Владимир Каганский
Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 1999
ВОПРОСЫ О ПРОСТРАНСТВЕ МАРГИНАЛЬНОСТИ
Я выскажу некоторые предварительные суждения о маргинальности с точки зрения п р о с т р а н с т в а. На самый первый взгляд маргинальность — именно признак переходной = пограничной зоны, а маргинал — ее житель, обитатель, персонаж; переходные = пограничные зоны одновременно чрезмерно и недостаточно определенны, двойственны, амбивалентны, богаты краевыми эффектами. Но вряд ли все столь просто: далеко не все переходные зоны ассоциируются с маргинальностью; похоже что маргинальность — случай особый, культурно и выделенный и универсализируемый. В чем же дело: в несводимости маргинальных феноменов к пространству, в специфике пространства, где задана маргинальность, в амбивалентности самой маргинальности? Может быть, дело не в феномене, а в способе видения — и маргинален не предмет, а позиция, не видимое, а взгляд, не реальность, а ее миф.
Задача текста — формулировать вопросы, сомнения, парадоксы касательно контекстов и оснований маргинальности. Теоретические, методологические и собственно пространствоведческие тонкости обсуждаться не будут, но некоторые общие места прописать придется. Универсальное место пространства в культуре принимается как данность, как и почти универсальная моделирующая роль пространства в науке, стремление изобразить, назвать или представить как пространство почти все. Стремясь работать в заданных рамках, я вряд ли смогу в них удержаться: проблема маргинальности плохо очерчивается и трудно удерживается: рефлексии проще и привычнее совершиться над тем, что имеет ясное место, уже находится в центре. От пространства я надеюсь двигаться к маргинальности; от сухого методологизма — к смысловой плоти.
Основа моего взгляда — пространственный подход. Пространство понимается широко: и физически-телесное и фазовое, семантическое пространство, тем более, что социальное, культурное, ландшафтное пространство включают оба компонента. Пространство — универсум, где есть места, позиции, смежность, удаленность, близость, расстояния, направления, области, зоны, границы; эти категории — главные. Для пространства осмысленны вопросы: где? куда? как далеко? рядом с чем? в центре? на периферии? Пространство не терпит пустоты: все его возможные места заняты, заполнены; каждое место имеет смысл, связанный с его положением.
Мой путь к теме: изучение пространственных границ, переходных = пограничных зон и сред, где они значимы (советское пространство, культурный ландшафт, городская среда), осмысление проблемы границ.
При работе над текстом я обращался к следующим авторам и лицам: Б. Гройс, С. Г. Кордонский, Ю. А. Левада, В. А. Лефевр, Ю. М. Лотман, Г. Лютикова, С. В. Мейен, Л. Невлер, Р. Парк, Б. Б. Родоман, В. П. Семенов-Тян-Шанский, Й. Хёйзинга, С. В. Чебанов, Ю. А. Шрейдер; цитируются лишь конкретные результаты.
* * *
Всякое реальное пространство неоднородно, разнообразно. Его разнообразие находит выражение в разделении на области, части, районы; их разделяют и связывают г р а н и ц ы. Граница — разрешение проблемы соседства двух максимально сближенных разных, (не имеющих общих существенных частей) объектов. Граница — выражение и разрешение ситуации соседства. Проведение границ прямо не связано с континуальностью или дискретностью пространства; границы сложнее. Язык границ, изображение сетью граничных линий тех областей, на которые делится целое — способ представить пространство дискретизованным. В границы дискретность привносится и в них концентрируется. Граница — дискретное выражение дифференциации. Вопрос о том, выражает ли граница дискретность, существование в пространстве отдельностей, тел — или порождает ее, — не имеет простого ответа [3, 7].
П р о б л е м а г р а н и ц имеет давнюю историю, огромную литературу; в ней смешаны практически все аспекты работы с пространством. До сих пор нет внятного истолкования того, в чем же состоит сама проблема границ; предполагается, что она непременно включает обсуждение (решение) проблемы статуса границы — условной, знаковой линии или реальной телесной переходной области, зоны. Членение пространства на области гораздо менее проблематично, нежели положение и статус границ, которые выражают это расчленение: сомнений в оппозиции ▒Запад — Восток’ немного, а разные варианты границы между Востоком и Западом лежат от Великой Китайской стены до Днепра. Рискну предположить, что это общее правило.
Семиотический (даже культурный) с т а т у с г р а н и ц даже в сугубо естественных дисциплинах более сложен и куда менее однозначен, нежели статус областей, представленных границами. Если утрировать ситуацию, то окажется, что искусственные, конвенциональные, неоднозначные, проблематичные, сомнительные, субъективные, условные границы осмысленны лишь постольку, поскольку они есть особые части (притом и особые знаки!) тел, систем, районов, каковые естественны, безусловны, несомненны, однозначны, объективны. Выделение границ есть способ видения предмета; система границ — представление предмета, однако концентрация внимания на границах как таковых может приводить к утрате видения предмета; видение границ и видение с помощью границ оказываются дополнительными. (Ситуация границ рассмотрена мной в [3, 4, 5, 7, 9, 11, 14, 15]).
Переходные, промежуточные зоны логически вторичны, производны, с чем обычно связывается их сравнительно малая величина; но одновременно есть представление о малых ядрах, организующих и дифференцирующих пространство, которое в основном и заполнено разного рода переходными зонами и их сложными наложениями; во многих случаях оба представления дополнительны и между ними нельзя сделать выбор.
Вопрос о том, что представляет собою граница (область — линия), насколько она условна или реальна, дана ли вне ситуации разграничения, существует ли сама по себе и проч., — вопрос о статусе границы. Ответ зависит от позиции; их несколько. Среди позиций есть как позиции областей = соседей (различны решения границы двух смежных культурных регионов с позиций каждого из них), так и позиции вмещающих систем. Разграничение имеет горизонтальный аспект — взаимоограничение соседей, компонентов и вертикальный — разграничение с (нормативной, смысловой, силовой) позиции вмещающего целого, системы. Принято считать, что сложные системы способны к самоотграничению и саморазграничению: границы культуры (и границы в культуре) — проблема самой культуры, проблема демаркации в методологии науки; это не означает, что смежные системы легко приходят к согласованным решениям. Напротив, сложным системам присущи многоаспектные расчленения, выражающиеся пучками границ.
Бывают ситуации, когда одновременно с разных позиций граница не только локализуется по-разному, но и является в одних аспектах, с одних позиций условной линией, а с других — безусловной переходной зоной; статус границы заведомо контекстуален. Даже признание границы переходной областью, то есть такой же зоной, как и разграничиваемые ею области, но только вторичной, производной — отнюдь не исчерпывает сложностей.
П е р е х о д н ы е з о н ы [6] могут быть разделены на два полярных типа. Граница = зона первого типа производна от основных зон, сочетает признаки и включает их элементы (лесостепь); может быть разделена между ними или присоединена к одной из них при определенном насилии (над материалом в широком смысле: Шлезвиг-Гольштейн, Лотарингия). Она может рассматриваться как наложение периферий смежных зон, как двойная периферия; для периферии характерна размытость, неопределенность черт, признаков, что утрируется в переходной зоне. Такая зона ослабленной двойной принадлежности — зона д в у п р и н а д л е ж н о с т и, своего рода зона = смесь.
Граница = зона второго типа также промежуточна по положению, лежит между соседними зонами, производна от них — но это зона д в у н е п р и н а д л е ж н о с т и. Фокальный пример — пригородная зона между крупным городом и сельской средой современного советско-постсоветского пространства [6, 8, 10]; эта среда — явно и не-городская и не-сельская, хотя имеет черты той и другой (дачный бум последнего десятилетия показал массовость среды). Разве это не местообитание маргиналов, логово маргинальной субкультуры? Здесь переходная зона содержит «затоки» третьего элемента, инородного основным зонам, между которыми находится переходная зона; переходная зона тогда отличается от основных зон больше, нежели они между собой; разные переходные зоны такого типа имеют большие черты сходства (ср. со сходством смесей как таковых).
Положение, величина, черты единства, проблематичность и расчленения зоны между «основными зонами» и причленения к одной из них создают данную ситуацию. Эдакая странная переходная зона может либо стать переходной зоной предыдущего типа — либо превратиться из переходной = пограничной зоны просто в область; что ж еще? Однако бывает логически несообразная экспансия зоны двунепринадлежности. Она поглощает обе смежные зоны, лишая их определенности, но не самоопределясь сама; советский пригород вместо и города и деревни — именно это. Инверсии ▒центр — граница’ и ▒конъюнкция — дизъюнкция’ кряду!
Особенно статусно и конститутивно сложен случай, когда граница = зона для разных смежных зон принадлежит к разным типам: разные области пространства имеют разную принадлежность (статус) с точки зрения разных систем; аналог дают нам многочисленные метисы, особенно если признак этничности полагается наследуемым по разным линиям.
Все места пространства в некотором смысле равноправны; всякое место — и объект и позиция разграничения, источник специфичного взгляда, особых вопросов (обычно при изучении природных объектов; в науках о Земле много случаев, когда знания об одних и тех же объектах различны из-за формирования на разном материале). Самые достоверные и интеллектуальные честные знания о пространстве могут нести отпечаток конкретной (исходной) области; выражать в знании одних мест стереотипы других, делать универсальным и транслировать конкретный стиль конкретного места (стиль ландшафта: напр., в Австралии животным положены быть сумчатыми; «культура хамства» — известный стиль среды). Более того, знания (картины) мест должно осмысливать как порожденные определенными областями и / или как приписанные им. Возможно, что «самосознание» отдельных областей подменяет знание. Это обычная, женные границы (рубежи, барьеры безотносительно функции разграничения) организуют вокруг себя особые среды и сосредотачивают активность; нередко оказывается, что активность и приурочена к границам (граничные поверхности в физико-химии; контактные ландшафты, сочленяющие разные зоны: на стыке границ природно-культурных зон стоят многие крупные города, например, Москва; междисциплинарные исследования). Известны системы, так сказать, оседлавшие границу; извлекающие эффекты из градиента и просто различий. Исследование границ как компонентов морфологии пространства нередко выявляет у них функции активно действующих центров; границы как бы «превращаются» в центры (аналог: двойственность исторического события как вехи = рубежа и фокуса = ядра этапа исторического времени). Границы структурируют пространство и формируют общности [2]. Всякая ли группа на границе маргинальна: неужто заведомо маргинальны переводчики, особенно в широком смысле? Или маргинальность — в неспособности осуществить продуктивное взаимодействие смежных зон, несоответствие задаче места? Возникает сюжет п а р а м а р г и н а л ь н о с т и …
Многоаспектность разграничения, связанная с многообразием позиций (субъектов), приводит к появлению образований, в каждом месте которых может быть фиксирована (та или иная) граница, и значит, вся их среда обретает черты переходной зоны; тотальная экотонность: похоже, об этом как атрибуте культуры писал М. Бахтин? Понятие границы предполагает возможность и н в е р с и и
▒ц е н т р — г р а н и ц а’. Они реализуются (Ю. М. Лотман трактовал подобные инверсии как ▒центр — периферия’ [18]) — тогда повсеместны, всюдны не только границы, но и центры. Уподоблена граница центру и, так сказать, большей семиотичностью; центр и граница — более семиотически нагруженные, символически значимые компоненты (вплоть до того, что контур страны, рисунок ее границ на карте может быть значимым символом и деталью герба). Посредством центров и границ системы и взаимодействуют друг с другом и различают друг друга. Взаимопереходы центров и границ, инверсии основных и переходных зон — такие игры понятий, в которых отражается игра реальностей: в культурном ландшафте нередки центры = границы (именно таков Санкт-Петербург как выражение архетипа российского пространства [18, 13]; двойственность культуры Византии — общее место).
Граница — антиномична и парадоксальна; но эти амбивалентности и апории бывают и бременем (достоянием) тех, кто оказался (избрал себе место) в такой зоне. Одна сторона: алгебраические, логические, методологические, семантические, семиотические… коллизии категории границы; на иной стороне листа: историософские, культурные, метафизические, экзистенциальные… данности (быть может, этот лист сложно односторонен — например, лист Мёбиуса)…
Таков, примерно, тот контекст, в который можно погрузить сюжет маргинальности. Контекст непрост, работа в нем чревата интеллектуальными опасностями (возможность универсализации границ, тотальный универсум пограничных зон, абсолютизация парадоксов).
Достаточно ли богат этот контекст, чтобы дать основания уподобить или даже свести маргинальность к позиционному эффекту, положению в системе со многими позициями? Является ли граница основой маргинальности? Но граница есть граница (а не просто морфологически значимая линия) именно и только как граница того, что разграничивается; границ как таковых быть не может по понятию границы. Тогда следует вывод: реальный горизонт для (рассмотрения) маргинальности — не границы (переходные зоны) как таковые, но достаточно сложное связное пространство, где — как минимум — смежные области взаимодействуют и налицо позиционные эффекты.
* * *
П о н я т и е м а р г и н а л ь н о с т и было введено Р. Парком и вошло в обиход именно для такого рода ситуаций [19, 21]; понятие как раз фиксирует особые места социального пространства. Специфика этих мест, равно как и специфика занимающих их групп — позиционная, она состоит в особенности пространственного положения и выводится из него. Если это верно, то бессмысленно считать (называть) маргинальными отдельные группы, персоны, ситуации, феномены, какими бы они ни были. Это столь же бессмысленно, как называть нечто границей вне соседства, переходные зоны — вне того, между чем они являются переходами. Если маргинальность — позиционное пространственное понятие (что не исчерпывает его содержания), то оно имеет смысл исключительно в определенном контексте, системе отношений. (Однако нередко встречаются совмещения понимания маргинальности по Р. Парку и ее идентификации внепозиционным образом). Тогда обязателен следующий шаг: это пространство должно быть представлено, актуализировано, эксплицировано; это касается и культурного сознания, коль скоро маргинальность живет уже в нем. Одного указания на местонахождение между двумя областями пространства недостаточно; достаточно в столь бедных пространствах, что их нет нужды представлять как пространства. В пространстве даже отношение «быть между» для любого места множественно; позиционная маргинальность предполагает или привилегированную (единственную) пару зон, между которыми размещается одна переходная зона, — либо привилегированное (избранное) направление, ось, линию этого пространства. Даже в линейном тексте отношение «быть между» многозначно из-за поликонтекстуальности; для пространства — полимасштабности.
Если можно выделять ситуации на основании их положения в пространстве, то почему только маргинальные: в любом (и социальном) пространстве — много разных типов мест. Разве социолог обязан следовать логике мифа, где граница — абсолютна и единственна? И граница эта — не местообитание, среда, а барьер, свойства / функции которого актуализируются при пересечении ее персонажем; маргинал находится в прямо противоположном положении — он может жить в границе, но не может ее пересечь, покинуть [15]. Еще одно противоречие: маргинальные группы заданы пространственно, но сами пространственно аморфны; как это возможно в столь пространственно жестком социуме, что нахождение в определенных местах сразу задает статус? Если маргинальность только описывается через пространство, то все равно вопрос о специфике пространства как индикатора (знака) остается. Если маргинальность фиксируется на пространственной основе, то должен ли сам феномен быть изучен прежде всего пространственно?
Не означает ли это, что основные, базисные, «полноценные» группы даны безотносительно своего положения в пространстве, они просто есть, а иные группы осмысленны лишь относительно первых, и отношение это — в общем пространственное (и временное — пресловутые развивающиеся страны). Сказанное — сильное предположение о структуре социального пространства. Еще огрублю: главные структуры и элементы социальной структуры пребывают (мыслят себя?) вне пространства, а пространство организует упорядочение вторичных, производных, в сущности, полу-полноценных групп. Неужели только париям находят место исключительно на основе пространственного положения? Если так, то это многое говорит о социокультурном статусе категории пространства и статусной роли пространства; в плоской популярной cхеме ▒центр — периферия’ пространственные отношения описывают лишь миры периферии, само пространство лежит на культурной периферии, что также — общее место. Как быть, однако, с иными позиционными группами; сразу встает проблема э л и т ы — смыслового центра.
Вполне вероятно, что среды переходных зон имеют общие черты (это обсуждается во многих дисциплинах), что все равно не позволяет, основываясь лишь на этих чертах, идентифицировать вырванные из контекста фрагменты как принадлежащие к переходным зонам. Переходные = пограничные зоны внутренне разнородны, включают разные элементы (сообщества); тогда для термина «маргинальность» единственное число неуместно или маргинальные группы находятся в состоянии полураспада на исходные элементы. Простой пример из природного ландшафта: лесостепь и лесотундра — равно переходные зоны, но вот лесостепь — сочетание и чередование участков леса и степи, а лесотундре присущи специфичные жизненные формы растительности, и никаких фрагментов тундры и леса (тайги) по отдельности там нет. Разнообразие переходных = пограничных зон велико, велики и вариации уровня интеграции; он не связан прямо с исходным пограничным положением. В пространстве все места расположены между другими местами, испытывают их воздействие, пронизаны их взаимодействиями; особенности и функции мест связаны с их положением в пространстве. Но это не означает тотальности переходных зон. Москва физически расположена между Химками и Подольском, но неверно считать Москву переходной зоной между Химками и Подольском; структурно тождественна ситуация наделения России особыми функциями посредника, медиатора, интегратора Запада (Европы) и Востока (например, Китая), исходя исключительно из топографического положения (такие функции несомненны, но это уже проблема масштаба [16]). Опять двойственность…
Маргинальное положение не сводится к положению «между», содержит иные компоненты. Подчеркну вопрос: к а к о й е щ е аспект положения в пространстве — пресуппозиция маргинальности? Оставлю вопрос открытым; он требует специальной работы.
Вероятно, лишь некоторую часть ситуаций пограничья осмысленно трактовать в ряду маргинальности; сколь верно считать маргинальным американский фронтьер (тогда — опущу обоснование — и Голливуд)? казачество? междисциплинарные исследования в науке? Маргинальна ли космополитичная среда мировых городов — коммуникативных посредников = границ центрируемых ими территорий? Неужто маргинален экзистенциальный трагизм пограничной ситуации? Кризис?
По-видимому, нет тут простых ответов. Указанием на то, что маргинальность — лишь один феномен большого ряда, не отделаться: какой именно? его основания? потенциальная сводимость к положению, позиции, месту? — или актуальная выводимость? Описывает все же наше понятие место в социальном пространстве — или группу, занимающую это место; может ли быть это место свободным? насколько оно велико? Или еще и некоторую социальную среду, характерную для группы в определенном месте, но могущую разлиться, занять другие места? Это вещи разные. Есть ли места — позиционные матрицы, где «штампуется» маргинальность? Позиционный принцип предполагает не только зависимость места от положения, позиции, но и возможность изменения местом своего положения за счет активности; иначе пространства были бы обречены на статику, стабильность, застывание… Может быть стоит предположить, что маргинально такое место, которое не может изменить своего статуса, сохраняя неизменной позиционную основу? Но и любая периферия находится ровно в таком же положении…
Если представление о маргиналах описывает не столько группу, занимающую конкретное место, сколько серию групп, выделенных (мыслимых) на основании то ли вообще пространственного (а не иного) положения, то ли не обязательно пространственного, но непременно двойственного статуса и т. п., — то есть просто по «прочим» основаниям, — тогда разнородность тех, кого называют маргиналами, вполне понятна. Но вряд ли Р. Парк и его последователи к тому стремились.
В экологии развито представление об экотонных экосистемах, которым присуще занятие тех мест, на которые не претендуют иные сообщества: свалки, обочины, малые кромки, новые ниши; в них много общего с тем образом маргинальности, к которому я обращаюсь — кроме универсализации и оценочности; хотя роль / функцию экотонов в экосистемах оценивают двойственно, а экотонизация антропогенной растительности почти общепринята (но оценки доли экотонов в общей площади расходятся на порядки, минимум — в десятки раз).
Маргинальность как позиционный феномен может пониматься и несколько иначе; существуют и другие типы местоположений. Обращусь к существующему расхожему образу маргинальной ситуации и сделаю несколько замечаний; от автора ожидается и собственная версия… В стандартном понимании маргинальной позиции остался без внимания аспект сугубой временности; Чикаго во время «открытия маргинальности» был школой американской жизни; шел поток иммигрантов, никто не хотел быть маргиналом, это была группа поневоле. Маргинальное место было переходной зоной — да потому что нельзя было сразу оказаться в ином месте (и социально и топографически; в американском городе эти два аспекта сцеплены). Если опустить несколько шагов рассуждений, то окажется: маргинальна такая ситуация, когда группа не может занять желаемой позиции, места. Маргинальной делает ситуацию диссонанс; некоторые группы не могут занять желательных позиций в силу недостижимости, самой простой причиной чего является занятость позиции другой группой. Маргинальны те группы, которые находятся «не на своем месте».
Основания же нахождения в д и с с о н а н с е (часто — конфликте) с фактически занимаемым местом — весьма многообразны; лишь первое и самое простое — занятость «нужной» позиции. Второе: диссонанс может быть внутренним; видимо, существуют группы / персонажи, которым диссонансы строения, дефекты формы не позволяют «быть на месте» независимо от места. Третье: несоответствие размеров мест (позиций) и размеров групп: иной раз в роли маргиналов оказываются (ставятся) группы / персонажи слишком крупные — заведомо крупнее стандартных социальных ниш. Но не маргинализует ли еще более избыток места, экстенсивная свобода? Нужно упомянуть и сюжет рефлексии как (потенциально) маргинализующей силы… Вообще говоря, экстремально, в том числе маргинально и место всякой системы, формой, структурой, симметрией конфликтующей со средой, в том числе и с собственным материалом.
Исходному такое представление не противоречит.
Их объединяет тривиальный — на первый взгляд — вывод: невозможна ситуация, где все группы (соответственно — все позиции) маргинальны. Но и для редукции маргинальности к переходной зоне мы видели теоретическую возможность существования пространства, все места которого будут носить характер переходных зон — хотя бы в силу того, что разные места могут быть переходными в разных отношениях. Теперь допустим, что существуют позиции, которые не могут быть заняты никакими (реально существующими) группами. Очевидно, что в советском социуме позиция «смысловая статусная элита» не могла быть занята (за редчайшими исключениями — Ю. М. Лотман, А. Д. Сахаров). Она была пуста, но существовала в том смысле, что без нее пространство позиций оставалось неполным (нет нужды напоминать, что в экосистеме всегда есть свободные экологические ниши, это сравнение, а не уподобление). Тогда и сколь угодно «обоснованные» претензии на занятие этой позиции (ниши), и иллюзия пребывания в ней равно вели к маргинальности — разного типа для разных групп.
Ситуация принципиальной пустоты значимых позиций может означать, что все группы маргинальны, причем глубина этой маргинальности может как угодно сочетаться со статусом и социализированностью группы. Позиции не изолированны, и вполне вероятно, что ряд позиций может быть занят и даже просто существовать, только если иные позиции пусты.
* * *
Классическое понятие маргинальности можно обобщить: маргинальной будет такая ситуация, где персонаж занимает в разных расчленениях (образах, аспектах, слоях) системы разные позиции. Позиция — место внутри определенной зоны. Минимумом могут быть две зоны; персонаж может находиться внутри либо снаружи системы. В двух из четырех вариантов диссонанса нет; в двух — разные позиции одного одного персонажа разделены границей (не местоположение в зоне = границе как обычно, а граница внутри местоположения). Если оба расчленения равноправны, есть две пары симметричных вариантов. Однако есть основание сделать одно из расчленений выделенным, отмеченным; в исходном представлении также была асимметрия. Пусть сильное расчленение относится к внешнему заданию позиций, статусов мест, а слабое — к внутреннему. Персонаж имеет место в системе (внешний статус) и одновременно «определяет» свое место (внутренний статус). Если оба статуса задают место внутри системы, то ситуация не имеет отношения к теме. Если внутренний и внешний статус задают место вне системы, то персонаж — а у т с а й д е р; его смешение с маргиналом — симптом какой-то семантической патологии. Теперь случай, где внешний статус выше внутреннего: персонаж пребывает внутри системы, но полагает себя находящимся снаружи; за неимением термина использую штамп — «л и ш н и й ч е л о в е к «. Последний случай: внутренний статус выше внешнего, персонаж пребывает вне системы, но полагает себя находящимся внутри. По-видимому, в рамках этой модельки такой персонаж и должен именоваться — м а р г и н а л. По крайней мере, приписываемую образу маргинала имитацию рефлексии, нередко выражающвуюся в поисках и обоснованиях границ, логичнее локализовать в этом персонаже.
Изобразим сказанное таблицей (это веерная матрица); нетрудно видеть, что схема — совмещение двух разных расчленений одного пространства, а ячейки таблицы — зоны этого пространства.
г==============T=================================================╛
╕ ╕ ВНЕШНИЙ СТАТУС ╕
╕ ВНУТРЕННИЙ ╕===========================T=====================╕
╕ СТАТУС ╕ внутри системы ╕ вне системы ╕
╕==============+===========================+=====================╕
╕ ╕ ╕ ╕
╕внутри системы╕ ╕ м а р г и н а л ╕
╕ ╕ ╕ ╕
╕==============+===========================+=====================╕
╕ ╕ ╕ ╕
╕вне системы ╕ л и ш н и й ч е л о в е к╕ а у т с а й д е р ╕
╕ ╕ ╕ ╕
L==============╕===========================╕=====================-
Самоопределение, полагание и т. п. — упрощающие метафоры. Внутренние и внешние статусы соотносимы, например, с приватным и публичным, отношениями на основе ближнего и дальнего порядка, (местом в общине и обществе?); эти отношения асимметричны.
Увеличив либо число зон (дробность расчленения), либо число расчленений (сложность), можно получить достаточное число вариантов. Рано или поздно среди них появится именно тот, что удовлетворит всем аспектам понятия маргинала.
* * *
Эти заметки трактуют маргинальность издалека и извне. Более того, они трактуют ее с позиции, которая сама объявляется маргинальной: не таковы ли пространствоведение и тем более — география. Не буду этого оспаривать. Пообещаю в следующей статье подробнее войти в типологию переходных ситуаций.
(Эти заметки написаны в рамках проекта, осуществляемого при финансовой поддержке Фонда Макартуров)
ЛИТЕРАТУРА
[1]. Виленкин Н. Я., Шрейдер Ю. А. Мажоритарные пространства и квантор большинства // Семиотика и информатика. Вып. 8. 1977.
[2]. Географические границы. М.: Изд-во МГУ, 1982.
[3]. Каганский В. Л. Географические границы: противоречия и парадоксы // Географические границы. М.: Изд-во МГУ, 1982.
[4]. Каганский В. Л. Природоохранная деятельность и ценность границ // Уч. зап. Тартуск. ун-та. Вып. 704. Тарту, 1985.
[5]. Каганский В. Л. Проблема границ в географическом пространствоведении // Пространство и время в географии. Казань.: Изд-во Каз. ун-та, 1987.
[6]. Каганский В. Л. Переходные зоны как компонент культурного ландшафта // Географические проблемы интенсификации хозяйства в староосвоенных районах. М.: ИГ АН СССР, 1988.
[7]. Каганский В. Л. Центры и границы как дополнительные категории географического пространствоведения // Центрографический метод в экономической географии. Л.: ГО СССР, 1989.
[8]. Каганский В. Л. К феноменологии урбанизированных ландшафтных сред // Городская среда: проблемы существования. М.: ВНИИТАГ, 1990.
[9]. Каганский В. Л. Классификация, районирование и картирование семантических пространств // Научно-технич. инф. Сер. 2. 1991. № 3.
[10]. Каганский В. Л. Советское пространство: конструкция и деструкция // Иное. Т. 1. М.: Аргус, 1995; http://www.russ.ru/antolog/inoe/kagan.htm.
[11]. Каганский В. Л. Граница как позиция и предмет понимания // Понимание как усмотрение и построение смыслов. Тверь, 1996.
[12]. Каганский В. Л. Ландшафт и культура // Общественные науки и современность. 1997. № 1, № 2.
[13]. Каганский В. Л. Неопределенность современного российского пространства // Куда идет Россия?.. 1997. М.: 1997.
[14]. Каганский В. Л. Центр — провинция — периферия — граница. Основные зоны культурного ландшафта // Культурный ландшафт: вопросы теории и методологии исследования. М.; Смоленск: Изд-во СГУ, 1998.
[15]. Каганский В. Л. Этюды о границах. I. Ситуация границы и граница // Мир психологии. 1999. № 3.
[16]. Каганский В. Л. Пространство России и Миф России // Неприкосновенный запас. 1999. № 5.
[17]. Культурология. ХХ век. Словарь. СПб.: Университетская книга, 1997.
[18]. Лотман Ю. М. Культура и взрыв. М.: Гнозис, 1992.
[19]. Шибутани Т. Социальная психология. М, 1969.
[20]. Шрейдер Ю. А., Шаров А. А. Системы и модели. М., 1984.
[21]. Stonequist E. V. The marginal man. N. Y., 1961.