Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 314, 2024
* * *
Бутылок звяканье и крики не о том
о сем, а мудрые, и шепот сплетен –
замолкло это всё, и с мелочью в пальто
тень движется, и освещает ветер
ночное облако, не видное с земли.
Всё замерло, и снегом заметает
следы нетрезвые. Емеля, не мели,
неделя не твоя, – не замечает,
в тепле, не пьяный, и чужая благодать,
ужасно страшная, а наяву – смешная,
сейчас, под облаком, не хочет задавать
вопрос, ответа на него сама не зная.
* * *
Музыкант не свое отыграл,
с ним чужие услышали сходство –
те, что вместе вошли в этот зал
и продолжили ход свой.
Продолжается птичий полет
и желтеющих листьев паденье –
эту музыку осень поймет,
эти краски и тени,
эти нити, слова, голоса,
и опять уходящий октябрь…
Покружись, лист, еще полчаса.
Ну минуту хотя бы.
* * *
Научи меня, Спектор, не играть на гитаре,
про туманную даль не сопеть.
Инженеры в ударе, все поэты в прогаре,
в перегаре их добрая треть.
Чувства добрые по завершеньи проекта
не сравнить с повторением строк,
и насосы гудят чудной музыкой, Спектор, –
это ты их настроил как бог.
Инженерные сети, боевые насосы –
это то, что останется здесь.
Я утру свои пьяные синие слезы –
ведь неважно, умру ли я весь
или лира заветная… Смех или кашель,
ужас крошкой ли в горле сипит…
Если мир весь в угаре, то поэту быть как же
и зачем же он нужен – пиит?
Рассчитаем давление, температуру,
установим несущий каркас.
Не за жизнь кто болеет – за литературу,
тот пусть пишет ненужный рассказ,
дескать, некто вдруг видит: в небо падает снег-то,
поднимаясь в туманной пыли,
а оттуда – на землю. Объясни это, Спектор,
непростым притяженьем Земли.
* * *
Лев Николаевич Толстой
идет по полю вдоль веков,
но силуэт его простой
не виден из-за облаков.
Ему навстречу – славный птах,
А. Поперечный, автор слов,
он не останется в веках,
простынет след от соловьев.
А между ними по стерне
ползу и я, ища котов.
Достанется простыть и мне:
нашел котов – и был таков.
* * *
Назову себя Пантелеймон –
был Корягин в газете.
Недостаткам он ставил заслон,
фельетоном ответив.
Назову себя не Гантенбайн –
просто слесарь из жэка,
управдом, управляющий бань…
Надо «банями» – эхо
тех далеких исчезнувших лет
исправляет ошибку,
этажей, адресов и газет
сохраняя подшивку.
Напишу про усушку в пути,
разбавление пива,
что утруску уже не найти
и что пел некрасиво.
Назовусь управдомом, певцом,
продавцом гастронома,
что обвесил с унылым лицом
простодушных знакомых.
На последнем течет этаже,
и опасна искрá ведь,
и я эху кричу, что уже
ничего не исправить.
…Напишу про себя фельетон,
псевдонимом прикроюсь.
Надо жанр сохранить, а не то
есть печальнее повесть.