Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 312, 2023
Валентина Синкевич: «Иностранный и странный великоросс». Автопереводы
ПОРТРЕТ
Я насильно вдвинута в эту тяжелую раму.
Я красивым пятном вишу на стене.
Здесь я живу, переживая странную драму –
в этой комнате, в этом городе, в этой стране.
Меня создал художник, списывая с нарядной дамы –
мертвой, только говорить и двигаться умела она.
А я живая – с понимающими и видящими глазами,
но на безмолвие и неподвижность обречена.
Кто дал ему право на это, дал живые тона и краски?
Знает ли он, как кровь моя кипит на холсте?
Он при мне обо мне говорил нелепые сказки
про любовь, про искусство, о недосягаемой их высоте.
Всё это бред. Сам художник не верил в это.
Был он жесток и лжив. Но умел творить чудеса.
Вот и создал меня. Я живу – которое лето! –
Я смотрю на всё, не в состоянье закрыть глаза.
Я кляну его, ночью не давая ему покоя.
Он кошмарные видит сны, предо мной ощущая вину.
Я его вдохновенье, двигаю его послушной рукою…
Всё же он спит, а я никогда не усну.
Мне годами висеть в этой тяжелой раме.
Он умрет, а я еще долго буду жива –
сотворенная им в трепетной, красочной гамме,
с неподвижной рукой, лежащей на кружевах.
PORTRAIT
I am squeezed forcefully into this heavy frame.
I hung on the wall like a beautiful patch.
Here I live, surviving a strange drama –
In this room, in this city, in this country.
A painter created me, coping a dressed-up lady –
Dead – who could only move and speak,
But I am alive – with the eyes that could see and understand,
But I am doomed for stillness and for silence.
Who gave him the right for this, the vivid tones of colors?
Does he know how my blood is boiling on the canvas?
He spoke those absurd tales about me in my presence,
About love and art and their height out of reach.
This is all delirium. The artist himself did not believe in it.
He was cruel and mendacious. But he could create miracles.
And he created me. I live – many summers! –
I gaze at everything, not being able to shut my eyes.
I curse him, not giving him peace.
He seas dreadful dreams, feeling his guilt to me.
I am his inspiration that moves his obedient hand…
And still, he sleeps, and I will never sleep.
For years, I am doomed to hang in this heavy frame.
He will die, and for a long time alive, I will remain –
Created by him in this anxious, colorful gamut,
With my motionless hand, resting on lace.
1.
Дай мне силу прожить этот год!
Каждый день опускаюсь под лед
глубже. Глуше гул голосов.
Над покровами льда
дай мне силу всплывать иногда.
Дай мне силу для вздоха,
дай мне, как хлеба, воздуха,
голубую райскую вспышку,
подари, как детям дарили книжку.
Кто сказал, что пора на вокзал?
К телефонам бежать – кто сказал –
по крутым небоскребам,
разлучившим меня и с землею,
и с небом.
Дай мне силу прожить этот год!
* * *
Give me strength to survive this year!
Every day, I plunge under the ice
deeper. The rumble of voices is hollow.
Above the surface of ice
give me strength to float now and then.
Give me strength for a breath,
give me, like a loaf of bread, some air,
the blue flash of a paradise
present to me as a book given to children.
Who said that it’s time for departure?
To run to the phone – who said –
along the steep skies,
separated me from the earth
and the sky?
Give me strength to survive this year!
2.
Здесь одинаковы души и лица
летом на улице этой не душно,
зимою не холодно.
И манекен на витрине
Похож на проходящую мимо
женщину с лицом и душой манекена,
идущую уверенно
в свой дом.
У женщины дом красивый
на улице без порыва
ветра весеннего.
В гостиной и в сердце пусто,
мерцает красивая люстра,
мебель, глаза и волосы.
Женщина ровным голосом
говорит, сидя в гостиной…
И манекен на витрине
красиво глядит в пустоту.
* * *
Faces and souls are identical here,
in summer it is not hot in the street,
in winter it is not cold.
And the mannequin in the window shop
looks like a passing by
woman with the face and soul of a mannequin,
walking confidently into her home.
The woman’s house is beautiful
on the street without a gust
of a spring wind.
It is empty in the living room and in her heart,
a fancy chandelier shimmers,
and so the furniture, her eyes and her hair.
The woman speaks
in a flat voice while sitting in a living room…
and the mannequin in the window shop
beautifully stares into void.
3.
С берега дальнего – всё ни звука.
Океан – это только волна,
океан – это лишь глубина,
океан – это только разлука
и пустая в парке скамья.
Вечер закрыт на цепочку.
Стол, бумага, строчки.
На бумаге в строчках я.
И тогда в моей комнате странно,
будто кто-то рядом поет,
будто кто-то еще не живет
на другом берегу океана.
А прислушиваюсь – в доме ни звука.
Только в берег бьется волна,
а от берега в даль – глубина,
и от дали в берег – разлука.
* * *
There is still not a sound from a distant shore.
The ocean – is only a wave,
the ocean – is only depth,
the ocean – is only a parting
and an empty bench in a park.
The evening is locked on a chain.
Desk, paper and stanzas.
On a paper in those stanzas I am.
And then, it is odd in my room,
as if somebody sings near by,
as if somebody still lives
on the other side of the ocean.
I listen – there is not a sound in my house.
Only the wave knocks against the bank,
and far from the shore – is depth,
and far from the shore – is a parting.
4.
Пора принять нам свой жребий
и честно с собой говорить.
Тоска? Что бывает нелепей!
Не лучше ль покорно поплыть
к единственной видимой цели –
к перу и бумаге в столе.
Когда-то нас вспомнят: мы пели
на этой красивой и страшной земле.
* * *
It is time for us to accept our lot
and to speak honestly with yourself.
Melancholy? What could be more odd!
Maybe it’s better to obediently sail
towards a pen and paper on a desk.
Someday, we will be remembered: we sang
in this beautiful and dreadful land.
Публикация – Елена Дубровина