Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 317, 2024
Павел Полян. Бабий Яр. Реалии. Кишинев: The Historical Expertise, 2024. 628 с.
Попросите современного читателя вне постсоветского пространства сказать, что он(а) знает о Киеве, – и, к сожалению, со значительной вероятностью в числе первых ассоциаций прозвучит Бабий Яр. Таковы реалии. Как бы то ни было, помнить об этом ужасном событии необходимо – как минимум для того, чтобы оно не повторилось. В этом и польза, и своевременность новой книги Павла Поляна.
Это не первое обращение автора к теме. Двухтомная антология «Овраг смерти – овраг памяти» (первый том – стихи о Бабьем Яре, второй – эссе самого Поляна, комментирующие эти стихи) вышла в 2021 году. Годом позднее, в 2022-м, увидела свет книга «Бабий Яр. Рефлексия», выстроенная по тому же принципу: первая часть – «Антология. Стихи о Бабьем Яре», вторая – «Эссе. Бабий Яр и жанры». По признанию автора (С. 18), «оба названия тянутся к названию фильма Сергея Лозницы – ‘Бабий Яр. Контекст’». Если угодно, можно представить эту триаду – две книги и фильм – в виде своеобразной пирамиды: в основании – контекст, из него произрастают реалии, на которые, в свою очередь, накладывается рефлексия. Впрочем, в рецензируемой книге в изобилии присутствуют и контекст, и рефлексия. Назову основную, с моей точки зрения, сильную сторону книги: широту охвата материала. В цифрах (а цифры – вещь объективная): из всего объема текста примерно четверть посвящена собственно событиям в Бабьем Яре 1941–1943 годов; менее одной десятой – тому, что было до; и две трети – тому, что было после. Это хорошо и правильно. По той простой причине, что все мы сейчас живем в этом после, а для подавляющего большинства читателей в рамках их собственной жизни никакого другого периода никогда и не существовало. (Значимое исключение – Яков Исаакович Бердичев-ский, человек, чей портрет следует сразу за титульным листом, ему и посвящена книга. Но даже и он, начиная со своих одиннадцати лет, живет в после.)
Рассуждая, уже в середине основного текста, о названиях, автор замечает: «…немало выдающихся произведений самых разных жанров <…> ровно так тождественно и называются – ‘Бабий Яр’!» (С.255). Нельзя не согласиться с мнением Алексея Макарова, которое цитирует автор: «…географическое название стало символом, стало говорящим само за себя». Всё так.
Возвращаясь к предисловию: автор «добирался сюда уже на метро и всё удивлялся тому, что станция называется почему-то ‘Дорогожичи’, а не ‘Бабий Яр’» (C. 14). Идея назвать так станцию метро (открытую в 2000 году и расположенную прямо в эпицентре) обсуждалась; несколько лет назад ее переименование активно лоббировал Мемориальный центр Холокоста «Бабий Яр». Переименование не состоялось – скорее всего, сочли, что название транспортного объекта должно быть нейтральным, а не вызывать мгновенную и однозначную ассоциацию.
Итак, три части: до, во время, после. Последняя, в свою очередь, подверглась дихотомии, вызванной событием, не имеющим отношения к Бабьему Яру per se, но более чем значимым в рассматриваемом контексте: распадом СССР. Названия каждой части вполне нейтральны (скажем, озаглавлены «После Бабьего Яра» и «После империи»). А вот подзаголовки… надо полагать, не понравятся многим: «‘Союз русского народа’, или Интернационал погромщиков», «‘Союз немецкого народа’, или Овраг смерти», «‘Союз советского народа’, или Овраг беспамятства», «‘Союз украинского народа’, или Гражданская война символов». Из означенных четырех «Союзов» в реальности существовал только первый; но именно он – тот самый камертон, который придает остальным трем заголовкам заметную провокационность. Насколько это справедливо? Не предвзято ли? Смягчим это утверждение: из того, что антисемитская организация называлась «Союз русского народа», никоим образом не следует, что русский народ состоит из одних антисемитов. Именно в таком ключе, конечно, и следует понимать обсуждаемые подзаголовки. Сам же автор разъясняет:
Таким образом, книга охватывает предысторию, историю и постисторию расстрелов в Бабьем Яру. В фокусе постоянно оказывалась одна и та же традиционная константа – антисемитизм. Точнее, сменяющие друг друга, как в эстафете, антисемитизмы разных окрасок – российский (имперский), немецкий (национал-социалистический), советский (интернационалистский, но с местным душком) и украинский (младонационалистический) (C. 20).
Вместе с тем, к первому разделу возникает замечание общего плана. История еврейского народа в бывшей Российской империи, с акцентом на антисемитизм и экстремальную форму такового – погромы – описана здесь вполне адекватно. Но всё же считать историю погромов на Украине (и вокруг нее) предысторией расстрелов в Бабьем Яре, как это делает автор, не следует. География этих ранних погромов – да, охватывает, в том числе, Киев , но исторические корни Бабьего Яра всё же не в «деятельности» имперских погромщиков (С.31-33), Деникина (С. 40) или Петлюры (С. 41-48) – как ни говори, идей, обсуждавшихся на конференции в Ванзее, у них не было, Холокост осуществляли не их потомки – ни в буквальном, ни в фигуральном смысле слова.
Подход автора понятен и, в общем-то, естественен: он рассуждает о судьбах предков тех, кто ушли в Бабий Яр, и показывает, что и их, предков, не миновала «чаша сия», хотя и далеко не с такой ужасающей неизбежностью и тотальностью, как это случилось 29-30 сентября 1941 года. Но погромы в империи – это предыстория не расстрелов, а украинских евреев. Те расстрелы, о которых речь в следующем разделе, пришли извне.
Второй раздел – «‘Союз немецкого народа’, или Овраг смерти» – не самый большой по объему (C. 69-212), но центральный в любом смысле слова. При этом автор, разумеется, не ставил себе целью дать полное, академически выверенное описание того, что произошло в те два страшных дня (и до, и после). Это и незачем: к огромному массиву накопленной информации о формальных аспектах «акции» трудно что-либо добавить. В заслугу Поляну здесь следует поставить то, что он отлично передал атмосферу, эмоциональный фон тех дней. Для этого автору понадобились длинные фрагменты воспоминаний очевидцев, взятые из самых разнообразных источников – от прекрасно известных, вроде «Бабьего Яра» Кузнецова, до архивных документов из Украины, России, Германии, США. Нет смысла здесь их воспроизводить, однако есть смысл констатировать, что впечатление они производят сильное.
Впрочем, и формальному – информационному – аспекту трагедии здесь уделено должное внимание. Один из основных «проклятых» вопросов, связанных с Бабьим Яром, – количество жертв. Автор добросовестно перечисляет различные источники, содержащие статистику. Одна из главок так и называется – «Немного источниковедения» (С. 175-177), а сразу за ней следует «Цифры, цифры, цифры: Гросс- акция» (С. 178-180). Необходимо, однако, иметь в виду, что абсолютно достоверных источников здесь быть практически не может.
«17 ноября 1941 года Московское радио, со ссылкой на ТАСС и News Chronicle с их надежными источниками, сообщило об убийстве в Киеве 62 тысяч евреев», – читаем в самом начале главы «Киев без евреев», в которой и говорится о цифрах (С. 171). Прочтем, однако, это утверждение критически. Какие могут быть «надежные источники»?! Откуда корреспонденты телеграфного агентства и газеты из стран антигитлеровской коалиции могли получить сколько-нибудь достоверную информацию из города, оккупированного на тот момент гитлеровскими войсками? Сразу вслед за этим: «как сообщает корреспондент агентства ‘Оверсиз Ньюс’ из одного пункта в Европе, из достоверных источников получены сведения, что немцы в Киеве казнили 52 тысячи евреев» (Там же). Перевернем, однако, страницу… и ознакомимся с письмом некоего М.Л. Биневича жене, в котором черным по белому написано: «расстреляны 150 тысяч евреев в Киеве» (С. 172). Комментарии излишни. Это, разумеется, никоим образом не «камень в огород» автора. Историография, в данном случае плавно перетекающая в мифологию, – вполне резонная наука. Изучать, кто и что писал по тому или иному поводу, интересно и полезно, в том числе и тогда, когда есть основания глубоко сомневаться в достоверности этого писания. И раз уж мы заговорили о цифрах, нельзя не остановиться на прекрасно известном факте: за два дня, 29-30 сентября, расстрелян 33771 еврей (С. 179). Именно эта цифра приведена в сообщении зондеркоманды 4a, которая непосредственно осуществила страшную акцию. Воспроизведя эту цифру, автор, однако, тут же ставит и ее под сомнение (и абсолютно правильно делает!). Кто, где и как считал обреченных на смерть? Точного ответа мы уже никогда не получим.
Вблизи начала третьего раздела – «‘Союз советского народа’, или Овраг беспамятства» (С. 213-390) – расположилась главка «1944. Первый йорцайт» (С. 216-221), почти сплошь состоящая из длинных цитат. Цитируемые пассажи из воспоминаний очевидцев содержат ужасающие подробности о том, что обнаружили пришедшие в Яр в годовщину. Это снова об эмоциональном фоне. Это нужно и важно.
И, как мы хорошо знаем, советская история Бабьего Яра – это в значительной мере история если не прямого забвения, то утверждений в стиле «есть мнение, что эту тему поднимать не нужно». Автор аккуратно прорисовывает эту линию. Интересен рассказ о роли Никиты Хрущева, чья «кадровая политика, – утверждает Полян, – была откровенно антисемитской» (С. 229). Вызывает замечание, правда, утверждение о том, что Хрущев «сосредоточил тогда в своих руках всю полноту власти в Украине» (Там же). Формально-то это так, но ясно, что решения «стратегического» плана он не мог принимать без ведома «Москвы». Да и государственный антисемитизм (не на словах, но на деле) Советского Союза родом не из Киева. Как бы то ни было, картина возвращения в Киев евреев, которых там, оказывается, не ждут, и еврейский погром (!) 1945 года, и то, как Виктору Некрасову, Рафаилу Нахмановичу и многим другим «не советовали» митинговать в Бабьем Яре, – всё это описано подробно, всесторонне.
В этой же связи упомянем о том, что автор, опять-таки несколько провокационно, называет «завершением ‘Операции 1005’». Провока-ционно, потому что «Операцию 1005» осуществили немцы (выкапывание и сжигание трупов в 1943 году), а «завершением» занималась советская власть: речь о первой попытке забыть Бабий Яр, которая привела к Куреневской катастрофе 13 марта 1961 года. Говоря о последней, автор воспроизводит цифры, которые и до него уже звучали многократно, и после него, видимо, будут: «Человеческих жертв этой <…> катастрофы <…> государство насчитало 145, а независимые эксперты – не менее полутора тысяч» (С. 281). Не всем это понравится, но в данном случае «независимые эксперты» дальше от истины, чем «государство». Дело в том, что засекреченные ранее документы – ежедневные отчеты о ходе ликвидации последствий аварии – сейчас доступны, и в них-то (в отчетах, которые писались для своих!) все найденные трупы перечислены скрупулезно. Безусловно, нашли не все трупы, но никак не одну десятую часть.
Еще один советский сюжет, с Бабьим Яром связанный непосредственно, – одноименное стихотворение Евтушенко. Это интересная и, можно сказать, самодостаточная история, которую Полян описывает, по всей видимости, подробнее, чем кто-либо до него (С. 295-314); за этим следует история 13-й симфонии Шостаковича (С. 314-322). Лите-ратурному аспекту темы Бабьего Яра автор, как сказано выше, уделил значительное внимание. Предпринятое им здесь глубинное исследование истории создания, публикации и рецепции знакового стихотворения Евтушенко, безусловно, украшает рецензируемую работу.
Последняя часть третьего раздела – о том, что «над Бабьим Яром памятники есть» (теперь уже). И эту историю автор изложил с должным тщанием, не обойдясь, впрочем, без оценочных суждений; но, коль скоро последние четко отделяются от фактов, каждый имеет на них право. О коммеморации Бабьего Яра (С. 356-375, 379-390), скорее всего, любой читатель, которому тема интересна в принципе, найдет здесь для себя что-то новое.
Та же тема коммеморации открывает заключительный раздел «‘Союз украинского народа’, или Гражданская война символов» (C.391-598). Украинская «политика памяти» (активно не люблю это выражение в принципе, но оно означает нечто, существующее в объективной реальности) по данному вопросу ставит четкие вопросы: лучше советской, является продолжением советской или хуже советской? Ответ: всё это одновременно. Почему лучше советской? Потому что наконец ушли в прошлое времена, когда «не рекомендовалось» говорить простую и ужасную правду: в Бабьем Яре лежат не только евреи, но именно евреев там расстреливали за то, что они были евреями. Почему является «родной сестрой»? Потому что хор голосов: «Да что вы всё о евреях и о евреях!» никуда не исчез. И, наконец… До чего в Советском Союзе (при всём лицемерии, которого там было хоть отбавляй) не додумались – так это до чествования в Бабьем Яре союзников тех, кто, собственно, Бабий Яр устроил. Союзников ситуативных? – Да, в значительной мере, нацизм на тот момент не воспринимался в качестве абсолютного зла, каковым мы его знаем сейчас. Но ведь к прославлению Телиги, Рогача и К° в Бабьем Яре приступили не в 1942 году, а в наше время. Кратко и по сути: речь идет о коммеморации коллаборационистов. Как абсолютно справедливо замечает автор, цифра 621 – число погибших «в оккупированном Киеве в борьбе за независимое украинское государство» (С. 399) – взята неизвестно откуда; сторонники этой цифры «уклоняются не только от критической верификации, но хотя бы от цитирования или описания своих первичных источников» (С. 400). Именно так. И, не постесняемся повториться, проблема не только в количестве, но и в качестве. Современная украинская «политика памяти» выдает этим коллаборационистам индульгенцию на том основании, что они-де боролись за независимую Украину. Но, простите, нацисты тоже боролись за Германию (за такую, какой они ее желали видеть). Следует ли их на этом основании считать положительными героями?..
Причисление оуновцев к жертвам Бабьего Яра – не историческая неточность или бестактность и даже не осознанная провокация, а наглый рейдерский захват чужой исторической памяти по липовым или отсутствующим векселям (С. 401).
Глорификация ОУН в контексте Бабьего Яра (как и вне его, конечно) продолжается. В 2016 году, на одном из заседаний, посвященных 75-й годовщине Бабьего Яра, к тогдашнему премьер-министру Украины Владимиру Гройсману, этническому еврею, подошел Анатолий Найман и показал ему статью из газеты «Украинское слово» за 1941 год (мы не знаем, какую именно, но архив «Украин-ского слова» нынче доступен онлайн, так что любой желающий может увидеть, что там писали о Бабьем Яре) и «произнес пламенную речь о несовместимости ОУН и Бабьего Яра, о недопустимости мемориализации ОУН в Бабьем Яру». Присутствовавший в зале Богдан Червак, председатель сегодняшней ОУН, назвал это «выходкой и провокацией» (С. 488). И опять комментарии излишни.
Автор достаточно подробно освещает (С. 498-508, 541-567) деятельность Мемориального Центра Холокоста «Бабий Яр» – организации, чью роль в сегодняшних событиях, так или иначе связанных с коммеморацией Бабьего Яра, трудно переоценить. Учитывая, во-первых, что речь о событиях совсем недавних, и, во-вторых, что и Павел Полян, и автор этих строк по отношению к МЦХ не являются посторонними наблюдателями, воздержусь от дальнейших рассуждений на эту тему, ограничусь констатацией того бесспорного факта, что анонсированная в начале рецензии самая сильная (по мнению рецензента) сторона этой книги – широта охвата – проявилась, среди прочего, и в этом фрагменте.
Последняя главка носит тоже провокационное название – но эта провокация принадлежит не автору. «А нужен ли Бабий Яр после Бучи?» (С. 598). Как напоминает автор, открытая дискуссия под таким лозунгом была запланирована в Киеве, в Бабьем Яре (!), а не состоялась лишь потому, что «грубое вмешательство ХАМАСа 7 октября, привнесшего в арийскую историю Холокоста старинные погромные практики от петлюровцев и младотурок, сорвало эти высокие и смелые планы» (Там же). «А как бы понравился вам такой диспут: ‘Нужна ли Буча после Негева и Кфар-Азы?’» – риторически вопрошает автор, заканчивая этой фразой основной текст книги, и рецензент в очередной раз с ним солидаризируется.
Теперь о том, что в этой книге, на наш взгляд, могло бы быть лучше. Выбор стиля изложения – исключительное право автора. Однако, с моей, возможно субъективной, точки зрения, стиль рецензируемой книги местами недопустимо эмоционален. Слишком много раз, в разнообразных грамматических и даже морфологических конструкциях, употребляется дерогатив «жиды».
Тем самым возникала и возникла новая вседозволенность. Конструкция ее была примерно такой: «Жиды, заткнитесь, оставайтесь там, где вы есть, к нам не едьте назад и не лезьте со своими требованиями! Скажите спасибо, что живы остались; это, б**, мы вас спасли на х**, так что теперь, жиды, – всё, шá: не рыпаться и молчать в тряпочку!» (С. 225-226)
Я перечитал этот пассаж несколько раз, недоумевая: это же должно быть цитатой, а не авторским текстом! (Звездочки в вышеприведенной цитате мои; в оригинале всё написано в открытую.) Но нет, это авторский текст. Зачем он понадобился автору (помимо цитат), в принципе, понятно: ведь красной нитью через повествование проходит тема антисемитизма. Но зачем, говоря о доме Анны Франк, называть его «памятником <…> всем тем, кто попытался укрыться от жидомора» (С. 75), или излагать известный сюжет фразой «[к]рошечный еврейчик Давид одолел-таки немца-жидоеда Голиафа!» (С. 90, 134); еще раз говорить о «жидоморе» (С. 113) и почти тут же о том, как дворники «выволакивали жидов-соседей из их комнат» (С.116); говорить о жертве оккупантов Якове Гальперине «когда ему, жиду, кровь из носа, нужно было переложиться в хохла» (С. 136), – мне абсолютно непонятно, мне в этом не хватает чувства такта.
Отмечу и ряд фактических ошибок. Константин Штеппа никогда не был директором Музея-архива переходного периода, как это подразумевается во фрагменте на С. 109 (директором был Оглоблин). Редактором «Украинского слова» была не Елена Телига (С. 111), а Иван Рогач. «Сама же УНР не продержалась и двух лет: с января 1918 по ноябрь 1920 года» (С. 393) – тривиальная «математическая» оплошность. Евстафьеву (специалиста по Бабьему Яру) зовут не Наталья, а Татьяна (С. 513). Безусловно, все эти мелочи легко можно исправить при переиздании книги.
Автор проделал огромную работу с источниками, которая не может не вызывать уважения. К сожалению, однако, местами необходимые ссылки отсутствуют. Скажем, на странице 103 предложение «Так, ‘трофеи’ Бабьего Яра свозились в здание 38-й школы, где на первом этаже складировали продукты, на втором – белье, на третьем – верхнюю одежду, а на четвертом – шубы, часы и ювелирные изделия» – взято, с минимальной перефразировкой, из книги «Бабий Яр. Человек, власть, история» (Кн. 1, Киев, 2004, С. 118). На странице 110 нет ссылки на утверждение В.Нахмановича; на странице 114 автор ссылается на архивный источник, не указывая уже опубликованное (фрагмент допроса Ф.З. Сироша опубликован в книге А.Круглова, А.Уманского, И.Щупака «Холокост в Украине: Рейхс-комиссариат ‘Украина’, Губернаторство ‘Транснистрия’». Днепр, 2016, С. 242. При этом содержащиеся в версии Поляна украинизмы свидетельствуют о не совсем качественном переводе).
Несмотря на сделанные замечания, книга «Бабий Яр. Реалии» – качественная (не удержусь от тривиального каламбура: и количественная!) работа. Эта книга будет интересна и полезна всем, кто понимает, что такое Бабий Яр, для кого эта тема болезненна (а для нормальных людей она должна быть таковой) и кто при этом хотел бы ознакомиться с темой и шире, и глубже.