Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 309, 2022
Перевод Марина Адамович
Удивительная история советского Спинозы,
или Опасные танцы с большевиками*
Когда после 1991 года советские архивы открылись на короткое время, среди бумаг ЦА Министерства безопасности была обнаружена удивительная предсмертная записка. Один из ведущих государственных философов под давлением Сталина в 1931 году планировал покончить жизнь самоубийством; причиной же его отчаяния был тот факт, что своим учителем он считал не Ленина, а… Спинозу. Имя этого философа – Абрам Моисеевич Деборин. И если бы история повернула иначе, Спиноза мог бы в Советском Союзе стать основным негласным мыслителем. Возможно, это не изменило бы политическую реальность, но философия сама по себе спаслась бы как нечто большее, чем изложение марксистско-ленинских фантазий.
СПИНОЗА В РОССИИ
Деборин оставил о себе весьма интересную историю, мало известную на Западе. Он родился в 1881 году, окончил Университет в Берне, Швейцария. В середине 1920-х он казался Ленину лучшим философом в Советской России.
По правде говоря, мало кто мог сравниться с Дебориным после высылки Лениным из страны на «Философском пароходе» ведущих академиков – философов, социологов и экономистов. С семьями, вместе с выдающимися религиозными философами, эти нежелательные педагоги и академики заполнили два парохода, отплывшие с двумя сотнями изгнанников на борту.
Без них Ленин попал в весьма затруднительное положение в поисках штата для только что основанного Института красной профессуры в Москве. Деборин, казалось, обладал уникальными возможностями преподавать на необходимом уровне, но ему не полностью доверяли. Проблема была в том, что он начинал как меньшевик, а меньшевизм был направлением, которое Ленин уже отбросил в прошлое. Когда-то Ленин боготворил лидера меньшевиков Георгия Плеханова, однако затем меньшевизм показался слишком близок к немецкой социал-демократии, не хватало ему и революционного потенциала. Словом, сказал Ленин, – за Дебориным надо понаблюдать.
То был решающий момент и для Спинозы – так как Плеханов восхищался им. Был ли Спиноза, столь почитаемый меньшевиками, приемлем для советского общества? – И если да, то в какой степени? Дебаты на эту тему длились десятки лет, в течение которых Деборин вместе с коллегой и единственным реальным его соперником в Институте – Любовью Аксельрод – были попеременно превозносимы и поносимы.
Деборин и Аксельрод были марксистами, преподававшими историю западной философии. Аксельрод верила в аксиому Спинозы о логической необходимости законов Вселенной, тогда как Деборин полагал, что оптимизм Спинозы, чувство коллективного разума и этическая озадаченность, как жить «правильной» жизнью, и составляли тип философии, пригодной для Советской России. Они оба утверждали, что – подобно правоверному марксисту – Спиноза был материалистом и атеистом, и в этом качестве философия Спинозы становилась уникально удобной, потому что она давала систематическое обоснование, почему именно идеи марксизма и атеизма – правдивы и необходимы обществу. Троцкий соглашался с Дебориным и Аксельрод. Он признал, что проблема для революционеров, когда они дают идеологическое обоснование новому государству, заключается в том, что Маркса и Энгельса, хотя и мастеров полемики, трудно назвать систематическими философами. К несчастью, Троцкий весьма скоро перестал быть самым подходящим политическим союзником. Но он оставался честным приверженцем Спинозы.
Деборин был согласен с Троцким, что Советскому Союзу нужна философия в качестве основной дисциплины. Роль философии, по Деборину, состояла в том, чтобы помочь прояснить ценности нового государства и получить руководство к действию. Но в реальности было не так легко защищать заявление, что Барух Спиноза был материалистом и атеистом.
Рожденный в 1632 году в Амстердаме, Спиноза являлся членом городской диаспоры португальских евреев – сефардов; он регулярно посещал синагогу (пока не был отлучен); он часто сочинял «доказательства бытия Бога». Тем не менее, его материализм можно было признать. Спиноза учил, что мир – это единая субстанция, или организация, «Бог или Природа». Однако его критики говорили, что его философия все-таки метафизична, если не религиозна, в определенном смысле. Другая проблема состояла в том, что Спиноза не прошел школы Гегеля, как Маркс. Так, в отличие от Гегеля и Маркса, его объективная Вселенная была статична, он не связывал ее с историческим развитием. Тогда как страна, которая к 1924 году стала Советским Союзом, нуждалась в динамичной философии исторического прогресса.
Ранние советские приверженцы Спинозы пытались ответить на национальные запросы, при этом дистанцируясь от западного прочтения наследия философа. Спиноза для Запада был великим рационалистом и гуманистом, определенным образом ассоциировавшимся с Французской революцией. В Советской России 1789 революционный год считался не то чтобы плохим, но знаменовал собой триумф буржуазии, а не нового эмансипированного советского и мирового пролетариата.
В 1927-м, в год 250-летия смерти Спинозы, Деборин отправился на конференцию в Гаагу, нацеливая себя на скрытые идеологические дебаты о мыслителе в интепретациях его наследия Востоком и Западом. Он услышал оратора от Лиги Наций, восхвалявшего Спинозу как сторонника мира, чья философия была сравнима с христианством. Деборин был взбешен. Сидя в зале, он шептал: «Наглый лжец… Единственный наследник Спинозы – это современный пролетариат!» («Spinoza in Soviet Philosophy», George L. Kline, ed, 1955). Идея Деборина была в том, чтобы Советский Союз предъявил уникальное право на Спинозу как на свой направляющий философский свет.
Русская философия только что испытала свою собственную Октябрьскую революцию, отмеченную фактом высылки пассажиров «Философского парохода» пятью годами ранее. Утверждая курс на новую цивилизацию, из философии должен был быть исключен метафизический идеализм и, конечно же, любые проявления метафизики, включая религиозные верования. Здесь очевидны параллели с логическим позитивизмом в Вене или Бертраном Расселом в Кэмбридже в то же самое время. Подобно тому как на Западе в первой половине 20-го века возросло искушение определить метафизику как «нонсенс» и рассматривать ее в контексте общих идей Просвещения, так русская философия, от имени самой Советской России, разрабатывала тот же самый сюжет. Но в России это было не только предметом академического спора. Ставкой стали всё жизнетворчество и сама жизнь.
СПИНОЗА – МАТЕРИАЛИСТ И АТЕИСТ
Анализ обсуждений в Советской России наследия Спинозы в 1920-х показывает нам сегодня, от положения к положению, как оптимистический социальный коллективизм и вера в научный прогресс становились краеугольным камнем советского менталитета. Спиноза был желанным в качестве архетипа современного мыслителя, который, в противоположность Декарту, закрыл зазор между разумом и миром и в процессе этого прикрыл любую возможность для релятивизма и скептицизма. Деборину импонировала сила, вложенная Спинозой в человеческие возможности, тогда как для Аксельрод Вселенная Спинозы с ее непреложными законами, охватывающими как человеческое, так и вселенское, было главным, что делало философию Спинозы научной.
Они полагали, что защититься от «метафизистов» легко. Людвиг Фейербах (1804–1872) называл Спинозу «рациональным монистом», и я уверена, что так оно и есть. Раскрывая смысл этого определения, заметим, что Спиноза указывал, что «Бог или Природа» – два имени безусловной реальности, подразумевая два аспекта одной материальности. В этом не было ничего, что касалось бы таинственной высшей силы.
Обращение к Фейербаху было умным ходом части советских приверженцев Спинозы, потому как это высвечивало момент, в котором Маркс, отвергавший Фейербаха, оставил философию позади. Эти советские мыслители новой формации, на самом деле знающие историю философии, вернулись к исходному моменту, когда Бог еще присутствует в картине мира, – что, в понимании Фейербаха, было отражением человеческой потребности в лучшем мире. Таким образом, они выбрали от имени Советской России монизм Спинозы как дорогу вперед: единый мир, в котором мы мыслим и действуем согласно необходимым законам. Они отвергли марксистскую материалистическую диалектику, модифицировав материальные условия, меняющие человеческий разум, как одновременно развивающийся и предопределенный путь. Возможно, они не верили в это как в философию, но такая концепция содержала многое из желаемого мышления, чтобы Россия заимствовала ее.
Деборин и Аксельрод были достаточно оригинальными мыслителями, чтобы понимать: любая будущая философия должна иметь возможность вобрать в себя Дарвина и Эйнштейна. Они чувствовали, что их Спиноза мог бы приспособиться к изменению. Для Спинозы мир порождал сам себя согласно своим собственным законам. Следовательно, если мир меняется, то задача – понять, как и почему. Это был их ответ диалектическому материализму, который Советский Союз в результате принял как свою единственную идеологию. Пока только диалектический материализм мог апеллировать к необходимому историческому изменению в пользу пролетариата. Таким образом, конфликт между философией и идеологией оформился.
Два российских приверженца Спинозы помогли определить ценности антииндивидуализма и социального коллективизма коммунистического государства. Они оба приветствовали отрицание Спинозой свободной воли и субъектвизма. Они оба верили, что картезианский взгляд изолированного мыслительного эго был фундаментально ошибочен. Можно утверждать, что этика Спинозы не оставляла пространства для индивидуальной критики системы и сопротивления требуемому направлению мысли и что она отлично подходила будущему обществу.
Однако затем обнаружились расхождения между двумя лагерями. В 1924 году Аксельрод заявила, что естественная наука распознает природное право, а не априорно логична. Она восхищалась рационализмом и универсализмом Спинозы, ей нравился его еврейский образ жизни – который, казалось, поддерживал его философию. Но она не могла принять его антиэмпиризма. Ее честная, но неудобная позиция была быстро помечена как «механицизм». Это связывало ее философию с экспериментальной наукой французских материалистов 18-го века – таких как просветители Жюльен де Ламетри и Этьен де Кондиллак – и уводило от Гегеля и Маркса. Деборин, в свою очередь, не соглашался, что наука делала логику Спинозы излишней. Этика Спинозы, хотя и не предмет эмпирической науки, могла быть доказана логически и использована в гуманистических целях достижения счастливой жизни – реального и правильного (советского) толка.
Я полагаю, это был один из самых блистательных моментов в истории советской философии. Все иные ее периоды определял поиск превосходства науки над философией и извлечение из этого руководства для будущего. Но Деборин занимался историей дисциплины ради ее теории и практического руководства по достижению счастья для всех людей и для новой цивилизации. Аксельрод отстаивала правдивость научного метода, Деборин видел философию как мудрость человеческого поведения.
Главным вопросом, тем не менее, была надвигающаяся проблема диалектики. Суть состояла в том, какие философские аргументы, правильно выстроенные, давали бы советскому государству его философский двигатель. Пока Аксельрод слыла «механицистом», Деборин мог ассоциироваться с «диалектиками», но это была слабая связь.
Для Гегеля (действительно вдохновленного Спинозой) диалектический идеализм описывал, как человеческий мозг действует на (высший) природный мир, и как тот, в свою очередь, воздействует на мозг, и так далее. Советский диалектический материализм был результатом утверждения Маркса, что идеалист Гегель представляет правильное движение вверх, таким образом достигалось материалистическое объяснение постоянно развивающейся истории. Перед Дебориным стояла задача каким-то образом найти такие же механизмы изменения в философии Спинозы. Так, он утверждал, что и эта философия содержит своего рода диалектику. За четыре года – с 1926-го до кризиса поздних 1930-х – его точка зрения превалировала. Уже в 1922 году он становится редактором авторитетного журнала «Под знаменем марксизма»; он был избран директором Института Маркса и Энгельса. И к февралю 1929-го, когда он избирается членом Академии наук СССР, он уже был признанным авторитетом.
Однако затем, в 1929 году, в его судьбу вмешался Сталин. Этому грузинскому тирану гангстерского типа не понравились эрудированные философы вокруг Деборина, с их обширным знанием западной философии. Они могли обмануть вождя. Их знание Запада было опасно само по себе. К тому же самой большой проблемой из всех стало то, что Деборин посмел сделать философию независимой от воли государства и его лидера.
Для великого теоретика Сталина пришло его время – решать, какой быть советской философии.
СПИНОЗА ПРОТИВ СТАЛИНА
Когда в 1981 году Иегошуа Яхот (Овший Яхот, 1919–2003), много лет преподававший философию в Советском Союзе, покинул страну, он написал выдающуюся книгу «Подавление философии в СССР (20-30-е гг.)», в которой исследовал все детали той борьбы за власть.
Мало чем отличаясь от раскола в христианской Церкви, на новаторской Всесоюзной конференции марксистско-ленинских научных учреждений ее организаторы провозгласили победу «диалектиков» над «механистами»**. Это был конец карьеры Аксельрод. Однако туман сгустился и над Дебориным – в течение всех 1930-х годов Деборин и его последователи были активно атакованы в прессе. Таким образом, март 1930-го был не победой Деборина, а трюком лагеря Сталина, подкрепленного хитрыми манипуляционными заявлениями ставки. Так как философия была присоединена к официальной пропаганде государства, то и «механизм» (а с ним – авторитет естественной науки) и диалектика (как путь определения места человека в природе) были лишены своего основного смысла. Сталин провозгласил, что диалектика как принцип материального изменения (уступка Деборину) должна рассматриваться как научно обоснованная (уступка Аксельрод), – однако это был Советский Союз! – и, таким образом, рассматриваться только под жестко контролируемым идеологическим надзором.
Этот диалектический материализм стал фактом ловкой комбинации гелелевского метафизического прогресса и метафизической причинности у Спинозы. Теория развития шла от Гегеля, через Маркса, с учетом научной необходимости от Спинозы. Как я понимаю, марксизм-ленинизм был прикрытием, чтобы нарисовать из истории философии некую программу (или, как минимум, набор оснований) для советского будущего. Руководствуясь этой программой, советская «Вселенная Спинозы» – вдохновленный взгляд универсального материального состояния человечества – должна была стать (в ряд с гегелевским взглядом на причинность) даже более понятной для большего количества людей и, таким образом, предоставить пролетарским массам осмысленную жизнь. Гегелевская логика, более того, всегда могла объяснить, как отрицательное может провозглашать приход положительного.
После публичного осуждения в 1930-м Аксельрод была исключена из советской философии. По счастью, она осталась в живых. В преддверии Большого террора в СССР ее ученики были отлучены от участия в научной работе. Деборин, между тем, праздновал успех – однако только следующие 18 месяцев. После того, как Сталин объявил его «меньшевиствующим идеалистом», он почувствовал себя обреченным. Никто прежде не слышал такого определения, но что бы оно ни значило – это было плохо. Деборин провел ночь на 23 декабря 1930 года в тюрьме, затем – ночь за ночью – в одном из московских парков, не желая, чтобы власти схватили его в квартире, где жила его семья. Нападки партийной газеты «Правда», требующей, чтобы он публично извинился за обесценивание Ленина как философа, ошеломили его. Перед Новым, 1931-м, годом семья запомнила его отчаявшимся.
Я обесславлен, растоптан, уничтожен. Жизнь для меня потеряла всякий смысл. Добровольный уход – лучший выход из создавшегося положения. Подписать документ о моем антимарксизме и меньшевиствующем идеализме я не в силах. С меньшевизмом я, в сущности, порвал еще в октябре 1917 г. Предстоящее позорное исключение из партии – перенести это я не в состоянии. (Записка от 20 января 1931 года / ЦА Министерства безопасности РФ. Р.37181. Т.6. Л. 151)
Публично – подобно отречению Галилея перед Инквизицией – он капитулировал. Он заявил, что теперь увидел, как плехановское понимание Спинозы вводит в заблуждение. Постыдным был и факт, что Деборин «забыл», как он вдохновил своих последователей на нападки на троцкизм. Ленин был величайшим философом Советского Союза… Впрочем, нет, – теперь им был Сталин.
Подобно Галилею, отречение Деборина наступило позднее. Но, как множество раз описано в русской литературе, его моральный дух был сломлен. Его первым поступком человека, более не находящегося по угрозой смерти, стало осуждение коллеги. Он напал на самого выдающегося ученого страны – Владимира Вернадского, – проверить, не сможет ли он навлечь на него смертельное бесчестье и, таким образом, с удвоенным рвением продемонстрировать свою благонамеренность. Вернадский защищал свободу науки. Деборин же сознательно подверг его угрозе быть уничтоженным. Однако авторитет Вернадского оказался настолько велик, что ученый выжил. Он даже получил Сталинскую премию в 1943 году и, в конце концов, умер в своей постели.
Мы знаем, какой была Сталинская Россия. Но известно ли нам, что «чистки» начались раньше – уже во времена почти уничтожения Деборина – в 1930-31 годах? И что в результате Террора осталась лишь горстка спасшихся счастливчиков? Яхот писал: «‘под горячую руку’ палача попали сотни, тысячи ученых», включая более дюжины последователей Деборина и Аксельрод. Однако среди них не было ни одного из ведущих «спинозистов». Деборин выжил, став позднее академиком-секретарем Отделения общественных наук (1937) и Отделения истории и философии АН СССР (1940-41). Его малоизвестные произведения были даже опубликованы, и он умер своей смертью в 1963 году.
СПИНОЗА ПОСЛЕ ГЛАСНОСТИ
Даже если бы советские лидеры продолжали терпеть конкурирующие интерпретации Спинозы, я сомневаюсь, что политическая реальность сильно бы отличалась от той, что была. Подлинная критика системы всегда оставалась невозможной. Что, тем не менее, просматривается, – так это огромнейшие возможности философии Спинозы вдохновлять современное видение «хорошей жизни» поверх идеологической границы.
Во время Холодной войны западные философы, особенно британские и американские, были очень хорошо осведомлены о ранних советских связях с философией Спинозы. Консервативный философ Роджер Скрутон (Roger Scruton), в одном из самых блестящих предисловий к работам Спинозы, когда-либо опубликованных (2007), с горечью призывал читателей приглядеться к Спинозе.
Французские «левые» в 1960-х – я говорю о радикальном марксисте Луи Альтуссере и постмодернисте Жиле Делёзе – легко передвигались между Марксом и Спинозой. Они видели в таком сочетании обещание бóльшей надежды для разума и прогресса, чем в отвратительной комбинации капитализма с западным индивидуализмом.
Спиноза не принадлежал к фаворитам англо-американских философов в те дни; однако после 1990-го, года окончания Холодной войны, его популярность на Западе неожиданно взлетела – тогда, когда советской угрозы больше не существовало. Это случилось, когда Джонатан Израэль реклассифицировал идеи Просвещения – с вечной надеждой на секулярный демократический неметафизический взгляд на мир – в «радикальных» и «модернизированных» формах. Одним из «модернизированных» был Джон Локк, вдохновитель отцов-основателей Соединенных Штатов. Спиноза оказался радикальнее, он вдохновлял для чего-то еще. Безусловно, то была модернизация Локка, обращавшего к идеям гуманизма и даже Бога, которые конгресс в Амстердаме 1928 года решил связать со Спинозой. Ключевым обвинением Деборина было то, что Запад предпринял наглое идеологическое «умыкание» радикального атеиста. Главной задачей Дж. Израэля в его книге «Спиноза» (1998) было возвращение философа как отца радикального Просвещения.
С тех пор прошло двадцать лет. Мы возвращаемся в те дни с религиозным Спинозой – факт, который должен заставить нас слегка опасаться: не теряем ли мы независимости нашей собственной философской практики в свободном мире? Мы тоже, похоже, вовлечены в непрекращающуюся идеологическую битву, нравится нам это или нет.
Перевод с английского – М. Адамович
* ©LESLEY CHAMBERLAIN. 2022. Лесли Чемберлен – английский исследователь истории русской религиозной философии и истории русской эмиграции; автор книги The Philosopher Steamer: Lenin and the Exile of the Intelligentsia (2006).
** С 8 по 13 апреля 1929 г. в Коммунистической Академии была созвана Вторая Всесоюзная конференция марксистско-ленинских научных учреждений, итогом которой стала победа над «механистами» (Яхот), а в марте 1930 г. состоялось общее собрание Общества историков-марксистов, где была принята резолюция о том, что «каждого антимарксиста приходится рассматривать как потенциального вредителя». (Ред.)