Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 315, 2024
Юрий И. Крылов. Златоуст. Стихотворения, переводы, проза. М.: «Русский Гулливер». 2023. – 363 с.
Предисловие к книге, написанное Анатолием Найманом (хотя имя Наймана, к несчастью, ушедшего в 2022 году, само по себе – знак, обращающий внимание), оглушает цитатами из стихов Крылова, в которых сразу звучит живой, узнаваемый голос поэта:
Они не знали красоты и прочей меры.
И то, над чем носился дух, дышало серой.
И золотые буквы проступали
На кружевной от кружева печали
У больших поэтов всегда есть стихотворение, сразу и навсегда остающееся для читателя главным. Для меня таким текстом стало по-священие «Г.С.» – я услышала стихотворение в авторском исполнении, магия которого просто завораживает. Когда поэтическое пространство автора становится и твоим, в этот момент происходит катарсис.
Стихотворение «Златоуст» открывает читателю дверь в пространство детства и юности Крылова. Однако здесь нас встречает не мир упоительных грез и юношеской наивности, – тут царствует миф, каменные стены древних сказаний: «…Во льдах всей этой тысячи озер / Мне выпало родиться на границе / Среди застывших». Не сразу, но приходит понимание: эта книга похожа на картину, где мазки накладываются один на другой, подобно этапам человеческой жизни: Златоуст–Москва–дорога, Коньково–война–любовь–одиночество–Париж–утраченные иллюзии… и ещё много знаковых остановок.
В стихах Крылова нет той простоты, о которой часто говорят как о литературном достоинстве; непростота этих стихов проникает в тебя. Лирический герой Юрия И. Крылова проходит через два мира – реальный и сакральный, и голос поэта уводит за собой читателя, погружает его в многомерную образность из слова, музыкальной фразы и цвета краски на холсте.
Саёнара. Летел над островами,
Весь – белизна над розовою пеной.
Я был на кимоно у самурая
Между жасминов – там, возле колена.
Я взмахом крыл листал Упанишады,
Я слышал пепел, растворённый в Ганге.
Я был внутри Монголии и падал
На льды Тибета стонущим подранком.
Я был растёрзан Азией, Россеей –
Стрелой с концом, напитанным отравой.
Я утонул в крови над Енисеем
И встал крестом на церкви православной…
Об этом иллюзорном мире когда-то написал Н. Гумилев в «Путешествии в страну эфира»: «Закрыв глаза, испытывая невыразимое томленье, я пролетел уже миллионы миль, но странно пролетел их внутрь себя. Та бесконечность, которая прежде окружала меня, отошла, потемнела, а взамен ее открылась другая, сияющая во мне. Нарушено постылое равновесие центробежной и центростремительной силы духа, и как жаворонок, сложив крылья, падает на землю, так золотая точка сознания падает вглубь и вглубь, и нет падению конца, и конец невозможен». Имя Гумилева прозвучит в стихах Крылова, но в другом контексте.
Я Африки не встретил, читая Гумилева.
Сирин накуковала на призрак брата Вовы.
Рандолевыя зубы у брата и у птицы.
Сирин накуковала: в холодную садиться.
Вольно мне между Вовой и Никой Гумилевым,
На арестантской мове не говорённым словом
всё ямщику толмачить:
брателло, сделай новой
мне кровь
Потусторонний мир, столько резко контрастирующий с реальным, отделен от него четкой чертой, но создается ощущение: автору удалось найти узкий проход между мирами – и тем острее, болезненнее ощущается невозможность вернуть ушедшее.
Я жил Парижем в том, двадцатом веке,
А в нынешнем живу, пока не помер.
Живу, пока земное не отринул.
Я твой огонь небесный отражаю.
Я вынес груз стихов и кокаина –
Зеркальный столик с патиной по краю.
Я тот, прошедший, в прошлом веке умер,
А в этом, вероятно, не родился.
………………………………….
Всё холод, милая, округ небесный холод,
И всё горят огни в холодном небе
Любовной лирики в книге не так много, но каждое стихотворение – словно отдельная книга о любви. Об этом написал А. Найман в своем предисловии: «Голос таких стихотворений проникает в душу по-другому, глубже, завораживающе. Это называется лирика. Без саможаления, без подделки». Каждая строка обрастает новыми деталями, образы становятся всё более зримыми, переплетение тем заставляет искать новые смыслы.
В дому из остановленного дыма мы жили. Было.
Ты белая и восемь самураев из дельты Нила.
От белых дней мы белым
Резали мечом свои косицы.
А дом наш каплями стекал и был как птица.
Столицей неба и земли. Где только зимы.
Где афродемоны и русосерафимы
Сидели, каждый на своей пехотной мине.
Их бирюзовые глаза горели синим.
Они не знали красоты и прочей меры.
И то, над чем носился дух, дышало серой.
И золотые буквы проступали
На кружевной от кружева печали
В стихах встречаются аллюзии на символы, используемые в русской фольклорной традиции, например, птица Сирин – несчастная, одинокая душа, зачаровывающая людей своим пением. Тема одиночества проходит через все тексты Крылова:
Из бережливости молчащий
угадывает происшествие,
один, из многих состоящий
живых, засыпанных, замешанных.
………………………………
Под снегом кружит очумевшая
безвременная птица Сирин
В этой проекции цикл «Жизнь героев» звучит предельно беспощадно. Тяжелый опыт войны – не только часть биографии автора, это и важная тема его поэзии.
Он надо мной на колени встал,
постелил свою бурку.
Не лед убьет – поющий песок.
С песком осторожней, Юрка.
Мильёны тонн километров песка,
в Сибири медведи пали.
Волки, похожие на туман,
по нам уже простенали.
Нас лебедями встретил Урал, новая мурка.
Товарищ пал. В песок прошептал:
Нас меньше вдвое,
Юрка
Несколько особняком в книге стоит стихотворение, которое по праву можно считать авторской исповедью. Это трехчастное стихотворение «Гранатометчик Иохан Штирлиц».
Простой гранатометчик Йохан Штирлиц
Еще не знает ценности отрезков,
Глотает без икоты крылья мельниц,
Быки мостов, прель-прелесть перелесков
…………………………………….
Всё те же, там же, в тех же позах –
Под православными крестами.
Ветра, дороги, паровозы,
Жандармы, воры с дураками
Набоков утверждал, что «мечта каждого писателя – сделать читателя зрителем». Крылову это удается в полной мере. Единство каждого отдельного текста создается не последовательностью сюжета, а по внутреннему закону переливания из образа в образ.
В книге есть и раздел переводов. Их не так много, но каждый – иллюстрация эстетических пристрастий самого Крылова. Особое место занимает перевод единственного стихотворения Фрэнсиса С. Фицджеральда; некогда Крылов редактировал его полное собрание сочинений и считает Фицджеральда лучшим американским писателем.