позволяют с уверенностью говорить, что в утраченном тексте речь шла об О.Э. и Н.Я. Мандельштамах, отдыхавших в мае—июне 1933 г. в Коктебеле. Примерный смысл утраченного фрагмента можно восстановить с большой степенью точности, так как свое негативное отношение к совместному отдыху с четой Мандельштамов Белый неоднократно высказывал в письмах. «Все бы хорошо, если б не… Мандельштаммы [так! — М.С.] (муж и жена); и дернуло же так, что они оказались с нами за общим столиком (здесь столики на 4 персоны); приходится с ними завтракать, обедать, пить чай, ужинать. Между тем: они, единственно, из 20 с лишним отдыхающих нам неприятны и чужды» (Письмо Белого к П.Н.Зайцеву от 7 июня 1933 г. См.: Андрей Белый и П.Н. Зайцев. Переписка / Публ. Дж.Малмстада // Минувшее: Исторический альманах. Вып. 15. М.; СПб., 1994. С. 324). Или: «<…> с Мандельштамами — трудно; нам почему-то отвели отдельный столик; и 4 раза в день (за чаем, обедом, 5-часовым чаем и ужином) они пускаются в очень «умные», нудные, витиеватые разговоры с подмигами, с «что», «вы понимаете», «а», «не правда ли»; а я — «ничего», «не понимаю»; словом: М. мне почему-то исключительно неприятен; и мы стоим на противоположных полюсах (есть в нем, извините, что-то «жуликоватое», отчего его ум, начитанность, «культурность» выглядят особенно неприятно); приходится порою бороться за право молчать во время наших тягостных тэт-а-тэт’ов <…>» (Письмо Белого к Ф.В. Гладкову от 17 июня 1933 г. См.: Переписка Андрея Белого и Федора Гладкова / Публ. С.В. Гладковой // Андрей Белый: Проблемы творчества. М., 1988. С. 769).
8 Мариенгоф Анатолий Борисович (1897—1962) отдыхал в 1933 г. в Коктебеле с женой и сыном.
9 Губер Ада Аркадьевна (род. 1892 —?) — жена ленинградского критика Петра Константиновича Губера (1886—1938); вероятно, издательский работник; после возвращения из Коктебеля между ней и семьей Бугаевых началась переписка.
10 Канторович Лев Владимирович (1911—1941) — художник, прославился участием в знаменитой, возглавляемой О.Ю. Шмидтом полярной экспедиции 1932 г.: тогда впервые за одну навигацию на ледоколе «Александр Сибиряков» был совершен переход из Белого моря в Тихий океан. Это героическое деяние советских полярников широко освещалось в прессе. См. альбом рисунков Л.В. Канторовича «Поход “Сибирякова”» (М.; Л., 1933). Перед своим отъездом из Коктебеля Л.В. Канторович и его жена Клавдия Васильевна Пугачева оставили записку: «Дорогой Борис Николаевич и Клавдия Николаевна! Мы пришли вчера слишком поздно — Вы уже спали. Оставляем Вам прощальное послание. Одним из самых приятных обстоятельств в нашем коктебельском пребывании были наши соседи. Очень хотелось бы продолжать и дальше наше знакомство с Вами. В Арктике я буду часто вспоминать Ваши “каменные коллекции”, пропитанные морем и солнцем. Клавдия Васильевна, если это будет возможно, позвонит Вам в Москве. Если будете в Ленинграде, обязательно позвоните к нам. Наш телефон — 1-49-71. Крепко жмем руки. Желаем всего хорошего. Ваши — Лев Канторович, Клавдия Пугачева» (письмо находится в рукописном фонде «Мемориальной квартиры Андрея Белого»; в дальнейшем указание на это хранение будет даваться как МАБ).
11 Об истории отношений Белого с литературоведами Борисом Викторовичем Томашевским (1890—1957) и его женой Ириной Николаевной Медведевой-Томашевской (1903—1973) см. предисловие А.В. Лаврова: Б.В. Томашевский в переписке с Андреем Белым// Пушкинский Дом: Статьи. Документы. Библиография. Л., 1982. С. 224—239. Дружеские контакты, обмен книгами и интенсивная переписка Томашевских с Бугаевыми продолжались до самой смерти писателя, а теплые отношения с его вдовой сохранялись и многие годы спустя.
12 Спровоцированный солнечным перегревом обморок случился у Белого 15 июля 1933 г.
13 В ГИХЛе готовился к печати второй том мемуаров Белого «Начало века», а в начале августа из издательства пришел запрос о том, какие еще книги он хотел бы издать в 1933—1934 гг. «Спешу Вас уведомить, что я мог бы предложить ГИХЛу издать трилогию моих воспоминаний: “На рубеже двух столетий” (последнее издание разошлось в месяц), “Начало века” (когда первое издание исчерпается) и 3-й том “Между двух революций”…» (Минувшее. Вып. 15. С. 363), — писал Белый в ответном письме от 15 августа 1933 г. Белый очень надеялся на осуществление этого проекта, однако надежды не оправдались: в ГИХЛе в ноябре 1933 г. вышла только книга мемуаров «Начало века», отданная в издательство еще в начале 1931 г.
14 Накоряков Николай Никандрович (1881—1970) — крупный издательский работник, директор ГИХЛа.
15 Текст в квадратных скобках воспроизводится по «шахматовскому» листу автографа: в копии он утрачен, так как оказался на оборотной стороне отрезанного фрагмента о Мандельштаме.
16 Мате Залка (1896—1937) — венгерский писатель-коммунист, в недавнем прошлом активный член РАПП. Мате Залка был председателем жилищно-строительного кооператива «Советский писатель», членом которого состоял Белый.
17 Не имея собственной жилплощади, Белый вынужден был вместе с семьей (жена, ее мать и тетка) ютиться в квартире первого мужа К.Н. Бугаевой. Естественно, вопрос об обещанной ему квартире в строящемся кооперативном писательском доме сильно волновал Белого: денежные взносы были выплачены, а то, что ему предлагали, не вполне удовлетворяло с точки зрения площади, и уж вовсе не подходил высокий этаж. На протяжении всего 1933 года писатель пытался отстаивать свои права. Так, 14 февраля 1933 г. он обратился в контору жилищно-строительного кооперативного товарищества с таким письмом: «Уважаемый товарищ! Я записался в 1932 на квартирную площадь размером 50 метров жилой площади (3 комнаты) для себя с семейством <…> 2) Мне была отведена квартира №8 в 5-ом этаже; и не в 50 кв. метр<ов>, а в 34 кв. метра (выделено Белым). Ввиду полной невозможности жить на пятом этаже мне было заявлено в ответ на заявление в Правление, что мне будет предоставлена квартира в 3-ьем этаже. Но до сих пор не имею никаких сведений по этому поводу. Прошу очень дать объяснение моей жене, ибо я болен. Не откажите передать мое заявление в Правление РЖСКТ «Советский писатель». С уважением [Подпись:] Андрей Белый (Борис Бугаев)» (копия рукой К.Н. Бугаевой — МАБ; в дальнейшем копии К.Н. Бугаевой, хранящиеся в «Мемориальной квартире Андрея Белого, будут обозначаться как МАБк). В конце апреля, перед отъездом в Коктебель, им было написано подобное же, но более пространное по объему и резкое по тону заявление, которое в правлении кооператива отказались принять. «Квартирная» тема постоянно звучала и в его летних письмах в Москву. По возвращении Белый был вынужден искать поддержки в «высоких кругах», дабы оказать воздействие на правление ЖСКТ и на председателя кооператива Мате Залку. Ходатаем по делам Белого выступал П.Н. Зайцев: «Я говорил с Накоряковым о квартирных трудностях Б.Н. Написали письмо Матэ Залка. Накоряков обещал позвонить ему лично» (МАБ). В бумагах П.Н. Зайцева сохранился черновик этого письма:
«Председателю РЖСКТа писателей тов. Матэ Залка.
Уважаемый товарищ!
Писатель Борис Николаевич Бугаев (Андрей Белый) является членом РЖСКТа писателей и внес полностью всю сумму за свою квартиру в Нащекинском переулке. Квартира ему до сих пор фактически не предоставлена. Тов. Б.Н. Бугаев в настоящее время серьезно болен. Ему прописан врачами строгий режим, выполнение которого невозможно из-за отсутствия у него квартиры. Состояние здоровья Андрея Белого внушает серьезные опасения. Квартира ему нужна срочно и неотложно. Правление ГИХЛ и Группком писателей настойчиво просят Вас оказать содействие в срочном предоставлении Б.Н. Бугаеву (А. Белому) квартиры в Нащекинском переулке не выше 3 этажа, т.к. доктора по состоянию его здоровья запретили ему подъем на более высокие этажи» (МАБ).
18 Гронский Иван Михайлович (1894—1985) — партийный функционер, на 1931— начало 1933 гг. приходится расцвет его могущества. Он — член правительственной комиссии по ликвидации РАПП, председатель Оргкомитета Союза советских писателей (май 1932 — август 1933 гг.), ответственный редактор газеты «Известия», журнала «Новый мир» и др. Белый считал Гронского своим покровителем, высоко чтил и активно пользовался предоставленным ему «гостеприимством в “Новом мире”». См.: Новый мир. 1932. № 11; 1933. №№ 3, 4, 7—8, 10.
19 Имеется в виду критика в адрес Белого в статье М. Горького «О прозе», опубликованной в первом выпуске альманаха «Год шестнадцатый» (М., 1933). Горький выступал за простоту и ясность языка художественного произведения: «Советский читатель не нуждается в мишуре дешевеньких прикрас, ему не нужна изысканная витиеватость словесного рисунка…». В качестве первого и главного примера «засорения» литературы «словесным хламом» Горький выбрал роман «Маски»: « … в лице Андрея Белого мы имеем писателя, который совершенно лишен сознания его ответственности перед читателем». Атака со стороны Горького была для Белого тем более неприятна и опасна, что после отставки Гронского (фактически — в мае 1933 г., официально — в августе) Горький стал председателем Оргкомитета ССП (до того он считался почетным председателем и в работу Оргкомитета вмешивался мало).
20 Стецкий Александр Иванович (1896—1938) — партийный деятель, в начале
30-х — заведующий отделом культуры и пропаганды ЦК ВКП(б).
21 Каганович Лазарь Моисеевич (1893—1991) — Секретарь ЦК ВКП(б), член Политбюро и Оргбюро ЦК, в этот период — по сути второй после И.В. Сталина человек в государстве. А.И. Стецкий курировал деятельность И.М. Гронского по организации Союза писателей, а Л.М. Каганович — работу А.И. Стецкого.
22 Возможно, что «поддержку» и «защиту от нападений Горького» Белый усмотрел в том активном недовольстве, которое вызвал в партийном руководстве альманах «Год шестнадцатый». «…Этот альманах следовало задержать, — сообщал Л.М. Кагановичу и И.В. Сталину в докладной записке от 22 мая 1933 г. А.И. Стецкий. — Не сделал я этого оттого только, что он вышел как раз в день приезда Горького сюда и это было бы для него весьма неприятным сюрпризом…» Однако причиной скандала, насколько нам известно, были отнюдь не нападки М. Горького на Белого, а помещение в альманахе «носящих издевательский характер» произведений В.З. Масса и Н.Р. Эрдмана. См.: Документы свидетельствуют… Вступ. заметка и публ. Д. Бабиченко // Вопросы литературы. 1997. № 5. С. 299—301.
23 Авербах Леопольд Леонидович (1903—1937) — критик, с 1928 г. по 1932 г. генеральный секретарь РАПП, в 1932 г., еще в период «председательства» Гронского, был введен в Оргкомитет ССП, а с мая 1933 г. стал ближайшим помощником и соратником Горького по работе. Рапповца Л.Л. Авербаха Белый считал своим злейшим и опаснейшим врагом.
24 Договор с ГИХЛом на исследование о «творчестве Гоголя» был заключен еще в августе 1931 г. и перезаключен в июле 1932 г. «Мастерство Гоголя» вышло в 1934 г. после смерти Белого (подробнее см. комментарий Дж. Малмстада к письму Белого № 65, июль—август 1932: Минувшее. Вып. 15. С. 315).
25 В письме Б.В. Томашевскому, датированном 2 сентября 1933 г., Белый вспоминает время, проведенное вместе в Коктебеле, как «радостный подарок» и благодарит за присланные ему материалы — оттиск статьи Томашевского «Die Puskin-Forschung seit 1914» (Zeitschrift fЯr slavischer Philologie. Bd 2. Doppelheft 1/2. 1925. S. 236—261) и одну из первых книг, выпущенных в большой серии «Библиотеки поэта»: Ироикомическая поэма Ред. и прим. Б.В. Томашевского, вступ. ст. В.А. Десницкого. Л., 1933. См.: Б.В. Томашевский в переписке с Андреем Белым / Публ. А.В. Лаврова // Пушкинский Дом: Статьи. Документы. Библиография. Л., 1982. С. 231—232.
26 Кезельман Елена Николаевна (урожд. Алексеева, 1889—1945), сестра К.Н. Бугаевой, член антропософского общества. В мае 1931 г. была арестована и по приговору Особого совещания ОГПУ лишена «права проживания в 12 п. с прикреплением к определенному месту жительства сроком на три года, считая срок с 27/V-31 г.». Ссылку отбывала в г. Лебедянь, куда и адресовал ей письма Белый. Здесь, по всей видимости, имеется в виду следующее письмо:
«Дорогая, милая Е.Н. —
всего несколько слов!
Москва сказалась трудностью писать; каждый день отслаивается своими заботами: как корост, трудно пробиваемый словами.
О чем писать?
О шутливом.
Остается мне покичиться успехами в курении. Эти дни доходил до трех полпапиросок в день (1 1/2); и вдруг нутро завопило:
— «Курриить!»
Я — оскоромился: унизился до 4 1/2 папирос (в день). Нелегки ежовые рукавицы режима: вставай — тогда-то, ложись — тогда-то; кури — столько-то, пей — столько-то с расстановками. Что ни шаг, то — методика.
Пожалейте меня, дорогая сестренка, меня бедного.
Жалующийся и слезы льющий [подпись:] Б. Бугаев».
В нижнем левом углу Белый изобразил себя, «жалующимся и слезы льющим». Текст приведен по копии с чернового автографа, сделанной К.Н. Бугаевой (МАБ). Письмо датировано ею — «сентябрь—октябрь».
27 Ефимов Иван Семенович (1878—1956) — известный художник, скульптор, график. В 1918 г. организовал вместе с женой Н.Я. Симонович-Ефимовой первый советский театр кукол, в котором развивал традиции народного театра Петрушки и одновременно ориентировался на постановку классики мировой литературы. Упоминаемое письмо И.С. Ефимову — ответ на его приглашение посетить знаменитый спектакль театра кукол — шекспировского «Макбета». По состоянию здоровья Белый был вынужден отказаться. Письмо датировано 2 сентября: «Глубокоуважаемый Иван Ефимович (так! — М.С.)! Не сетуйте на мое запоздалое письмо; при всем желании посетить представление “Макбета”, это не удалось мне. Весной болел упорными гриппами; а летом лечился в Коктебеле. Оба билета были использованы нашим другом, ценительницей искусства; она — в полном восторге от тонкого мастерства исполнения. Как жаль, что я не мог присутствовать на представлениях. Примите уверение в совершенном уважении и преданности. [Подпись:] Б. Бугаев» (черновой вариант, МАБк).
28 В конце 1920-х — середине 30-х гг. в СССР романы М. Пруста неоднократно переводились и издавались. См., напр.: Пруст М. В поисках за утраченным временем. Т. 1—2. Л.: Academia, 1927—1928, и др. В библиотеке М.А. Волошина хранится роман М. Пруста «Под сенью девушек в цвету» (М.: Недра, 1927). Сообщено А.К. Шляпниковым, зам. директора по науке «Дома-музея М.А. Волошина» в Коктебеле.
29 Катаев В.П. «…Время, вперед!». М.: Федерация, 1932 (в 1933 г. переиздано). См. отзыв о произведении Катаева в письме Белого к Ф.В. Гладкову (от 17 июня 1933 г.): «<…> роман восхищает мастерством иных страниц; и тема соц<иалистического> соревнования проведена с большим захватом» (Андрей Белый: Проблемы творчества. С. 770); ср. также в письме П.Н. Зайцеву (от 19 июня 1933 г.): «Много читаю беллетристики. В совершенном восторге от романа В. Катаева “Время вперед”; непременно прочтите…» (Андрей Белый и П.Н. Зайцев. Переписка // Минувшее. Вып. 15. С. 329).
30 Тихонов Н.С. Кочевники. [Очерки Туркмении]. М.: Федерация, 1931. Переиздано в ГИХЛе в 1933 г. См. отзыв в письме П.Н.Зайцеву из Коктебеля (от 19 июня 1933 г.): «<…> наслаждался книгой Тихонова «Кочевники»…» (Андрей Белый и П.Н. Зайцев. Переписка //Минувшее. Вып. 15. С. 329).
31 Крым: Путеводитель / Под общей редакцией члена президиума Московского физиотерапевтического о-ва и члена правления российского о-ва по изучению Крыма д-ра И.М. Саркизова-Серазини. М.; Л.: Земля и Фабрика, 1925. Для этого издания была написана статья М.А. Волошина «Культура, искусство, памятники Крыма». Крымский путеводитель, а также ряд других книг Саркизова-Серазини имеются в библиотеке «Дома-музея М.А. Волошина». Сообщено А.К. Шляпниковым.
32 К сожалению, не удалось понять, какую работу имел в виду Белый.
33 Оболенская Юлия Леонидовна (1889—1945) — художница, близкая знакомая М.А. Волошина, состоявшая с ним в многолетней переписке. Сейчас письма находятся в ОР ИРЛИ.
34 На сегодняшний день в библиотеке «Дома-музея М.А.Волошина» имеются роман Эд. Гонкура «Элиза» (М.: Польза, 1914) и два тома из выпущенного в 1911—1912 гг. издательством «Сфинкс» собрания сочинений Ж. и Эд. Гонкуров: Т. 2. М., 1911 («Братья Земгано»); Т. 6. М., 1912 («Мадам Жервезе»). Сообщено А.К. Шляпниковым.
35 В 1930-е гг. было издано немалое количество повестей, рассказов, очерков В.П. Ставского. Напр.: Станица: Кубанские очерки. Кн. 1. 4-е изд. М.; Л.: ГИХЛ, 1931; Колхозные записки. [Северный Кавказ]. М.; Л.: ГИХЛ, 1932; Сильнее смерти: Круг рассказов. М.: Федерация, 1932 (переиздано в ГИХЛ в 1933 г.); Разбег: Очерки. М.: Федерация, 1932 (переиздано в ГИХЛ в 1933 г.) и мн. др.
36 Кухтин П. Последние казаки. Отрывки из поэмы // Звезда. 1932. № 3. С. 3—34. Указано А.Ю. Галушкиным.
37 Павленко П.А. Анатолия. Рассказы. Изд. 3-е. [Из книг: 1. Азиатские рассказы. 2. Стамбул и Турция]. М.: Федерация, 1932. См. отзыв в письме П.Н. Зайцеву из Коктебеля (от 19 июня 1933 г.): «<…> наслаждаюсь книгой Павленко (анатолийские рассказы)» (Андрей Белый и П.Н.Зайцев. Переписка // Минувшее. Вып. 15. С. 329).
38 Артем Веселый. Россия, кровью умытая. Роман в два крыла. Фрагменты. М.: Федерация, 1932 (переиздано в 1933 г.).
39 Красильщик Любовь Исааковна (1885—1964) — ближайшая подруга К.Н. Бугаевой (похоронена вместе с ее матерью, братом и др. родственниками), преподаватель музыки, жила неподалеку от Бугаевых, в одном из арбатских переулков; принадлежала к антропософам так называемого «первого призыва», ездившим, как и Белый, за границу слушать лекции Р. Штейнера; некоторое время была женой председателя Московского Антропософского Общества Т.Г. Трапезникова: «Его жена Любовь Исааковна, урожд. Красильщик, музыкантша. Прекрасное существо с прекрасными глазами библейской Рахили. В молодости она училась музыке в Дрезденской консерватории. Там они и встретились и поженились. Гармонии не получилось, слишком они были разные люди. До конца жизни (в 60-х гг.) она дружила с Клавдией Николаевной. Кроме антропософии их очень сближала еще и любовь к музыке» (Жемчужникова М.Н. Воспоминания о Московском антропософском обществе / Публ. Дж. Малмстада // Минувшее. Вып. 6. М., 1992. С. 30).
40 Яшвили Паоло (Павел Джибраэлович; 1895—1937) — грузинский поэт-символист, один из организаторов литературной группы «Голубые роги», в ближайшем будущем — делегат Первого Съезда писателей, друг Белого и Б. Пастернака.
41 «Я в августе как-то днем на улице, возле Камерного театра встретился с Борисом Леонидовичем. Мы перекинулись с ним десятком слов. Он сообщил, что в Москве сейчас Паоло Яшвилли и что грузинские поэты приготовили Борису Николаевичу не то в Кахетии, не то в Имеретии отдых и осенне-зимнее местопребывание. Я отнесся к этому скептически. Но оказывается, у Бориса Николаевича были какие-то неясные планы такой поездки. Поздней, в октябре, они с Клавдией Николаевной от них отказались. А для меня фантастичность этого замысла при тогдашнем самочувствии Бориса Николаевича была ясна с самого начала» (Воспоминания П.Н. Зайцева, машинопись — МАБ).
42 Скрябина Мария Александровна (1901—1989) — дочь композитора А.Н. Скрябина, жена режиссера В.Н. Татаринова, актриса МХАТ-II, антропософка. В 1931 г. была арестована и выслана из Москвы на три года; отбывала наказание в г. Лебедянь, в апреле 1932 г. досрочно освобождена.
43 Имеется в виду работа Б.В. Томашевского «Die Puskin-Forschung seit 1914».
44 См. прим. 16 и 17.
45 Имеется в виду постановление ВЦИК и СНК от 20 августа 1933 г. «О жилищных правах научных работников», предоставляющее научным работникам целый ряд льгот, в том числе право на дополнительную комнату или 20 кв. м. жилой площади. Спустя месяц, 20 сентября, вышло аналогичное постановление «О жилищных правах писателей», согласно которому на писателей распространялись привилегии, данные научным работникам. См.: Жилищный справочник: Сб. действующих законов и постановлений. М., 1936. С. 161—163.
46 Центральная комиссия по улучшению быта ученых. Комиссия по улучшению быта ученых была учреждена в 1919 г., в 1921 г. преобразована в Центральную комиссию.
47 В 1933 г. издательство «Федерация» (организовано в 1929 г.) было переименовано в издательство «Советская литература». В 1934 г. влилось в издательство «Советский писатель».
48 Рукопись третьего тома мемуаров «Между двух революций» была отдана в издательство «Федерация» весной 1933 г. Однако с выпуском книги возникли серьезные проблемы, и Белый, обнадеженный расположением к нему Н.Н. Накорякова, решил передать ее в ГИХЛ. Сложность заключалась в том, что от «Федерации» был получен аванс. «Уважаемый Николай Никандрович <…>, — писал Белый Н.Н. Накорякову 15 августа 1933 г. — Чувствуя себя связанным с ГИХЛ’ом, я конечно отдал бы эту книгу Вам, уведомив “Федерацию” об этом — при условии, если сам ГИХЛ выплатит “Федерации” 3000 рублей, данные ею в прошлом году в виде аванса мне» (Минувшее. Вып. 15. С. 363). Эти проблемы были улажены, П.Н. Зайцев забрал рукопись, но ГИХЛ так и не смог ее напечатать. В ноябре 1933 г. Белый договорился о передаче книги в «Издательство писателей в Ленинграде», которое выпустило ее уже после смерти писателя, в апреле 1935 г. См. комментарии А.В. Лаврова в кн.: Андрей Белый. Между двух революций. М., 1990. С. 442—443.
49 Трудно сказать, насколько нравился Л.М. Кагановичу и А.И. Стецкому Андрей Белый-писатель, скорее всего в верхах были довольны его идейной позицией. Весной 1933 г. И.М. Гронский в письме к И.В. Сталину, Л.М. Кагановичу, А.И. Стецкому сообщал: «Наметившийся на первом пленуме поворот правых писателей в сторону советской власти (заявления Андрея Белого, М.М.Пришвина <…> и др.) оказался более значительным, чем мы предполагали в начале» («Литературный фронт»: История политической цензуры 1932—1946 гг.: Сборник документов / Сост. Д.Л. Бабиченко. М., 1994. С. 9).
50 Первый Съезд советских писателей состоялся в августе 1934 г., однако первоначально предполагалось провести его в середине мая 1933 г., потом в июне, потом — осенью и т.д. В августе 1933 г. было принято очередное решение о переносе съезда.
51 Нилендер Владимир Оттонович (1883—1965) — филолог-классик, переводчик, друг Белого со времен учебы на филологическом факультете Московского университета, член кружка «аргонавтов»: « Среди моих однокурсников <…> Владимир Оттонович Нилендер, с которым впоследствии мы продружили лет двадцать (и ныне дружим) <…> он стал “аргонавтом” впоследствии» (Андрей Белый. Начало века / Подгот. текста и коммент. А.В. Лаврова. М., 1990. С. 386 и др.).
52 Эррио Эдуард (1872—1957) — лидер радикал-социалистической партии Франции, неоднократно избирался премьер-министром (в частности — с мая по декабрь 1932 г.). В те периоды, когда Эррио возглавлял правительство, улучшались отношения Франции и СССР: 28 октября 1924 г. были установлены дипломатические отношения, 28 ноября 1932 г. состоялось подписание франко-советского пакта о ненападении. С 26 августа по 9 сентября 1933 г. Эррио совершал турне по СССР, в рамках которого 1 сентября прибыл в Москву. Информацией о поездке «французского друга», бывшего главы правительства, пестрели все газеты.
53 3 сентября 1933 г. Б. Муссолини и полпред СССР В.П. Потемкин подписали «Пакт о дружбе, ненападении и нейтралитете между Италией и СССР». Тема советско-французских и советско-итальянских отношений поднималась в прессе в связи с угрозой со стороны фашистской Германии.
54 Активизации мыслей о «Дале и заумном языке» мог способствовать выпущенный в 1933 г. «Издательством писателей в Ленинграде» пятый том «Собрания произведений Велимира Хлебникова», в который вошли его декларации и статьи об искусстве, в частности о «заумном языке». Сам Белый неоднократно заявлял о том, что источником его словотворчества является не поэтическая заумь, а вполне канонизированный «Толковый словарь живого великорусского языка» В.И. Даля. Однако апелляция «к Далю» не спасала Белого от претензий современников к его усложненному стилю и, более того, — от напрашивающегося сопоставления с «заумным языком» В. Хлебникова. Так, например, Пастернак во время одного из последних выступлений Белого послал ему записку следующего содержания: «Как Вы относитесь к Хлебникову? (его проза и Ваша?)» (ГПБ. Ф. 60. Ед. хр. 34).
55 «Встреча с Пастернаком и Яшвилли в назначенный день не состоялась. Борис Леонидович был болен (растяжение мускулов), а Паоло Яшвилли отсыпался после бессонных ночей» (Зайцев П.Н. Воспоминания об Андрее Белом / Публ. В.П. Абрамова // Литературное обозрение. 1995. № 4/5. С. 102).
56 В письме к секретарю ГИХЛа Клавдии Павловне Гусиной (а не Гусевой) речь идет о корректуре «Мастерства Гоголя». Белый сообщает, что корректура была готова уже 1 сентября и что ввиду болезни он возвращает ее не сам, а «через посредство П.Н. Зайцева». Без указания фамилии адресата письмо опубликовано Дж. Малмстадом (Минувшее. Вып. 15. С. 363—364).
57 См. прим. № 27. Ср. запись П.Н. Зайцева об Андрее Белом: «Вспоминал как-то Илью Семеновича Ефимова, своего товарища по университету, и написал ему письмо» (МАБ). По-видимому, Зайцев должен был отправить письмо Белого.
58 Летом и осенью 1933 года П.Н. Зайцев находился в постоянных поисках работы и денег, вел малоудачные переговоры о возможности получить место редактора и сценариста на киностудии «Мосфильм».
59 Санников Григорий Александрович (1899—1969) — поэт, сотрудник многих печатных органов, коммунист; в начале 1930-х работал в возглавляемом И.М. Гронским журнале «Новый мир» и находился в центре литературной и политической жизни. Будучи другом Белого, помогал ему в решении бытовых и издательских проблем. О нем см.: «Каждому свой черед» / Вступ. ст. и публ. Д.Г. Санникова // Наше наследие. 1990. № 5 (17). С. 91—98.
60 Санникова Елена Аветовна (урожд. Назарбекян; 1891—1941) — жена Г.А. Санникова, подруга М.И. Цветаевой, покончила жизнь самоубийством после известия о ее смерти. См.: Санников Д. «Еще меня любите за то, что я умру…»: Марина Цветаева и Елена Назарбекян // Наше наследие. 1994. № 31. С. 90—92.
61 Очевидно, имеются в виду оттиски статьи Белого о романе Ф.В. Гладкова «Энергия» из № 4 «Нового мира» за 1933 г. Журнал вышел в то время, когда Белый отдыхал в Коктебеле, и писатель надеялся его получить по возвращении.
62 Письмо написано после состоявшейся 3 сентября беседы с П.Н. Зайцевым о его «намерении работать в кинематографе». В дневниках П.Н. Зайцева зафиксированы обиды на невнимание Белого к этой проблеме. В открытке от 4 сентября 1933 г. Белый старается загладить свою вину и поддержать начинание своего друга: «… очень хорошо, что Вы сосредоточились на “Кино”; работа здесь — Ваше настоящее амплуа; пишу это письмо, потому что мне показалось, будто вчерашняя наша беседа оставила у Вас впечатление каких-то сомнений во мне этого Вашего пути <…> “Кино” — в линии Вашего творчества; и сегодня утром хочется еще раз Вам сердечно и убежденно сказать: “Бодрее, — за дело: этот путь творчества — для Вас!”» (см.: Андрей Белый и П.Н. Зайцев: Переписка // Минувшее. Вып. 15. С. 334).
63 Васильев Петр Николаевич (1885—1976) — врач, антропософ; с 1909 г. по 1931 г. был мужем К.Н. Бугаевой, в период последней болезни Белого проявлял о нем трогательную заботу, в частности именно он в письме К.Н. Бугаевой (от 11 августа 1933 г.) настойчиво рекомендовал обратиться к «специалисту»: «Дорогая Клодя <…> Б.Н. хорошо бы показаться невропатологу проф. И.Ю. Тарасевичу (живет в Долгом пер., д. 23). По тому, что ты пишешь — по-видимому дело идет о корешковых невралгических болях, это возможно тоже нервного происхождения. Думаю, что выходить можно, но лучше, не откладывая, показаться специалисту, кот<орый > уже решит» (МАБ).
64 Имеется в виду сборник «Зовы времен» (1931), в который вошли переработанные стихотворения «Золота в лазури» (1904). Ср. дневниковую запись П.Н. Зайцева: «Кл. Ник. переписывает новый вариант “Золота в лазури” (работа 30—31 гг.). Б.Н. просил у меня мой экземпляр “З<олота> в л<азури>”, его экземпляр кто-то взял почитать и зачитал» (МАБ).
65 «Евгений Онегин» (1878); «Лоэнгрин» (1847); «Моряк-скиталец», или «Летучий голландец» (1843).
66 «Зимний путь» (1827) — вокальный цикл Ф. Шуберта на слова В. Мюллера.
67 По-видимому, Владимир Николаевич Алексеев (1895 или 1896—1938?), брат К.Н. Бугаевой.
68 Белый, вероятно, не понял, что заборы были сняты не для того, чтобы превратить улицу в сад, а чтобы расширить проезжую часть за счет вырубки садов и сноса ряда построек. До ликвидации «зеленого бульвара» Садовой писатель не дожил.
69 Имеется в виду заседание 7 сентября 1933 г.: оно было посвящено организации бригадных поездок литераторов на окраины страны для подготовки Первого Съезда советских писателей.
70 « В Президиум Оргкомитета.
Получив из Орг-комитета уведомление о том, что секретариат Орг-комитета считает совершенно необходимым мое присутствие на заседании, долженствующем быть 7/IX в шесть часов вечера, спешу ответить. Прошу секретариат Орг-комитета довести до сведения президиума, что я всемерно готов принимать участие в работе Орг-комитета, о чем я неоднократно уже заявлял; но не ранее, чем через 2—3 месяца, ибо состояние моего здоровья отрезает меня от этой работы в настоящее время; я имею удостоверение об этом 1) во-первых: от зав. Институтом физич<еских> методов лечения в Феодосии д-ра Славолюбова (“настоящим удостоверяю, что т. Бугаев… страдает истощением нервной системы в резкой степени… считаю необходимым… значительное изменение в работе… при освобождении от всяких нагрузок”); 2) во-вторых: имею справку от проф. Тарасевича из Москвы от 1933. VIII. 16: “Бугаев Борис Ник<олаевич> страдает … артериосклерозом… и нуждается в полном отдыхе, систем<атическом> лечении и соблюдении режима”. Лишь после курса лечения (2—3 месяца) я могу вернуться к той форме работы, которая ныне мне строго запрещена.
Примите уверения в совершенном уважении. [подпись:] Борис Бугаев/ А. Белый». Цитируется по копии, сделанной К.Н. Бугаевой (МАБ).
71 Лидин Владимир Германович (1894—1979) — писатель, давний знакомый Белого, автор мемуарного очерка о нем. См.: Лидин В.Г. Люди и встречи. М., 1965. С. 182—187.
72 Имеется в виду письмо в Оргкомитет ССП; к нему прилагалось письмо самому Лидину: «Дорогой Владимир Германович, доставляю Вам письмо для передачи в секретариат Орг-комитета (на заседании 7-го сентября); сердечно благодарю за услугу. Очень хочется как-нибудь встретиться с Вами. Не приглашаю пока Вас к себе, ибо занимая чужую жил-площадь не всегда могу рассчитывать на то, что нам будет удобно побеседовать у нас, но надеюсь, что Вы скоро посетите нас с женой на нашей квартире в Нащекинском переулке. Остаюсь искренно преданный и любящий Вас. [подпись:] Б. Бугаев». Датировано 6 сентября 1933 г. Приводится по копии с чернового автографа, сделанной К.Н. Бугаевой (МАБ).
73 Ср.: «Люблю мечты моей созданье // С глазами, полными лазурного огня» из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Как часто, пестрою толпою окружен…» (1840). Белый неоднократно прибегал к цитированию и «символистскому» истолкованию этих лермонтовских строк, вошедших в его обиход через посредство Вл. Соловьева. «Очами, полными лазурного огня», глядела на Вл. Соловьева в поэме «Три свидания» встреченная в египетской пустыне Лучезарная Подруга — София. Так же характеризовал Белый в поэме «Первое свидание» свою Лучезарную Подругу — М.К. Морозову: «Так из блистающих лазурей // Глазами полными огня, // Ты запевающею бурей // Забриллиантилась в меня». См. интерпретацию образа в статье «Священные цвета» (1903): «Если бы Лермонтов до конца осознал взаимодействие между реальным созданием мечты “с глазами полными лазурного огня”, и его символом, которым становится любимое существо, он сумел бы перейти черту отделяющую земную любовь от вечной. Брак и романтическая любовь только тогда принимают надлежащий оттенок, когда являются символами иных, еще не достигнутых, сверхчеловеческих отношений» (Андрей Белый. Символизм как миропонимание / Сост., вступ. ст. и прим. Л.А. Сугай. М., 1994. С. 207).
74 Романтический и эзотерический символ вечной, идеальной любви; образ, восходящий к роману Новалиса «Генрих фон Офтердинген» (изд. 1802).
75 Первая строфа идентична последней строфе стихотворения «Антропософии» («Над ливнем лет…»; 1918). В сб. «Зовы времен» (1931) оно фигурирует под названием «Вешний цвет». Вторая строфа идентична второй строфе стихотворения «Сестре» («Не лепет лоз, не плеск воды печальный…»; 1926), посвященного в сборнике «Зовы времен» К.Н. Бугаевой. По ее позднейшему свидетельству, посвящение было внесено «Б.Н. осенью 1933 г., когда были переписаны эти стихи» (см.: прим. 64). Под «мглой» подразумеваются полные разочарований годы пребывания в Берлине (1921—1923), куда Клавдия Николаевна — согласно автобиографическому мифу Белого — приехала, чтобы «спасти» писателя и организовать его возвращение в Россию.
76 Анна Алексеевна Алексеева (1860—1942) — мать К.Н. Бугаевой; Екатерина Алексеевна Королькова (1864—1941) — сестра А.А. Алексеевой, тетка К.Н. Бугаевой, Владимир Николаевич Алексеев (1895 или 1896—1938?) — брат К.Н. Бугаевой.
77 Санников Г.А. Каучук: Поэма (Из документов пятилетки); Андрей Белый. Из книги «Начало века». I. Валерий Брюсов. II. А. Блок // Новый мир. 1933. № 7—8. С. 68—86; 261—263.
78 Белый хотел получить собственные фотоснимки и надеялся, что П.Н. Зайцев вместо него заберет их у фотографа. Еще летом с аналогичной просьбой писатель обращался и к Г.А. Санникову: «И еще, милый друг, просьба: когда будете в Доме Герцена, если бываете там, зайдите к фотографу (помните, заходили вместе и он снимал) и попросите у них для меня обещанных карточек, — и тех, что снимали с меня осенью (на пленуме), и последних (тех, что снимали в мае); они обещали; а то — нет карточек; и при случае, когда необходимо карточку дать, я отвечаю отказом. Опять перегружаю Вас делами; но не думайте, что эти карточки мне нужны: просто так, если вспомнится Вам, когда будете в Доме Герцена, зайдите к фотографам» (письмо от 21 июня 1933 г.; копия К.Н. Бугаевой, МАБ).
79 И.Н. Медведева-Томашевская в письме от 6 сентября 1933 г. рассказывает о работе над изданием стихотворений Е.А. Баратынского для большой серии «Библиотеки поэта» (Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений: В 2 т. / Редакция, комментарий и биографические статьи Е. Купреяновой и И. Медведевой. Л., 1936). См.: Б.В. Томашевский в переписке с Андреем Белым. С. 233.
80 Спасский Сергей Дмитриевич (1898—1956) — поэт, прозаик, антропософ, с середины 1920-х гг. был с Белым в теплых, дружественных отношениях, переписывался. Здесь имеется в виду его ответ на письмо Белого от 5 сентября 1933 г. с просьбой спешно узнать «имя и отчество Сорокина (из «Изд<ательства> пис<ателей> в Лен<инграде>»)» и «немедленно известить меня открыткой». В открытке от 8 сентября 1933 г. Спасский сообщает необходимые сведения о Григории Эммануиловиче Сорокине, заведующем «Издательством писателей в Ленинграде». С «Издательством…» в 1931 г. Белым был заключен договор о сдаче рукописи романа «Германия» до ноября 1932 г. Роман написан не был, и с Г.Э. Сорокиным Белый вел письменные переговоры о предоставлении ему отсрочки. С.Д. Спасский выступал своеобразным посредником в этих переговорах. 10 сентября Белый через С.Д. Спасского послал Г.Э. Сорокину письмо. См.: Письма Андрея Белого к С.Д. и С.Г.Спасским / Ст. и прим. Н. Алексеева // Ново-Басманная, 19. М., 1990. С.642—662.
81 Кезельман Сергей Матвеевич (род. 1880 — ?; указано Е.Н. Лубянниковой) — юрист, антропософ, в начале 1920-х гг. стал мужем Е.Н. Кезельман (урожд. Алексеевой) — сестры К.Н. Васильевой (Бугаевой), но в 1930 г. их брак фактически распался. 7 января 1930 г. Белый записал: «Печально волнующую весть передала К.Н. об Елене Николаевне, расходится с Сергеем Матвеевичем».
82 Гладков Федор Васильевич (1883—1958) — писатель, с 1932 г. член редколлегии «Нового мира». См.: Переписка Андрея Белого и Федора Гладкова / Предисл., публ. и прим. С.В. Гладковой // Андрей Белый: Проблемы творчества / Сост. Ст. Лесневский, Ал. Михайлов. М., 1988. С. 753—772.
83 Твердова Маргарита Александровна (род. 1896 — ?) — художница, в 1927 г. окончила Высшие художественно-технические мастерские (ВХУТЕМАС), до начала 1930-х работала инструктором трудотерапии при психиатрической клинике 1-й клинической больницы; с 1922 г. исповедовала антропософские взгляды, в 1926 г. значилась в списке членов «Ломоносовской группы».
84 Пешкова Екатерина Павловна (урожд. Волжина; 1876—1965) — председатель Московского комитета помощи полит. ссыльным и заключенным — Политического Красного Креста; в прошлом — жена Горького. О своем разговоре с Е.П. Пешковой, состоявшемся в 1931 г. в связи с арестами антропософов, Белый упоминает в письме к А.С. Петровскому (Письма Андрея Белого А.С. Петровскому / Публ. Р. Кийза // Новый журнал. 1976. № 122. С. 162).
85 Орел — место ссылки М.А. Твердовой. В мае 1931 г. она была арестована по делу о контрреволюционной организации антропософов. Особое совещание при ОГПУ постановило выслать М.А. Твердову «в Казахстан сроком на три года, считая срок <…> с 27/V — 31 г.», однако вскоре Казахстан был заменен на другое место ссылки — Орел. Постановление о ее досрочном освобождении вышло 14 июля 1932 г. Хлопоты М.А. Твердовой по возвращению в Москву в конце концов увенчались успехом, но в апреле 1935 г. она была вновь арестована и приговорена к трем годам исправительно-трудовых лагерей (отбывала наказание в Карлаге).
86 Петровский Алексей Сергеевич (1881—1958) — ближайший друг Белого со студенческих времен, искусствовед, переводчик, редактор, сотрудник Румянцевского музея, после — Библиотеки имени В.И. Ленина, являлся последователем учения Р. Штейнера с начала 1910-х гг. По делу 1931 г. о нелегальной контрреволюционной организации антропософов Петровский был арестован и приговорен «к заключению в концлагерь сроком на три года, считая срок с 20/ V-31 г.». Из двадцати семи антропософов, представших перед судом, такая суровая мера наказания была применена лишь к двоим — А.С. Петровскому и Б.П. Григорову; приговор большинству ограничился высылкой.
87 Летом 1933 г. Беломорстрой был объявлен образцово-показательной стройкой страны, своеобразной школой-лабораторией по перековке, перевоспитанию заключенных. Бригада писателей в составе 120 человек исследовала этот феномен, тема «Беломорстроя» не сходила со страниц печатных изданий. Освобождающиеся с Беломорстроя считались более исправившимися, чем прочие, и пользовались льготами — в частности, при получении разрешения вернуться в Москву и остаться в Москве работать. Сохранился записанный рукой Белого адрес А.С. Петровского: «Мурм. ж/д. Станция Сорока. …8-ое отделение Бел.-Балт.- Лаг. 1 пункт. А.С. Петровскому» (МАБ). В лагерных сводках отмечалось, что Петровский «к работе относится с любовью. Работу проводит тщательно, продумано. Дисциплинирован, активное участие принимает в культработе. Поведение хорошее». Поэтому ему «за ударную работу на Белморстрое срок сокращен на 6 месяцев». Пересмотр «дела» Петровского начался уже в мае 1933 г.; выходило, что «конец срока по зачету рабдней 19/ VII — 33 г.». В конце июля он, по-видимому, и освободился.
88 Невский Владимир Иванович (1876—1937) — государственный и партийный деятель из плеяды «старых большевиков». На начало 1920-х гг. приходится закат его карьеры, с 1924 г. он понижен до должности директора Библиотеки им. В.И.Ленина. О желательности заступничества со стороны Невского как непосредственного начальника Петровского и как «старого большевика» Белый писал другу еще в декабре 1931 г.: «<…> разузнавали, с какого бока хлопоты за тебя имели б успех, и отовсюду выясняется: только ходатайство с места службы в теперешних условиях могло бы изменить твое положение <…> Невский и Библиотека — вот единственное место, которое сейчас могло бы поднять дело…» (Письма Андрея Белого А.С. Петровскому / Публ. Р. Кийза // Новый журнал. 1976. № 122. С. 161).
89 Имеется в виду 46-й том (Дневник. 1847—1854. М., 1937) юбилейного Полного собрания сочинений Л.Н. Толстого (В 90 т. М.; Л., 1928—1958). Как отмечалось в протоколе заседания Государственной редакционной комиссии от 14 июня 1931 г., Петровский был «одним из основных редакторов этого полного собрания сочинений». К подготовке упомянутого 46-го тома и еще четырех «ответственнейших томов этого собрания сочинений Л.Н. Толстого» (тт. 7, 67, 68, 69) А.С. Петровский приступил еще до ареста: «редактор Петровский выверял корректуры, сличал их с текстами и делал тому подобную, совершенно необходимую и в высшей степени важную работу для этого издания», — говорилось в посланном 24 июля 1931 г. в ОГПУ ходатайстве об освобождении Петровского из-под стражи. Впоследствии он редактировал и комментировал также и другие тома (см., напр., тт. 29, 47, 48, 52 и др.).
90 Подробнее см.: Спивак М. «Социалистический реализм» Андрея Белого: история ненаписанной статьи // Новое литературное обозрение. № 40 (1999). С. 332—344.
91 Перипатетики, стоики — названия древнегреческих философских школ. Однако Белому в данном случае важно указать не столько на наследуемую им философскую традицию, сколько на динамичный стиль и пластику собственного философствования. В примере со стоиками Белый откровенно каламбурит, осознавая, что термин произошел от греческого «стоа» (портик) и лишь случайно оказался созвучен русскому «стоять». В примере же с перипатетиками думает, что действительно обыгрывает этимологию слова: согласно распространенному (ошибочному) мнению, термин, давший имя школе последователей Аристотеля, произошел от греческого «прогуливаюсь» (по легенде, Аристотель беседовал с учениками, прогуливаясь). Ср.: «…я — перипатетик, развиваю походя свою философию жизни» (Андрей Белый. Начало века. М., 1990. С. 27).
92 Белый подразумевает ярое неприятие в работах Ф. Ницше («Рождение трагедии из духа музыки», «Человеческое, слишком человеческое», «Ecce Homo» и др.) эстетики Аристотеля, классической для европейской культуры. Ницше формулировал собственную концепцию дионисийского происхождения трагедии как альтернативную аристотелевской теории трагедии, как родственную по духу гераклитианскому мирочувствованию. См.: Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 135, 146, 154—155, 347 и др.; Т. 2. С. 568, 730—731 и др.
93 Ср.: «Мы, дети рубежа <…> отдаваясь текучему процессу, были скорей диалектиками <…> мы были всегда гераклитианцами, несущими бунт в царство средневекового Аристотеля» (Андрей Белый. На рубеже двух столетий / Подгот. текста и коммент. А.В. Лаврова. М., 1989. С. 201). Или: «Почему <…> мне не разрешено в линии дионисовых культов, борющихся с Олимпом, видеть наступление на Олимп динамизма, позднее перерожденного в диалектику Аристотеля, который был в одной из фаз мысли Греции кристаллизатором зреющей научной мысли, как стал он же позднее кристаллизатором средневекового склероза» (Андрей Белый. Начало века. С. 532).
94 Идея антиномии и синтеза Гераклита и Аристотеля близка «позднему» Белому и реализуется в его творчестве в разных вариантах. Категории «неясного» и «ясного» становятся для писателя знаками-символами не только философских систем, но и типов мировидения, принципов подхода к жизни. Ср., напр.: «Взять в корне, — она, рациональная ясность, разъелась: из-под Аристотеля Ясного встал Гераклит Претемнейший: да, да, — очень дебристый мир!» (Андрей Белый. Московский чудак // Андрей Белый. Москва. М., 1989. С. 160); «Понял: отныне — никто никого не поймет: кончен век Аристотеля ясного. Встал — Гераклит» (Андрей Белый. Маски // Там же. С. 641). Или: «<…> отцы диалектического материализма видели в Гераклите “мистические темноты” и здоровую тенденцию будущего <…> темнота темноте — рознь; темнота от засора мысли не темнота от обилия не переваренного научно сырья» (Андрей Белый. Начало века. С. 532).
95 «Вверх пятами» — образ, восходящий к роману Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». См., напр., название 5-й главы III книги: «Исповедь горячего сердца. “Вверх пятами”».
96 «Милая Мария Александр<овна>! Огромное спасибо за Ваши столь тронувшие меня хлопоты, в результате которых явилась моя избавительница от мучительных мигреней и приливов, с милыми существами, ведущими свое происхождение от ласточек: “hirundo” (пьявка) — «ласточка» по-латыни, а целебное вещество, вводимое ей* в организм через укус — “гирундин”. Сегодня 3-ий день после пьявок; и — явное облегчение. Милая Мария Александровна, — позвольте нам с Клодей как-нибудь Вас навестить; вы назначьте сами, когда это возможно; шлем привет Вл <адимиру Николаевичу> (Татаринову, мужу М.А. Скрябиной. — М.С.); хотелось бы с ним повидаться; жаль, что Вы не застали нас. Еще раз спасибо. Остаюсь искренно любящий и благодарный [подпись:] Б. Бугаев» (Копия, сделанная К.Н. Бугаевой с автографа, сопровождается ее примечанием: «* ей — употребление в подобных случаях дательного падежа вместо творительного — постоянная особенность Б.Н.»; МАБ).
97 См. прим. № 3. В.В. Ермилов с 1928 г. был одним из секретарей правления РАПП, но в 1932 г., после выхода Постановления ЦК ВКП/б/ о ликвидации литературных группировок раскаялся и стал активно проводить в жизнь новую политику партии. По инициативе Горького В.В. Ермилов, как и его соратник по РАППу Л.Л. Авербах (см. прим. № 23), вошел в Оргкомитет ССП, стал занимать влиятельные посты в литературе. С именами бывших рапповцев вообще связывались громкие кампании идеологической травли писателей. У Белого же имелись свои веские причины опасаться Ермилова, неоднократно выступавшего против него. См., напр.: Ермилов В. Театр и правда: Дополненная стенограмма речи на втором пленуме Оргкомитета Союза советских писателей // Красная новь. 1933. № 2. С. 183—184.
98 В 1933 г. в «Литературной газете» неоднократно печатались критические выступления в адрес Андрея Белого (см. выпуски за 29 апреля — Нусинов И. «Маски» в маске: Об Андрее Белом; или за 29 мая — Динамов С. За ясность и простоту в искусстве). Примером «маленьких гадостей» может быть публикация в «Литературной газете» неавторизованной стенограммы выступления Белого на 1-м пленуме Оргкомитета Союза советских писателей 30 октября 1932 г. Это вызвало негодование писателя. На следующий же день он обратился в редакцию с возмущенным письмом: «Уваж<аемая> ред<акция>, в № 51 от 11 н<оября> сего года появилась стенограмма моего выступления по докладам тт. Гр<онского>, Кирп<отина> и Суббоцкого на Пленуме Оргкомитета. Стенограмма представляет собой сплошную неразбериху (грамматическую и логическую), которую я отказался править. Пришлось ее заново переписать, возвращая грамматику и логику неверно переданной речи. Передавая исправленный, заново переписанный от руки текст, я убедительно просил заведующую стенограммами ни в коем случае не показывать бессмыслицу первоначальной записи, а мое исправление, возвращающее к логике и грамматике. Между тем в вашей газете появился текст стенограммы, которую я отказался править: он кем-то наспех исправлен грамматически, да и то не везде; смысл же многих фраз отсутствует вовсе, извращая всю речь <…>» (копия К.Н. Бугаевой с письма от 12 ноября 1932 г.; МАБ).
99 Отстранение И.М. Гронского от должности Председателя Оргкомитета ССП, предоставление властных полномочий бывшим членам Российской ассоциации пролетарских писателей (Авербаху, Ермилову и др.) приводили современников Белого к мысли о том, что «теперь в новых формах РАПП» (Письмо Ф.В. Гладкова Андрею Белому от 3 июня 1933 г. // Андрей Белый: Проблемы творчества. М., 1988. С. 764). Волнения по этому поводу одолевали Белого еще в Коктебеле:
«Авербахам ничего не стоит оглушить нас треском слов о «правде» <…> Вероятно, И.М. Гронский не был организатором, вероятно, он не мог справиться со всеми минами и контрминами, закладываемыми неликвидированными группировками и т.д. <…> опять будут и мордасы, и травли, с инсинуациями. И заранее уж готовлюсь к этому, нащупывая себе зимнюю квартиру, где бы можно было укрыться от холода, ибо бороться с интригами, вести мины и контрмины не хочу» (Письмо Белого к Ф.В. Гладкову от 17 июня 1933 г. // Там же. С. 768—769).
100 «Максимыч» — М. Горький (наст. имя — Алексей Максимович Пешков). См. прим. № 19.
101 Имеется в виду период с 1924 г. по 1931 г., когда К.Н. Васильева (Клодя) фактически уже была женой Белого, но официально считалась женой П.Н. Васильева. 1925—1926 гг. — начало совместного проживания Белого и К.Н. Васильевой в Кучино.
102 Тургенева Анна Алексеевна (1890—1966) — первая жена Белого, окончательный разрыв их взаимоотношений произошел весной 1923 г. в Берлине.
103 К.Н. Васильева не решалась развестись с мужем из-за активного противодействия своей матери — А.А. Алексеевой. Также циркулировали слухи о том, что этот развод не санкционировал Р. Штейнер.
104 К.Н. Васильева была арестована в Детском Селе 30 мая 1931 г. по делу о нелегальной контрреволюционной организации антропософов и 2 июня «направлена со спецконвоем <…> для ведения дальнейшего следствия» в Москву. Белый поехал следом хлопотать о ее освобождении.
105 Агранов Яков Соломонович (или Саулович; 1893—1939?) — заведующий секретно-политическим отделом, член Коллегии ОГПУ, глава «Литконтроля» ОГПУ. Разговор с Я.С. Аграновым состоялся в июне 1931 г. и был связан с хлопотами писателя об освобождении К.Н. Васильевой и других арестованных антропософов. «27-го июня Агранов принял меня, позволил горячо, до конца высказаться, очень внимательно отнесся к моим словам, так что я вынес самое приятное впечатление от него…», — сообщал Белый В.Э. Мейерхольду, устроившему эту встречу (Письмо от 4 сентября 1931 г. См.: Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб., 1998. С. 680). Белый считал, что этот «разговор (часовой) с А<грановым> способствовал отчасти освобождению К.Н.» (Письма Андрея Белого А.С. Петровскому // Новый журнал. Нью-Йорк, 1976. №122. С.162).
106 3 июля 1931 г. К.Н. Васильева и П.Н. Васильев были отпущены из следственного изолятора, ввиду того, что они, «находясь на свободе, не могут повлиять на ход следствия». 8 сентября решением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ К.Н. и П.Н.Васильевы были лишены «права проживания в 12 п. с прикреплением к определенному месту жительства сроком на три года», но приговор постановили «считать условным, из-под стражи их освободить». Еще до окончания следствия Клавдия Николаевна развелась с первым мужем и 18 июля 1931 г. зарегистрировала брак с Б.Н. Бугаевым.
107 В письме рассказывается о научных планах Б.В. Томашевского (заняться темой «французская литература в восприятии Пушкина»), об очередных выпусках большой серии «Библиотеки поэта», приветствуется намерение Бугаевых приехать в гости в Ленинград. См.: Б.В. Томашевский в переписке с Андреем Белым. С. 234. (Письмо помечено в публикации 6 сентября 1933 г., однако очевидно, что оно было написано и отправлено на три-четыре дня позже: датированное 6 сентября письмо И.Н. Медведевой пришло уже 9 сентября, в нем говорится, что «Борис напишет в ближайшие дни».)
108 Фрагмент, взятый нами в фигурные скобки, в рукописной копии, сделанной К.Н. Бугаевой, зачеркнут. Печатаем то, что удалось разобрать под слоем чернил.
109 Иванов Разумник Васильевич (1878—1946) — критик и публицист, писал под псевдонимом «Иванов-Разумник»; Иванова Варвара Николаевна (урожд. Оттенберг; 1881—1946) — его жена.
110 Белый познакомился с Ивановым-Разумником в мае 1913 г. Дружба между писателем и критиком, возникшая после возвращения Белого в 1916 году в Россию из Швейцарии, базировалась на общности литературных вкусов и идейных воззрений ( «<…> темы народа, войны и революции были темами нашего сближения» — Андрей Белый. Почему я стал символистом… // Андрей Белый. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 474). С 1919 г. их объединяла и работа в Вольной философской ассоциации, где Белый был председателем Совета «Вольфилы», а Иванов-Разумник — товарищем председателя. В 1921 г. Белый уехал в Германию, что ослабило связь с Ивановым-Разумником, который в принципе неодобрительно относился к эмиграции, хотя, впрочем, для Белого готов был сделать исключение. После возвращения Белого в Россию в 1923 г. стала обнаруживаться разность идейных установок писателя, готового идти на компромисс с Советской властью, и критика, продолжавшего стоять на позиции «духовного максимализма». Однако в дневниковой записи Белый преувеличивает конфликтность их взаимоотношений в то время: как явствует из обширной переписки, на протяжении 1920-х Иванов-Разумник по-прежнему остается ближайшим другом и интимнейшим корреспондентом Белого. Разлад обнаружился в 1931 г.: с 10 апреля по 23 июня и с 7 сентября по 30 декабря Белый жил в Детском Селе по соседству с Ивановым-Разумником, проводя большую часть времени в беседах с ним. Причиной разлада отношений стало неприятие Ивановым-Разумником соглашательской, конформистской позиции Белого, проявившейся в романе «Маски» и особенно — в книге «Мастерство Гоголя», работа над которой велась на глазах у Иванова-Разумника осенью 1931 г. Подробнее об отношениях Белого с Ивановым-Разумником см.: Лавров А.В., Малмстад Дж. Андрей Белый и Иванов-Разумник: Предуведомление к переписке // Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб., 1998, С. 5—28; «Дорогая моя и любимая Варя…»: Письма Иванова-Разумника В.Н. Ивановой из саратовской ссылки / Публ. В.Г. Белоуса // Минувшее: Исторический альманах. Вып. 23. СПб., 1998. С. 419—447.
111 Имеются в виду «литконсультации», проводимые массовым отделом и групкомом писателей ГИХЛа в «Парке Культуры и Отдыха им. М. Горького». П.Н. Зайцев был внештатным литконсультантом при ГИХЛе и занимался работой с молодежью. Отчет об этой «литконсультации» П.Н. Зайцев поместил в газете «Парк культуры и отдыха» [Орган ячейки ВКП(б) и профорганизаций ЦПКиО им. М. Горького и Фабрики-кухни № 7] [1933. 27 сентября. № 28 (56). С. 4]. Там же описан и разговор о «Масках»: «Подошедший <… > красноармеец ждет терпеливо очереди <…> Он мордвин из глухой деревушки. Призван в Красную армию. Попал в Москву. <…> В конце беседы задает вопрос о ритмической прозе и словесной инструментовке. Он прочитал роман «Маски» Андрея Белого. Мало их понял, но пленился музыкальным построением романа, его ритмом. Спрашивает, кто еще из советских писателей пишет ритмической прозой. Называю имена отдельных писателей».
112 Красин Борис Борисович (1884—1936) — композитор по образованию и с
1900-х гг. участник революционного движения, в советское время руководящий работник в музыкальной сфере: возглавлял музыкальный отдел Пролеткульта, являлся Председателем правления и директором-распорядителем Роcфилармонии и т.п. В начале 1930-х — заведующий оперой Большого театра.
Б.Б. Красин был давним почитателем творчества Белого: в середине двадцатых, после возвращения из Берлина, Белый у него на дому устраивал неофициальные вечера и выступления, что представляло некоторую опасность для хозяина. См.: Зайцев П.Н. Воспоминания об Андрее Белом // Литературное обозрение. 1995. № 4/5. С. 82.
113 Raabe P. Franz Liszt. Stuttg.; B., 1931. Bd. 1—2.
114 Письмо датировано 16 сентября, а приписка К.Н. Бугаевой к письму Белого — 19 сентября. Белый пишет о своей любви к музыке и математике («у меня — «две тоски»; одна снедала меня в молодости: «Почему я не композитор?»<…> другая тоска — тоска старости: «Почему я не овладел теорией групп, теорией комплексного переменного <…> Для ряда моих познават<ельных> проблем нуждаюсь в понимании идей Клейна и Абеля»), делится впечатлениями от «Слепого музыканта» В.Г. Короленко и от присланных ему Томашевским книг («Продолжаю читать Ваши статьи и примечания к Ирои-комической поэме; все фактические данные о линии от В. Майкова до Шаховского поучительны и интересны весьма. Что касается до «текста» поэм, то — увольте! <…> Статьи «Французские дела» и «Фр<анцузская> литер<атура> в письмах Пушкина» — крайне мне интересны рядом деталей, с которыми я не был знаком»). См.: Б.В. Томашевский в переписке с Андреем Белым. С. 235—237.
115 Имеется в виду статья П.Н. Зайцева «Бытописательство и проблемы нового быта. (Творчество М. Платошкина)» в литературно-художественном альманахе «Молодость» (М., 1934. Альманах 1), выпущенном в издательстве «Молодая гвардия».
116 Чистка — проверка и перерегистрация членов и кандидатов в члены ВКП(б), проводимая для освобождения («вычищения») партии от «чуждых», то есть от «мелкобуржуазных», «ненадежных, неустойчивых и примазавшихся элементов». К процедуре «чистки» ВКП(б) прибегала неоднократно (напр., в 1921 г., 1929 г.). «Чистка» предполагала проверку работы коммуниста специальной комиссией, его критику и самокритику на открытом собрании и могла грозить исключением из партийных рядов, смещением с должности и т.д.
В начале 1933 г. (12 января) на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) была принята резолюция, одобряющая «решение Политбюро ЦК о проведении чистки партии в течение 1933 года и о приостановке приема в партию до окончания чистки». 28 апреля 1933 г. вышло Постановление ЦК и ЦКК ВКП(б) «О чистке партии», в котором разъяснялись задачи этого массового мероприятия и определялись конкретные сроки его проведения: « … чистку начать в Московской, Ленинградской, Уральской <…> областях и закончить не позднее конца ноября текущего года» (см.: Правда. 1933. 13 января; 29 апреля).
117 Фадеев Александр Александрович (1901 — 1956) — писатель, с 1926 по 1932 гг. один из руководителей РАПП. С конца мая по середину августа 1933 г. Фадеев находился на должности заместителя председателя Оргкомитета ВССП, а по сути возглавлял писательскую организацию: с мая председатель Оргкомитета И.М. Гронский был «не у дел», в середине августа официально объявили о его отставке. 30 июня 1933 г. Фадеев послал Белому в Коктебель запрос: «… Напишите, когда можно Вас ожидать в Москве. Это нужно нам для того, чтобы знать, в какой форме мы можем привлечь Вас к работе по подготовке съезда<…>» (Фадеев А. Собр. соч.: В 7 т. М., 1971. Т. 7. С. 68—69). Г.А. Санников постарался объяснить Белому, сколь политически значимы для него личные связи с новым лидером: «То, что Фадеев написал В<ам> письмо — это хорошо. Значит, в Оргкомитете думают о Вас и капитал, сколоченный Ив<аном> Мих<айловичем>, растрачивать не хотят <…> Фадеев, мне сдается, парень неплохой <…> Зовут его Александр Александрович. Можно отвечать ему на Оргкомитет…» (Письмо от 28 июня 1933 г.; МАБ). В «Дневнике» цитируется второе письмо Фадеева, посланное 22 августа в ответ на «отчеты» Белого о состоянии здоровья: «Уважаемый Борис Николаевич! В ответ на Вашу записку от 16 августа извещаю Вас о том, что в течение лета получил от Вас две открытки, которыми был вполне удовлетворен. Очень сожалею о Вашем нездоровье — спокойно лечитесь и не волнуйтесь ни о чем. Жму Вашу руку. А. Фадеев» (Вопросы литературы. 1972. № 1. С. 186). В это время Белый уже вряд ли мог рассчитывать на заступничество Фадеева, так как в середине августа он лишился прежней могущественной должности и уехал в длительную командировку на Дальний Восток.
118 Имеются в виду прошения осужденных и их родственников о пересмотре «дела» и сокращении срока наказания. Несмотря на хлопоты, Е.Н. Кезельман не удалось быстро вернуться в столицу. Как следует из ее воспоминаний, в январе 1934 г. она ненадолго «ездила в Москву на захоронение урны Б.Н.», а потом вновь вернулась в Лебедянь (см.: Кезельман Е.Н. Жизнь в Лебедяни летом 32-го // Бугаева К.Н. Воспоминания о Белом. Berklеy, 1981. С. 308—309). Возможно, этот приезд ссыльной Е.Н. Кезельман был вызван подачей (15 января 1934 г.) ее собственного заявления с просьбой «досрочно освободить от ограничений и разрешить свободное проживание по СССР».
119 Каликина Лидия Васильевна (род. 1888 — ?) — педагог-педолог, член антропософского общества, близкий друг семьи Бугаевых; в 1931 г. была арестована и лишена «права проживания в 12 п. с прикреплением к определенному месту сроком на три года, считая срок с 28/V—31 г.». Отбывала наказание в г. Орле. Белый называет «Каликину» среди арестованных друзей в «заступническом» письме-заявлении главному прокурору ОГПУ Р.П. Катаняну (К биографии Андрея Белого: Три документа/ Публ. Г. Струве // Новый журнал. 1976. № 124. С. 154—158). Думается, что она же, но под фамилией Калинкина, фигурирует в мемуарах М.Н.Жемчужниковой: «Кружок вела и Лидия Васильевна Калинкина, педагог, методист дошкольного воспитания, очень ценимый специалист в своей области» (Жемчужникова М.Н. Воспоминания о Московском антропософском обществе (1917—1923)/ Публ. Дж. Малмстада // Минувшее. Вып. 6. М., 1992. С. 23).
120 Анненкова Ольга Николаевна (1884—1949) — преподаватель в техникуме иностранных языков, переводчица; входила в число «ранних и ближайших учеников Штейнера»: «Ее престиж стоял очень высоко. Ведь именно ей Штайнер дал право «гаранта», т.е. право принимать в общество. <…> Может быть потому, что ею был сделан перевод книги «Христианский акт и мистерии древности» <…> с ее именем связывалась атмосфера мистерии, атмосфера «эзотерической школы», в которой она, как это было известно, участвовала в Дорнахе» (Жемчужникова М.Н. Воспоминания о Московском антропософском обществе (1917— 1923) / Публ. Дж. Малмстада // Минувшее. Вып. 6. М., 1992. С. 26—27). После возвращения из Берлина в 1923 г. Белый жил в доме Анненковой и ее мужа на Бережковской набережной. Как и многие другие антропософы, Анненкова была в 1931 г. арестована и лишена «права проживания в 12 п. с прикреплением к определенному месту сроком на три года». Отбывала срок в г. Орле. Постановление о том, что Анненкову можно «досрочно от наказания освободить, разрешив свободное проживание по СССР», вышло 22 августа 1933 г.
121 Винавер Михаил Львович (1880—1942) — ближайший помощник Е.П. Пешковой, заместитель председателя Комитета помощи политическим ссыльным и заключенным (Политического Красного Креста).
122 Имеются в виду Моисеев Владимир Михайлович (род. 1897 — ?), библиограф, и его сестра Моисеева Наталья Михайловна (1901—1987?), преподавательница музыки. Оба являлись членами антропософского общества с начала 1920-х гг. Оба были приговорены к ссылке на Урал (Тобольск) сроком на три года. В октябре 1933 г. В.М. и Н.М. Моисеевым было отказано в просьбе о досрочном освобождении. Впрочем, отказано в этом было не только им.
123 После закрытия антропософского общества в 1923 г. его члены, следуя прямому указанию Р. Штейнера, приняли решение отказаться на время от какой-либо организационной, пропагандистской и другой общественной деятельности, а дух и традицию антропософии сохранять, встречаясь друг с другом частным образом и небольшими группками, не более чем по двое, по трое. Не все согласились с таким «пассивным» решением, в частности, В.М. Моисеев вел антропософский кружок для молодежи, Н.М. Моисеева занималась эвритмией с детьми. Впрочем, «нелегальную» кружковую работу вели не только они, но и другие члены общества. В результате в 1931 году, — как отмечалось в докладе Секретно-политического отдела ОГПУ «Об антисоветской деятельности интеллигенции», — «в Москве была вскрыта подпольная организация антропософов, состоявшая, главным образом, из педагогов средней и низшей школы и нескольких библ<иотечных> работников» (Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) — ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике 1917—1953 гг. / Сост. А. Артизов, О. Наумов. М., 1999. С. 162). Всего по делу 1931 г. о нелегальной контрреволюционной организации антропософов проходило 27 человек. Убеждение же Белого в том, что именно В.М. и Н.М. Моисеевы являются виновниками процесса, основано, вероятно, на том, что их арестовали на месяц раньше других антропософов — в апреле, а не в мае 1931 г.
124 Белый не дожил до получения желанной квартиры. К.Н. Бугаева смогла въехать в нее только в марте 1934 г.
125 Рождественский Всеволод Александрович (1895—1977) — поэт, проживал в Ленинграде. Белый виделся с ним в Коктебеле летом 1930 г. и 1933 г. Письмо с коктебельскими фотографиями датировано 19 сентября:
«Дорогой Борис Николаевич!
Посылаю обещанные снимки. Они обманули мои ожидания (причина: моя неопытность и плохие пластинки), но все же они напомнят Вам коктебельские дни и нашу, так и не состоявшуюся, беседу. Когда я проезжал через Москву, у меня было большое желание повидаться с Вами, и не осуществил я его только потому, что остановка моя была слишком краткой. Я надеюсь это сделать в другой раз. А пока шлю Вам и К.Н. свои самые дружественные приветы. Всеволод Рождественский» (МАБ).
В ответ Белый писал: «<…> Спасибо за открытки, которые страшно меня порадовали, как и за память. Я тщетно пристаю к жене вот уже два года, чтобы она для меня снялась, и не могу добиться от нее исполнения просьбы, а на одном из Ваших снимков она так удалась, что я отдаю этот снимок для репродукции. Очень скорблю, что нам не удалось поговорить и близко сойтись, несмотря на совместную жизнь в Коктебеле <…>» (см.: О Всеволоде Рождественском: Воспоминания. Письма. Статьи. М., 1974. С. 55—56).
126 Белый диктовал К.Н. Бугаевой вторую часть мемуаров «Между двух революций» (или — 4-й том Воспоминаний) до 2 декабря 1933 г. Работа осталась незавершенной; он успел надиктовать первую и часть второй главы. См.: Андрей Белый. Между двух революций. С. 365—441.
127 «Пиковая дама» (1890) — опера П.И. Чайковского.
128 «Псковитянка» (1872) — опера Н.А. Римского-Корсакова.
129 В ответ на сообщение И.Н. Медведевой-Томашевской о возможном приезде в Москву К.Н. Бугаева пишет, что они будут рады ее видеть, Белый жалуется на головные боли, которые «в последние дни очень отрезывают от писем». См.: Б.В. Томашевский в переписке с Андреем Белым. С. 237—238.
130 Гаген-Торн Нина Ивановна (1901—1986) — этнограф, сотрудник Института народов Севера в Ленинграде, Музея антропологии и этнографии АН СССР. Будучи студенткой, посещала лекции Белого в Вольной философской ассоциации, о последующих встречах и разговорах с ним написала воспоминания (Гаген-Торн Н.И. Борис Николаевич Бугаев (Андрей Белый) // Андрей Белый: Проблемы творчества. М.,1988. С. 546—556).
Перед отъездом в Москву Н.И. Гаген-Торн отправила К.Н. Бугаевой письмо:
«Ленинград, 15 сентября 33 г.
Дорогая Клавдия Николаевна!
Недавно вернулась из Хибин, где провела около месяца, собиралась заехать в Москву, но не попала. Думаю приехать в конце сентября или в начале октября. Очень хочется повидаться с Вами и с Борисом Николаевичем. Как его здоровье?
Мне очень хочется приехать в Москву так, чтобы можно было повидаться и поговорить, но боюсь, не будет ли сейчас Борису Николаевичу вреден сколько-нибудь длинный и серьезный разговор? Помните, год назад он как-то сказал, что хотел бы послушать, как он выразился, «курс этнографии», т.е. мое этнографич<еское> credo. Мне бы очень много хотелось сказать: о символике в примитивной культуре, о переходе от магии к символу, как это видно <по> этнограф<ическим> материалам и т.д. Словом, мне бы страшно хотелось многое рассказать Вам и Борису Николаевичу, что продумалось за это время. И это — основное, для чего мне нужна сейчас Москва. [нрзб.] все дела — постараюсь приноровить к этому, если только Вам обоим, дорогая Клавдия Николаевна, к месту сейчас такой разговор и если он не утомителен для Бориса Николаевича. Напишите мне, пожалуйста, удобно ли Вам это сейчас? Я смогу приехать либо 24—25, либо 28—29 сентября. Если же лучше отложить, то приеду в октябре. Простите за бесцеремонность, лапидарность письма — как-то не пишется и очень хочется увидеть Вас и Бориса Николаевича. Очень много думала о Вас и тревожилась о его здоровье. Привет сердечный Анне Алексеевне. Ваша Н. Гаген-Торн» (МАБ).
131 Свои впечатления от последней встречи с Белым Н.И. Гаген-Торн изложила в письме к Иванову-Разумнику от 21 января 1934 г.: «<…> Все время — мучительные головные боли. И у меня впечатление — он, быть может, не до конца сознательно, но чувствовал — близость завершения итогов. Это было страшно ясно в последней прогулке с ним. Шли в Новодевичий монастырь, рассказывал он о могиле Соловьевых, о воспоминаниях, связанных с Новодевичьим. Был очень грустный. Начались головные боли опять <…>» (см.: Андрей Белый и Иванов-Разумник: Переписка. СПб., 1998. С. 23).
132 Судя по «медицинскому» контексту, имеется в виду визит П.Н. Васильева, а не П.Н. Зайцева.
133 Марсова Варвара Сергеевна (1879—1956) — сначала земский врач, в советское время психиатр, физиотерапевт; давняя знакомая Белого. «Вар<вара> Сер<геевна> Марсова — прекрасно лечащая массажистка <…>, — характеризовал ее Белый в письме к Иванову-Разумнику от 24 и 25 сентября 1926 г. — Это так сказать, официальная сторона; неофициальная <…> которая — скрывается: Варвара Сергеевна — антропософка; она одновременно: работала у Корнелиуса и была ученицей доктора в Берлине (в 1912—15 годах) <…>» (Андрей Белый и Иванов-Разумник: Переписка. С. 372).
134 Хорошко Василий Константинович (1881—1949) — известный невропатолог, зав. неврологической клиникой Института фтизиатрии и ортопедии, впоследствии — председатель Всесоюзного медицинского общества невропатологов и психиатров, академик АМН СССР.
135 Архангельский Владимир Александрович (1895—1958) — пианист, доцент Московской консерватории.
136 Державин Г.Р. Стихотворения / Ред. и прим. Г. Гуковского, вступ. ст. И.А. Виноградова. Л., 1933; Давыдов Д. Полное собрание стихотворений / Ред. и прим. В.Н. Орлова, вступ. статьи В.М. Саянова и Б.М. Эйхенбаума. Л.,1933. Обе книги выпущены в большой серии «Библиотеки поэта».
137 Часовитинова Дарья Николаевна (1898—1966; дата смерти уточнена Л.А. Новиковым) — человек, близкий семье Бугаевых, антропософка, ремингтонистка; постоянно занималась перепечаткой произведений Белого.
138 Основная тема письма от 7 октября 1933 г. — плохое самочувствие писателя: «… переживал вновь страдания <…> меня превращавшие почти в труп. <…> Мне хочется, как зверю, найти себе берлогу, чтобы там залечь <…> Словом: Замыслил побег/ В обитель дальнюю труда и чистых нег». См.: Б.В. Томашевский в переписке с Андреем Белым. С. 238—239.
139 Накануне, 11 октября, Б.Н. Бугаеву пришло извещение из Московского городского банка на получение авторского гонорара из журнала «Новый мир». Извещение и доверенность Г.А. Санникову на получение этих денег хранятся в ГПБ (Ф. 60. Ед. хр. 7).
140 Кузьмин Николай Васильевич (1890—1987) общался с Белым, когда по заданию ГИХЛа иллюстрировал роман «Маски» (М.; Л., ГИХЛ, 1932), о чем написал в мемуарах. См.: Кузьмин Н. Давно и недавно. М., 1982. С. 281—287. Об этой встрече не упоминает.
141 Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (1878—1939) — художник, среди его работ — «Портрет писателя Андрея Белого» (1932; Государственная картинная галерея Армении). Белый знал его еще по работе в Вольной философской ассоциации; сближение произошло в 1931 году, когда Белый жил в Детском Селе; тогда же позировал для портрета. Как и Белый, К.С. Петров-Водкин стал объектом критики М. Горького в статье «О прозе» — за книгу «…Пространство Эвклида. Моя повесть» (Кн. 2. Л., 1932). «Ал. Макс. Пешков поправляется. Вышел альманах «Год шестнадцатый» с его статьей о художественной прозе, — статьей бранчливой, сварливой и недовольной. Особенно досталось К.С. Петрову-Водкину за его “Пространство Евклида”», — сообщал Белому в Коктебель П.Н. Зайцев в письме от 14 июня 1933 г. (МАБ). На упомянутое в дневнике послание Белого К.С. Петров-Водкин ответил 27 октября 1933 г.: «Наконец-то получил Вашу открытку и успокоился ото всяких слухов о Вашем здоровье, по-московски преувеличенных. Из Абастурмана вернулся <…> Не икалось ли Вам, не чертыхалось ли от всего, что с Вами проделываю: пишу Ваш портрет в группе случайно объединенных детскосельством (Вы, Федин, Толстой и Шишков). Пишу всех по памяти (не считая набросков пустяковых) и в этом трудная и интересная задача. Вот, вот приступлю (готовлюсь как на приступ) к 3-й книжке. Залихватская статья Алексея Максимовича, напоминающая лузг семечек под гармошку, еще больше подзадоривает меня к работе…» (опубликовано с сокращениями в кн.: Петров-Водкин К.С. Письма. Статьи. Выступления. Документы / Сост., вступ. ст. и комменнт. Е.Н. Селизаровой. М., 1991. С. 279).
142 Зайцева Мария Сергеевна (1891—1968) — жена П.Н. Зайцева.
143 «Дорогой, милый Борис Николаевич!
Вот какая незадача с Бор<исом> Леонидовичем: он вчера слег в постель. Температура 38,2 — 38,4. Зин<аида> Ник<олаевна>, его жена, говорит, что это вероятно простуда. Сегодня у него будет доктор. Встреча, стало быть, опять откладывается. Зайду к Вам 16-го на минуточку вечером.
Сейчас выправляю свою статью, хочу завтра сдать ее в переписку.
Вчера не успел обменять карточку ЦЕКУБУ. Пойду завтра и 16 принесу Вам ее, а также и промтоварные книжки, если они будут получены в Горкоме. Обнимаю Вас крепко. Сердечный привет Кл<авдии> Ник<олаевне>. Любящий Вас П. Зайцев» (МАБ).
144 Бугаев Николай Васильевич (1837—1903) — математик, профессор, декан физико-математического факультета Московского университета.
145 Имеются в виду прения по докладу Андрея Белого «Гоголь и “Мертвые души” в постановке Художественного театра», проходившие во Всероскомдраме 26 января 1933 г.
146 Аллилуева Надежда Сергеевна (1901—1932) — жена И.В. Сталина; возможно, покончила собой; ее похороны проходили без пышности, в прессе вождю был выражен минимум соболезнований. На могиле поставлено надгробие работы И.Д. Шадра и И.В. Жолтовского.
147 Табидзе Тициан Юстинович (1895—1937) — грузинский поэт-символист. См.: Грузинские лирики / Пер. Б. Пастернака. М., 1935; Поэты Грузии: В переводах Б.Л. Пастернака и Н.С. Тихонова/ Вступ. ст., ред. и словарь Николо Мицишвилли. Тифлис,1935. Подробнее см.: Флейшман Л. Борис Пастернак в тридцатые годы. Jerusalem, 1984. С.137—139 и далее.
148 Для Б.Л. Пастернака эта тема был окрашена личными переживаниями: в Германии находились его ближайшие родственники. За два дня до разговора с Белым, 18 октября 1933 г., Б.Л. Пастернак послал О.М. Фрейденберг письмо, в котором обсуждались необходимость спасения Л.О. Пастернака и семьи, план их переезда в Россию (Пастернак Б. Переписка с Ольгой Фрейденберг / Под ред. и с комм. Э. Моссмана. N.Y.; L., 1980. С. 149—150). Подробнее см.: Флейшман Л. Борис Пастернак в тридцатые годы. Jerusalem, 1984. С. 129—130.
149 Асмус Ирина Сергеевна (1893—1946) — первая жена Валентина Фердинандовича Асмуса (1894—1975), профессора, автора работ по истории философии, логике, эстетике. До середины 1920-х Асмусы жили в Киеве.
150 Имеется в виду поездка в Киев в феврале—марте 1924 г. Белый тогда выступал с лекциями и жил у своих кузин Жуковых: Екатерины Александровны, Евгении Александровны и Веры Александровны.
151 Каменев Лев Борисович (1883—1936) — партийный и государственный деятель; с конца 1920-х гг. находился в опале, был отстранен от ключевых постов, неоднократно исключался из партии и вновь восстанавливался (последний раз восстановлен в 1933 г.). Л.Б. Каменев писал предисловие к «Началу века» и к «Мастерству Гоголя», что, естественно, тревожило Белого, так как идеологические оценки бывшего партийного вождя по-прежнему имели вес. «… меня беспокоит верстка “Маст<ерства> Гоголя” <…> Очень жду предисловия Каменева…», — писал Белый П.Н. Зайцеву 19 июня 1933 г. (Минувшее. Вып. 15. С. 328—329). Белого успокаивал Г.А. Санников: «Первой выйдет книга “Мастерство Гоголя”. Предисловие к ней значительно лучше, чем к “Началу века”» (письмо от 16 июня 1933 г.; МАБ).
* Работа выполнена при поддержке Research Support Scheme of the Open Society Support Foundation, grant № 512/ 1999.
1 Андрей Белый и П.Н. Зайцев. Переписка / Публ. Дж. Малмстада. (Прим. к письму № 47) //Минувшее. Исторический альманах. Вып. 14. М.; СПб., 1993. С. 487.
2 См.: Шахматовский вестник. 1996. № 6. С. 34 (Каталог. Вып. 1). Воспроизведение автографа см.: С. 130.
3 Андрей Белый. Дневник месяца. Август 1933 г. / Публ., вступ. ст. и прим. С.М. Мисочник //Литературное обозрение. 1995. № 4/5. С. 130.
4 Там же. С. 41.
5 О проблеме взаимоотношений Белого и Мандельштама см.: Кацис Л.Ф. И.-В. Гете и Р. Штейнер в поэтическом диалоге Андрей Белый — Осип Мандельштам // Литературное обозрение. 1995. № 4/5. С. 168—178.
6 См.: Спивак М. Мать, жена, сестра, дочь? (Объект влечений Андрея Белого) // Логос. 1999. № 5. С. 174—199.
7 Андрей Белый и П.Н. Зайцев: Переписка / Публ. Дж. Малмстада. // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 15. М.; СПб., 1994. С. 328—329.
8 См.: Андрей Белый и Иванов-Разумник: Переписка / Публ., вступ. ст. и коммент. А.В. Лаврова и Дж. Малмстада. СПб., 1998. С. 23. Текст письма Н.И. Гаген-Торн к Иванову-Разумнику от 21 января 1934 г. приводится во вступ. статье.
9 Зайцев П.Н. Московские встречи // Андрей Белый: Проблемы творчества. М., 1988. С. 590.
10 Андрей Белый. О Блоке: Воспоминания. Статьи. Дневники. Речи / Вступ. ст., составл., подг. текста и коммент. А.В. Лаврова. М., 1997. С. 44, 71.