Стихи
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 316, 2024
ТВИДОВЫЙ ПИДЖАК КОМПОЗИТОРА N.
памяти В.Н. и И.Б.
Какая же бестия слимонила твидовый пиджак из дома-музея
композитора N., из гранитного особняка на Малой Морской?
(С тех пор на родине композитора произошли насильственные изменения
обыденных представлений, и правда больше не кажется там такой,
какой она была в первородной форме. Поэтому позволю себе отступление
на тему кражи личности, клептомании величья и славы мирской.)
Согласно официальной версии иностранный агент совершил преступление
против родины, вероломно похитив экспонат, на котором каждая пуговица
дорога русскому сердцу, и передал его в закрытое американское учреждение.
Народной молве по душе пришлась версия правого медийного лица,
будто пиджак был похищен по заданию олигарха с еврейской фамилией
и теперь хранится в его частной коллекции русских богатств на острове Ибица.
А вот интеллигентная билетерша, во время допроса министерской комиссией,
клялась и божилась, что пиджачок унес ректор университета, что это диверсия,
за что правдолюбку уволили и выслали в город Тихвин. На новом месте ей
поручили заведовать фестивалем «Кто скажет правду о войне?» Перверсия,
скажете вы? И я соглашусь. Вся это история скорее приговор, чем манифест.
Но не всё потеряно. В анналах истории таится более достоверная версия:
Может быть сам композитор N. решил спуститься с высоких небес
дебелой майскою ночью, переодеться вором-гастролером из города Сочи,
войти в свой бывший музей, прикинувшись туристом из отдаленных мест,
скинуть бежевый плащик в углу, набросить болотный пиджак на плечи,
на лепнине узнать фамильный вензель и выйти навек из русской речи.
ГОДОВЩИНА
Памяти Луизы Глюк
В мирное время умирают поэты, обделенные роком.
Иное призвание было даровано той, которая не поделила
свою еврейско-венгерскую фамилию с Кавалером Глюком, –
им когда-то стыдили юного Амадея… История перебелила
потолки оперных театров. Кто нынче ставит «Эхо и Нарцисса»?
Зато сочинителя «Волшебной флейты» судьба лелеяла, баловала
и сохранила навеки… Полынь, мята, цикорий, чабрец и мелисса,
придорожные травы ее стихов цветут и засыхают на воле,
неподвластны редакторской правке. Лиловый ирис ее лица
на обложке книги о деревенской жизни, в которой желтое поле
несобранных слов. Как устроена память поэта после ее ухода?
Помню вечер в одном колледже. Бостон. Промозглая осень. Полный
зал. Роберт Пински, Дэйвид Ферри и Фрэнк Бидарт. Непогода
за окном. Она стоит в стороне, медленно произносит короткую фразу,
а по сцене гарцуют стареющие поэты, бодрые не по годам.
Как же долго волна почитателей не спадала… Я подошел не сразу.
Что я мог сказать о ее стихах? Она и так понимала, в чем причина
моего смятения. Так красива она была, одинока, оленевоглаза.
«Госпожа Глюк, я люблю ваше стихотворение ‘Годовщина’».
«Какое из них?» – спросила она. – «У меня их уже два».
ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОГО ПАЛОМНИЧЕСТВА 1.02
Жил старик со своею старухой…
А. Пушкин
Старые бравурные немцы и немки приезжают в Святую Землю в октябре или ноябре,
греют долгие белые кости у самого Мертвого моря, картинно вздыхают об ушедшей
молодости у ворот Яд Вашема, слушают Оффенбаха в Израильской опере.
Старые сентиментальные австрийцы и австриячки в Святую Землю весной приезжают,
пьют капучино в Кафе Ландвер, местной шварме предпочитают еду европейскую,
страшатся эфиопских евреев и дешевые древности на блошином рынке в Яффо скупают.
И только усталые еврейско-русские старики и старухи не приезжают в Землю Святую,
не шаркают по камням Старого города. В магазине Бабель на улице Алленби
беглых поэтов не слушают, в ресторанчике Викинг на Бен-Йехуда не пьют горькую,
потому что русские старики и еврейские старухи уже умерли или еще не воскресли
потому что еврейские старики и русские старухи уже воскресли или еще не умерли.
ТРОЙНЫЕ ПОМИНКИ
Федору Полякову
Как наши отцы пережили советскую мерзость?
И как помогли нам найти противоядие памяти?
В них жила какая-то особая изощренная дерзость.
Эта дерзость была во всем – как проходили мимо паперти,
как завязывали галстук узлом чуть-чуть набекрень,
как не любили порожных слов и пятен на белой скатерти,
прощали своим коллегам и сотрапезникам, презирали лень,
как красиво они говорили «хрен тебе в зубы, чтоб не шаталась шея»,
и как ненавидели праздники черни и площадную брань.
В голове после ухода отцов остается пустая траншея,
отвоевали солдатики, отпели свое, отпереводили, отлечили…
Не получается сказать обо всем, заведомо не упрощая.
Июньским вечером мы с тобой окажемся около ресторана «Рецина»,
Предварительно помолчав, медленно проходя мимо Юден-плаца.
В ресторане шумливо, падают смоляное вино, здесь не мучает венцев вина,
здесь и мы с тобой усядемся за столик под фотографией острова Наксос
и помянем отцов по-русски, по-иудейски и по-византийски,
а потом спустимся по лестнице в прошлое, где им по восемнадцать,
где музы одеты в длинные узкие юбки, где фонарями горят папироски,
где наложен запрет на слезы, – где сыновьям позволено толь-
ко смеяться, в бирибу резаться, – где кемарят мрачные весельчаки,
где на кухонном прилавке в тарелке спит грубая средиземная соль,
где, задыхаясь, поют о любви лещ-ципура, камбала-тубмала и кефаль-печаль.
ПРЕДСКАЗАНИЕ 1.02
Борису Ланину
В год нашей свадьбы мой покойный тесть,
который ребенком пережил Транснистрию,
сказал моей жене, что я буду всю жизнь висеть
петлей у нее на шее и так свою жизнь устрою,
что днями буду целыми прохлаждаться и сочинять
стихи. Прошло почти двадцать пять лет. Я открою
семейную тайну, дабы время не побежало вспять:
Мой тесть талантливо ошибался насчет ослиных хвостов,
сидения дома, желания бить баклуши и ваньку валять, –
насчет петли на шее и других метафорических оков…
Но он оказался совершенно прав насчет писания стихов.
Бостон