Книги нью-йоркского издательства Liberty Publishing House:
Татьяна Успенская. Украли солнце
Виктор Зильберман. Между Шекспиром и Путиным
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 317, 2024
Татьяна Успенская. Украли солнце. 2024, 620 с.
Бывают люди, от которых исходит свет, – свет веры, любви и надежды. Веры – в лучшее начало в человеке, любви – к ближнему и земле, тебя взрастившей, надежды – на победу добра и справедливости. Татьяна Успенская (Ошанина) из породы таких людей. Дочь писательницы Елены Успенской и поэта Льва Ошанина, она продолжает литературно-творческую традицию, уходящую корнями в век девятнадцатый, к прадеду Глебу Успенскому. Педагог, редактор, переводчик, литературный критик, писатель, автор учебных пособий, Татьяна Успенская в настоящее время живет в Америке.
Первый вариант романа «Украли солнце» был написан в 1984 году. Действие происходит в безвременье: между начальными событиями, в которых легко угадывается революция, и финальной сценой, декорации которой указывают на день сегодняшний, проходит не более сорока лет. Экспозиция намечена контрастным описанием почти идиллического уклада жизни в имении графа Гурского и чудовищно жестокого быта в семье крестьянина Будимирова. Граф Гурской как бы являет собой образ несостоявшейся России, пройди она все вехи своего развития естественным путем. Он печется о своих подданных: провел водопровод, построил фабрику, электростанцию, школу, всех детей – своих и сельских – воспитывает сам. Будимиров – невежественный домостроевец, садистски-безумный в приступах ярости, «мог, раскрутив кошку за хвост, размозжить ей голову о дерево». Сын Будимирова, по прозвищу Бур, с детских лет находится в конфликте двух воспитательных подходов: развития интеллектуального потенциала в имении графа и атмосферы грубого насилия в семье. Достигнув достаточной силы и зрелости, чтобы противостоять произволу отца, он убивает его и на время исчезает из поля зрения читателя.
Повзрослев, графские дети выбирают свои дороги. Адриан отправляется в университет учиться истории. Саша, его сестра, выходит замуж. Вместе с мужем они создают театр, который становится центром притяжения для жителей всех окрестных сел. Среди воспитанников графа автор выделяет Магдалину, мечтающую стать учителем, и ее брата Григория, уже работающего в школе.
В следующий раз Бур врывается в их жизнь огнем революции. Его Воины Возмездия убивают графское семейство, молодым наследникам графа удается скрыться в родном селе Будимирова, не подлежащем разгрому. Наступают годы террора. Будимиров строит государство, основанное на повиновении, его надсмотрщики на местах следят за исполнением приказов из центра. Гигантский купол закрывает столицу от проникновения солнечных лучей, закатанная в бетон земля не дает прорасти ни единому живому побегу. В приметах времени несложно распознать не только историю России двадцатого века, но и признаки любого тоталитарного режима. Приспосабливаясь к новой реальности, герои пытаются выжить и не потерять себя.
Встреча Магдалины и Будимирова, вызванного в родное село к умирающей матери, приводит сюжет в движение. Потрясенный внутренним достоинством хрупкой девушки, не испугавшейся появления Грозного Правителя, Будимиров предлагает сделку: он позволит ей внести поправки в методы управления государством, она приоткроет ему дверь в иную, не случившуюся с ним жизнь.
Попытка найти общий язык проваливается и, волею обстоятельств, Магдалина оказывается в Подземелье – мире, где скрываются все несогласные с режимом Будимирова. Там она реализует свою жизненную задачу – становится Матерью коммуны и присоединяется к движению Сопротивления, организованному ее возлюбленным Адриано (в этой части повествования именуемым Апостолом – очевидно, для усиления аллюзии). Подземелье позиционируется как модель государства, основанная на психологии положительной обратной связи, где любовь, участие, сострадание порождают ответные действия и созидательные характеры. В гневе Будимиров усиливает террор, продолжая при этом мысленный идеологический спор с Магдалиной о различных моделях управления людьми. Решающая битва между ними – за душу Джулиана, графского внука, родившегося в момент крушения режима и выросшего во мраке безверия, лжи, недомолвок, двоемыслия, несправедливости и горя. Роман имеет два финала – пессимистичный и жизнеутверждающий; читателю предлагается оценить убедительность того или иного.
Произведение Успенской точнее было бы назвать гибридным жанром. В описании государства, построенного Будимировым, читатель без труда обнаружит характеристики классических антиутопий начала ХХ века: роботизацию человека, искусственное удержание его на уровне удовлетворения базовых потребностей, пропагандистские речовки, управление сознанием. Романтически-идиллическая картина жизни в Подземелье, декларирующая идею умножения добра добром, наоборот, напоминает утопию. Жители Подземелья полны энтузиазма и творческих идей; сталкиваясь с трудностями, они легко их преодолевают, объединенные общей светлой целью победы над Злым Властителем.
Основной стержень повествования выстраивается вокруг треугольника Будимиров – Джулиан – Магдалина (на самом деле треугольников напряжения в произведении много, но все остальные относятся к категории, скорее, любовных, чем сюжетных). Будимиров и Джулиан – подвижные характеры, объекты приложения воспитательных усилий Магдалины. Магдалина (вместе с Адрианом), напротив, представляют собой несгибаемые характеры, твердо и последовательно придерживающиеся своих принципов. Формированию таких качеств способствуют масштабность жизненных целей и духовное мировоззрение, которые Татьяна Успенская считает важнейшими элементами самоидентификации человека. Действительно, наличие больших целей закаляет характер, придает силы в трудные минуты, а нравственное ядро делает человека непобедимым. Так, Адриан мечтает воссоздать мир своего отца во всей стране, Магдалина – быть матерью всему человечеству. Будимиров же, хоть и ставит перед собой большие задачи – построить функционирующее, двигающееся в направлении прогресса государство, – действует вразрез с христианскими ценностями, а потому, по замыслу автора, неминуемо приходит к кризису идентичности, выбивающему его из седла.
Конструкцию укрепляют персонажи второго плана, с помощью которых автор создает многомерный и разнообразный спектр психотипов – обитателей разных миров, светлого и темного. Так, например, блок негодяев представлен помощниками Будимирова: энтузиасткой-доносчицей Эвелиной, главным полицаем Ярикиным и ответственным за снабжение Варламовым. Часть из них – подонки по убеждениям, другие – карьеристы и конъюнктурщики, готовые на всё ради доступа к кормушке. Обитатели светлого мира Подземелья – в большинстве своем – изображены людьми сильными, с серьезной внутренней мотивацией, готовыми к подвигам и самопожертвованию. А вот оставшийся в деревне Григорий, брат Магдалины, представляет собой образец компромиссной личности, он состоит на службе у Будимирова ради спасения семьи и близких. Измученный необходимостью вести двойную жизнь и не будучи особенно искушенным в политических интригах, он живет в постоянном страхе. Вместе с ним и Саша, сестра Адриана, сломленная потерей родных, оказывается не в состоянии возродиться к новой жизни. Ее теория малых дел, где каждый творит добро на местах и, тем самым, делает мир лучше, не обладает достаточной мотивационной силой, чтобы вытащить героиню из депрессии.
В центре внимания автора – Джулиан, обобщенный образ молодого человека, вступающего во взрослую самостоятельную жизнь; основные события происходят в год его совершеннолетия. Татьяна Успенская показывает хрупкость, ранимость и незащищенность человека, растущего в системе противоречивых установок, где семейные ценности не совпадают с государственными. Душа Джулиана открыта Богу, он наделен поэтическим даром, его стихотворения зажигают свет в сердцах людей и дарят надежду. Одновременно с этим он слаб морально, подвержен соблазнам и нуждается в опоре. Такой опорой для него всегда были родные – сначала старший брат Любим, потом Магда, мать не по крови, по сути, – но со временем он оказался один на один со своими внутренними демонами. Дьявол, в образе Будимирова бросающий вызов Богу и человеку, находит болевые точки Джулиана и умело им манипулирует. Что может быть желанней признания – для поэта, для голодного – прильнуть к кормушке, для изнуренного трудом – предаться развлечениям? Успенская мастерски описывает внутреннюю борьбу, происходящую в неокрепшей душе юноши, сохраняя интригу до последней страницы.
Множественность сюжетных развилок позволяет автору выстроить целую серию сопоставлений: наследственность и воспитание; системы воспитания, системы управления людьми; моральные ориентиры, этические стандарты, идеологические устои. Складывая эти элементы в различные комбинации, обыгрывая их в разнообразных декорациях, она получает объемную галерею образов, в полной мере представляющую все аспекты философии писателя.
Наиболее интересной представляется динамика развития главных антиподов в романе: Будимирова и Магдалины. Магдалина прошла период волнений и раздумий в ранней юности и с тех пор движима ясно определенной и не меняющейся во времени целью: она должна пронести свет любви и добра сквозь темные времена и передать его следующим поколениям. Именно поэтому в философии Магдалины рождение детей является сакральной функцией женщины, а их воспитание – реализацией ее жизненного предназначения; она последовательно движется к своей цели и в итоге обретает искомое. Не случайно одна из магистральных идей книги воплощена в притче о сеятеле, рефреном повторяющейся на протяжении всего повествования: «Вот вышел сеятель сеять. И когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы, и поклевали то. Иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и как не имело корня, засохло. Иное упало в терние, и выросло терние, и заглушило его. Иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать». Герой притчи в равной мере ассоциируется и с Магдалиной (транслирующей идеи графа), и с автором текста – педагогом не только по профессии, но и по призванию.
Будимиров, в противоположность Магдалине, движимый целым набором негативных посылов – местью, честолюбием, злобой, довольно рано оказывается на вершине пирамиды власти, оставаясь при этом на дне нравственного развития. На примере конфликта Будимирова и Магдалины автор сталкивает биологическое и цивилизационное начала в человеке. С биологической точки зрения, право сильного лежит в основе мироздания (что, впрочем, не отрицает наличие сочувствия, сострадания, взаимопомощи в мире животных) и, как следствие, равенство невозможно по определению. Реализуя логику социальной иерархии, основанной на подчинении и насилии, Будимиров строит технологически развитый мир, где каждому – сообразно его, Будимирова, замыслу – отводится своя роль. В этом мире он воспроизводит модель воспитания, в которой вырос сам, и потому основной массе населения уготована жизнь на уровне удовлетворения первичных инстинктов; в случае сбоев виновник наказывается дополнительной обработкой психотропными препаратами. Интеллектуально одаренные и лояльные имеют возможность заниматься науками и искусством во имя и славу Будимирова и его команды. Диктатор убежден, что построил мир, где каждый счастлив тем, что имеет. Люди изначально не равны, так отчего они должны иметь одинаковые условия жизни?
Внезапно нахлынувшее чувство любви взламывает устоявшуюся систему взглядов Будимирова; лакуны, остававшиеся свободными в момент личностного созревания, начинают наполняться новым содержимым. Образ Будимирова – фактурный, противоречивый, а потому притягательный в плане анализа, причем не только в силу очевидных аллюзий к контексту современной России и не в силу магнетизма зловещих фигур вообще. Его противостояние с Магдалиной бессрочно и актуально одновременно.
Демократические принципы управления, на которых настаивает Магдалина, предполагают согласование и сотрудничество, учет интересов всех и каждого, опору на добродетели и безусловную ценность человеческой жизни. Подобный подход есть следствие выработанных в ходе социальной эволюции и закрепленных в сознании нравственных норм (не являющихся универсальными!), соблюдение которых требует от человека любви к ближнему, милосердия, альтруизма, аскезы. Однако тонкая культурная надстройка на практике оказывается хрупкой и неустойчивой конструкцией по сравнению с солидным фундаментом биологической природы. Философия гуманизма кажется логичной, правильной, разумной только внутри самой себя; ее прочность, стабильность и долговечность подвергаются испытаниям на протяжении всего развития человечества. В то время как природа человека заставляет следовать инстинктам, его социальная сущность требует согласовывать индивидуальные интересы и потребности с интересами и потребностями общества. Цивилизационный раскол касается лишь вопроса мотивации: будет ли он это делать добровольно (Магдалина и ее «дети») или под давлением (трудолюбцы Будимирова).
Автор закольцовывает повествование на фигуре Будимирова, делая его главным объектом своего исследования: роман начинается с того, что Будимиров проваливается в черную дыру ненависти, разрушения и безумия, и заканчивается открывающейся ему дорогой к Храму. При всей своей антигуманной направленности Будимиров вырисовывается персонажем объемным и сбалансированным: в нем, как и в любом живом человеке, присутствует и злое, и доброе начала. Рядом с ним Магдалина и Адриан-Апостол кажутся неживыми – святыми, слишком предсказуемыми и «слишком идеальными» в своей стойкости, последовательности и жертвенности. Символизм их имен делает эти образы еще более отдаленными от реальности, уводящими в мир библейских легенд.
Тем не менее, было бы несправедливо недооценивать образ Магдалины, иначе как можно объяснить невероятный эффект, произведенный ею на Будимирова, относящегося к женщинам исключительно утилитарно. Автор сталкивает антиподов в драме неразделенной любви и тем самым усиливает эффект противостояния персонажей, добавляя к идеологическому – личностный и эмоциональный аспекты.
Следует отметить, что тема любви занимает одно из центральных мест в развитии повествования. Для Татьяны Успенской любовь – это свет, одухотворяющая сила; если не смысл, то способ жизни. Формы ее проявления разнообразны: помимо супружеской, материнской, дочерней, любовь может выражаться в заботе о близких, в профессиональных достижениях, новых инициативах, личностном совершенствовании. Любовь понимается как вечный, всеобъемлющий, универсальный принцип, источник всего блага, исцелитель всех бед. Под влиянием любви ростки добра пробиваются даже в очерствевшем сердце Будимирова. «Вот что значит женщина: ты сбит ветром с ног, тебя ударили под дых, и не ты над людьми, над городами и селами, а она – над городами и селами, над всеми людьми и над тобой!» – характеризует автор смятение героя при встрече с Магдалиной. Что же есть в женщине, под ноги которой циничный злодей готов бросить целый мир?
Когда-то Марина Цветаева написала, что любить – значит видеть человека таким, каким его задумал Бог. Сила Магдалины – в ее абсолютной вере в справедливость и целесообразность Божьего замысла. Эта вера делает ее бесстрашной и независимой, а любовь к ближнему – пусть даже пошедшему дурной дорогой – способной на подвиги и милосердие. Сильного влечет к сильному, и Будимиров отчаянно пытается завоевать сердце Магдалины, в надежде услышать обращенное к нему, не к другому мужчине: «Я здесь! Я с тобой!». Ибо непобедим тот мужчина, за спиной которого стоит верящая в него женщина.
Татьяна Успенская написала роман воспитания с включенной в него опцией перевоспитания. В нем идея служения людям противостоит использованию людей в услужении, а созидающая сила любви, прежде всего в христианском ее толковании, противостоит разрушающим личность гордыне, тщеславию, эгоизму. Оба ее «трудных подростка» – Будимиров и Джулиан – имеют много общего: они выросли в неполных, несчастливых семьях, оба пережили драматический и турбулентный период в переходном возрасте, оба получили письмо от матери в переломный момент жизни (апелляция к истокам и идентичности), оба не чужды гедонизму. И, пройдя тернистым путем ошибок и заблуждений, благодаря автору оба они обретают шанс на исправление. Мне видится в этом святая и трогательная вера педагога в силу своего слова – знак ушедшей эпохи, когда слово Учитель писалось с большой буквы и вмещало в себе множество сущностей: воспитателя, наставника, помощника, проводника в большую жизнь.
Вне зависимости от того, какой финал выберет читатель, ему придется ответить самому себе на вопрос: возможно ли успешный эксперимент построения коммуны, основанной на примате личности, расширять до размеров государства? Ответ на этот вопрос является особенно актуальным в эпоху исторического разлома, которую переживает в настоящий момент всё человечество.
Виктор Зильберман. Между Шекспиром и Путиным. 2023, 114 с.
В издательстве Liberty вышла книга с интригующим названием «Между Шекспиром и Путиным». Автор ее, уроженец Одессы, энергетик по профессии, доктор технических наук, изобретатель Виктор Зильберман, в настоящее время проживает в Германии. Представляемая книга – не первый его опыт в области художественной прозы, но первая нетехническая книга, написанная на русском языке.
Книга состоит из двух частей, написанных в разном стиле и, кажется, отстоящих далеко друг от друга тематически. В первой ее части рассказчик повествует о знакомстве с таинственным соседом, взявшимся пролить свет на так называемый «Шекспировский вопрос». Свои рассуждения анонимный жилец основывает на анализе исторических событий, имеющих референции в шекспировских текстах. Его собеседник (рассказчик) настроен скептически, и для придания большей убедительности словам незнакомца автору приходится прибегнуть к небольшой мистификации. Повествование второй части строится вокруг некоторых аспектов «восточного» и «западного» менталитета, их роли в принятии стратегических решений на уровне личности и государства, а также в оценочном восприятии этих решений. Стимулом к написанию этой главы в немалой степени послужила военная агрессия России против Украины, спровоцировавшая чувство вины и ответственности за происходящее у рефлексирующей части россиян.
В предисловии к своей книге автор пишет: «…большинство людей почему-то так устроены, что всегда пытаются объяснить себе…» На этом можно оборвать цитату без потери ее смысла, так как ключевым здесь является словосочетание «объяснить себе». Действительно, осмысление увиденного, прочитанного, происходящего представляет собой один из способов познания мира если не для большинства людей, то для многих. «Объяснение себе» стало объединяющим мотивом обеих частей книги, столь непохожих между собой настроением, характером, содержанием. Заглавие же, на первый взгляд кажущееся экстравагантным или даже эпатажным, апеллирует не к временному или географическому расстоянию между двумя обозначенными фигурами, но к следу, оставляемому человеком на Земле, его цивилизационному и гуманитарному значению.
Множественные пробелы в биографии Шекспира уже не одно столетие служат пищей для домыслов и предположений относительно истинного авторства его произведений. К настоящему моменту объем литературы, посвященной «Шекспировскому вопросу», существенно превышает объем текстов, написанных самим Шекспиром (кто бы ни имелся в виду под этим именем). Титулованные эксперты и начинающие исследователи, основываясь на современных методах анализа текстов, с определенной периодичностью публикуют аргументы в пользу той или иной версии. Легкость, с которой сторонники одного лагеря отвергают соображения другого, порой наводит на мысль о религиозном характере противостояния – в том его смысле, что для участников баталий поиск истины заместился вопросами верований. Антистратфордианцы обвиняют ученых в умышленном поддержании мифа, на котором выстроена фундаментальная база шекспироведения. Представители академического сообщества, в свою очередь, считают антистратфордианцев любителями, употребляя в их отношении несколько уничижительное выражение fringe theory / fringe science.
Виктор Зильберман представляет свою точку зрения весьма остроумным и элегантным способом – в виде художественного произведения. Роль академического сообщества в нем отведена рассказчику, от имени антистратфордианцев выступает загадочный незнакомец. Следует отметить, что автор весьма милосерден к сторонникам академической точки зрения: рассказчик, несмотря на изначальный скептицизм, вежливо и терпеливо следует логике рассуждений незнакомца. Что касается последнего, то он торжественно-почтителен к объекту исследования, увлечен своими выкладками и, кажется, имеет ответы на все провокационные вопросы своего собеседника. Безусловно, такой стиль изложения мыслей является результатом воспитания в интеллигентной семье, что не раз с определенной долей самоиронии подчеркивает сам автор.
В задачу данной рецензии не входит вынесение суждений относительно доказательной базы предлагаемой Виктором Зильберманом гипотезы. Тем не менее, необходимо сказать несколько слов об отборе материала, послужившего опорными точками для ее построения. Таких точек автор выделяет три: образ еврейского ростовщика Шейлока из «Венецианского купца»; идея нелегитимности короля Джеймса I, циркулировавшая среди шотландских католиков (косвенным образом она отражена в «Макбете») и семьдесят четвертый сонет Шекспира. В каждом отдельном случае Виктор Зильберман последовательно излагает доводы, объясняющие, c его точки зрения, почему данный текст не мог быть написан Вильямом Шекспиром из Стратфорда-на-Эйвоне. Важно также подчеркнуть, что упомянутые выше опорные точки необходимы не только для формирования сюжетной линии биографического расследования. С их помощью Виктор Зильберман еще раз подсвечивает проблематику шекспировских пьес, во многом остающихся актуальными и сегодня: гонения на евреев в Средневековой Европе, отсутствие у них гражданских прав и насильственная христианизация; искажение сознания человека, обуреваемого жаждой власти, преследование политических оппонентов.
Так, например, Виктор Зильберман напоминает, что к моменту написания пьесы еврейская диаспора в Англии была ничтожно мала, изолирована в гетто, презираема и допустима к упоминанию разве что в карикатурном контексте. Знание еврейских обычаев и языка, демонстрируемые автором «Венецианского купца», толкование им библейских историй в соответствии с Торой, тонкая семантическая эквилибристика не соотносима с образом Шекспира, известного нам по сохранившимся документам, как считает Виктор Зильберман. К сказанному следует добавить, что, согласно представлениям о нравах и порядках того времени, произнесение со сцены речей в защиту гуманитарных ценностей из уст героя-еврея (монологи Шейлока «Да разве у жида нет глаз?», «Рабам вы дайте волю!» и др.) было немыслимым, не имей пьеса могущественного покровителя – истинного автора.
То же касается и одной из наиболее известных трагедий Шекспира – «Макбет». В академических кругах существует представление, что сюжет ее частично заимствован из истории шотландского короля Макбета, правившего в XI веке областью Морей. Виктор Зильберман связывает появление пьесы с более поздними событиями, а именно, с предотвращением попытки государственного переворота 1605 года, известного как Пороховой заговор, и с арестом одного из исполнителей, Гая Фокса. Именно эта ниточка ведет его к имени настоящего автора трагедии, который, вероятно, имел доступ к протоколам допросов и/или был посвящен в подоплеку тайного плана. Наконец, сонет 74 («Когда меня отправят под арест») – невероятный по силе духа гимн любви, начинающийся не с лирических строк, а с ожидания героем расправы – подкрепляет предположение Виктора Зильбермана о том, что настоящий автор состоял в идеологической оппозиции режиму, к которой Вильям Шекспир из Стратфорда-на-Эйвоне, судя по известным фактам его биографии, не мог иметь отношения.
Вне зависимости от обоснованности и правомерности предположений автора, одно остается несомненным: положительная энергия созидательного творчества Великого Барда оказывается в определенном смысле контагиозной и сквозь века передается следующим поколениям читателей. Произведения, написанные несколько столетий назад, продолжают занимать умы – своим ли содержанием или энигматическим аспектом авторства – и служат предпосылкой для создания нового творческого продукта. Интриги гениальных пьес трансформируются у Виктора Зильбермана в интригу поиска настоящего автора, страсти героев превращаются в страсть к изучению литературного наследия, вынесение в публичное пространство острых тем для обсуждения – в просветительский посыл таинственного незнакомца поделиться своими знаниями.
События, разворачивающиеся в начале второй части, перебрасывают виртуальный мостик в современность. Исследование творчества Шекспира приводит Виктора Зильбермана на конференцию в Англию. Вместо заявленной экскурсии в Стратфорд-на-Эйвоне, родину Шекспира, участникам конференции предлагается посетить лабораторию в Гринвиче. Там, размышляя о функционале такой условной точки координат, как нулевой меридиан, автор вспоминает эпизод с посещением исторического обелиска «Европа–Азия» недалеко от Екатеринбурга. Профессионализму и деликатности английского гида Виктор Зильберман противопоставляет невнятные объяснения и отсутствие критического мышления у его российского коллеги. Рисуя образ некомпетентного, патетически настроенного экскурсовода, он выводит на первый план определенную черту, связываемую им с «восточным» менталитетом: готовность принять на веру идею, вы-сказанную авторитетным лицом (в данном случае В.Н. Татищевым, подсказавшим идею проведения границы между Европой и Азией). В качестве примера альтернативного – договорного, основанного на разнообразии мнений – механизма принятия решений, характеризующего «западный» образ мышления, Виктор Зильберман ссылается на историю появления нулевого меридиана. К этому моменту на бэк-граунде авторского сознания уже присутствуют недоумение и досада от того, что часть популяции не только в России, но и в мире, находит оправдание жестоким и противоправным действиям Владимира Путина, развязавшего войну в Украине. Ассоциативный ряд, построенный на сравнительных характеристиках «западного» и «восточного» менталитета, приводит автора к выводам, далеко отстоящим от вопросов шекспироведения.
Итак, антитеза Восток – Запад становится исходной в рассуждениях Виктора Зильбермана о природе пропутинских настроений. В парадигме западноевропейского менталитета он объясняет их наличием свободомыслия – то есть тем фактом, что в обществе может и должен быть представлен весь спектр разнообразных мнений. Автор объясняет поддержку Владимира Путина многими россиянами тем, что эти апологеты являются носителями восточной ментальности, выдвигающими идею величия страны.
Виктор Зильберман, тем не менее, задается вопросом о предпосылках формирования столь отличных друг от друга ценностных ориентиров. Почему для одних свобода выбора имеет первостепенное значение, а другие готовы ею поступиться? В ходе рассуждений он приходит к выводу, что в основе таких отличий лежат взаимоотношения Церкви и государства. В западноевропейских странах разделение ветвей власти – религиозной и светской – способствовало становлению идей плюрализма и формированию персональной ответственности за собственную судьбу. Клерикализация государства, начавшаяся в России несколько столетий назад, исключила не только разномыслие, но собственно возможность и необходимость мыслить. Предлагаемый взамен набор готовых решений снимал с конкретного индивидуума ответственность за последствия. В качестве бонуса преподносилась идея величия государства, постепенно ставшая объединяющей для большинства населения.
Далее автор довольно подробно останавливается на распространении сначала в религиозных, а затем и в светских кругах доктрины «Москва – Третий Рим». Напомню, что, согласно этой доктрине, миссия России состоит в сохранении православия как единственно верной христианской религии; для достижения этой цели территориальная экспансия государства считается допустимым средством. По мнению автора, внедряемая столетиями в сознание граждан, в настоящий момент доктрина стала государственной идеологией, что, в свою очередь, нивелирует значение конкретного руководителя страны в определении направления развития государства. Иными словами, выведение Путина за пределы уравнения не повлияет на ход событий и судьбу России. Владимир Зильберман завершает свои рассуждения тезисом о том, что клерикализм, в особенности, русский клерикализм в любой его ипостаси – православия или идеологий Ленина, Сталина или Путина, – должен быть объявлен врагом нормального развития, а на смену действующему патриарху необходимо подобрать фигуру честолюбивого человека, продвигающего идеи экуменизма.
По форме текст представляет собой характерное для современной литературы жанровое смешение: в нем легко распознаются признаки эссе с элементами внутреннего диалога, а в роли сцепляющих структурных компонентов выступают эпизоды-триггеры из реальной жизни. Свои выкладки автор представляет в виде дружеской беседы с коллегами, которым отведена роль заинтересованных слушателей, но не оппонентов. Хотелось бы отметить, что отдельные аспекты авторских рассуждений являются спорными или противоречивыми. Например, идеологическое обоснование войны не является исключительным свойством восточного менталитета, Российского государства или русского клерикализма. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить гитлеровские лозунги о возрождении Великой Германии, бомбардировки Югославии силами НАТО или оправдание необходимости войны в Ираке. По мнению некоторых исследователей, изучающих традицию осмысления войны, легитимация военного насилия под идеологическими лозунгами является общемировым трендом. Говоря о традиции пассивного принятия предложенных парадигм народами «восточной» ментальности, автор исключает из своих обобщений Индию, где уровень политической активности населения сопоставим с развитыми демократическими странами и все ключевые посты в государстве равным образом распределены между представителями разных религий – несмотря на то, что превалирующей является индуизм. Размышляя о природе пропутинских настроений, Виктор Зильберман не упоминает об общемировой практике использования цифровых технологий в качестве инструмента пропаганды для формирования заинтересованными сторонами искаженной картины реальности. Генерирование фальшивых данных, копирование и рассылка материалов в социальных сетях неизбежно ведет к искажению общественных настроений, что было доказано в ряде исследований.
Наконец, назначая русский клерикализм, а не Путина, инициатором и виновником войны за Украину, Владимир Зильберман, в определенном смысле, отрицает ключевую роль Владимира Путина в принятии решений, изменивших судьбы миллионов людей, делает его орудием Церкви. Между тем, обсуждая значение «третьероманизма» в формировании идеологической платформы Российского государства, американский историк Маршалл По1 пишет следующее: «Попытки отыскать корни современных событий в ‘осевом’ моменте отдаленного прошлого опасны, неизменно ведут к открытию аналогий и приводят к анахронизмам и другим ошибкам… Со второй половины XIX века многие ученые, философы и публицисты открывали для себя в письменном наследии Филофея (в тексте которого впервые упоминается идея Третьего Рима) ‘корни’ того, что они считали основными характеристиками ‘русской идеи’. Владимир Ламанский обнаружил там истоки панславизма, Владимир Соловьев нашел корни христианского универсализма, Николай Бердяев открыл происхождение большевизма, а идеологи холодной войны – основания советского ‘экспансионизма’. Но анализ ранней истории доктрины позволяет заключить, что Филофей не мог помыслить ни одной из этих поздних инкарнаций созданного им образа ‘Третьего Рима’: ‘третьероманизм’ – это результат проецирования современной идеи ‘русской миссии’ на внешне схожую концепцию раннего времени».
В заключение хотелось бы отметить, что Виктор Зильберман затрагивает очень непростую и болезненную тему. Раны, нанесенные миллионам людей, продолжают кровоточить. Одни потеряли дом и близких, другие переживают кризис идентичности, разрушены планы и судьбы. Формальное «обоснование» и моральное «оправдание» войны не имеют для них никакого значения. Но говорить об этом необходимо, поскольку без анализа явлений и событий невозможна настройка параметров построения будущего.
________________________________
1. Poe, M. «Moscow, the Third Rome: the Origins and Transformations of a ‘Pivotal Moment’». Jahrbücher für Geschichte Osteuropas 49:3 (2001), 412-29.