(Публ. – П. Глушаков)
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 317, 2024
«СТИХИ, ДО СТРАННОСТИ НАПОМИНАЮЩИЕ БЛОКОВСКИЕ»
Неопубликованная статья И.З. Сермана
И.З. Серман (1913–2010) – известный литературовед, педагог, мемуарист, специалист по истории русской литературы XVIII–XIX веков. В 1949-м был осужден на 25 лет по обвинению в антисоветской пропаганде, пять лет провел в ГУЛАГе. Освободившись после смерти Сталина, работал в Институте русской литературы (Пушкинский дом), участвовал в издании собраний сочинений Лермонтова, Достоевского, Белинского, Чернышевского, Некрасова, Лескова. Автор фундаментальных исследований по русскому классицизму, имеющих непреходящее значение для русской и мировой культур. Преподавал в Ленинградском Государственном университете. В 1970-х иммигрировал в Израиль. Был профессором кафедры русской и славянской филологии Еврейского университета в Иерусалиме, преподавал в качестве приглашенного профессора в университетах США, Франции, Италии, Германии. В 1988 г. в Иерусалиме была издана на английском языке монография И.З. Сермана «Михаил Ломоносов. Жизнь и поэзия»; он был одним из редакторов многотомной «Истории русской литературы» (на французском языке).
В архиве Ильи Захаровича Сермана отложилась неопубликованная и недатированная статья «А.Н. Апухтин». Не исключено, что этот текст предназначался в качестве вступительной статьи для вышедшего в 1938 году издания стихотворений Алексея Апухтина в Малой серии «Библиотеки поэта» (эту книгу, ставшую первым советским изданием поэта, подготовил и написал вступительную статью Вс. Рождественский1).
Статья И.З. Сермана небезынтересна по нескольким причинам: это один из неизвестных текстов еще молодого ученого (фактически – студента2), ставшего впоследствии выдающимся историком литературы. Кроме того, это ценное высказывание о поэте, чье творчество никогда не было в центре внимания исследователя. Кроме этого, перед нами разворачивается как бы лаборатория становления научного метода Сермана-филолога. Мы видим правку уже готовой и набранной на машинке статьи, когда из текста вычеркиваются слова об Апухтине как о «консерваторе-дворянине», – это косвенный знак того, что ученый побеждает штампы клишированной фразеологии советской эпохи.
Безусловно, статья о жизни и творчестве Апухтина несет на себе естественные для своего времени черты социологизма и классового подхода, однако эта необходимая и, в сущности, понятная риторика сведена в публикуемой работе к минимуму. В статье проявляется аналитический дар Сермана, и тогда появляются такие пунктирные аллюзии, уловленные автором, которые очерчивают возможные перспективы дальнейшего рассмотрения поэтики Апухтина. Здесь и брошенное вскользь замечание о потенциальной связи «Дилетанта» с пушкинской «Моей родословной», и суждение о том, что «поза дилетанта была лишь особой формой литературного поведения». Также тезисно Серман намечает вектор рассмотрения еще одной темы: «Апухтин и символизм», и здесь как-то по-новому, свежо и созвучно нашему времени начинает звучать сама его научная лексика, использующая выражения «предметно-логическое значение» и «увеличивающаяся семантическая глубина».
Конечно, статья молодого ученого, в целом, несколько схематична и не может претендовать на особую глубину: здесь много цитат, совсем не использован архивный материал и нет опоры на существовавшую тогда научную литературу. Но в работе Ильи Сермана есть главное: искренняя увлеченность предметом своих занятий, а также рассмотрение творчества Апухтина в блоковской поэтической перспективе.
Текст статьи (авторизированная машинопись, хранящаяся в Фонде И.З. Сермана и Р.А. Зерновой в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки, СПб) печатается с сохранением авторской пунктуации; отдельные случаи авторской орфографии и цитации оговорены в примечаниях. Благодарю Марка Ильича Сермана за помощь в подготовке публикации.
Павел Глушаков
_________________________________
1. См. рецензию: Ямпольский, И. «Стихотворения» Апухтина. «Литературное обозрение». 1938. № 13/14. С. 81-85.
2. В воспоминаниях о годах учебы Илья Захарович писал: «Русскую литературу второй половины XIX века нам читал Лев Владимирович Пумпянский, до этого приглашения – популярный лектор Центрального лектория. Как он кому-то говорил: ‘У меня на счету 10000 публичных лекций!’ Нам он читал очень прилично, без каких-либо дополнительных ораторских увлечений. По-видимому, от своих теоретических убеждений он воздерживался, а любил говорить, разумеется в шутку, что может двигать науку от Кантемира до Тредиаковского, имея в виду две главы, которые об этих авторах он написал для фундаментальной книги Г.А. Гуковского ‘Русская литература XVIII века’». Для темы дипломной работы Серман избрал поэзию Батюшкова, объясняя это так: «…было у меня упорное желание понять этого поэта, до сих пор во многом загадочного, при всей как будто простоте его поэтического наследия. К тому времени, когда им занялся, уже был окончательно посрамлен т.н. вульгарный социологизм, которому я отдал дань…» (Серман, И.З. Свободные размышления. М.: НЛО, 2013. С. 44-45). Сказанное здесь о Батюшкове вполне может быть применимо и к творчеству Апухтина.
* * *
«Баловнем судьбы»1 назвал Апухтина его первый биограф и близкий поэту человек М.И. Чайковский. И по происхождению и по светским связям, и по образованию Апухтин принадлежал к дворянским кругам, близким ко двору и высшей бюрократии. Отец поэта, Николай Федорович, принадлежал к старинному боярскому роду Апухтиных. Мать, Мария Андреевна Желябужская, из родовитой дворянской семьи. Генеалогия обоих родов начинается в XV столетии.
Алексей Николаевич родился 15 ноября 1840 г. в городе Болхове, Орловской губернии, а детство провел в родовом имении Павлодар, Ковельского уезда, Калужской губернии.
Болезненный ребенок, поражавший исключительными способностями, А.Н., сделался любимцем и баловнем матери, кумиром всего дома.
Марья Андреевна посвятила себя целиком воспитанию старшего сына и создала ему в семье особое, привилегированное положение. Очень рано обнаружилась у Апухтина любовь к поэзии, к Пушкину и Лермонтову; одновременно начинаются и первые опыты в писании стихов, так что, когда мать отдала Апухтина в подготовительный класс Училища правоведения, ему уже предшествовала слава «будущего Пушкина».
Преобразованное из Царскосельского лицея, Училище правоведения, в каждом выпуске искало своего «Пушкина», подобная слава, например, сопровождала Салтыкова.
В Училище Апухтин пробыл с 1852 по 1859 г., когда окончил курс с золотой медалью. Тяжелое горе сопутствовало радостной эпохе окончания учения: в 1859 умерла мать поэта.
В 1859-62 гг. Апухтин служит в Министерстве юстиции, в 1863 г. переводится в Орел чиновником по особым поручениям при губернаторе, а в 1864 окончательно возвращается в Петербург, где причисляется к Министерству внутренних дел без определенных обязанностей и без должности. На этом его служебная карьера кончается. С этих пор и до конца жизни Апухтин живет в Петербурге, из-за своей болезни – прогрессирующее ожирение – вынужденный всё реже и реже покидать диван своего кабинета. Только в 1886 году выходит сборник стихотворений Апухтина, повторенный в дополненном виде в 1891 году. В 90-х гг. Апухтин пишет и прозу: «Архив графини Д.**» (роман в письмах), «Дневник Павлика Дольского» и др. В 1893 г., после полугодовой тяжелой болезни, Апухтин 17/VIII умирает. Жизнь его бедна событиями, внешне она представляется обычной жизнью независимого и холостого светского человека, вхожего в лучшие дома столицы, признанного остряка и бонмотиста.
В молодости значительное место в его жизни занимали карты и театр, цыгане. С годами театр и цыгане, из-за болезни стали менее доступны, но страсть к крупной игре сохранилась. Молва в преувеличенном виде распространяла рассказы о тех веселых сборищах, местом которых становилась холостая квартира Апухтина.
Судьба как будто предназначала Апухтину обычную служебную карьеру, – житейский путь преуспевающего администратора.
Уже одно пребывание в Училище правоведения могло стать началом блестящего служебного пути. Недаром именно Училище правоведения было окрещено Щедриным школой «государственных младенцев»2.
Апухтин пренебрег всеми этими возможностями ради основного дела своей жизни, ради поэзии.
Воскрешая вокруг себя тщательно забытую литературно-бытовую атмосферу 20-х гг., Апухтин демонстрирует свой дилетантизм и свое отличие от профессиональных литераторов, журнальных торгашей и литературных поденщиков. В том сниженном облике, который им тщательно создается и подчеркивается, поэзия должна была быть не «религией», не «профессией», а развлечением, прихотью, причудой.
Апухтин не печатает свои стихи, а читает их, хочет, чтобы они дошли в литературу исключительно с голоса. Ему не нужна широкая известность; оценка и поддержка избранных почитателей таланта, его удовлетворяет вполне. Апухтин реже выступает как поэт. В 1854 году в газете «Русский Инвалид» было напечатано стихотворение [«Эпаминонд»]3, посвященное памяти адмирала Корнилова, героя Севастопольской обороны. Ода на рождение великой княгини Веры Константиновны становится известной двору, через принца Ольденбургского, попечителя Училища правоведения.
Начинающего поэта поддерживают Тургенев4 и Фет. В 1850 Некрасов в «Современнике» печатает 10 стихотворений Апухтина.
В ранних стихах Апухтина вместо элегической лирики 20-30-х гг. ощущается влияние Фета и, отчасти, Некрасова.
Уж поздно… Всё сильней цветов благоуханье,
Сейчас взойдет луна…
На небесах покой, и на земле молчанье,
И всюду тишина.
Если эти строки разительно напоминают «мелодии» Фета5, то в стихотворении «Песни» отчетливо проявляется подражание Некрасову6:
Пусть тебя, Русь, одолели невзгоды,
Пусть ты унынья страна…
Нет! я не верю, что песня свободы
Этим полям не дана!7
(1858)
Обострение классовой борьбы в стране в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов, резкое размежевание литературных направлений влияет на Апухтина в том направлении, что он вообще от литературы отходит и не появляется в печати около 20 лет. Консерватор-дворянин8 Апухтин враждебно относится к революционно-демократической литературе, но не принимает активного участия в борьбе с ней реакционных журналов.
Одно из немногих стихотворений его этой поры, демонстративно названо «Дилетант» и использует строфу пушкинской «Моей родословной»9 для полемики с демократической журналистикой.
Родился я в семье дворянской10,
Чем буду мучиться по гроб,
Моя фамилья не Вифанский,
Отец мой не был протопоп;
О хриях, жупеле и пекле
Не испишу я фолиант,
Меня под праздники не секли…
Я – дилетант, я – дилетант!
………………………
Я нахожу, и в том виновен,
Что Пушкин не был идиот,
Что выше сапогов – Бетховен
И что искусство не умрет,
Чту имена – не знаю, кстати ль? –
Как, например, Шекспир и Дант…
Ну, так какой же я писатель!
Я дилетант, я – дилетант.
Поза дилетанта была лишь особой формой литературного поведения. Друзья поэта в своих воспоминаниях рассказывают, как долго и тщательно отделывал Апухтин свои стихи, каких трудов стоило уговорить поэта отдать в печать какое-либо, давным-давно готовое и отделанное, стихотворение.
В историю русской поэзии Апухтин вошел как поэт 80-х гг. В этом есть своя закономерность. В 80-е [в эпоху] «сумерек» и «хмурых людей» начинается новый период развития русской поэзии, послуживший как бы преддверием к новому взлету русской лирики в первом тридцатилетии XX века.
Идейный кризис народнической идеологии породил поэзию Надсона, самого популярного поэта эпохи, поэзию, содержанием которой является противоречие между правом на личное счастье и необходимостью жертвы во имя идеала, опровергнутого уже всем ходом общественного развития.
Апухтин также приходится по типу 80-х гг., но по иным причинам.
Его учитель в поэзии, Фет, также переживает второе рождение в 80-х гг., выпуская одну за другой книжки «Вечерних огней», но ни популярности, ни всеобщего признания он не добился. Апухтин же сразу вошел в быт, в репертуар чтецов и декламаторов, был положен на музыку и затвержен наизусть.
Апухтин оказался необычайно близок людям 80-х годов тем, что он[,] подобно Чехову, сумел найти трагизм в повседневности, в пошлости и однообразии действительности. Отсюда один из основных жанров его поэзии: стихотворный «рассказ», монолог в стихах.
«Что, умерла, жива? Потише говорите,
Быть может, удалось на время ей заснуть…»
И кто-то предложил: «Ребенка принесите
И положите ей на грудь!»
И вот на месте том, где прежде сердце билось,
Ребенок с плачем скрыл лицо свое…
О, если и теперь она не пробудилась, –
Всё кончено, молитесь за нее!
К подобного рода рассказам в стихах относятся: «С курьерским поездом», «В убогом рубище, недвижна и мертва…» (70-е гг.), «Письмо» (1882), «Ответ на письмо» (1885), «Из бумаг прокурора» (1888), «Перед операцией» (1888), «Сумасшедший» (1890). Поэма «Год в монастыре», написанная в форме дневника, представляет собой, в сущности, развернутый монолог в стихах.
Апухтин нарочито берет для своих рассказов обычные факты. Стихотворению «В убогом рубище…» предпослан эпиграф: «Честь имею донести Вашему Высокоблагородию, что в огородах мещанки Ефимовой найдено мертвое тело. Из полицейского рапорта», а кончается оно следующим образом:
Был чудный вешний день. По кочкам зеленели
Побеги свежие рождавшейся травы,
И дети бегали, и жаворонки пели…
Прохладный ветерок, вкруг мертвой головы
Космами жидкими волос ее играя,
Казалось, лепетал о счастье и весне,
И небо синее в прозрачной вышине
Смеялось над землей, как эпиграмма злая!
Контраст «мертвого тела» и «равнодушной природы» нужен Апухтину для того, чтобы из газетного сообщения, из материала уголовной хроники сделать глубоко пессимистический вывод о бессмысленности жизни. Другой рассказ в стихах «С курьерским поездом» делится на три части: в первой герой спешит к поезду, чтобы встретить женщину, которую он любит 20 лет – теперь она свободна и едет к нему. Во второй части она в поезде мечтает о предстоящем свидании. В третьей части дано само свидание:
И встретились они, и поняли без слова11,
Пока слова текли обычной чередою,
Что бремя прожитых бессмысленно годов
Меж ними бездною лежало роковою.
О, никогда еще потраченные дни
Среди чужих людей, в тоске уединенья,
С такою ясностью не вспомнили они,
Как в это краткое и горькое мгновенье…
В «рассказах» Апухтин стремится передать разговорную интонацию, пишет их разностопным ямбом, вводит прозаизмы, нарочито просторечные обороты. «Классически я жизнь окончу тут», «слегка поужинал», «револьвер осмотрел я: всё в порядке», и т.д.
Другой жанр, в котором работает Апухтин, это роман, романсная лирика. Здесь Апухтин основную тему своей поэзии – тему трагизма жизни, бессмыслицы, нелепости и жестокости – разрабатывает по-иному.
Традиция романсной лирики, так называемого цыганского романса идет в русской поэзии от поэтов круга Аполлона Григорьева, от Фета и Полонского. «Цыганский романс» был тем жанром, в котором индивидуальное чувство лирического героя могло быть представлено как выражение его растворения в народной стихии; органического с ней единения. «Цыганская венгерка» А. Григорьева, романсы Полонского и Фета оказали очень большое влияние на романсную линию в творчестве Апухтина.
Отличительное свойство его романсов это трагизм темы и интонации, надрыв и отчаяние самые существенные их качества.
Таковы «Ночи безумные», положенные на музыку другом Апухтина П.И. Чайковским, «Мухи», «Пара гнедых» и др.
Если измена тебя поразила,
Если тоскуешь ты, плача, любя,
Если в борьбе истощается сила,
Если обида терзает тебя, –
Сердце ли рвется,
Ноет ли грудь,
Пей, пока пьется,
Всё позабудь!
Здесь смена ритма оттеняет резкую смену настроения, так характерную для цыганского романса.
Апухтин в стихотворении «О Цыганах», указал в чем для него заключалась притягательная сила цыганской песни:
В них сила есть пустыни знойной
И ширь свободная степей,
И страсти пламень беспокойный
Порою брызжет из очей.
В них есть какой-то, хоть и детский,
Но обольщающий обман…
Вот почему на раут светский
Не променяем мы цыган.
Разговорность тона, разностопный стих сменяется установкой на мелодию, <…>12, столь частые в рассказах, исчезают совсем. Стихотворение воздействует не столько логикой образов и идей, сколько всем своим ритмико-мелодическим строем.
Ночи безумные, ночи бессонные,
Речи несвязные, взоры усталые…
Ночи, последним огнем озаренные,
Осени мертвой цветы запоздалые!
Пусть даже время рукой беспощадною
Мне указало, что было в вас ложного,
Всё же лечу я к вам памятью жадною,
В прошлом ответа ищу невозможного.
Вкрадчивым шопотом13 вы заглушаете
Звуки дневные, несносные, шумные…
В тихую ночь вы мой сон отгоняете,
Ночи бессонные, ночи безумные!
Слова начинают приобретать более широкий смысл, по мере того, как блекнет их предметно-логическое значение, поглощаясь мелодикой их стиха, увеличивается семантическая их глубина и стихотворение приобретает второй, символический план.
Если от рассказов в стихах Апухтин последовательно пришел к прозе, к роману, к повести, то романсная линия его поэзии своим намечающимся пределом имела то направление русской поэзии, которое появилось в самые последние годы жизни Апухтина – символизм.
Ни отзыва, ни слова, ни привета,
Пустынею меж нами мир лежит,
И мысль моя с вопросом без ответа
Испуганно над сердцем тяготит!
Ужель среди часов тоски и гнева
Прошедшее исчезнет без следа,
Как легкий звук забытого напева,
Как в мрак ночной упавшая звезда?
Апухтин не мог примирить две тенденции своего творчества, они жили в нем параллельно, это объясняется тем, что трагизм жизни, ужасы действительности и мир народной песни, народной стихии никак для Апухтина не соединялись. Мечта и действительность, поэзия и правда оказались разъединены. Поэтому он не мог понять, как понимал до него Некрасов, а после него Блок, что народная песня и есть выражение народной жизни, отражение стихии. Поэтому он мог писать стихи до странности напоминающие блоковские, как, например, стихотворение «Актеры»,
…И, сняв парик, умыв лицо,
Одежды сбросив шутовские,
Мы все, усталые, больные,
Лениво сходим на крыльцо.
Нам тяжело, нам больно, стыдно,
Пустые улицы темны,
На черном небе звезд не видно –
Огни давно погашены…
Мы зябнем, стынем, изнывая,
А зимний воздух недвижим,
И обнимает ночь глухая
Нас мертвым холодом своим.
но сам остался человеком 80-х гг.
ПРИМЕЧАНИЯ
- «Баловнем людей он начал жить, баловнем сошел и в могилу.» (Мусоргский, М. Алексей Николаевич Апухтин. Биографический очерк / Сочинения А.Н. Апухтина: c портретом, факсимиле и биографическим очерком. Шестое, посмертное, издание. СПб: Типография А.С. Суворина, 1907. С. VI, первая пагинация).
- См. в «Господах ташкентцах»: «‘Заведение’, в которое поступил Миша Нагорнов, имело специальностью воспитывать государственных младенцев. Поступит в ‘заведение’ партикулярный ребенок, сейчас начнут его со всех сторон обшлифовывать и обгосударствливать, – глядишь, через шесть-семь лет уж выходит настоящий, заправский государственный младенец» (Салтыков-Щедрин, М.Е. Собр. соч.: В 20 т. Т. 10. М.: Художественная литература, 1970. С. 172).
- В тексте пропуск, название реконструировано.
- Ср.: «Несомненно, Тургенев смотрел на Апухтина как на восходящую звезду. И когда молодым поэтом был написан цикл ‘Деревенские очерки’ (1859), по рекомендации Тургенева их напечатали в ‘Современнике’» (Отрадин, М. А.Н. Апухтин / Апухтин, А.Н. Сочинения: Стихотворения; Проза. М.: Художественная литература, 1985. С. 6).
- О «музыкальной теме» у поэта см.: Благой, Д.Д. «Поэт-музыкант» / Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1970. Т. 29. Вып. 5. С. 11-42; также: Пильд, Л. «Поэтические смыслы в цикле А.А. Фета «Romanzero»: перевод музыки в слово» / Wiener Slawistischer Almanach. 2017. Bd. 93. C. 117-133.
- О некрасовских мотивах у Апухтина см.: Павловская, О.А. «Некрасовские реминисценции в поэтическом мире А.Н. Апухтина» / Вестник Ивановского гос. университета. 2013. № 3. С. 12-18. Стихотворение «Песни» в статье не упоминается.
- В наиболее авторитетном с текстологической точки зрения издании (Апухтин, А.Н. Стихотворения. Л.: Сов. писатель, 1961. С. 60. Библиотека Поэта. Большая серия) иная расстановка знаков препинания.
- Зачеркнуто в рукописи.
- Эта тема не освещена даже в фундаментальной статье: Иезуитова, Р.В. А.Н. Апухтин и Пушкин / Пушкин: исследования и материалы. СПб. : Наука, 2003. Т. 16/17. С. 323-342.
- В издании «Библиотеки поэта»: «Я родился в семье дворянской» и иная расстановка знаков препинания. C. 271.
- В издании «Библиотеки поэта»: «…без слов». C. 168.
- Пропущен фрагмент текста, который, вероятно, должен был содержать иноязычный текст, не вписанный от руки. Возможно, имеется в виду понятие «enjambement» – анжамбеман; в стихосложении – несовпадение синтаксической паузы с ритмической – концом стиха, строфы.
- Так в тексте.
Публикация, текстология, комментарий – П. Глушаков