(Авторизованный перевод Е.Островской и Ю.Кагарлицкого)
Ричард Вортман
Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 1999
Ричард Вортман
НИКОЛАЙ II И ПОПУЛЯРИЗАЦИЯ ЕГО ОБРАЗА
В 1913 ГОДУ*
НОВЫЕ СПОСОБЫ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ
По мере угасания революции 1905 года, в своей борьбе с Думой за восстановление прерогатив самодержца Николай II все более широко использовал новые способы репрезентации своего образа. Великие исторические торжества: двухсотлетие Полтавской битвы в июне 1909 года, сотая годовщина Бородинского сражения в августе 1912 года и трехсотлетие Дома Романовых в феврале — мае 1913 года — представляли царя как лидера нации. Сами церемонии и официальное описание празднеств сводили присутствие Думы к минимуму или полностью исключали таковое; они апеллировали к союзу царя и народа, к соединяющим их узам, делавшим Николая более истинным представителем их чувств, чем избираемые ими депутаты.
Николаевская кампания достигла апогея во время празднования трехсотлетия династии в 1913 году. Во-первых, была сделана попытка более широко популяризировать образ царя, сделать его и членов его семьи частью каждодневной жизни народа. Во-вторых, были использованы печатные средства массовой информации, чтобы изобразить царя истинным представителем народа, более близким к людям и более чутким к их нуждам, нежели Дума. Портреты царя и царской семьи помещались на новых почтовых марках, памятных монетах и китчевых сувенирах, посвященных торжествам. Фильмы знакомили массового зрителя со сценами императорских церемоний и эпизодами из прошлого России. Статьи в прессе и широко распространенная биография Николая II должны были ознакомить растущую читательскую аудиторию с подробностями официальной и частной жизни царя и представить его демократом.
В научной литературе вступление российской монархии в эру массовых коммуникаций почти не затрагивалось. Николай II порвал с традиционными формами репрезентации и перенес образ императора на рыночную площадь, в “потребительскую культуру”, возникшую с ростом коммерции и промышленности. Изображение императора украшало материальные объекты, связывая его образ с областью мирского. Но предметы того же рода, что способствовали, по выражению Томаса Ричардса, усилению “приобретенной харизмы” королевы Виктории, — эти предметы могли отрицательно сказаться на харизме российского монарха1. Многие из тех, кто с пиететом относился к царю, ощущали, что новые формы репрезентации подрывали достоинство государя, делая его более похожим на правителей и лидеров западных правительств.
* * *
Значительный разрыв с традициями прошлого предполагается колоссальным увеличением количества юбилейных рублей, выпущенных к трехсотлетию династии. Николай начал использовать памятные рубли для охвата более широкой публики во время коронации в 1896 году, когда правительство выпустило в обращение 190 845 рублей, что почти в 3 раза превосходило 66 844 рубля, выпущенные к коронации Александра III в 1883 году. Полтора миллиона юбилейных рублей было выпущено к торжествам по поводу трехсотлетия Дома Романовых. На обратной стороне монеты красовались бюсты Николая (с непокрытой головой, в форме стрелка Императорской Фамилии) и Михаила Романова (в шапке Мономаха) (илл. 1)2.
Увеличение выпуска юбилейных рублей имело своей целью вовлечь их в более широкое обращение за пределами двора, правительственных и военных кругов. Но рост производства рублей сопровождался заметным падением их качества. Поломка матрицы после выпуска первых 50 000 монет привела к сплющиванию портрета Михаила, что придавало ему несколько призрачный облик. Ювелир Ф. П. Бирнбаум писал, что “распределение портретов неудачно как в декоративном, так и в скульптурном отношении”, а полемика в “Новом времени” сосредоточилась на том, кого следует винить за неудачу. Нумизмат С. И. Чижов критиковал “рыночное” производство рубля, который, в его представлении, не имел ценности произведения искусства. Он указывал, что “не следовало бы художнику помещать и греческого орнамента на обеих сторонах рубля, не имеющего никакого отношения к дому Романовых”3. Медаль к трехсотлетию, на которой также были изображения Михаила и Николая, вызвала еще большую неудовлетворенность. А. И. Спиридович, начальник дворцовой охраны, писал что медаль была “настолько уродлива, насколько было возможно, и в изумлении задавался вопрос, как наш монетный двор мог отчеканить подобную медаль по случаю столь памятной годовщины”4.
Более серьезный разрыв с традицией произошел 1 января 1913 года, когда правительство выпустило в обращение первые почтовые марки с портретами русских царей. Хотя нет доказательств, что Николай участвовал в принятии этого решения, оно, конечно, не могло быть принято без его согласия. Как страстный филателист, он должен был обратить внимание на портреты других монархов на почтовых марках, выпускавшихся в течение последней половины столетия. Из всех царей портрет Николая появлялся чаще всего — на трех марках: семи- и десятикопеечных и пятирублевой. Благодаря семи- и десятикопеечным маркам, предназначенным для пересылки писем стандартного веса внутри России и за ее пределами, портрет получил самое широкое распространение. Петр Великий был представлен на одно- и четырехкопеечных марках, Александр II — на двухкопеечных, Александр III — на трехкопеечных. Из царей допетровской эпохи были представлены Алексей Михайлович на двадцатипятикопеечной марке и Михаил Федорович на семидесятикопеечной5.
Марки подлежали погашению, и набожные православные и преданные сторонники монархии осуждали то, что они считали осквернением священного образа царя. В официальном органе Святейшего Синода епископ Никон порицал печатание рядом с изображением царей номинальной стоимости марки, принижающее благочестивых царей, которых почитает народ. Хуже того, писал он, “сии Царские портреты пачкаются почтовым штемпелем, как будто ради вящего над нами поругания”. Никон задавался вопросом, в России ли еще он живет, “или же пришел жид и покорил наше царство”. Газета “Земщина”, печатный орган крайне правого “Союза русского народа”, указывала, что по закону за осквернение образа императора полагаются каторжные работы. Многие почтмейстеры отказывались осквернять лицо царя почтовыми знаками и оставляли марки непогашенными. Правительство приостановило выпуск серии в феврале 1913 года, но возобновило его позднее в том же году6.
Трехсотлетие династии стало также поводом для массового выпуска сувениров с портретами членов царской семьи. Количество и ассортимент образчиков “китча”, предназначенных для народных празднеств, порождало сомнения у чиновников министерства двора, но, очевидно, не у императора или императрицы. Министерство получило заявку на производство разнообразных предметов обихода с портретами императорской семьи, в том числе подносов, бонбоньерок, металлических шкатулок, фарфора и календарей. “Помещение портретов Высочайших особ на предметах, имеющих утилитарный характер, обычно не дозволяется”, — был ответ чиновника придворной цензуры на одну из таких заявок. Все подобные запросы, тем не менее, удовлетворялись, иногда с некоторыми ограничениями, как в случае с запросом на продажу платков с портретом царя. Цензор разрешил выпуск таких платков, “но с тем, чтобы размер сих платков не подходил к платкам носовым”7.
Попытка сделать более популярным образ царя в 1913 году вела также и к снятию запрета представлять царей династии Романовых на театральной сцене. Этот запрет был наложен при Николае I в 1837 году. Он осуществлялся на практике нерегулярно, однако его последовательно придерживались в опере8. Например, в финале всех представлений оперы Глинки “Жизнь за царя” процессия вела новоизбранного Михаила Романова в Москву, но занавес всегда падал до его появления. Гала-представление оперы в Мариинском театре в Санкт-Петербурге в феврале 1913 года завершалось входом Михаила в Москву во главе процессии, состоявшей из основных исторических фигур XVII века. Михаил “его роль играл Леонид Собинов” ехал в золоченной карете вслед за отрядами стрельцов. Сопровождаемый двумя боярами, он принимал хлеб-соль от бояр и золотую чашу от старейшего из них — Андрея Трубецкого9.
Это разрешение распространялось и на Малый театр в Санкт-Петербурге, где в пьесе Е. М. Беспятова “Свете тихий” царь Михаил был представлен в момент его избрания. Спектакль состоялся только после того, как цензурный запрет был преодолен высочайшим разрешением10. Министерство двора дало согласие также на постановку как в московском Малом, так и в Александринском театре трех отрывков из пьесы Николая Чаева “Избрание Михаила Романова”, в том числе сцены встречи Великого посольства с Марфой и Михаилом в Ипатьевском монастыре. Актер Давыдов, исполнявший роль Михаила, сообщал о себе, возвышая, к изумлению публики, свой голос над другими во время исполнения труппой “Боже, Царя храни!” в конце представления. При финальном “ура!” Давыдов простирал руки к публике и бросал в воздух шапку под громкие “ура!” толпы11.
Кинематограф предоставлял возможность популяризировать образ царя среди еще более широкой публики. Более того, Николай любил сниматься и имел личный кинотеатр, оборудованный в Царском Селе, где он просматривал фильмы, представленные ему на утверждение12. Посредством кинематографа Николай получал возможность установить прямой визуальный контакт с массовой аудиторией без ущерба для приватности и без риска для жизни. Кроме того, кино делало церемонии и празднества достоянием большого числа его подданных, многие из которых были неграмотны или не могли сами присутствовать на торжествах13. С 1911 — 1914 годов цензура одобрила не менее сотни заявок на съемки хроникальных кинолент о царе, поданных такими фирмами, как Патэ, Ханжонков, Дранков и Гомон. Эти фильмы представляли публике Николая на различных церемониях, в том числе Бородинских торжествах, процессиях к трехсотлетию династии в Петербурге и Москве, водосвятии, военных смотрах, парадах потешных полков, спуске на воду кораблей и приеме иностранных сановников. Публика в кинотеатрах могла также увидеть посещение царем и его семьей церемоний в Крыму. Кинохроника празднования дня рождения Николая в 1911 году показывала его поминутно творящим крестное знамение во время церковной службы. Другие ленты представляли сцены участия императрицы в “Дне Белого цветка” *, устроенном в Ялте в пользу Красного Креста, а также визита царской семьи в поместье князя Льва Голицына, где царь осматривал хозяйские виноградники и погреба 14.
Цензоры старались обеспечить, чтобы демонстрация таких кинолент производилась с подобающим почтением, а следовательно, не в одном ряду с популярными историями о любовных похождениях и убийствах. По сути дела, они ухватили принцип рецепции ранних кинопрограмм, описанный теперь историком кино Юрием Цивьяном: соединение коротких киносюжетов в пределах одной программы повышало вероятность ассоциации одного с другим. По предписанию цензоров сюжеты об императоре и императорской семье должны были отделяться от всей остальной программы, “не в связи и не вперемешку с показыванием отдельных видов” и демонстрироваться без музыкального аккомпанемента. Перед показом императорской семьи и после него занавес должен был приспускаться; фильмы о ее членах должны были проецироваться вручную “и с такой скоростью, чтобы движения и походка изображенных на ленте лиц не могли вызвать никаких замечаний”15.
Чтобы пропагандировать великие свершения династии и связать с ними свое имя, Николай поощрял производство исторических фильмов. Он лично санкционировал выпуск двух фильмов к трехсотлетию — “Воцарение Дома Романовых, 1613 — 1913” Александра Ханжонкова и “Трехсотлетие царствующего Дома Романовых, 1613 — 1913: Исторические картины” Александра Дранкова. Фильм Ханжонкова изображал последние годы Смутного времени и избрание на царство Михаила16. В картине Дранкова только первая четверть была посвящена 1613 году, оставшаяся часть представляла собой обзор основных событий трех последующих веков17. Оба фильма состояли из серии “живых картин”. Их формат, как и формат других фильмов того времени, соответствовал структуре лубочной литературы: актер принимал традиционные для лубка героические позы, чтобы проиллюстрировать конкретное историческое событие18.
Цензорами были одобрены как драматическое изображение на экране Михаила Романова (его роль в постановке Ханжонкова исполняла актриса С. Голославская, а у Дранкова — Михаил Чехов), так и представление монархов XVIII века в “живых картинах” царского двора XVIII века. Монархов отдаленного прошлого можно было изображать в фильмах полулегендарными фигурами, свершающими героические подвиги. Императоров же более близких к современности надо было представлять более осторожно и почтительно, поскольку память о них как о реальных лицах еще не стерлась, и поэтому они не могли быть с подобающей точностью изображены актерами. Дранков для изображения Александра I и Николая I использовал их скульптурные бюсты, а для изображения Александра II и Александра III — портреты. Образы императоров чередовались с “живыми картинами” наиболее значительных эпизодов их правления — таких, как война с Наполеоном, отмена крепостного права и судебная реформа 1864 года.
Николай II появлялся в конце фильма собственной персоной в подборке кадров, снятых во время различных церемоний, — коронация, открытие петербургского памятника Александру III в 1909 году, Николай со своими войсками и Николай на Бородинских торжествах. Помещение Николая в один ряд с его выдающимися предками связывало его образ с их славой и достижениями. Демонстрация его присутствия на наиболее значительных торжествах напоминала о моментах экзальтации, подтверждавших народную поддержку монархии. Однако эти фильмы оскорбляли чувства консерваторов. Князь Кудашев в “Московских Ведомостях” сетовал на ханжонковское изображение осады Троицкого монастыря, где показывались порталы и фрески: “Место, которое как святыня, дорого народу… обращено в декорацию для разыгрываемой картины”. Кудашев не только осуждал показ наперсного креста, но и ужасался тому, что актеры были одеты монахами “на этом самом месте”, а одному из них даже позволили исполнять роль патриарха Гермогена, которого народ почитал как святого19.
“ВЕНЦЕНОСНЫЙ ТРУЖЕНИК”
Самым главным средством популяризации царя и монархии во время торжеств было печатное слово. В конце 1905 года руководители правительства и сам Николай приняли решение открыть газеты, которые бы доходили до народа и отстаивали программу правительства в его столкновениях с оппозицией. Правительство выделило значительные суммы на поддержку более чем 30 изданий по всей России. Под эгидой Министерства внутренних дел была основана газета “Россия” как частный орган, поддерживаемый правительством, — то, что называлось “официозом”20. “Сельский вестник” сделался независимой газетой, эта перемена символизировалась заменой прежнего “управляющего” газеты на редактора, которому была дана свобода действий, чтобы сделать газету более отвечающей запросам массового читателя21. Но как и другие издания, поддерживаемые правительством, эти издания не привлекли большого числа читателей22. Товарищ министра внутренних дел С. Е. Крыжановский объяснял провал правительственных изданий “полным почти отсутствием людей, подготовленных к публицистической деятельности. Оно и не удивительно, так как газетная работа была достоянием кругов оппозиционных, и в расположении их сложился соответствующий личный состав, преимущественно еврейского происхождения”23.
Официальные органы добились гораздо больших успехов в публикации книг и брошюр. “Россия” и “Сельский вестник” выпускали брошюры миллионными тиражами24. Как отмечал Джеффри Брукс, крестьяне не имели привычки к газетам, зато любили читать дешевые книги и популярные издания25. При содействии Петра Столыпина “Сельский вестник” приобрел печатню и склады. Он выпускал книги по таким практическим вопросам, как сельское хозяйство и право, а также завовевывал новые рынки сбыта в городах Транссибирской железной дороги. Во время торжеств по поводу Бородинской годовщины и трехсотлетия династии редакторы включили в свои списки патриотическую литературу и книги по истории Отечества26.
Торжества послужили поводом для широкого распространения монархистской литературы в деревне. В 1911 году “Сельский вестник” заключил договор с процветающим издательством Ивана Сытина, выпускавшим газету “Русское слово”. Сытин располагал обширной распространительской сетью в провинции. Книги и памфлеты распространялись также через попечительства о народной трезвости, библиотеки, школы, церковь и армию. Во время Бородинских торжеств тираж книг и памфлетов, публикуемых “Сельским вестником” совместно с издательством Сытина, достиг 2 860 000 экземпляров. Портреты царской семьи и героев исчислялись 700 000 экземпляров27. По словам Сытина, его издательский дом опубликовал 3,8 млн экз. книг и памфлетов к трехсотлетию династии, а “Сельский вестник” сообщал о 2,9 млн экз. книг и 1,9 млн экз. портретов28.
“Сельский вестник” также содействовал распространению особой иконы в память трехсотлетия династии Романовых, которую Синод утвердил в декабре 1912 года. На иконе были изображены лики всех святых, чьи имена носили правители Дома Романовых. Она выпускалась в большом формате, подходившем для церквей, школ, государственных и частных организаций, и в малом формате — для частного употребления. Киот, оклад иконы мог быть деревяным, мраморным или серебряным29. Редактор “Сельского вестника” П. П. Зубовский утверждал, что это был самый популярный сувенир к трехсотлетию династии30.
Сам масштаб выпуска официальных изданий и предметов, так или иначе связанных с правящим домом, утверждал представления о популярности монархии у Николая и многих его советников. Такая литература знакомила с личностью и жизнью царя, показывая качества, которые усилили бы связь между ним и народом. В этом состояла цель публикации книги “Царствование Государя Императора Николая Александровича” — беспрецедентной публикации биографии правящего царя, предпринятой с его санкции под эгидой “Сельского вестника”. Автор книги, профессор и генерал-майор Андрей Георгиевич Ельчанинов состоял в свите Николая31. Книга Ельчанинова вышла в начале 1913 года, еще до февральских торжеств, и в извлечениях или в виде отдельных выпусков появлялась во многих ведущих газетах во время и после праздничных мероприятий32. Ее переводы на французский и английский появились в 1914 году33. Ельчанинов представлял Николая русскому народу и союзникам России царем, выражающим нужды и отстаивающим интересы своего народа, — демократическим правителем на российском троне.
Текст книги был организован таким образом, чтобы сделать возможным максимально широкое распространение посредством газетных публикаций. Книга состоит из 12 кратких глав. Темы излагаются в первой главе, но повторяются на протяжении всей книги, поэтому главы могут рассматриваться как независимые друг от друга. Книга написана просто, но возвышенным стилем, как панегирик. Однако это реалистический панегирик, освобожденный от развернутых метафор и аллегорий. Автор изображает Николая добродетельным, исключительно одаренным и чувствительным человеком, используя множество подробностей частной жизни Николая и эпизодов новейшей истории. Он придает описанию налет правдоподобности, хотя идеализация предмета лишает текст достоверности. При соединении панегирика и журналистики предпочтение явно отдается первому из них.
Эта книга представляет собой уникальное изложение того, как сам Николай понимал свои обязанности и каким он хотел выглядеть в глазах других. Ельчанинов собрал значительный материал о частной жизни Николая из наблюдений и впечатлений близких к царю людей, которые явно действовали с согласия Николая34. Подробности частной жизни государя вызвали опасения придворного цензора относительно “интимного характера” книги. Он писал: “До настоящего момента подобные издания к печати не разрешаются”. Когда Николай просматривал и исправлял корректуру в январе 1913 года, он внес одно очень серьезное изменение, которое подтверждало его абсолютное нежелание сотрудничать с Думой. Он настаивал на том, чтобы Ельчанинов вычеркнул предложение: “Государь Император считает своими ближайшими сотрудниками в законодательной деятельности призванные Им к жизни обновленный Государственный Совет и Государственную Думу”35. Он также просил снять фразы, в которых описывалось вознесение молитв о выздоровлении наследника и которые делали излишний акцент на недавней болезни Алексея36. Текст, следовательно, может быть прочитан как словесное изложение сценария правителя, прежде не склонного к пространным декларациям относительно своих обязанностей и своего отношения к подданным.
Центральной темой биографии становится абсолютная преданность царя народу, а народа — царю. Страна — Россия — отождествляется здесь с народом, а точнее — с крестьянами37. Другие сословия, государство и церковь упоминаются мимоходом. В этом отношении сценарий Николая отличался от сценариев его предшественников, употреблявших слово “Россия” более расширительно и включавших в него государство и все сословия и национальности, из которых состояла империя. Преданность Николая народу, как подчеркивал Ельчанинов, проистекает из его личного предназначения, дарованного Богом в момент коронации. Книга начинается с момента его вступления на царство, когда царь преклоняет колени перед собравшимися и молит Господа о помощи “в великом служении… во еже вся устроити к пользе врученных Ему людей и к славе Божией”. Словом и делом Николай, как пишет Ельчанинов, принадлежит “Своему, не сравнимому ни с какой нашей обязанностью, делу”38. Повинуясь клятве, данной при коронации, Николай является “истинным отцом Своего народа”, который думает и трудится только для них, — “не покладающим рук в Своих трудах, и в будни и в праздники отдыхающим разве только во время своего краткого сна и неизменно служащим, в самых даже мельчайших вещах, высоким примером твердой “верности в исполнении собственного долга””39.
Добросовестное, трудолюбивое и умелое исполнение царем его долга стало главным свидетельством его права властвовать над людьми. Его самоотвержение противопоставляло его подданным, но одновременно представляло его таким же тружеником, как и они: он “Венценосный Труженик”, и “святой долг наш вспомнить об этом труде Венценосного Труженика родной страны, об его тяжком и неустанном, по завету родоначальника династии, Царя Михаила Феодоровича, служении Своему народу”40. Как и другие авторы, выражавшие точку зрения Николая по поводу трехсотлетнего юбилея династии, Ельчанинов делает самопожертвование Михаила во имя своего народа центральным событием 1613 года41. Синхронный характер мифа проявляется в настойчивом утверждении данного этоса в качестве отличительной черты всех членов династии.
Название первой главы, “Державный Кормчий Русской Земли”, помещает Николая во вневременной план: пушкинский образ Петра Великого как кормчего сопрягается с исконным летописным обозначением России как целого — “Земля Русская”. Николай наделяется такими характерными чертами Петра, как абсолютное владение ситуацией, воля и умение ориентироваться в обстановке. Но он действует в интересах Русской земли, нации; между тем, понятие нации отсутствовало в законодательных актах или манифестах петровской эпохи. Петр сосредоточивал свою энергию на создании и укреплении русских административных институтов, тех самых, которые теперь ускользают от влияния и власти Николая. Ельчанинов рисует портрет человека, уверенного в себе и в своей абсолютном контроле над правительством. Очевидно, что это ответ на распространенное в то время мнение, что Николай пассивен и далек от дел государства.
Как и Дранков в своем фильме, Ельчанинов помещает Николая в историческое окружение его знаменитых предков, связывая его образ с их славой и героизмом. В заключение он проводит открытые параллели между кризисом начала XX века и проблемами, с которыми сталкивались цари из династии Романовых в начале XVII, XVIII и XIX веков. Каждый из них одержал победу, объединяя вокруг себя народ. Михаил получил свою власть от народа, а “затем мягкою, но мощною рукою, в единении со Своим народом вывел Родину на путь величия и славы”. Петр вывел Россию из хаоса, который оставила по себе “царевна Софья”. “Во единении народа с Царем, Россия вознеслась на небывалую высоту”. Когда Наполеон взял Москву, “народ, весь слившись в одну душу, понес ее, полную любви и преданности своему Царю, и дружным натиском сломил, вместе с войсками, грозное нашествие и вскоре водрузил русские знамена на стенах Парижа”. Во всех трех случаях, “только народ откликнулся на призыв Царя к единению с Ним, как снова заблистало солнце над Русской Землей!”42.
Ельчанинов включает Николая в снова и снова повторяющийся мотив триумфа царя и народа. Он показывает в Николае вождя своего народа, берущего в руки инициативу по осуществлению политических, сельскохозяйственных и военных реформ, которыми отмечено его царствование. Он представляет трагедии и поражения незначительными неудачами на пути к национальному единству и возрождению. Массовая трагедия Ходынки во время коронации Николая упомянута только для того, чтобы показать сострадание Николая и его щедрость к страдающим людям. Русско-японская война упоминается лишь следующим образом: “Несмотря на неудачную войну с Японией, международное положение нашей Родины окрепло, и все наперерыв ищут сближения с нею”43.
* * *
Текст Ельчанинова сосредоточен на двух взаимосвязанных темах — личная добродетель царя и его прямая, неопосредованная связь с народом. Вторая и третья главы посвящены личности царя и показывают, как его добродетели проявляются в работе и в семейной жизни. Вторая глава, “Венценосный Труженик”, позволяет нам проследить за ходом рядового рабочего дня Николая44. В девять утра царь заканчивает завтрак, “простой и умеренный, как и вся Его жизнь”, и принимается за работу в своем кабинете. Между десятью и одиннадцатью он отправляется на прогулку, один или в сопровождении царевича, — хотя обычно отказывается от этого ради того, чтобы выслушать доклады высших чиновников императорского двора (тех, что управляют императорскими дворцами и исполняют церемониальные функции), министров и прочих “более простых лиц”. В одиннадцать он снимает пробу солдатского рациона собственного Его Величества пехотного полка и Собственного Его Величества конвоя, — как правило, совместно с царевичем. С двенадцати до двух он вкушает обильный, но простой обед, а затем с трех до четырех дает аудиенции. С пяти до шести у него чаепитие в кругу семьи, хотя порой и этот час посвящается делам. Свободные минуты он предпочитает отдавать физическим упражнениям: прогулкам, катанию на велосипеде, гребле — часто вместе с детьми. Он работает с шести часов вплоть до самого ужина в восемь вечера, иногда давая аудиенции чиновникам. В девять тридцать он возвращается к работе и трудится вплоть до отхода ко сну в двенадцать или двенадцать тридцать, “а весьма часто и много позднее”. Согласно автору книги, царь проводит в трудах от десяти до двенадцати часов каждый день.
В соответствии с образом монарха-кормчего, Ельчанинов изображает Николая лично пекущимся обо всем. Он сам собирает информацию и прочитывает всю корреспонденцию. Николай никому не доверяет принятие решений, не делегирует никаких полномочий, и даже секретарю не позволяет помогать себе. Этот раздел делает очевидной полную независимость Николая от государственных институтов — министерств и Думы. Таким образом, он остается верен мифу о всеведущем абсолютном монархе — безо всяких уступок сложным требованиям современного государственного управления. В большинстве случаев царь сам обдумывает проблему, схватывает самую ее суть и формулирует решение. Когда царь нуждается в помощи, те, к кому он обращается, — это не государственные чиновники, но “чины, непосредственно ведающие отделами дворцовой службы, чины Свиты Его Величества и прочие лица, которым Государь дает отдельные, каждый раз, поручения”. Он внимательно изучает законопроекты, представляемые на его рассмотрение Государственным Советом — более 900 за период с 1909 по 1911 год. Царь делает собственноручные пометки на докладах, и автор цитирует некоторые из них. Например: “Твердо уверен в необходимости всестороннего пересмотра наших судебных уставов, чтобы, наконец, действительное правосудие царило в России”45.
Много времени царь проводит на аудиенциях, с министрами, послами, чиновниками и частными лицами. Он дает аудиенции часто, иногда принимая несколько сот человек за день. “Предупредительный, внимательный, обладающий полными и отчетливыми сведениями по каждому делу, Государь берется всегда за суть вопроса, необыкновенно умело предупреждая течение мысли Своего докладчика”46. Частные аудиенции длятся от трех до четырех минут, с министрами и послами — дольше, однако царь быcтро улавливает нить любой беседы и с каждым обходится в соответствии с его заслугами. Все ощущают пресловутое обаяние монарха. Он дает заслуженное денежное вспомоществование просителям. Он в точности знает, что необходимо сказать, говорит кратко, однако всегда находит слова сочувствия и осведомлен о жизни и работе каждого, с кем говорит. Он не делает различий в зависимости от общественного положения собеседника. “Самого маленького человека Царь удостаивает знанием его прошлого и его заслуг, справками о семье и близких людях”. Ельчанинов представляет царя, который и выказывает свою заботу о подданных, и служит им образцом. Глава заканчивается словами самого Николая: “Я работаю за троих. Пусть каждый умеет работать, хотя бы, за двоих”47.
Три из двенадцати глав посвящены семейной жизни Николая. Царь — образцовый отец. Семья для Николая — излюбленное общество. Ельчанинов поясняет, что Николай, этот “царь-работник” не любит “светских удовольствий” и “приучает к тому же Свою Семью”. “Вечеринки при Дворе сравнительно редки. Балы и выходы подчиняются строгой необходимости как служебный долг. Скромный, бережливый образ жизни отражается и здесь…”48
Императорская семья — это замкнутый круг общения, полностью обособленный от двора и государства. Ее члены объединены любовью и чувством значительности каждой детали их жизни, чем придают ей смысл своего рода семейного романа, — весьма похожим образом изображалась в последние десятилетия девятнадцатого века королева Виктория49. В этом отношении возвышение Николаем II своей семьи разительно отличается от того, что имело место при его прадеде, Николае I. Николай I делал свою семью символом государства, центром, вокруг которого сплачивались двор и чиновничество, тогда как Николай II держал семью в стороне от этих институтов50.
Одна из трех глав посвящена активному досугу на свежем воздухе, которому отдает предпочтение императорская семья. Ее члены с удовольствием купаются, охотятся, занимаются теннисом, греблей, верховой ездой, автоспортом (илл. 2), катаются на велосипедах, собирают грибы и ягоды. В тексте подробно описываются их экскурсии в Крым и прогулки и походы за ягодами по архипелагам Финляндии. Погруженность как родителей, так и детей в семейную жизнь наиболее впечатляющим образом отражена в их страсти к фотографии. “Вся семья Государя имеет свои фотографические аппараты, и из каждой поездки вывозятся целые собрания превосходно исполненных снимков”. Это снимки не для публики, но для себя и для друзей. Погруженность в семейную жизнь — это черта, которую императорская семья разделяет с буржуазными семействами и которая, в числе прочих, делает ее членов гораздо более привлекательными в глазах потомков, нежели современников51.
В часы досуга Николай предстает как обыкновенный человек, наслаждающийся общением с природой и спортивными занятиями. Но как Романов он также и должен делать все лучше, чем кто-либо. В плавании “Он не имеет соперников среди окружающих, великолепно ныряя под воду на целые минуты” (так). Он в высшей степени искусен в бильярдной игре. Но самое большое внимание уделено охотничьим походам Николая, которые описаны в мельчайших деталях и сопровождаются иллюстрациями. “Будучи отличным стрелком и спокойным, выдержанным охотником, Государь обыкновенно и наиболее богат успешной охотничьей добычей”52 (илл. 3).
Николай имеет также и широкий круг культурных интересов. Он любит оперу, особенно русскую, а также, впрочем, и сочинения Рихарда Вагнера. Его любимые издания — это “Новое Время”, массовая консервативно-националистическая ежедневная газета, “Русский Инвалид”, военная газета, а также, из иностранной периодики, “Le Figaro” и “L’Illustration”. Однако величайшая страсть Николая — это страсть к истории, и он считает историю источником величия России. “Проводя в сознание русского общества, что “только то государство крепко и сильно, которое свято чтит заветы своего прошлого”, Государь Сам первый чтит это прошлое”. Николай изучает старые рукописи и внимательно следит за работой Русского Исторического Общества. Он страстно изучает историю “и особенное внимание уделяет при этом правлению “Тишайшего” Царя Алексея Михайловича”. Он читает своим детям старинные былины и рассказывает им о деяниях таких героев, как великий русский полководец Александр Суворов. Его знания “поразительны по объему и точности, в смысле времени и самого течения события” 53.
Особо обширные познания он имеет в русской литературе. Его любимые писатели, чьи произведения он читает своему семейству, — это Гоголь и И. Ф. Горбунов, театральный монологист, который исполнял и публиковал сценки из народной жизни. Семья также любит казачьи песни и пляски под аккомпанемент балалаек. Царь имеет пристрастие к русской пище, особенно к борщу, каше, блинам и “монастырскому” квасу, рецепт которого получен из Саровской пустыни. “Шампанское при Дворе подается исключительно русское”54. “Прислуга при Дворе по преимуществу русская”. “Во всех делах” Николай “любит русское направление, разрешение их в духе зветов нашего славного прошлого. Всякий русский самобытный почин, всякое проявление русского народного гения — тщательно Им отмечаются и поддерживаются. Равным образом, дела государственные Он любит и ищет делать через русских людей”55. Подобные вкусы связывают Николая и других членов императорской семьи с русским народом как выделенным среди других национальностей, образующих империю.
Православная вера, считает Николай, сближает его с русским народом. Глава ельчаниновского труда, названная “Царь православный”, описывает истовое благочестие императорской семьи — посещение ими всех служб и соблюдение ими постов56. Царские покои увешаны святыми иконами; он любит старинные песнопения и церемонии, и когда он встречает священнослужителей, он целует им руку. Церковь и клир не играют, однако, большой роли, поскольку Николай убежден, что имеет непосредственную связь с Богом. “У Господа Бога ищет Он вразумления и поддержки в Своих делах, от Господа Бога, как Помазанник Божий, ведет Сам Свою власть”. Религиозность Николая выражает ту связь, которую он чувствует между собой и Богом или между собой и народом, — но не между собой и клиром. Большая часть главы посвящена его появлению, в июле 1903 года, на канонизации Серафима Саровского, которой он и Александра содействовали без особой поддержки со стороны церковной иерархии. “Глубокое впечатление произвело на молящихся появление среди них Государя и Государынь как простых богомольцев, без свиты и властей”. Фотография изображает Николая, несущего мощи Серафима во время саровского действа. Царевич Алексей, который был зачат вскоре после этой поездки, также любит читать жития святых, особенно (сообщают нам) житие Серафима57.
Ельчанинов коротко описывает отношения теплоты и взаимной поддержки между Императором и Императрицей и сообщает подробности об образованности и вкусах их дочерей. Но в центре царского внимания — царевич. “Особенно трогательно отношение Государя к Сыну. Исключительное чувство взаимной безграничной любви соединяет Их Обоих” (илл. 4). Николай берет Алексея с собой, когда он осматривает войска, и если это возможно, “в свободное время проводит с Ним около трех-четырех часов в день в здоровых и укрепляющих ручных работах”58.
Для императора и императрицы царевич, разумеется, воплощает собой непрерывность династии и сохранение ее в пределах семьи. В следующем году, дабы отметить десятилетие Алексея, было выпущено роскошное издание книги о детстве и воспитании русских императоров. На обложке — изображение Алексея в русской шапке и старинном русском костюме. По бокам — грифоны с герба Романовых держат щиты59. Ельчанинов представляет наследника как символ обновления русской армии и нации, “надежду и опору нашего будущего”. Об Алексее говорится: “Ружейные приемы, упражнения с ружьем (деревянным), рассыпной строй, основы службы разведчика, правила и требования воинской дисциплины усвоены Наследником твердо, упражнения производятся отчетливо и лихо”. Он “с увлечением занимается упражнениями по сокольскому способу” и участвует в проходящих в Крыму маневрах потешных войск, созданных из солдатских детей60 (илл. 5). Алексей появляется на одиннадцати из сорока семи фотографий, помещенных в книге, чаще, чем кто-либо еще из семьи, за исключением самого царя. Мы видим его продающим цветы в Ялте, и с отцом “в полном военном снаряжении нижнего чина”61; он запечатлен на яхте “Штандарт” рядом с отцом и в “потешном” строю.
* * *
Русские императоры традиционно изображались как патерналистские покровители всех сословий своего царства, и Ельчанинов не изменяет традиции, изображая Николая в той же манере. Однако он уделяет мало места отношениям царя со знатью и купечеством; новые же классы России, свободные профессионалы и промышленные рабочие, не упоминаются вовсе. Эти группы, как и другие национальности, очевидно, не соответствовали образу народного царя. Для Николая русскую нацию составляют русские крестьяне. “Особенно много забот и внимания Государь Император уделяет благополучию и нравственному подъему слабейшего из наших сословий в экономическом отношении, но и многочисленнейшего — крестьянства”, пишет Ельчанинов. Чтобы придать этому утверждению наглядность, он рисует Николая входящим в крестьянские жилища, “чтобы лично убедиться, как живут крестьяне, и отведать там молока и черного хлеба”62. Он перечисляет сельскохозяйственные реформы, которые, по-видимому, царь предпринял ради них — отмена круговой поруки по налогам в 1903 году, отмена телесных наказаний в 1904 году, отмена выкупных платежей и ограничений, связанных с паспортной системой, в 1906 году. Список завершается законодательными актами, проекты которых были предложены Столыпиным с целью способствовать разложению крестьянской общины и созданию класса независимых крестьян-собственников, — хотя в данном контексте ссылки на Столыпина нет. Царь, подчеркивает Ельчанинов, “твердый поборник новых начал землевладения” и ввел ее в своих собственных землях в Петергофе. Фотоснимок изображает Николая, изучающего в Петергофе новую модель плуга63.
Низшие чины русской армии формировались из крестьян, и Ельчанинов делает акцент на личных отношениях царя с простыми солдатами. Николай, утверждает он, чувствует особую близость со “Стрелками Императорской Семьи”, которые набирались из крестьян императорских имений; он предпочитал носить их форму, особенно путешествуя за границей. Ельчанинов также приводит подробности широко разрекламированного эпизода, когда царь участвовал в марше с ранцем рядового шестнадцатого стрелкового полка за плечами. Он продолжает подчеркивать, что Николай не только пользуется “всяким случаем ближе ознакомиться с войсками” на смотрах и маневрах, но также по подходящим поводам “лично беседует с нижними чинами, давая им отеческие наставления, благодарит за службу, за блестящие смотры, и выдает денежные или иные награды”. Николай выказывает такую же заботу и о нижних чинах флота. На фотографиях он снимает пробу матросского рациона на яхте “Штандарт” (илл. 6), а также дружески беседует, целует и награждает подпрапорщика Шепеля за храбрость, проявленную им во время русско-японской войны64.
Посредством этих описаний Ельчанинов пытается придать Николаю черты Петра Великого, как он предстает в популярной литературе — “как вестернизованный джентльмен, но также и как добрый товарищ, не признающий классовых различий”65. Николай, подобно Петру, изображается как военачальник и реформатор. Фраза, открывающая главу, посвященную армии, содержит утверждение, что царь “лично руководит всеми военными вопросами”. Ельчанинов приписывает ему недавние реформы в военной сфере, в том числе увеличение окладов и пенсий, реформу Академии Генерального штаба, а также прочие улучшения в области комплектования и обучения рядового состава. Николай, заявляет он, также поощрял производство аэропланов, строительство фортификационных сооружений и перестройку Балтийского, Черноморского и Тихоокеанского флотов66.
Неразрывная связь между царем и русским крестьянством наиболее полно раскрывается в национальных торжества. Эти торжества упоминаются на протяжении всей книги, а также рассматриваются в особой главе. Ельчанинов описывает беседы Николая с крестьянами в Полтаве, Чернигове, Гродно, Бородино и их слезные восклицания — когда они слышат его простые и добрые слова. Он пространно цитирует их благодарственные речи как выражение чувствований народа как целого. Так, в Чернигове любечский крестьянин, именем Процко, провозглашает: “Мы пришли к Тебе, Отцу нашему, не сами, а с нашим детьми, потешными воинами, будущими героями, защитниками Царя и Отечества, и в благословление на дальнейшие Твои подвиги”. Затем Процко вручает царю икону “первоначальника Российских иноков”, св. Антония Печерского, который был родом из Любеча. Он продолжает: “В преобразованиях Твоих мы видим благо России. Иди смело по стопам Своих Державных Предков, блаженной памяти Царя-Освободителя, Императора Александра II, и блаженной памяти Императора Александра III; не бойся врагов — с Тобою Бог и вся Россия”67.
Встречаясь с крестьянами, Николай демонстрирует, что он один из них, что он разделяет с ними общие типично русские черты, и следовательно, является их представителем. Они не нуждаются ни в каких депутатах, чтобы отстаивать их точку зрения, поскольку царь как русский связан с ними особой, непресекающейся связью. Они дают на это свое согласие не у избирательной урны, но на торжествах, где они обнаруживают неизреченные этнические, личные связи, “незримые нити”, которые связывают их с монархом: “Тысячи невидимых нитей идут от сердца Царева, которое, по Св. Писанию, “в руце Божией”, — и к хижинам бедняков, и в чертоги богачей. Вот почему с таким необыкновенным восторгом встречает всегда русский народ своего Государя, — безразлично в Мариинском ли театре, в Петербурге, на опере “Жизнь за царя”, на освящении ли Бородинских памятников русской славы, при проезде ли через города и села”68.
Эта связь с народом позволяет Ельчанинову свести к минимуму значение Государственного Совета и Государственной Думы, которые стоят между царем и народом. Он изображает учреждение представительских институтов как личную инициативу царя, а сами по себе институты — как продолжение императорской воли. Как свидетельство давнишних конституционных настроений царя, он цитирует уклончивый манифест от 26 февраля 1903 года. Весной 1905 года Николай решил, что за годы, прошедшие после освобождения крестьян, “русский народ стал понемногу образовываться и навыкать в делах общественных и государственных”. Это заключение подвигло его “воскресить во всем объеме обычай первых Царей Дома Романовых давать самому народу, через его представителей, разбираться в государственных делах и вникать в нужды государства”. Революционная буря 1905 года, понятное дело, не сыграла никакой роли в решении Николая.
Изображая царя создателем Думы, Ельчанинов описывает прием Николаем в Зимнем Дворце депутатов первой Думы и цитирует его речь, приветствующую “лучших людей” страны. Но последовавшие “смуты” показали царю, что думские депутаты не были лучшими людьми, и убедили его 7 июня 1907 года изменить избирательный закон. Новая избирательная система сильно урезала число депутатов-“инородцев”, особенно из удаленных областей империи. “Иные народности”, объявлял Николай II, “не должны и не будут являться в числе дающем им возможность быть вершителями вопросов чисто русских”. Ельчанинов не отмечает, что новый закон также сократил представительство городского населения, особенно рабочих и представителей свободных профессий69. Он делает акцент на большой заботе, c которой Николай относится к крестьянским депутатам, — при этом не упоминая, что многие из них принадлежат к оппозиционным партиям. На приеме для думских депутатов, устроенном в декабре 1912 года, как отмечает Ельчанинов, крестьяне были помещены в задних рядах, но “это не затрудняло Монаршего внимания к ним. Хотя Царь здоровался и говорил со всеми членами Думы, по порядку шествия Своего, но замечая крестьянина, он останавливался особо, и крестьяне выходили из задних рядов вперед”70.
* * *
Как и все его предшественники, Николай жил в царстве мифа, обретающего законную силу в церемониальных действах, основанных на благоговении перед монархом и придворной лести. Как и в прошлом, к символическим инструментам прибегают в тот момент, когда исключительным прерогативам монарха бросается вызов; средствами же мифа реальность перестраивается так, чтобы подтвердить верховенство монарха. Однако к 1913 году русские правительственные институты и общество претерпели радикальные изменения. Учреждение Думы и широкое распространение массовой прессы, которая после 1905 года процветала благодаря ослабеванию цензурных ограничений, привели к включению в конкурентную борьбу за внимание российской публики новых участников. Николай, рассматривая самого себя как демократического царя, соперничал с политическими партиями, используя новые формы публичной репрезентации.
Александр II тоже претендовал на народную любовь, однако его репрезентации были адресованы, главным образом, элите и были нацелены на то, чтобы возвысить его над подданными в его непревзойденном добросердечии и благодеянии71. Николай обращался непосредственно к массам. Он соперничал с Думой и в этом соперничестве отступался от того олимпийского превосходства над текущей политической жизнью, которое входило в основу имперского мифа. Будучи вынесенными в область публичного диалога, его жизнь и правление утрачивали монологическую самодостаточность мифа, которая не допускала ответных реплик, но лишь декларативные, стремясь еще более возвысить абсолютную власть русского императора72. В то же время обращение к зрелищным и китчевым формам, характерным для западных празднеств, принижало его образ, ассоциируя его с повседневными дешевыми вещами, на которых помещались изображения его семьи. Подобные предметы, возможно, и способствовали росту популярности королевы Виктории — по-домашнему уютной, похожей на добрую бабушку, — но Виктория и не была правителем, ищущим оснований для восстановления абсолютной монархии. Николай снял те ограничения, что могли бы предотвратить появление царственных образов в театральных спектаклях и на почтовых марках, и тем оскорбил традиционалистов, видевших в императоре полубога, который стоит выше подобных пошлостей. Ельчаниновская характеристика, с ее избытком подробностей повседневной жизни Николая, могла только способствовать дальнейшему снижению образа русского императора — сверхчеловека. По сути дела, книга сделала явной внутреннюю противоречивость образа народного царя. С одной стороны, соответствие Николая образу “венценосного труженика” раскрывалось в анекдотах, где он представал вступающим в контакт с крестьянами и солдатами. С другой стороны, он показан как страстный любитель тенниса, парусного спорта и первоклассных автомобилей — форм досуга, характерных для западного высшего общества.
Описания порождают в итоге не целостный образ царя, но смешение несопоставимых характеристик. Эта противоречивость отражена и в неопределенном жанре книги. Автор колеблется между панегириком и современной демократической пропагандой. Он использует велеречивый, гиперболический стиль, тогда как стремится нарисовать портрет монарха — простого смертного. Получающийся в итоге образ едва ли может быть назван убедительным и настолько расходится с общеизвестными фактами истории Николаевского царствования, что едва ли мог пользоваться доверием у современных императору читателей.
Основное значение книги “Царствование Государя Императора Николая Александровича” состояло, однако, не в том воздействии, которое она оказала на российскую публику того времени, но в том воздействии, которое она оказала на самого царя. Адресация жизнеописания царя массовой аудитории предполагала, согласно сценарию Николая, позитивный отклик и демонстрировала его нераздельное единство с русским народом. Книга подкрепляла идеализированное представление Николая о самом себе: она была зеркалом, в котором отражалась его вера в собственные добродетели отца семейства и христианина и в свои способности правителя России и командующего русскими войсками. Она узаконивала ощущение им собственного призвания к тому, чтобы управлять государством и командовать армией, следуя традициям своих предшественников — Михаила, Петра Великого, Александра I. В то же время она прославляла его отдельно от российских государственных институтов, и это отличало его от всех его предшественников, каждый из которых отождествлял свое собственное верховенство, в большей или меньшей степени, с верховенством государства. Ельчанинов сузил мифическую реальность русского государя до приватного мира всеведущего монарха, изолированного от институциональных и общественных реалий России. Празднества по случаю трехсотлетия династии убедили Николая в том, что он пользуется поддержкой подавляющего большинства русских людей. Книга Ельчанинова укрепила в нем отвагу и ощущение собственного предназначения. В конце 1913 года он начал действовать в соответствии со своими убеждениями, стремясь, хотя и неудачно, урезать полномочия Думы. В ходе Первой Мировой войны он продолжал свою борьбу, избегая компромисов с Думой и тем самым препятствуя формированию “правительства народного доверия”, которое могло бы совладать с чрезвычайными обстоятельствами военного времени. В 1915 году он воплотил в жизнь свою роковую мечту, взяв на себя обязанности главнокомандующего российскими вооруженными силами. И здесь новые формы репрезентации отгораживали Николая от противных ему взглядов и поддерживали в нем твердое намерение исполнить ту миссию, которую он лелеял в своем сугубо личном представлении о национальном мифе.
Примечания
1 Thomas Richards. The Commodity Culture of Victorian England: Advertising and Spectacle, 1851 — 1914. Stanford, 1990. P. 82 — 83.
2 Robert G. Papp. The Road to Chervonets: The Representation of National Identity in Russian Money, 1896 — 1924 (неопубликованный доклад к Летнему семинару Американского нумизматического общества [American Numismatic Society], 1996). P. 10, 16 — 17, 19.
3 Papp. Р. 17; Ф. П. Бирнбаум. Юбилейный рубль, медальерное искусство и Монетный Двор // Т. Ф. Фаберже, А. С. Горыня, В. В. Скурлов. Фаберже и Петербургские ювелиры. СПб., 1997. C. 357 — 360 “cтатья была впервые опубликована в: Ювелир, 1913); С. Чижов. Юбилейные рубли 1912 и 1913 годов // Нумизматический сборник. М., 1915. C. 101 — 102.
4 GОnОral Alexandre Spiridovitch. Les derniПres annОes de la cour de Tsarskoe-Selo. Paris, 1929. T. 2. P. 357, 401.
5 Michael Ercolini. An Introduction to the Stamps of the 1913 Romanov Issue // The Journal of the Rossica Society of Russian Philately. № 122 (April, 1994). P. 11 — 14; Нива. 05.01.1913. C. 20. А. Ф. Гирс упоминает о Николае и коллекционировании марок (А. Ф. Гирс. Воспоминания бывшего офицера. C. 11).
6 Епископ Никон. Вера Христова не терпит двоедушия // Церковные Ведомости. 09.02.1913. C. 283 — 284.
7 Cм.: Об изданиях, касающихся 300-летия Дома Романовых // РГИА. Ф. 472. Оп. 49. Ед. хр. 1083. Л. 70, 134, и проч. Разрастание рынка, однако, превышало возможности ведомства придворной цензуры, и некоторые изделия, вроде дешевой юбилейной медали, выпущенной частной фирмой, даже не были представлены на одобрение. См.: Ingeborg Kaufmann. Das dreihundertjКhrige ThronjubilКum des Hauses Romanov: Ru╡land 1913 (диссертация). Berlin, Humboldt-UniversitКt, 1996. S. 68 — 69.
8 В начале двадцатого столетия цензура разрешила три спектакля, в которых изображался Петр Великий, в том числе одну комическую оперу, а также одну пьесу о Екатерине Великой. С другой стороны, предложения изобразить Михаила Романова, Федора Романова и Александра I в пьесах к столетнему юбилею 1812 года были отклонены. Cм.: По поводу изготовленной Лефортовским Отделением Дамского Попечительства о бедных в Москве кинематографической ленты с изображением событий за время 300-летия царствования Дома Романовых // РГИА. Ф. 472. Оп. 49. Ед. хр. 1252. Л. 27.
9 Процессия в заключительной сцене “Жизни за Царя” воспроизводила рисунок в альбоме 1672 года, репринтно воспроизведенного в 1856 году: “Книга об избрании на царство Великаго Государя, Царя и Великаго Князя Михаила Федоровича” (М., 1856). Cм.: Русское Слово. 18.01.1913. С. 4; 23.02.1913. С. 3; Биржевые Ведомости. 22.02.1913. С. 5.
10 Русское Слово. 18.01.1913. С. 4.
11 Московские Ведомости. 23.02.1913. С. 3; 03.03.1913. С. 2 — 3.
12 Правящая элита культивировала вкус к кинематографу. Некто Николас Дж. Блуман писал в письме из Москвы, опубликованном в номере “Motion Picture World” за 19.04.1913: “Я часто видел высших чиновников в мундирах сидящими в местных кинотеатрах, и я не могу сказать того же о Германии или Франции” // Jay Leyda. Kino: A History of the Russian and Soviet Film. Princeton, 1983. P. 67 — 69.
13 Придворные цензоры свободно давали разрешение на съемку церемоний с участием царя, несмотря на то, что запрет на показ фильмов об императорской семье оставался в силе вплоть до 1910 года. Cм.: Ю. Г. Цивьян. Историческая рецепция кино: Кинематограф в России 1896 — 1930. Рига, 1991. С. 158 — 159; О цензуре и фильме см.: Yuri Tsivian. Censure Bans on Religious Subjects in Russian Films // Roland Cosandey, AndrО Gaudreault, Tom Gunning (ed.). Une invention du diable? CinОma des premiers temps et religion. Sainte-Foy, 1992. P. 76 — 77.
14 См.: По вопросу цензуры кинематографических снимков с изображением Высочайших Особ // РГИА. Ф. 472. Оп. 49. Ед. хр. 988; М. А. Земляниченко, Н. Н. Калинин. Романовы и Крым. М., 1993. C. 83.
15 Публика шла в кинотеатр, как пишет Цивьян, чтобы увидеть целую программу, шоу, состоящее из серии коротких сюжетов, и “впечатление от одной картины непроизвольно накладывалось на другую” (Цивьян. Историческая рецепция… C. 157).
16 Фильм, по всей видимости, завершался несохранившейся сценой помазания на царство Михаила. Cм.: Воцарение Дома Романовых, 1613 — 1913 // РГАКФД [Российский Государственный Архив Кинофотодокументов]. I — 12890.
17 Трехсотлетие царствующего Дома Романовых, 1613 — 1913: Исторические картины // РГАКФД. I — 22645.
18 Многие из авторов лубочных рассказов из дешевых газет были по совместительству сценаристами. См.: С. Гинзбург. Кинематография дореволюционной России. М., 1963. С. 114 — 118; Jeffrey Brooks. When Russia Learned to Read: Literacy and Popular Literature, 1861 — 1917. Princeton, 1985. Р. 109.
19 Московские Ведомости. 03.03.1913. С. 1.
20 Об официальной прессе во время и после революции 1905 года см.: А. В. Лихоманов. Борьба самодержавия за общественное мнение в 1905 — 1907 годах. СПб., 1997.
21 См.: James H. Krukones. To the People: The Russian Government and the Newspaper Sel’skii Vestnick (“Village Herald”), 1881 — 1917. N. Y., 1987. Р. 190 — 204.
22 В 1906 году тиражи “России” изменялись от 1937 до 7217 “Лихоманов. С. 110 — 111). Тираж “Сельского Вестника”, до 1905 года превышая 100 000 экземпляров, упал более чем вдвое. К 1912 году он снизился до 47 500 и испытал медленный рост только в 1913 году (Krukones. Р. 204). Это следует сравнить с примерно четырьмя миллионами для “Нового Времени” в 1912 году и примерно 300 000 — для “Русского Слова”. См.: Louise McReynolds, The News Under Russia’s Old Regime: The Development of a Mass Circulation Press. Princeton, 1991. Таблицы 5 и 8.
23 С. Е. Крыжановский. Воспоминания. Берлин, б. г. С. 101 — 102.
24 Cм.: Лихоманов. С. 112 — 113; Krukones. Р. 209 — 210.
25 Brooks. Р. 31 — 32.
26 Krukones. Р. 208 — 213.
27 Ibid., 213; О Сытине см.: Charles A. Ruud. Russian Entrepreneur: Publisher Ivan Sytin of Moscow, 1851 — 1934. Montreal; Kingston, 1990.
28 Brooks. Р. 314; см. также: Об издании редакциею Сельского Вестника книги Генерал-Майора А. Ельчанинова, “Царствование Государя Императора Николая Александровича”, и поднесении ея Его Императорскому Величеству // РГИА. Ф. 472. Оп. 49. Ед. хр. 1187. Л. 56 — 57.
29 Сельский Вестник. 18.01.1913. С. 4.
30 Krukones. Р. 214.
31 Проф. А. Ельчанинов. Царствование Государя Императора Николая Александровича. СПб.; М., 1913 (Далее: Царствование…, с указанием страницы). Посредником между редактором и царем был князь Михаил Андроников, см.: Об издании…, passim. Ельчанинов был генерал-майором из царской свиты и профессором военного искусства в Академии Генерального Штаба. Он был автором специальных трудов по фортификации и кавалерии, биографии Суворова и памятной записки к трехсотлетию осады Троицкого монастыря в Смутное время. Cм.: Новый Энциклопедический Словарь Брокгауза и Эфрона. СПб., б. г. Т. 17. С. 474.
32 Например, “Новое Время”, “Московские Ведомости”, “Русское Слово”, “Гражданин”, “Копейка” и “Земщина” напечатали один или более фрагмент из книги. Статья в “New York Tribune”, подытоживая разделы, посвященные жизни царской семьи, была озаглавлена: “Интимные детали повседневной жизни царя, приводимые в книге знаменитого профессора, раскрывают его как добросердечного отца семейства” (Intimate Details of the Czar’s Daily Routine Given in a Book by a Well Known Professor Reveal Him as a Kindly Man of Family // New York Tribune. 13.04.1913. P. 9).
33 Английская версия была озаглавлена “The Tsar and His People” (London, 1914), французская версия — “Le rПgne de S. M. l’Empereur Nicolas II” (Paris, 1913). Великий князь Павел Александрович писал Николаю 29 мая 1913 года, что его жена Ольга Пистолькорс приняла решение перевести книгу на французский язык, “дабы иностранцы, в особенности французы, имели правильное понятие о России и ее государе, le pays ami et alliО…” (В. П. Семенников. Николай II и великие князья. Л.; М., 1925. С. 58).
34 Ельчанинов замечает в последних строках первой главы, что читателю следует благодарить не “скромного и маленького человека”, но “всех тех, кто, стоя близко к Престолу, удостоили меня своим доверием и дали право их впечатления передать во всеобщее сведение” (Царствование… С. 16; The Tsar and His People. Р. 9).
35 Об издании… Л. 2, 4, 8. Устраненная фраза находилась на с. 97 корректуры.
36 Об издании… Л. 8. Устраненные пассажи находились на с. 34 и 45 корректуры.
37 Эта тема лучше отражена в английском заглавии: “The Tsar and His People”, чем в русском: “Царствование Государя Императора Николая Александровича”.
38 Царствование…, 7 — 8; The Tsar and His People, 1 — 2; Подобное вознесение молитв вошло в обиход, начиная с коронации Анны Иоанновны в 1730 году. См.: Richard Wortman. Scenarios of Power… Vol. 1. Р. 101 — 102.
39 Царствование…, 8; The Tsar and His People, 3.
40 Царствование…, 16; The Tsar and His People, 9.
41 См. например: И. Баженов. Призвание Михаила Феодоровича к престолу // Юбилейный сборник костромского церковно-исторического общества. Кострома, 1913. C. 58 — 59; Московские Ведомости. 1913, 22 февраля. C. 3; Бояре Романовы и воцарение Михаила Феодоровича / Под ред. П. Г. Васенко. СПб., 1913. С. 142 — 152; С. А. Толузаков. Подвиг 300-летия служения России государей дома Романовых. СПб., 1913. С. 3 — 4, 312.
42 Царствование…, 132 — 134; The Tsar and His People, 145 — 148.
43 Царствование…, 14 — 16; The Tsar and His People, 6 — 9.
44 Царствование…, 17 — 31; The Tsar and His People, 9 — 28.
45 Царствование…, 25, 31, 123 — 131; The Tsar and His People, 18 — 21, 28, 133, 141 — 144.
46 Царствование…, 24; The Tsar and His People, 17.
47 Царствование…, 29, 31; The Tsar and His People, 28.
48 Царствование…, 50, 54; The Tsar and His People, 47, 51. Словосочетание “царь-работник”, используемое в оригинале, не имеет прямого перевода в английском издании книги.
49 Richards. Р. 102 — 103: жизнь двора королевы Виктории сравнивается с семейным романом.
50 О концепции семьи Николая I см. мою книгу: Scenarios of Power… Vol. 1. P. 325 — 342.
51 Царствование…, 41 — 44; The Tsar and His People, 37 — 41.
52 Царствование…, 36 — 38, 50 — 52, 54 — 55; The Tsar and His People, 33 — 34, 49, 52; С юных лет Николай гордился своими победами в этих видах спорта и охотно выслушивал лесть по поводу своего мастерства. 24 июня 1887 года, в первый год его участия в маневрах в Красном Селе, он писал отцу о своих победах в бильярде и хвастался, что слывет лучшим игроком в дивизии (Письма В. Кн. Николая Александровича к Александру III // ГАРФ. Ф. 677. Оп. 1. Ед. хр. 919. Л. 110).
53 Царствование…, 34, 54; The Tsar and His people, 31, 34, 51 — 53.
54 Царствование…, 38, 55; The Tsar and His people, 34; 52 — 53.
55 Царствование…, 26, 38; The Tsar and His people, 22, 34.
56 Название главы ошибочно переведено как “The Tsar and the Orthodox Church”.
57 Царствование…, 66 — 72; The Tsar and His people, 62 — 69.
58 Царствование…, 36; The Tsar and His people, 31 — 32. Цесаревич — юридический термин, которым именуется наследник монарха и который официально указывает на него как на следующего в династии.
59 И. Н. Божерянов. Детство, воспитание, и лета юности Русских Императоров. СПб., 1914.
60 Царствование…, 14, 60; The Tsar and His people, 7, 56 — 57.
61 Царствование…, 45; The Tsar and His people, 38.
62 Царствование…, 76 — 80; The Tsar and His people, 73 — 78.
63 Царствование…, 80 — 82; The Tsar and His people, 79 — 81.
64 Царствование…, 92, 96 — 102; The Tsar and His people, 97 — 98, 103 — 108.
65 Brooks. P 79.
66 Царствование…, 87 — 92; The Tsar and His people, 91 — 97.
67 Царствование…, 82 — 83; The Tsar and His people, 82 — 83.
68 Царствование…, 115; The Tsar and His people, 121.
69 Царствование…, 46; The Tsar and His people, 38. О расширенном применении термина “инородцы” в этот период см.: John W. Slocum. Who, and When, Were the Inorodtsy? The Evolution of the Category of “Aliens” in Imperial Russia // The Russian Review. Vol. 57 (April, 1998). P. 186 — 190.
70 Царствование…, 116 — 122; The Tsar and His people, 123 — 132.
71 См.: Scenarios of Power… Vol. 2. Part I.
72 Об эпическом и монологическом характере имперского мифа см.: Scenarios of Power… Vol. 1. P. 7.
Авторизованный перевод с английского Елены Островской и
Юрия Кагарлицкого