Интервью с М.Н. Толстым
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 313, 2023
Памяти Наталии Крандиевской-Толстой
1888–1963
Шестьдесят лет назад, 17 сентября 1963 года, ушла из жизни замечательная русская поэтесса Наталия Васильевна Крандиевская-Толстая. Яркий поэтический дар позволил ей войти в плеяду лучших поэтесс Серебряного века. Еще в ранней юности ее стихи получили высокую оценку таких признанных мастеров, как И. Бунин, К. Бальмонт, В. Брюсов, В. Хо-дасевич. На формирование поэтессы оказала влияние творческая атмосфера, окружавшая ее с детства. Для дочери книгоиздателя и писательницы было естественным общаться в своем доме с друзьями семьи – видными литераторами того времени.
Наталия Крандиевская пережила и годы Серебряного века, и революционные, и эмиграции, и советские. На ее долю выпала блокада Ленинграда, сталинские репрессии, в старости ее настигла слепота – но даже и тогда она не потеряла своего природного оптимизма.
Старший внук Наталии Васильевны – Михаил Никитич Толстой – в настоящее время живет в городке Менло Парк, штат Калифорния; он хорошо помнит бабушку – еще со времен своего послевоенного детства.
Алла Ранская
Алла Ранская (А.Р.) Михаил Никитич! Какой Вам запомнилась Ваша бабушка?
Михаил Толстой (М.Т.) С бабушкой было всегда очень спокойно и весело. После войны мы (мои сестры и я) жили с ней на даче и каждый день гуляли в лесу. Она велела нам ходить и петь: «Черничный дедушка, пошли нам ягодку». Ягодка при этом находилась. Свидетельство бытия черничного дедушки было неопровержимым.
Позже, когда пришла пора поступать в школу, врачи запретили отдавать меня учиться, сказав, что после эвакуации этому туберкулезному дистрофику нельзя напрягаться, слишком худ. Я плохо ел, не было аппетита. Бабушке было сказано, что меня можно будет отдать в школу, если я за лето прибавлю четыре кило. И она проявила чудеса кулинарного искусства – кормила меня, как рождественского гуся, и справилась с задачей. Меня приняли сразу во второй класс.
Помню дождливые дни на даче, когда мы играли с бабушкой в буриме. Она придумывала четыре смешные рифмы, как можно более несуразные, а мы, дети, должны были каждый написать к ним стихи так, чтобы получилось складно. Читали, что получилось, и хохотали, бабушка смеялась больше всех и всех хвалила. Она рассказывала, что в ее детстве, когда у родителей были гости, чтобы дети не мешали и не путались под ногами, мама говорила им: «Ну подите, займитесь чем-нибудь, стихи попишите хотя бы».
Когда мы чуть подросли, бабушка научила нас играть в покер. Это была ее любимая игра после того, как она на пароходе, который вывозил ее с Алексеем Толстым и детьми в эмиграцию из Одессы в 19-м году, от безденежья и отчаяния села играть в карты с богатой компанией. К ужасу и удивлению Толстого, она выиграла огромные по тем временам деньги, получив в покере редчайшую, непобедимую комбинацию из четырех одинаковых карт с джокером. Мы очень любили этот ее рассказ, восхищались бабушкиной бесшабашностью (она села играть, не имея ни франка). Играя с бабушкой в покер, как будто сами ехали на корабле в Париж, – и мы выигрывали!
У бабушки на пароходе был с собой талисман – сушеный морской конек, которого она называла коньком-горбунком, и считала, что он ей принес удачу. Конек давно исчез, и потому, видимо, в картах ей не везло.
Ее большую квартиру, где мы все жили до войны и где я родился, занял высокопоставленный сосед, служивший в Смольном и исчезнувший впоследствии в пучинах «Ленинградского дела». Бабушка переехала в маленькую квартирку, стены которой были обиты, как ей нравилось, красивой синей материей, а не оклеены обоями, и куда она любила приглашать внуков в гости. Мы попадали в другой мир – спокойный, без суеты, где чувствовали себя ее друзьями, и только у нее я пил чай из красивых чашечек тончайшего фарфора на таких же блюдечках. (В доме моих родителей быт отходил на последнее место, во главу угла ставили образование и творчество, бабушке же удавалось удивительным образом объединять эти начала с эстетикой ее мира, это оставалось неотъемлемой частью ее повседневности.)
Бабушка окружала внуков (их накопилось двенадцать) любовью и уютом, но, к несчастью, наступавшая слепота не давала ей возможности разглядеть лица младших, о чем написано в ее стихах.
Она никогда не жаловалась на трудности жизни, обладала какой-то «не-от-мира-сегосинкой», называла милиционера «городовой» и не умела правильно определить время, глядя на часы. Но ей это не мешало, а нам не мешало ее обожать.
А.Р. Известно, что первая встреча Н.В. с Алексеем Толстым произошла в художественной студии, где они обучались у Добужинского и Бакста. Получили ли дальнейшее развитие ее художественные способности наряду с музыкальными и неоспоримым литературным талантом?
М.Т. Обучение в студии для обоих было расширением их художественного взгляда на мир, но не овладением профессией. Бабушка хорошо играла на рояле, рисовала, знала языки, сама писала музыку – например, ее «Колыбельная Никите» была напечатана с ее же нотами в первом номере журнала «Зеленая палочка», вышедшем в Париже в 1920 году. А.Толстой не знал языков, не владел игрой на музыкальных инструментах, хотя у него был музыкальный слух, и, говорят, он был хорошим актером. Оба они были совершенно литературоцентричными людьми. Литература была их жизнью, а жизнь состояла в литературе. Их дети обладали абсолютным слухом, сын Митя стал композитором, закончив консерваторию по классу Шостаковича. В последние годы Митя написал цикл романсов на стихи своей матери. Ее сестра Дюна (Надежда) Крандиевская-Файдыш стала художницей и скульптором, а племянник А. Файдыш стал архитектором, он – автор знаменитого памятника космонавтике: титановая взлетающая ракета с огромным хвостом – на ВДНХ в Москве, напротив гостиницы «Космос».
А.Р. Как Алексей Толстой относился к творчеству Н.В.?
М.Т. Известно, что А. Толстой в ответ на похвалы себе, ответил: «Что я? Вот Туся – это действительно мастер». Он знал наизусть ее стихи, любил цитировать их наряду со стихами Сергея Есенина, Веры Инбер, постоянно советовался с ней в литературных вопросах.
А.Р. Делилась ли Н.В. с Вами воспоминаниями о годах, проведенных ею с А. Толстым в эмиграции, и что заставило их вернуться в Россию?
М.Т. Толстой никогда не принадлежал ни к какой партии и никакой идеологией не был заражен. Ближе всего к мировоззрению А.Толстого были взгляды на историю и революцию М. Волошина, его друга, выраженные им в поэме «Россия», – преображение через ад и катастрофу. Возвращение в Россию не было отказом от каких-либо своих прежних убеждений. Сам А.Толстой выразил это во фразе: «Я хочу вбить свой гвоздь в расшатанный бурями корабль российской государственности». В глубине души он был, скорее всего, державником. Советская власть, правда, смотрела на всё это по-своему, как всегда эксплуатируя чужую искренность.
Толчком к возвращению послужила угроза потери детьми русского языка. В Берлине мой пятилетний отец, увидев чуть было не столкнувшиеся машины, сказал родителям: «Мог быть маленький катастрофф». В бабушкиных воспоминаниях записано: «В этот день Толстой принял окончательное решение вернуться». Без русского языка они не представляли себе своего существования. Что касается комментариев к этому поступку, то их авторы не остаются без работы по сей день.
А.Р. После литературных успехов в молодости и появления ее сборника «От лукавого», изданного а Германии в 1922 году, Н.В. перестала печататься, и следующие стихи появились только в конце 30-х годов. Почему?
М.Т. Действительно, досадно, что молодая талантливая поэтесса перестала печататься после возвращения в Россию. Как известно, Н.В. не была счастлива в первом браке, с адвокатом Ф. Волькенштейном, именно в тот период ее поэтический дар достиг апогея – в 1913 году выходит ее первый сборник стихов, получивший высокую оценку поэтов-современников. Не только поэтическим талантом отличалась Н.В., она была удивительно хороша собой; и Бунин, и Бальмонт были влюблены в нее. Но только Алексей Толстой смог завоевать ее сердце. В 1915 году она ушла к А.Толстому. К сожалению, встреча с ним отодвинула поэзию… Как отмечает А. Варламов в книге об А. Толстом, она «принесла себя и свой дар в жертву дому», создав все условия, способствующие его творчеству. Она жила творческими интересами мужа, вела переписку с издателями, вычитывала корректуры, перебеливала новые рассказы Толстого. Только в эмиграции начала писать стихи для детей.
Мы с сестрами любили бабушкины стихи, изданные в Германии, – «Гришкины путешествия», приключения с картинками про мальчика, путешествующего по миру на самокате. Там было, например, про нападение на Гришку людоедов в Австралии. Он залез на дерево и ждал смерти: «А на дереве удав, / Ничего не разобрав, / И, давненько не обедав, / Съел обоих людоедов…» Гришка был спасен, а мы полюбили удава на всю жизнь.
Счастливая в замужестве с А. Толстым, сожалела ли она о том, что ее собственное творчество отложено так надолго? Возможно. Думаю, подсознательно она понимала масштаб самоотречения. 20 лет спустя, уже после разрыва, Н.В. напишет: «Нет, это было преступленьем, / Так целым миром пренебречь / Для одного тебя, чтоб тенью / У ног твоих покорно лечь». Вообще, чем больше испытаний выпадало на ее долю, тем ярче она проявлялась как поэт.
Обида была, однако ее достоинство оказалось выше. Даже когда А.Толстой, в сердцах, на посвященной Н.В. сказке «Буратино», в которой остались написанные ею кукольные стихи (в том числе великолепные «Карабас-Барабас, / Не боимся очень вас»), сменил свое посвящение на имя другой, она с грустным юмором ответила ему в стихах: « Разве так уж это важно, / Что по воле чьих-то сил / Ты на книге так отважно / Посвященье изменил? / Тщетны все предохраненья, – / В этой книге я жива, / Узнаю мои волненья, / Узнаю мои слова. / А тщеславья погремушки, / Что ж, бери себе назад. / Так ‘Отдай мои игрушки!’ / Дети в ссоре говорят».
А.Р. Что, по-Вашему, стало главной причиной ее разрыва с Толстым?
М.Т. Для стороннего наблюдателя всё просто – молодая энергичная секретарша вытеснила привычную и стареющую жену. Как всегда, всё было гораздо сложнее, и причин было много. Бескомпромис-сность и самопожертвование, присущие Н.В., были противопоказаны надвигающемуся порядку вещей в стране и окружению А.Толстого. Душевный контакт исчезал, А.Толстой был в моральном и творческом кризисе. Приняв мироощущение Н.В., А.Толстой погубил бы и себя, и ее, отказавшись от выполнения требований власти и своего круга общения. Шел вопрос о выживании. Расстрелянные в 1930-х деятели искусства оставили после себя выбитые из них показания о заговоре. Кольцо сжималось, но А.Толстой вовремя умер – к концу войны уже было подготовлено «дело писателей», где «паровозом» должен был идти «английский шпион А.Толстой».
Разрыв фиксировал новый status quo, новый порядок и новый мир, неприемлемый для Н.В. Она первая почувствовала это, покинула их совместный дом в Детском (бывшем Царском) Селе, стала жить с детьми в Ленинграде: «Нет. Уходи. Святотатства / Не совершу над любовью. / Пусть – монастырское братство, / Пусть – одиночество вдовье».
Толстой перебрался в Москву. Н.В. отказалась от любимого мужа, не проявив ненависти, – напротив, ее стихи по-прежнему наполнены любовью, но уже смешанной с чувством горечи: «Милый, бедный, глупый! Только смерть научит / Оценить, оплакать то, что не ценил. / А пока мы живы, пусть ничто не мучит, / Только бы ты счастлив и спокоен был».
А.Р. Замечательные стихи написаны Н.В. в блокадном Ленинграде. Почему она приняла решение остаться в осажденном городе?
М.Т. Было что-то, что можно назвать гордостью, нежеланием покоряться никакому насилию, и это выразилось в таком парадоксальном, самоубийственном решении. Тем оно ценнее. «Я не покину город мой, / Венчанный трауром и славой…» И – «Утешусь гордою мечтою / За этот город умирать…» Любопытно, что город в блокаде прославили не поэты, а поэтессы – Берггольц, Ахматова, Инбер, Крандиевская. Однако Берггольц и Ахматова ненавидели советскую власть, Крандиев-ской на власть было наплевать, а о любви к ней вообще нечего говорить.
Власть отомстила непокорным. В 1946 году расправились с Ахматовой, заодно и Крандиевскую запретили печатать, разобрали набор уже подготовленной книги. Берггольц спилась, реверансы власти ее не размягчили. Ныне цикл блокадных стихов Н.В. удивляет оптимизмом и отсутствием пафоса – такое присуще только внутренне свободному человеку, он остается самим собой в любых нечеловеческих условиях, и это дает ему силы выжить.
Цензурное око не дремало еще сорок лет – даже в сборнике «Дорога», изданном в 1985 году, были запрещены ее строки, посвященные смерти Цветаевой: «И всё та же российская сжала петля / Сладкозвучной поэзии горло…» Там они звучат в искаженном виде: «И всё та ж захлестнула и сжала петля / Сладкозвучной поэзии горло…» Цензура не заметила, что осталось «же», оставляя читателя догадываться, какая же еще была подобная петля.
Только в 1992 году это стихотворение опубликовано полностью в сборнике «Грозовый венок», название которого взято, как цитата из этого стихотворения: «А уж тучи свивали грозовый венок / Над твоей головой обреченной».
А.Р. Известны посмертные сборники стихов Н.В. – «Вечерний свет» (1972) и «Дорога» (1985), «Лирика» (Библиотека «Огонек», № 8, 1989), «Грозовый венок» (1992). Существуют ли прижизненные издания, кроме дореволюционных и сборника «От лукавого», изданного в Берлине в 1922 году?
М.Т. В начале «оттепели», в 1959 году, в журнале «Прибой» была опубликована часть прозы Н.В. – ее воспоминаний, которые полностью вышли отдельной книгой лишь в 1977 г. в Ленинграде.
А.Р. Удивительно, что цикл «блокадных» стихотворений Н.В. не был опубликован, в отличие от стихов Ольги Берггольц и Маргариты Алигер. Чем это объяснить?
М.Т. Сразу после войны начался идеологический поход против людей искусства, которые, по мнению партийного руководства, были слишком независимы в своем творчестве и не готовы были в едином строю прославлять политику партии и правительства. Трагедию и ужасы Ленинградской блокады требовалось подавать исключительно как героизм советского народа. В стихах Н.В. нашли отражение трагедия повседневности блокады, простые радости жизни выживших ленинградцев и не находилось места для официального торжества. После «Ленинградского дела» стало совсем невозможным писать о блокаде в том личностном, интимном, сочувственном, спокойном и достойном стиле, который характерен для блокадных стихов Н.В.
А.Р. О чем писала Н.В. в послевоенное время?
М.Т. В последние годы жизни в ней крепло, хотя и никогда не исчезало, философское отношение к жизни и смерти. Примером этого служит «Венок сонетов», написанный Н.В. в середине 1950-х годов. Смерть – это не конец, жизнь переходит к следующим поколениям; так, в частности, звучит ее «Эпитафия» самой себе, выбитая на могильной плите: «Венок любви, и радости, и муки / Подхватят снова молодые руки, / Когда его мы выроним из рук…»
Много стихов Н.В. обращено к детям и внукам. Единственные стихи, где звучит непоправимая грусть, посвящены моему брату-близнецу Алеше, умершему в младенчестве («Упадут перегородочки…»). Нас назвали в честь дедов – Михаил и Алексей. Алексей умер от голода – врожденное сужение пищевода у новорожденных тогда не умели оперировать. В чем роковой смысл, что именно его назвали Алешей?
Даже наступившая слепота не останавливала ее, она продолжала сочинять, не видя текста. Ее стихи, посвященные одной из младших внучек – Шурочке, лица которой она не может разглядеть, пронизаны ощущением горького, но всё же счастья: «Черт лица твоего я не вижу, / Слышу голос любимый твой. / Подойди ко мне, стань поближе, / Дай коснуться тебя рукой…»
Жизнь Н.В подтверждает слова, сказанные ею в одном из ранних стихотворений: «И есть ли что мудрее, люди, / Так, молча, пронести в тиши / На приговор последних судей / Неискаженный лик души».
А.Р. К сожалению, в США не так просто найти книги Н. Крандиев-ской-Толстой. В библиотеке Русского Центра Сан-Франциско есть только небольшой сборник «Дорога». В библиотеке Стэнфордского Университета наряду с изданиями 1970–80-х годов есть даже первый сборник «Стихотворения», изданный в 1913 году в Москве. Можно ли надеяться, что в ближайшие годы появятся новые сборники стихов и воспоминаний Н.В.?
М.Т. Сестра Татьяна готовит полное собрание стихов и прозы бабушки, а также воспоминания ее матери – Анастасии Романовны, которая жила в Царском Селе вместе с Толстыми до конца 30-х годов, и большая часть ее архива сохранилась.
А.Р. Спасибо, Михаил Никитич, за Ваш рассказ.
М.Т. Спасибо редакции «Нового Журнала», предоставившей возможность опубликовать в юбилейные дни избранные стихи Наталии Васильевны Крандиевской-Толстой.