Б И Б Л И О Г Р А Ф И Я
Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 1998
ХАРМСИЗДАТ ПРЕДСТАВЛЯЕТ: СОВЕТСКИЙ ЭРОС 20—30-Х ГГ.: Сборник материалов / Сост. В. Сажин, Н. Пакшина, Н. Школьный. – СПб., 1997. — 146 с. — 900 экз.
Сборник представляет материалы Хармс-фестиваля II, проходившего в Санкт-Петербурге 14 и 18 мая 1996 г. Книга любовно издана, в качестве иллюстраций использованы рисунки, плакаты, фотографии, демонстрировавшиеся на выставке «Советский эрос 20—30-х годов. Печатная графика и предметы быта» в музее Анны Ахматовой (Фонтанный Дом). Помещенный в конце издания каталог выставки способен привести в отчаяние тех, кто не видел экспонаты: афишу «Не ложись спать куда попало», фотографию прибора «Я знаю твои мысли», открытку «За широкое разумное массовое пользование солнцем, воздухом и водой», не говоря уже о банках, коробках, этикетках и, конечно, книгах (от «Занавешенных картинок» М. Кузмина до классического труда А.Б. Залкинда «Половой вопрос в условиях советской общественности»).
Украшению издания служат также цитаты из пропагандистской литературы 1920-х гг., выполненные в виде инкрустаций, декорирующих современный текст. Это не только сообщает целостность и определенный ритм книге, но и разнообразит процесс чтения. Глаз отдыхает на выделенных жирным шрифтом словах: «Половое влечение к классово-враждебному, морально-противному, бесчестному объекту является таким же извращением, как половое влечение человека к крокодилу, к орангутангу». После этого с новыми силами — как после физзарядки на советской фабрике — возвращаешься к изучению трактата Золотоносова.
Разумеется, доклады конференции лишь в малой степени передают атмосферу Хармс-фестивалей, обещающих стать традиционным веселым праздником скучающего Петербурга. Предисловие Михаила Карасика «Похороны таракана» описывает одноименную художественную акцию, завершившую весенний пир духа: «Таракана похоронили у пустующего пьедестала, где когда-то возвышался другой Усатый — Вождь Народов». Сам же фестиваль, посвященный на этот раз Николаю Олейникову, представлял из себя «своеобразный марафон искусств, длившийся целый день, включивший в свои рамки открытие Парка живой скульптуры и экскурсию по нему, перформансы, балет, драматический спектакль, концерт, литературную конференцию, демонстрацию мод — оригинальное нижнее белье 20—30-х гг. и современные модельерные эротические реплики. Все эти мероприятия проходили под знаком чувственной культуры предвоенного времени».
Открывают и замыкают книгу статьи о творчестве Николая Олейникова (соответственно: «Поэзия вечной гормонии» Валерия Сажина и «Эрос и эротизм. Н. Олейников в контексте визуальной масскультуры 1920—1930-х годов» Глеба Ершова), все остальные — в той или иной степени выявляют эротические мотивы в культуре нежных лет советской власти. Но и тема таракана не забыта: хотя герой не появляется далее в тексте, но целиком определяет композицию книги. Сборник строится по принципу: «таракан, таракан, тараканище!». .Небольшие работы Г. Черненко, Д. Милькова, Ю. Демиденко, М. Туровской — это «тараканы» и даже «таракашечки»; фундаментальное исследование М.Золотоносова о советской садово-парковой скульптуре, занимающее почти половину книги — безусловно выступает в роли черного «тараканища», с длинными и страшными усами бесконечных сносок, ссылок и комментариев.
Самые симпатичные «козявочки-букашечки», на мой взгляд, — это две статьи Юлии Демиденко, названные просто и без затей: «Эротическая графика 1920-х годов» и «Эволюция белья: 1910—1930-е гг.» В первой, кроме обычного в сочинениях такого рода перечисления имен художников и игривых сюжетов, предлагается убедительный анализ (анализ в исследованиях на эту тему — редкость) причин и побудительных мотивов, вызывавших приливы и отливы эротического искусства. Снятие цензурных запретов после февральской революции спровоцировало «настоящий взлет издательской активности» и превратило страну в «европейский оазис терпимости». Неожиданный бурный расцвет фривольной графики в годы гражданской войны, когда реалии жизни отнюдь не способствовали сексуальным переживаниям (по свидетельству В. Шкловского, «у мужчин была почти полная импотенция»), связан с эротическими воспоминаниями, проходившими по разряду: «чего мы лишились». И, наконец, с конца 20-х гг. происходит перемещение эротических рисунков в область полулегального искусства (где они и оставались до недавнего времени). Предельно точный и информативный стиль изложения, лишенный каких бы то ни было ужимок и жеманных поз, свободное владение материалом (свежесть темы — очевидна), сохраняются и во второй статье Ю. Демиденко. И у какого русского (бывшего советского) не дрогнет сердце и не встрепенется душа, когда он узнает, что слово «майка» происходит от названия месяца «май» и зафиксировано в словарях только с 1938 г.; что «семейные» сатиновые трусы первоначально в 20-е гг. были одеждой физкультурников; что из четырех фасонов подштанников, выпускавшихся перед войной, только одни назывались «кальсоны гражданские»… «От чрезмерности изящного неглиже» к «минимализации спортивной одежды» — таков путь человека эпохи Москвошвея.
А в новом человеке, по завещанию чеховского персонажа, действительно все стало прекрасным: и одежда, и обувь, и исподнее, и имя. Если же имя недостаточно благозвучно, то новая власть создаст законы, позволяющие освободиться от наследия «проклятого прошлого», и ничто тогда не помешает уроженке Рязанской губернии Пелагее Александровне Блядищевой сменить фамилию на Николаеву, или Петру Филлиповичу Пердунову стать гражданином Дубровским (выразительный список газетных объявлений 30-х годов приводит В.Сажин, обнажая эротические коннотации стихотворения Н. Олейникова «Перемена фамилии»).
Более традиционны, но тоже вполне добротны исследования Майи Туровской «Женская тема в кинематографе 20-х годов. Ситуации и типы» и Дмитрия Милькова «На зад к Гоголю». Второе имеет подзаголовок: “Заметки об анальной природе советского театра или какани ставили «Ревизора»” и ограничивается описанием, так сказать, инфантильного периода развития советского театра ( речь идет в основном о постановке «Ревизора» в 1927 г. Игорем Терентьевым). Об анальной эротике русского футуризма заговаривают уже не в первый раз: книги А.Крученых «Сдвигология русского стиха» и «Малахолия в капоте» спровоцировали все позднейшие исследовательские «как». И тем не менее, статья Д. Милькова вводит в научный оборот любопытный материал (новый — даже после выхода в 1996 г. «Терентьевского сборника»), касающийся прежде всего сценографии офутуренного Гоголя.
И, наконец, «тяжелая артиллерия» легкого жанра: Михаил Золотоносов продолжает поход по эрогенным зонам советской культуры. Статья «Философия общего тела. Советская садово-парковая скульптура 1930-х годов», как всегда, щедро-изобильна фактами и утомительно-однообразна в выводах. С энтузиазмом ударника комсомольских строек М. Золотоносов перелопачивает тонны материала, и эти же тонны, не просеивая, обрушивает на головы читателя. Как говорится в статье: «Бетономешалка заработала, и …». Если поставить рядом на одном постаменте критика Золотоносова и «девушку с веслом», — заведомо ясно, что этот мужчина может сказать про эту женщину. Поначалу обзовет «симулякром», потом наговорит гадостей про весло (фаллический символ) и про струи фонтана. А заодно и про Сталина, и про Сталина с девочкой (см. любую из работ М. Золотоносова). Скандальный успех первых перестроечных публикаций превратился со временем в публичное изживание эдипова комплекса по отношению к матери-родине. Ну что ж, мы все плоть от плоти этого «общего тела».
В подцензурной советской науке все самое интересное и важное не выпячивалось в основном тексте работы, а пряталось в комментариях: и в статье Золотоносова половину объема занимает справочный аппарат, сноски. А также список литературы, включающий почти три сотни позиций, из коих три книги действительно опорные: В. Паперный «Культура Два» — без нее не было бы и исследований М. Золотоносова; прейскурант парковой скульптуры 1937 г. (самое яркое в статье — цитаты из этого издания); ну и, конечно, Фрейд. Теории Фрейда превратились сегодня в ключик, отпирающий любой замочек, причем стандартность и монотонная повторяемость операций не смущают учеников запоздалых: их привлекает гарантированный результат. Наверное, даже любовь к руколомным сноскам можно подвести под пресловутое «вытеснение» и объяснить подавленным либидо; к тому же комментарии для ученого — это своего рода исподнее, эротическое белье, соблазняющее читателя больше, чем «верхняя одежда».
Описывая скульптуру С.Д. Лебедевой «Девочка с бабочкой», М.Золотоносов критикует ее за статичность: «Бабочка манифестирует сам процесс превращений, который однако, в скульптуре принудительно прерван (бабочка навечно останется бабочкой и не превратится в гусеницу» (с. 44). Последнее утверждение совершенно справедливо, но скульптор Лебедева здесь не при чем, виноваты законы природы, согласно которым гусеница превращается в бабочку, а не наоборот. Оговорка тоже совершенно «фрейдистская»: для Золотоносова именно гусеница — а не бабочка — венец эволюции.
Так вернемся же к природе, — природе жанра, в данном конкретном случае. Мне показалось, что из цельной концепции сборника выпадает архивная публикация Геннадия Черненко «Я ему был рад так же, как и он мне» (Даниил Хармс в письмах Бориса Житкова)», не имеющая никакого отношения к «советскому эросу», хотя и способная украсить любой «хармсовский сборник». Но я вполне понимаю в этом случае составителей. Труднее согласиться с решением напечатать на нескольких страницах рифмованную «Галантную историю о некоем маркизе…» Н. Агнивцева. Главный аргумент издателей приводится в краткой врезке: один из списков обнаружен в в архиве Хармса и, следовательно, произведение входило в круг его чтения. Публикация, имела бы смысл, если бы в 1994 году фривольная поэмка не вышла в составе одной из московских «эротических» антологий. Что же касается Н. Агнивцева — самого, может быть, гривуазного стихотворца начала века, то его присутствие в книге более чем уместно. Ханжеские запреты обернулись для него сущей катастрофой, отобрали все темы до одной; попытка же стать советским сатириком буквально убила поэта (скоротечная чахотка горла). Как жаль, что составители не привели его самое последнее стихотворение, «Тараканий марш», с рефреном (припевом):
Эй, тараканы!
Бей в барабаны!
Только не очень,
А — между прочим.
Бывший певец эротики и богемы, бедный, забившийся в щель «буржуазный» поэт, умерший в 1932 году в Москве, — Агнивцев и не подозревал, что создал напоследок свой автопортрет (журнал «Крокодил» не нашел ничего лучшего, чем напечатать «сатирический» стишок о тараканах в виде… некролога). Ну как тут не вспомнить: «Пройдет любовь, обманет страсть, но лишена обмана волшебная структура таракана…»
«Маленький человек» животного мира, таракан, — когда-то мне довелось составить целую поэтическую антологию, ему посвященную. Отношение писателей к брату нашему самому меньшему — лакмусовая бумажка свобод и конституций, демократии и гуманности. Его обличал советский официоз как мещанина и недобитка прошлого (самые кровожадные стихи о таракане сочинил кремлевский насельник Демьян Бедный), и защищал Николай Олейников, показавший всем, что «и тараканы любить умеют». И мы его любим. До тех пор, пока он знает свой шесток: из маленьких людей получаются великие деспоты. Но сегодня…
Вот дождь идет. Мы с тараканом
Сидим у мокрого окна
И вдаль глядим, где из тумана
Встает желанная страна…
Ольга Кушлина
Полностью с разделом “Библиография” вы можете познакомиться в НЛО №32