Б И Б Л И О Г Р А Ф И Я
Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 1998
Муратов П. П. ЭГЕРИЯ: Роман и новеллы / Сост., вступ. ст. Т. Прокопова. — М.: Терра, 1997. — 592 с. — Тираж не указан. — (Манон).
Открываю книгу, начинаю читать: “Наследие Павла Павловича Муратова (1881—1950) поражает не столько объемом, количеством того, что им создано за полвека интенсивной творческой деятельности, сколько, на первый взгляд, странным, удивительным многообразием того, что им наработано”. Уже по этой кишащей плеоназмами фразе можно понять, с каким трудом дались Т. Прокопову четыре странички его вступительной статьи — и это при том, что одна из них занята предисловием самого Муратова к первому изданию сборника новелл “Герои и Героини” (М., 1918). Пользуясь лексикой и интонациями зазывалы (“…каждого раскрывшего эту полную тайн и поэзии книгу она не отпустит своим колдовством и чарами до самой последней страницы”), составитель уверяет: “Вы держите в руках не только первый через много десятилетий забвения изданный, но и самый полный сборник выдающегося художника слова. За пределами нашего издания остались только новеллы, не включавшиеся самим автором в книги, а также его комедии” (с. 7). Насчет “не только” спорить не стану, а вот “но и” придется опротестовать. От внимания Т. Прокопова непостижимым образом ускользнули (упомянутые в предисловии!) переиздания двух главных книг муратовских новелл: “Магические рассказы” (Париж: Возрождение, 1928) и “Герои и Героини” (там же, 1929). Первая из них в дополнение к материалу одноименного сборника 1922 г. (который воспроизведен в рецензируемой книге) содержит еще восемь новелл, созданных в 1922—1926 гг. и печатавшихся ранее в различных эмигрантских газетах и журналах; для этих (на мой взгляд — наиболее зрелых и интересных) прозаических произведений Муратова “десятилетия забвения”, похоже, продлеваются на неопределенный срок. Во втором издании “Героев и Героинь” новых текстов нет — но зато оно полностью включает в себя сборничек 1923 г. “Морали” (у Т. Прокопова этот “довесок” к циклу о героях ошибочно выделен в особый раздел).
Пренебрежение последними прижизненными изданиями (обе названные книги легко доступны и в “Ленинке”, и в петербургской Публичке) привело к тому, что вошедшие в книгу новеллы, в нарушение элементарных текстологических норм, печатаются в первоначальной авторской редакции. Готовя итоговые парижские переиздания, Муратов снял все посвящения к рассказам, а сам текст подверг пусть и не очень значительной, но все же ощутимой стилистической правке, прояснив, кроме того, целый ряд аллюзий. Только один пример: в начале новеллы “Менипп” (“Менипп был красив и молод. Живописец напрасно изобразил его в виде старика…” — рецензируемый сборник, с. 467) во втором издании “Магических рассказов” читаем: “Веласкес напрасно изобразил…” При том, что составленная Т. Прокоповым книга напрочь лишена комментариев, эта авторская подсказка явно пришлась бы к месту.
Кстати о комментариях. Проза Муратова почти демонстративно перенасыщена реалиями — историческими, географическими, культурными. Последователь Уолтера Патера и Марселя Швоба, предтеча Борхеса и Эко, автор предлагает своей аудитории сложную игру, непременным условием участия в которой является широкая и разносторонняя эрудия. Вот типичный муратовский пассаж (рассказ “Осада Левеллина”): “Не воспевает ли другой автор, известный Массенбах, принца Генриха, “более счастливого, чем Цезарь при Диррахиуме, более великого, чем Конде при Рокруа, ибо он, подобно бессмертному Бервику, одержал победу без битвы!” Не сказал ли, наконец, сам маршал Саксонский: “Я убежден, что искусный генерал может вести войну всю свою жизнь, не будучи ни разу принужден дать сражение”” (с. 367). Дело здесь даже не в том, что “Массенбах Христиан Карл Август Людвиг фон (1758—1827) — немецкий военный историк и теоретик”, а Цезарь при Диррахиуме проиграл, но спасся благодаря нерешительности Помпея; упоминание о маршале Саксонском, который велел написать на своей могиле: “Я видел чудесный сон”, протягивает цепочку ассоциаций к герою муратовского рассказа шевалье де Сент-Эльму (его эпитафия, цитируемая в самом начале “Осады…”, звучит так: “Грезил, бодрствуя, спит без снов”). Сегодняшний читатель не узнает не только о маршале-солипсисте, но и о том, что весь приведенный пассаж перекочевал в “Осаду Левеллина” из статьи Муратова “Книги войны” (Русские ведомости. 1915. 19 сент.), — а значит, не соотнесет рассуждений Сент-Эльма с оригинальной философией военного дела, которую Муратов настойчиво излагал и пропагандировал на протяжении многих десятилетий. Он не оценит смелого замысла новеллы “Тираноубийцы”, основанной на переосмыслении реальных исторических событий (убийство миланского герцога Галеаццо Марии Сфорца в 1476 г., которое Муратов описал в третьем томе “Образов Италии”); не поймет, на кого был похож адвокат Моричи из “Венецианского зеркала” (re galantuomo” — прозвище итальянского короля Виктора-Эммануила II — на с. 477 не только не откомментировано, но и не переведено); не узнает, кто такая Е.В. Чаянова и почему именно ей посвящен рассказ о танцовщице (“Богиня”). Все это, повторяю, не деликатесы, а хлеб насущный, без которого Муратов-прозаик не может быть понятен и оценен.
К переводу иноязычных выражений публикатор подошел не мудрствуя лукаво: если видит латиницу — дает сноску (зачастую неточную или просто неверную: см. с. 37, 44, 106, 240, 371 и др.; вдобавок то латынь у Т. Прокопова оказывается итальянским, то итальянский французским); если же Муратов почему-либо решил написать иностранное слово русскими буквами — не обессудь, читатель. В результате tromolo оказалось переведено (с. 319), а веттурино, диреттиссимо и даже иеттатура (все примеры только из шестистраничного рассказа “Лепорелло”) остались без примечаний. Что уж тут говорить о расшифровке галлицизмов, которыми, увы, грешил наш автор: если “молодая шляпа” (с. 523) еще понятна без дополнительных пояснений, а насчет “запиши в таблетках” (с. 473) можно проконсультироваться у Даля, то “кресла оркестра” (с. 462), в которых сидел герой рассказа “Ложа в театре”, способны изрядно удивить поклонника серии “Манон”, не владеющего французским.
Конечно, у комментариев к массовым изданиям беллетристики есть и принципиальные противники; боюсь, однако, что в нашем случае дело отнюдь не в принципах. Несколько выбранных почти наугад страниц из романа “Эгерия”, которые я сверил с гржебинским изданием 1822 г., свидетельствуют: Т. Прокопов ничего не утаил от читателей подготовленной им книги, ибо сам не потрудился разобраться даже в элементарных топографических реалиях. В результате в текст новейшего издания оказались “набожно”, как говорил Набоков, перенесены курьезные опечатки, вроде “палаццо Венсеция” (с. 302) или “Пьяццотта” (с. 240; речь идет о Пьяццетте, одной из двух главных венецианских площадей). Характерный пример текстологической работы Прокопова находим на с. 283: важный слуга, принесший письмо герою “Эгерии”, сравнивается с одним из персонажей итальянской народной комедии, имя которого в издании 1922 г. напечатано сначала как “Стентерелло”, а семью строками ниже — с опечаткой: “Стенторелло”. Вместо того чтобы заглянуть в энциклопедию, публикатор, по всей видимости, бросил жребий — и прогадал, “унифицировав” бессмыслицу.
Муратову и вообще-то не везет: даже самые именитые исследователи то прибавляют ему лишний год жизни (Р.Д. Тименчик в блоковском “Лит. наследстве”), то неверно указывают дату смерти (Вольфганг Казак), а то и вовсе называют Павлом Петровичем (в недавнем “пушкинодомском” издании известной картотеки А.Д. Алексеева). До сих пор из библиографии в библиографию кочуют книги-фантомы, вроде берлинских “Героев и героинь” 1922 г., а мемуарный очерк Бориса Зайцева пользуется у муратоведов поистине безграничным кредитом доверия. В.М. Толмачев — автор теперь уже трех биографических статей о Муратове — по-прежнему продолжает утверждать, что брат писателя был комендантом Севастопольской крепости, а “Эгерия” вышла с иллюстрациями Фаворского. Что до противоположной чаши весов (на которой — двухтомник “Образов Италии”, подготовленный В.Н. Гращенковым, образцовая публикация Ю. Соловьева в десятом номере “Комментариев”, еще несколько работ), то после выхода рецензируемой книги она поднялась еще выше.
В. Зельченко