Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 313, 2023
ЗАВИСТЬ
Научиться ловить рыбу,
переехать в Орегон или в Вайоминг.
Послать всё на.
Зимой охотиться на кари́бу
либо
на зайцев
и в местном пабе не встречать незнакомцев,
кроме,
пожалуй что, самого себя.
Не нужна
станет половина гардероба,
куча привычек,
две трети номеров,
живущих в мобильнике своей жизнью.
Да и сам телефон решительно
подéлится местом с коробком спичек
в кармане, где будут болтаться оба.
Различные
темы потеряют значение.
От бесед с соседями облысеет
разговорный язык.
Будет время для книг,
но чтение
бестселлера
не победит заката
над гигантским вулканом,
что черно-белыми ледниками со скалами
отражается в окне под покатой
крышей
домика, который приник
к склону.
Заката, что облака,
в массе,
вгоняет в стыд, судя по тону
отсвета.
Я, легко одетый,
лишний
зритель, стою на террасе,
где шкворчит на походной плитке
рыбка,
та самая, что недавно еще плескала.
ТУРЧАНКА
Ночь напролёт до первых муэдзинов.
В компьютере война с плохими новостями.
В грязи
дорога. Азия костями
гор впивается в глаза,
черешней в тело – полными горстями.
До вылета – два дня и полчаса.
Не льсти
себе: всё будет только хуже.
Нет возвращенья.
За побег – есть срок.
Дитё растет без мужа,
без крещенья,
и выбор весь опять
из трех дорог.
А вспять –
никак. Часы неумолимы.
Глушить вино. Порок –
как это глупо!
Чуток
забвенья голову вскружит.
Мираж приюта – доля пилигрима.
Мгновенье замерло. Надежда впала в ступор.
Скупое время продлевает жизнь.
ЙОМ-КИПУР
Господи, только бы всё успеть,
прежде чем позовешь!
Певчему – слушать медь.
Нищему – тратить грош.
Что ж
от того, что пока дышу,
ежели не тобой?
За грешника попрошу
ломаною строкой.
Дай не покой,
нет.
Что нужно мне – знаешь сам.
Свет
ниспошли, чтоб принять смог,
да силы придай словам.
Смог
рассеки лучом,
и я по нему пойду.
Любимой подставь плечо
и отведи беду.
Я поживу еще,
гордыню мою прости.
В горсти
твоей – чёт-нечёт –
доброму не отмсти.
МEXICO CITY БЛЮЗ
Августовский Мехико-Сити.
Автомобильный смог,
пришитый нитями
дождя к островам строений.
Пресытившееся отбросами вороньё,
вспугнутое,
покидает растения
сада.
Гостиничка. В фойе выгнутые
стулья, ворсистая обивка в контраст наряду,
твоё
летнее платье чуть выше коленей.
Дождливый Мехико-Сити.
Шины хлюпают в лужах.
Дырки в дорогах не ужас –
норма.
Вздрагивает прохожий.
Опять взлетает ворона.
Названия улиц – блёклы.
Непохожие
друг на друга цветные домушки кружат
прозрачную жизнь сквозь стекла
оконных рам.
Вечер в Мехико-Сити.
Ресторанчик, ананасные дольки.
Музыкант, выдыхая в маску,
поет под баян.
Вы сидите.
Глазки
в меню, но столько, сколько
хотите, никак не выпить.
Ночь над Мехико-Сити
раздвигает окна, стены,
всё, что можно раздвинуть,
едва кончилось вёдро.
Тени
тянутся прочь от земли, в небе
осторожно повернув спину,
облака открывают звезду в зените.
В ее свете внизу в неге
красавицы разводят бедра.
Эпоха гордо
подымает ввысь
столбы стволов – столетние колонны
деревьев, что мысль
о времени презрев в своей спеси́,
несут собор под куполом листвы.
Как вдруг пронзает вены,
пучит кровь сирены
полицейской звук
(на терцию от «си»).
Здесь лучше мóлится своим, не посторонним,
не выходя за поколенья круг.
Богам плевать, как выглядят кресты.
Нескучный
город –
джаз над Мехико-Сити.
Седой саксофонист в надорванной
рубахе плывет звуками по узкой улочке.
Над ним – Спаситель
разнимает тучи.
Mexico City
2022
И встал тогда первый судья,
посмотрел на меня и спросил:
– А где ты был?
Я, потупив взор, отвечал:
– За счастьем уйдя,
позабыл.
И встал тогда второй судья,
посмотрел мне в глаза и спросил:
– Почему молчал?
Руку на сердце кладя,
я пожал плечами:
– Ведь не я платил,
и потому прощал.
И встал тогда третий судья,
посмотрел мне в душу и спросил:
– Почему черства?
И я, припадя
на одно колено, умолял:
– За других боюсь, трушу.
Но не подобрал слова.
И тогда трое все они встали
и посмотрели мимо меня.
– Материал неплох, но опять не вышло.
Родился мальчик – вес, рост, охват талии.
В тело чип вшили.
Подрастет к утру, года, месяца, дня.
Всё ж пока человек. В начале.
* * *
Не говори мне ничего ни про слова,
ни про ветер,
который их разносит над пустыней.
Молчи. Сливай
воду на руки, бормочи молитву.
Но сперва,
оттереть их от равнодушия до сини
попробуй.
Выросшие в сытости,
не понимают ни битву,
ни разрушенную ею землю.
На взорванную утробу
жилья не глядят сквозь слезы.
Приемлют размытости
очертаний рытвин,
не ищут в них разбросанные контуры тел.
Я там не был, но я там есть,
потому что у меня вот тут и вот тут болит.
В том месте – полость.
Удел,
в котором и живет душа, где она не молчит.
Когда монолит
мрака опять собой закрывает восток,
слова разума – всё глуше.
Они – ветер над пустыней.
Не закапывай голову в песок.
Война и твой висок
найдет, и тогда равнодушие
уже стыда не имет.
ЯЗЫК ГОР
Потому что я говорю на языке гор,
жителям бесконечных равнин
меня не понять.
Говор мой щиплет гортань,
и не унять повтор
отражения эхом слов, которые тяжело принять.
С вершин
легко прощается глубина обид. При взгляде вниз
глубину вообще можно стереть.
Снизу вверх хорошо видна только
неудавшаяся жизнь.
Тем, кто научился смотреть.
Осколки
льда на снегу, в вышине,
на глаз
не различить,
пока проклятьем по тишине
не прозвучит лавина.
Но тогда уже поздно будет решать учить
значение горных фраз.
Потому-то и бесконечна равнина,
что по ней хорошо бежать, особенно нажав на газ.
На горном наречии
есть глагол
для создания чистоты снега
и глагол для похожести линии
хребта на судьбу.
Колокол,
издалека, не слышен над бурной речкой
так, как над равниной,
но с начала вéка
набат запаздывает предупредить пальбу,
превращающую снег в крошево
из крови и глины.
Потому что кожа
пальцев огрубела от остроты скал,
шансы больше ими горячий
ствол удержать, наставленный на врага.
Время в горах
стоит и потому не плачет,
когда, оборачиваясь в века,
обнаруживает, что один из них на войне пропал.
Кружево причудливых форм,
разрезов ущелий,
красота висячих долин,
ручьёв урчанье –
не терпят неточных слов
или неоднозначных прочтений.
Потому что в горах тяжело добывать корм,
особенно когда один,
говор мой – в основном, молчанье
с оттенками восхищений.
Я читаю книги, написанные миллионы лет назад
слогами из первобытных звуков.
Их перелистывая, вижу разлуку
с Создателем,
незаметную в низине,
где взгляд
наблюдателя
гаснет и, не проходя и половины
расстояния до горизонта,
киснет в унынье.
Спрессованная
каньонами, теснота моих обещаний – нерушима,
а выраженная языком гор – она равна жизни.
Высота стен – это глубина убеждений,
а исполнение слов – вершина.
Без сомненья,
ради которой и есть смысл в восхождении
из болота.
ВЕСНА
На ходунке опять пора менять мячики.
Февральская простуда, вроде бы, отступила.
Настоящее теперь меньше прячется
в прошлом.
Невозможная
эта зима, похоже, отлила
свои циклоны, мощные,
в обрывах электричества,
в наводнениях,
в холодах.
Это всё мгновения
и какое бы ни было их количество –
они не имеют значения.
Редко стали приезжать внуки.
На днях,
правда, повидал младшую – прелестница!
Из остальных развлечений – чтение
по-прежнему не подводит.
Библиотека скрашивает невозможность уехать.
По хорошей погоде,
самому положить бы руки
на руль, отклонить креслице,
и, возраст – не помеха, –
нажать и полететь по незнакомым местам.
Страница, почему-то пуста.
Перечитать снова.
О чем? Вот тут пятно на краю листа.
И еще одно на штанах –
обнова, –
подарок от дочки.
Может быть, заглянет поближе к ночи.
Она всегда в делах,
в беготне.
Я в ее годы – тоже без сна.
Надо же, какая птица в окне!
И впрямь – весна!
Калифорния