Интернет как место обитания литературы
Сергей Корнев
Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 1998
Сергей Корнев
«Сетевая литература» и завершение постмодерна
Интернет как место обитания литературы
Рассуждения о том, как влияет Интернет на культуру, и чего в этом влиянии больше — хорошего или плохого, постепенно выходят за рамки сетевой среды, где они давно уже стали излюбленной темой, и вырастают в своеобразный жанр футурологической публицистики, — утопии или антиутопии, в зависимости от личных наклонностей автора. «Интернет», так же как несколько раньше «постмодерн», «масс-культура», «демократия», «коммунизм», «фашизм», усилиями масс-медиа превратился в очередное «трансцендентальное означающее». В знак, который воспринимается как «символ веры», — и в первую очередь как вражеский символ веры, к которому подвешивается связка страхов и комплексов, обитающих в коллективном бессознательном. Возможно, чтобы как-то противодействовать этой тенденции, стоило бы взять за образец шаманскую практику терапевтической манипуляции знаками-фетишами, — например, навести между ними разнообразные перекрёстные связи: скрестить «постмодерн» с «Интернетом», «демократию» с «фашизмом», «сексуальную революцию» с «традиционализмом», и т.д. В любом случае, хорошим тоном здесь будет «в доме повешенного говорить о верёвке». Если речь идёт о влиянии Интернета на литературу и литературную среду, в сетевых изданиях полезно подчёркивать мрачные и опасные стороны этого феномена, в печати — наоборот, выдвигать на первый план светлые и утопические моменты.
Если отвлечься от особенностей жанра утопии, невольно подталкивающих к поиску экзотики, становится ясно, что весь спектр влияний глобальной Сети на культуру сводится всего лишь к двум факторам, которые сами по себе довольно очевидны и ничего экзотического не содержат. Первый из этих факторов — конец монополии печатного станка. С распространением Интернета теряется необходимость в этом посреднике между производителями и потребителями текстов и идей. Деятельность по распространению текстов, а значит, и по производству текстов, которое так или иначе ориентируется на читателя, на потребителя, больше не связана с книгоиздательским бизнесом и выработанными социумом механизмами его регулирования. По крайней мере в одном, не столь уж несущественном аспекте, происходит эмансипация мира идей от социальной машины.
Второй фактор — смерть расстояния. Интернет погружает нас в состояние перманентного конгресса, конференции, когда люди, разбросанные по разным концам Земли, имеют возможность собраться как бы в одном зале. Всё происходит здесь и теперь — а значит, исчезает не только пространство, но и время. Если типичный срок публикации в толстых журналах — это месяцы, то в Интернет идеи и тексты поступают прямо в момент их рождения. Соответственно, дискуссия, которая в печати растягивается на многие месяцы и годы, в Интернете может уложиться в считанные дни. Эта безинерционность глобальной Сети в принципе способна во много раз увеличить интенсивность интеллектуальной жизни.
К этим двум факторам и сводится всё то принципиально новое, что привносит с собой Интернет в литературу. Всё остальное является либо их следствием, либо дальнейшим развитием того, что в зародыше присутствовало ещё до рождения Интернета (гипертекст, разнообразные литературные игры и коллаборативные проекты, и т.д.). С этой точки зрения, Интернет для литературы — это всего лишь новая среда обитания. Литература, попавшая в Интернет, не образует какой-то целостности жанра или отдельного культурного ареала, поскольку сетевое продолжение, или, если хотите, сетевое освобождение переживают все без исключения жанры и культурные ареалы литературы.
Перед лицом новых технических возможностей трансформации подвергается вся литература целиком, а не какая-то отдельная её часть. Интернет как среда — это более естественное местообитание текста, чем печатная книга, намертво связанная с архаично-репрессивной системой книгоиздания. Освобождая литературу от назойливого стука печатного станка, Сеть во многом возвращает её к древней практике распространения манускриптов, процветавшей до эры модерна, — то есть, она не столько привносит в литературу что-то новое, сколько возрождает хорошо забытое старое. Гуманитарии, и вообще «люди Текста», по привычке недоверчивые к технике, должны понять, что в данном случае техника приходит не на пустое место, а для того, чтобы ниспровергнуть власть другой техники, — более древней, грубой и варварской, — чтобы уничтожить установленную Гутенбергом пятисотлетнюю тиранию печатного станка.
Если суммировать всё, что сегодня говорится и пишется по этому поводу, эмансипация литературы от власти расстояния и власти печатного станка, которую несёт Интернет, имеет шесть главных аспектов. (Перечисляю их без претензии на систематичность.)
(1) Интернет — весьма удобная с технической точки зрения среда, идеальная для публикации, распространения, обсуждения, коллективного создания текстов, — среда, куда рано или поздно переместится центр литературной жизни.
(2) С появлением Интернета существенно меняется судьба текста в обществе. Тот факт, что для публикации и сколь угодно широкого распространения текста не нужно посредничество печатного станка, не нужны деньги, власть, и т.п., не только перестраивает всю цепочку властно-коммерческих отношений, стоящих за литературой, но влияет на форму и содержание самих текстов.
(3) В Сети совсем по-иному смотрится фигура автора и привычные отношения между автором и читателем. Учитывая безграничные возможности мистификации и умножения «виртуальных личностей», «автор» в Интернете превращается чуть ли не в особый жанр литературного творчества. Кроме того, в Сети уменьшается, а иногда и вообще исчезает охранявшаяся книгопечатанием статусная дистанция между автором и читателем, что неминуемо сказывается на них обоих.
(4) Интернет даёт комфортные условия для расцвета ранее маргинальных жанров и типов литературного творчества. Он переставляет акцент с продукта на процесс творчества и в перспективе приводит к рождению принципиально новой фигуры — «активного читателя», давней мечты интеллектуалов XX века.
(5) Отменяя власть печатного станка, в том числе и в её позитивных, конструктивных аспектах, Интернет выступает как источник опасности, как носитель потенциально деструктивного начала, воплощением которого является интернетовский гипертекст. В гипертекстовой среде Интернета происходит частичная автодеконструкция любого текста.
(6) Интернет знаменует собой именно завершение постмодерна в литературе, а не просто воплощение его проектов в удобной для этого технической среде. Отменяя в литературе модерн, то есть вычищая из неё следы печатного станка и единого исторического времени, Интернет вместе с этим отменяет и постмодерн, как последнюю, завершающую фазу модерна. Интернет в концептуальном плане возвращает нас к премодернистской эпохе.
1. Интернет и литературная среда
Интернет постепенно превращается в место, где впервые появляются новые, ещё никому не известные имена, — в то единственное место, где они в норме только и будут появляться. Это полигон для молодых авторов, которые ещё только учатся находить свой язык и собственного читателя, и в то же время — тихая пристань для тех, кому так и не удалось этого сделать. Несмотря на неизмеримо большую доступность сетевой публикации по сравнению с печатной, не нужно особенно обольщаться по этому поводу, и наоборот — не нужно пугаться хаоса, который это может повлечь за собой. «Публикация» в Интернете — нечто принципиально иное, чем печатная публикация. Последняя неотделима от промоушена (хотя бы минимального), — книга появляется в магазинах, попадается на глаза критикам, библиографам, и т.д. Если не вся читающая публика, то по крайней мере те, кто регулярно следит за новинками, или хотя бы время от времени заходит в книжный магазин, так или иначе узнают о её существовании. При публикации в Интернете промоушен превращается в отдельную задачу. Интернет — среда, рассчитанная на активный поиск информации. Сам бесконечный объём Сети (320 миллионов документов) приводит к тому, что для человека в этой среде существуют только те страницы, те сетевые сообщества, о которых он знает и желает знать, — весь остальной Интернет для него как бы не существует. Из того, что вы вывесили текст на какой-нибудь веб-страничке, ещё не следует, что его кто-нибудь прочитает, или хотя бы заметит. Если текст появился на сайте, о котором никто не знает, мы получаем эффект послания в бутылке, брошенной в океан, — с равным успехом можно отпечатать 10 экземпляров на ксероксе и разбросать в метро. А чтобы попасть в престижное электронное издание или в популярную библиотеку, придётся пройти какой-то отбор по качеству, как и в любом печатном издании. В этом смысле узловые точки, вокруг которых вертится литературная жизнь, — журналы, литературные клубы, конкурсы, — не только не отмирают с появлением Интернета, но наоборот, имеют для сетевой литературы даже большее значение, чем для печатной.
Уже сегодня значительный сектор Интернета «взял на себя функции глобального и круглосуточного литературного салона». Дальше всего здесь продвинулся такой по определению футуристический жанр, как фантастика (научная фантастика, фэнтэзи, киберпанк). Здесь граница между печатной и сетевой литературой практически не ощущается: один и тот же набор авторитетов и значимых событий, те же самые критерии оценки; мэтры этого жанра активно осваивают сетевое пространство и чувствуют себя там как рыба в воде; они же задают и структуру этой литературной среды, выступая как естественные центры притяжения.
Иначе обстоит дело с литературой, которую можно назвать серьёзной и высокохудожественной (авангард, продвинутый мэйнстрим, и т.д.). Если иметь в виду не просто коллекции текстов, перенесённых в Интернет, а центры активности, вокруг которых кипит сетевая литературная жизнь, то здесь сетевая литература во многом замкнута на себя и отгорожена как от «большой литературы», так и от «переднего края литературы». Это своего рода параллельный мир, обитателей которого (особенно молодых авторов) не без основания упрекают в дилетантизме, вторичности, подражательности, в отсутствии сколь-нибудь оригинальной культурной программы.
При желании объяснить эту ситуацию, обычно ссылаются на особенности переходного периода. Интернет существует всего лишь несколько лет, и у нас в стране освоен в основном технически ориентированной молодёжью. Консервативные в своих привычках люди гуманитарного склада в большинстве своём ещё не успели осознать все выгоды, которые предоставляет эта среда. Со временем, когда Интернет перестанет быть экзотикой, искусственная граница между сетевой и печатной литературой начнёт стираться, а сетевая литературная жизнь станет отражением и продолжением внесетевой. Намечаются и первые попытки такого стирания границ, — например, конкурс русской сетевой литературы «АРТ-Тенета-97», в состав жюри которого организаторам удалось привлечь ряд авторитетных фигур (в частности, Битова и Стругацкого).
Есть и другая точка зрения. В сетевой литературе, как в зеркале, отражается общая ситуация, сложившаяся в отечественной культуре. «Большая литература» сегодня точно также не представляет единства, расколота на множество игнорирующих друг друга сообществ, а те из них, что причисляют себя к авангарду, отдают эпигонством и выстраивают свою программу из давно пережёванных или заимствованных идей. В этом смысле, сетевая литература, со всеми её недостатками, не является каким-то печальным исключением из общего правила. Напротив, именно с её помощью скорее всего и найдёт своё разрешение главная проблема современной литературы — «потеря читателя», которая лежит в истоке всех остальных проблем.
Резкие социальные метаморфозы последних лет привели к тому, что писатель потерял отчётливое представление о своём читателе, о том, какой он, чего он хочет от современной книги. Если отвлечься от массовой коммерческой литературы (криминальное чтиво, розовые романы, и т.д.), писатели пишут в основном сами для себя, для узкой окололитературной тусовки. Иногда эта ситуация возводится в некий общий закон и делается вывод о «конце литературы», которая вытесняется поп-культурой и более агрессивными видами искусства (музыка, кинематограф). Всё же, применительно к России, дело здесь скорее не в конце литературы, а именно в незнании читателя, в изоляции авторов от потенциального читателя. Ведь читатель конструирует писателя точно так же, как и писатель читателя. Голос автора не может раздаваться в пустоту, ему нужна конкретная читательская физиономия. С этой точки зрения перемещение литературной жизни в Интернет, где легко можно обеспечить непосредственный контакт с читателями, интенсивную обратную связь, способно доставить множество сюрпризов, открыть целые ещё неразработанные «пласты» читателя, которые ждут-недождутся, когда наконец появится их автор. Конечно, сегодня массовый читатель, особенно в провинции, с Интернетом не знаком. Но судя по нынешним темпам компьютеризации, не так уж далеко то время, когда Интернет станет столь же привычным, как телевизор. К тому же, нужно иметь в виду, что люди, составляющие сегодня в России основную массу пользователей Интернета, вкусы которых так или иначе отражает или пытается отражать нынешняя «сетевая литература», это не просто «случайная выборка населения», а срез грядущего постиндустриального общества. Усреднённый портрет нынешнего пользователя Сети, и особенно портрет «сетевого интеллектуала», представителя технической и организационной элиты из поколения 20-30-летних, — это портрет будущей России.
Контакт с читателем, изучение читателя, анализ его вкусов и культурных запросов (что в читателе следует принять за данность, а что — нужно и можно изменить), — всё это может доставить литературе необходимую точку опоры. Для этой цели идеально подходит форма, которую стихийно принимает типичное сетевое сообщество: это скорее открытый клуб или светский литературный салон в духе XVIII века, чем отгороженная от внешнего мира литературная школа или союз профессиональных литераторов. Ведь эта задача — поиск и воспитание собственного читателя — требует не просто представить себя в Интернете, не просто переносить в Интернет плоды своего творчества (это как раз нетрудно, и в отношении многих современных авторов уже сделано), а именно переместить в Интернет литературную жизнь, сделать её открытой и прозрачной, создать там настоящие центры притяжения (подобные уже существующим сетевым сообществам), вокруг которых действительно кипела бы жизнь. Словом, нынешнюю сетевую литературу нужно рассматривать не как явление переходного периода, постепенно уходящее в прошлое, а наоборот, как осторожный намёк на будущее литературы.
Сеть — это не только пространство, куда постепенно перемещается литературная жизнь, но ещё и пространство, где эта литературная жизнь способна обрести настоящее единство, вопреки географическим расстояниям и государственным границам. Вспомним. что русская культурная общественность в настоящее время географически разбросана как минимум по трём континентам. Вспомним, сколь ничтожными тиражами выходит сегодня серьёзная литература, и какие проблемы возникают с её распространением в провинции. Есть надежда, что с именно помощью Интернета мы когда-нибудь преодолеем и такую нелепую особенность русской культурной жизни, как её сосредоточенность исключительно в столицах, когда «провинция» игнорируется и прозябает в полном небытии. Интернет как культурная среда, с его безграничными возможностями для открытого обмена мнениями, всё больше и больше будет составлять конкуренцию толстым журналам в их современной форме, а точнее — будет постепенно «перетаскивать» их в Сеть за собой. <…>
6. Интернет и завершение постмодерна
Безграничные возможности для культурной дифференциации, полифоничность, шизоидность Интернета, отсутствие иерархии, «виртуальная смерть автора», частичная автодеконструкция текста, попавшего в гипертекстовую среду, — всё это в совокупности создаёт ощущение, что только в Интернете по-настоящему выполняются все пункты постмодернистской программы. В печатном тексте постмодерн остаётся лишь на уровне деклараций, потому что сама среда является принципиально модернистской. Кажется, завершение постмодернистской революции возможно только в Интернете, как в принципиально «постмодернистской среде».
И всё же, Интернет нельзя назвать идеальным воплощением грёз постмодерна. Интернет принципиально логоцентричен. Это пространство текста, организованное, упорядоченное по законам текста, слова, языка. Образ, жест в Интернете имеет вспомогательное значение, и за любым образом в прямом и переносном смысле там стоит некое Слово, иллюстрацией которого он является. Интернет не просто логоцентричен, но ещё и фоноцентричен, — «живой голос автора», пусть даже «виртуального автора», весит здесь больше, чем просто текст. Любой сетевой диалог из борьбы идей стремится вылиться в борьбу персоналий или персонажей, которые стоят за этими идеями. Наконец, Интернет ещё и фаллоцентричен, — энергия, напористость проекта играет здесь преимущественную роль. «Холодный», пассивный проект имеет меньше шансов выжить и привлечь внимание, он вытесняется на обочину информационного пространства.
В совокупности, эти три атрибута классической метафизики, лого-, фоно- и фалло- центризм, делают Интернет далёким от идеалов постмодерна. Шизоидность сетевого пространства как целого оборачивается маниакальностью, или даже параноидальностью отдельных атомов, его составляющих. Идеал постмодерна — шизоидное сознание — здесь выполняется только на уровне сознания культуры как целого, но не на уровне отдельных культурных персонажей, её составляющих. Интернет — это не мир шизофреников, а мир волюнтаристов. В Сети происходит второе рождение метаповествования, столь ненавистного постмодерну, — но только локального, а не глобального, как было прежде. Это расцвет, умножение метаповествований, каждое из которых замкнулось в принадлежащем ему фрагменте Сети. Вместо одного, тотального метаповествования, обладавшего правом распоряжаться печатным станком и обрекавшего на небытие все альтернативные дискурсы, Интернет дал право на жизнь всем возможным метаповествованиям.
Вспомним, что и автор, о смерти которого поспешно заявил постмодерн, «ушёл» в Интернете лишь как источник копирайта, как наёмный работник социума — но снова вернулся как внутренний голос текста. Получается, что в результате этого «сетевого завершения постмодерна» исчезла не столько структура традиционного текста, с такими её атрибутами, как лого-фоно-фаллоцентризм, метаповествование, автор, сколько та её часть, которую внедрил печатный станок. Из текста исчезает не сам текст, а только следы печатного станка, — сам же текст возвращается в древнее премодернистское состояние. В Интернете не происходит доведение деструктивных тенденций постмодерна до их логического завершения. Односторонне-деструктивный характер постмодерна здесь снимается, — или, точнее, в этой среде проявляется характер постмодерна как реакции именно на модерн, а не просто антикультурного явления. Выполнение миссии по деконструкции институтов модерна естественно означает и конец постмодерна, возвращение премодернистских форм духовной жизни, — разумеется, с поправкой на новейшие технологии.
Именно там, в премодернистском прошлом культуры, мы должны искать параллели Интернету, если хотим понять, во что он может превратиться, если все его возможности использовать должным образом. Если искать параллели Интернету в прошлом, искать столь же высокую степень концентрации интеллектуальной жизни, когда всё стягивается как бы в одной точке пространства и времени, то лучше всего, пожалуй, подойдёт атмосфера древних Афин 5 — 3 века до н.э., как она изображена у Диогена Лаэртского. Ситуация перманентного диалога; множество колоритных персонажей, столкнувшихся в рамках одной дискуссии; верховенство живого голоса, который говорит здесь и теперь, пренебрежение к рангам и титулам, заставляющее каждого постоянно подтверждать свои претензии на обладание истиной, — где ещё в прошлом мы найдём нечто подобное? Возможно, истинный дух свободной античной культуры по-настоящему может почувствовать только человек, который на некоторое время окунулся в сетевую среду. Без опыта Сети вы бессознательно переносите на античную культуру стереотипы печатной эпохи, или, в лучшем случае, культурный опыт позднего средневековья, который, не желая того, привнесли в классическую филологию её отцы-основатели.
Почему я говорю именно об античном премодернизме, а не о премодернизме Средних веков? Во-первых, нужно учитывать глубинную демократичность античной культуры, как бы сильно она сама ни желала возродить внутри себя дихотомию профанное / сакральное. Второй момент — ориентация на устное слово, к которому максимально приближен текст в сетевой среде. Здесь на ум сами собой приходят Сократ или Диоген, философствующие на рынке. Трудно понять, как отнёслись бы к Интернету Пушкин и Достоевский, но герои Диогена Лаэртского, персонажи эллинистических Афин наверняка были бы в нём как рыба в воде. Быть может, это и слишком смело — называть Интернет затаённой мечтой античного интеллектуала, но если вспомнить рассуждения Платона о беззащитности письменного текста перед лицом интерпретатора, это утверждение не кажется таким уж комичным. Синтез записанного текста и беседы, атмосфера перманентного диалога, которую предоставляет нам сетевая среда, реальное присутствие автора за спиной у текста, — всё это во многом снимает платоновские возражения против письменного слова.
Ещё один важный штрих, который нельзя оставить без внимания: в Интернете из текста уходит не только печатный станок, как символ Власти, но ещё и Время, как символ модерна, символ «Нового времени». Время и пространство уходят не только как препятствие, но и как оси координат, вокруг которых упорядочиваются тексты, которые так или иначе отражаются в их структуре и содержании. Эпоха модерна выстраивает тексты в иерархию по степени актуальности. Тексты попадают в двумерную систему координат, где одно из измерений — «авторитетность», другое — «новизна». При этом, в отличие от предшествующих культурных эпох, «новизна», накапливаясь, постепенно перевешивает «авторитетность». «Новизна» сама превращается в один из модусов авторитета. Тексты, в зависимости от актуальности, упорядочиваются в своего рода эволюционную последовательность. Так же как и печатный станок, эта актуальность не остаётся внешней тексту, но проникает в его структуру. Модернистский текст актуален и сиюминутен уже в момент своего рождения.
В Интернете вместе с иерархией уходит и актуальность, — точнее, «абсолютная актуальность» модернистского текста заменяется на актуальность относительную, потому что у каждой из бесконечного множества культурных групп, составляющих сетевой мир, свои критерии актуальности, никак не связанные с «историческим временем», с «главными часами социума». Когда-то единое культурное пространство расщепилось в Сети на множество суверенных и автономных частей, и каждая из этих частей имеет собственные часы. Пока это не так уж заметно, потому что на Интернет по привычке переносят чуждые ему представления и ожидания. Но когда-нибудь это поймут все: время здесь больше не является главной нитью, на который нанизываются вновь появляющиеся тексты. Время в Интернете — это не ось, а многомерное пространство с неевклидовой геометрией. Текст в Интернете изначально лишён актуальности, вырван из физического времени и пространства, вырван из внешнего тексту мира. Текст в Интернете может говорить не только с «актуальным настоящим», как печатный текст модерна, но и с мирами прошлого, мирами будущего, мирами фантазии. Можно говорить не просто о «суверенности», но о своего рода «аутичности» интернетовского текста. По ту сторону пространства актуальности, каждый текст задаёт свой собственный мир — и в тоже время имеет в качестве контекста все остальные культурные миры, со всеми их эпохами и ландшафтами.
Интернет переиграл ту цивилизацию, которая его породила. Если взять за отправную точку фантазии киберпанка (безусловно архетипические для западного человека, и наверняка сыгравшие немалую роль в рождении Интернета), должно было получится нечто суперсовременное и античеловеческое, царство запредельных технологий и скоростей, устремлённое в будущее, сгусток виртуальных пространств, где человек в потоке времени навсегда забывает о своей человеческой природе и низводится до уровня компьютерных фантомов. Вместо это получилось что-то близкое, родное и давно знакомое, — вавилонская библиотека, бесконечный перепутанный архив, мир без времени и пространства, заколдованное Царство Текста.
Полностью текст Корнева, а также блок материалов, посвещенный интернету, читайте в НЛО №32