Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 312, 2023
* * *
Когда Вселенная до точки
сжимается, и ты не в силах
ни слова написать, ни строчки –
слабеет мысль, кровь стынет в жилах.
Представь себе – листва кружится!
Кружись и ты, лети за нею,
ища куда б тебе прибиться,
свою окончив одиссею.
Быть может, здесь в лачуге бедной
тебя ждет верная супруга,
и тетива звучит победно
тобой оставленного лука.
Ты – царь и бог в глазах мальчишки,
который спину прикрывает
тебе, как на картинке в книжке,
что держит щит и меч сжимает.
Крепки мальчишеские руки,
и зорок глаз.
Не ради славы –
за поношения и муки
он ищет на врагов управы.
* * *
Ничего не постоянно,
разве что 17 граней
у граненого стакана,
за окном – простор бескрайний.
На который, если долго
смотришь, то в глазах двоится,
в сердце острая иголка
может вдруг пошевелится.
И колючее стальное
остриё пронзит, как спица,
существо твое живое,
что тоскует и томится.
как за каменной стеною,
за броней моей фальшивой –
за улыбкой напускною,
то несчастной, то счастливой.
* * *
Проснуться с ясной головой
и легким сердцем.
День начать
с того, что тихо над тобой
склонившись, в лоб поцеловать.
Начать с того, что отложить
нельзя на после, на потом –
ни досказать, ни долюбить,
ни осенить себя крестом,
раздвинув шторы на окне,
в рассветных сумерках, в мороз
увидев дятла на сосне,
который, как каменотес
замшелый розовый гранит,
должно быть, в этом есть нужда,
сосну замерзшую долбит.
Стахановец. Герой труда.
* * *
Он сегодня спит в подъезде.
Всё указывает в нем –
в каждой позе, в каждом жесте –
на трагический надлом.
Кое-как на подоконник
влез, себе соорудив
из ушанки подголовник,
и рукой глаза прикрыв.
Словно хочет он от света
заслониться, но никак
защититься от навета.
Стиснул зубы, сжал кулак.
В локте согнутой рукою
прикрываясь, он готов
к жаркой схватке, к битве, к бою
с целым полчищем врагов.
* * *
На зов пионерского горна,
что ветер донес из полей,
откликнулось что-то покорно
в душе огрубевшей моей.
Так в сумерках старая псина,
заливистый лай вдалеке
услышав, а не беспричинно,
скулит на своем тюфяке.
И дать ни один академик
не может ответ – почему
она, как ее неврастеник-
хозяин, уставясь во тьму,
часами лежит неподвижно
и слезы горячие льет,
когда на реке еле слышно
трещит и ломается лед.
* * *
Солнце низкое настолько,
что, гоняя голубей,
ткнуть шестом его легонько
можно, можно – посильней.
Чтобы сдвинуть с мертвой точки,
чтоб быльем не поросли
эти черные денечки,
чтобы мы вздохнуть смогли.
Как мальчишечки, которых,
оглушив взрывной волной,
завалило в тесных норах
потом пахнущей землей.
Тучной, жирной, плодородной,
тяжкой, так как чернозем
лишь на грядке огородной –
мягок, легок, невесом.
* * *
Аблеухов слышал «У….!»
При гнилой, сырой погоде
эту чертову дуду
я сегодня слышу вроде.
Что-то слышу я во тьме,
что сгущается над нами.
Мысли черные в уме
свет мне застят облаками.
Интересно, кто-нибудь
слышит нечто наподобье
раздирающего грудь
крика, причитанье вдовье?
Лязг затворов? Стук сапог?
Свист разбойничий во мраке?
Если нет, храни нас Бог,
спящих сладким сном в бараке.
Спи, невинная душа.
Жизнь – пуста и никудышна.
Ты же – чудно хороша! –
Ангел шепчет еле слышно.
26.09.