Стихи
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 318, 2025
* * *
Когда позовут, то сперва успокойся.
Дыши «по квадрату», чтоб схлынула жуть.
И после веди себя – лучше геройски,
Но если не выйдет, веди как-нибудь.
До входа, где байки весёлые травят,
Иди и следи, чтоб экран не погас.
Но если тебе телефон не оставят,
То думай о нас, просто думай о нас.
Представь, что до смерти ещё не дорос ты
И можешь свернуть предрассветною тьмой
С дороги на до… например, Долороза
Внезапно домой.
Туда, куда прежде могло не хотеться,
Забиться и двери закрыть изнутри.
Но если тебе принесут полотенце,
То вытри глаза и поблагодари.
Все в курсе, что ты перепуган и хрупок,
Что в памяти держишь, как в слабой горсти,
Моленье о чаше и список покупок,
И выкрик на лестнице: «Хлеб захвати».
Все эти, о ком ты тревожился, или
Все те, за кого не боялся, дурак,
Глядят на тебя, будто ты не всесилен.
А это не так.
* * *
У него свидания с женой
Раз в полгода, прямо как в тюрьме,
Он к ней ходит со своей виной.
А она простила? Вроде не.
Носит ей бумажные цветки,
Хоть бы раз живое что-нибудь.
Да теперь хоть куст приволоки,
Ничего обратно не вернуть.
Он над ней стоит, не смеет сесть,
Сильно дольше, чем хватает сил.
Он бы ей принёс благую весть,
Если б сам такую получил,
Типа: «Им не выиграть войну,
Даже всех нас перехороня».
А она сказала б: «Ну и ну,
Ты такой ребёнок у меня».
* * *
Что, наказанье моё, ты едва не
Запропастилась, а ехать пора.
Слезы мучительней, чем расставанье,
Хватит уже, не реви, будь добра.
Выйдем на улицу неторопливо.
Свет, как всегда, не горит, черт возьми.
Дай мне уехать легко, без надрыва,
Как уезжали на море детьми.
Взрослые вечно встревожены, жаль им
Бабушку, кошку, квартиру, бог с ней
(Дай мне уехать, как мы уезжали,
В жадном предчувствии солнечных дней).
В поезде даже соседи не те им –
Заняли лишние несколько мест.
Зрением мне бы уехать, не телом,
Чтоб не искала знакомых примет.
Чтоб не решала: такие же или…
Пыльная зелень, разбитый вокзал?
Чтобы своими шипящими ливень
Мне никого бы не напоминал.
Чтобы в каком ни случится пейзаже,
Прямо сейчас или жизнь погодя,
Чтоб не искала, не думала даже,
Вкуса качелей в припадке дождя.
* * *
Проводила, посадила – скатертью полет.
Кто-то отдал жизнь, а кто-то – всё наоборот.
Как там, жгут ещё, как раньше, во дворах листву?
В этой жизни мне, конечно, не попасть в Москву.
Не попасть до высшей меры Страшного суда.
Мы ещё поедем в отпуск, только не туда.
Мало ли сирени в мире, всюду тот же цвет,
Мало ли, где люди жили, те, которых нет,
Мало ли с какой проездом до какой войны
Подышу ли я в подъезде, прежде чем уйти.
Мы рассеяны, но этим так заострены,
Что собой дырявим землю на своём пути.
Долгих лет тебе бессонниц, родина моя,
Чтобы пьяной или трезвой и с утра больной
На вопрос: «А кто виновен?», отвечала: «Я».
На вопрос: «А кем убиты?» отвечала: «Мной».
* * *
Весь крикнут крик, все наши песни спеты.
Уперлась в лоб стена.
Но если вам нужна одна победа,
Другая нам нужна.
Мы знали, что у людоеда профит,
Его ножи вжик-вжик,
И ночь прошла и страшный день проходит
Среди полуживых.
Припали к окнам: улица видна же,
По ней идёт народ,
Но это все не наши, где же наши.
Появятся вот-вот.
Торговец воет, ослик цвета пыли
Трусит, раздув бока.
Мы спросим: «Как вы долго, где вы были?»
«Мы шли издалека».
Осенний свет, который был подослан,
Сожжен из-за войны.
Взглянув на нас, они не заподозрят,
Что мы обречены.
Но взглядами порезавшись об это
Сиротство и вдовство,
Поймут, что если всем нужна одна победа,
Нам – ничего.
РАХИЛЬ
Эта хабалка с крашеной челкой,
Не замечая адова пекла,
В рупор визгливо плачет о чем-то,
Как над долиной трупов и пепла.
– Что она просит, так некрасиво
Рот искривляя, будто для блева?
– Просит вернуть ей дочь или сына.
– Кто же вернет-то, честное слово.
Всё уже ясно, как на скрижали,
Слева направо ль, справа налево.
Вы не рожали, не провожали,
Не прижимали к сердцу и чреву,
В пятнах засохших крови и пота,
В детских больницах, детских болезнях…
– Что она просит, клянчит чего-то,
Не понимая, что бесполезно?
Каждую осень вещи, взрослея,
Делают нашу близость короче.
– Что она воет?
– Ждет возвращенья,
И утешаться больше не хочет.
* * *
Это убитый Валерка.
Жизнь – это очень надолго.
Скоро тринадцать, а толку.
Мама Валеркина, Роза.
Бабка Валеркина, Дора.
Рты и носы грубой лепки.
Смерть превращается в роды.
Мама и бабушка – вдовы.
Тетка Любовь из Сарато-
Ва, из Ростова – Людмила.
Обе смешные до жути.
Ехать хотели, куда там!
– Кто убеждал нас, не ты ли?
– Как я оставлю квартиру?
– Дура ты, Милка, «квартиру».
Как я оставлю могилы?
– Дура ты, Любка, могилы –
Кости и тряпки по сути.
Мать говорит, что для сына,
Что для здоровья и счастья,
Медики и медицина.
Дора здоровьем не блещет
И начинает прощаться,
Сёстрам раздаривать вещи.
– Брать ли сервиз этот синий?
– Будет Валерке с женой.
Если мы станем своими,
Знать бы, какою ценой.
* * *
Свет становится как сухожилия
Старика – желтоват, слабоват.
Там, где прожили мы, там, где жили мы,
Нынче мало о чем говорят.
Снег ли, дождь ли, отмучились дачники,
Но в театре – сезон и аншлаг.
Если кто-то спешит с чемоданчиком,
«Мне бы так, – говоришь, – мне бы так.»
Все – кто больше, кто меньше – состарились;
Не хватает её и его.
…Лишь составы идут за составами,
Вьются бесы, а так ничего.