Стихотворение. (Переложение на русский Ирины Машинской)
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 309, 2022
Перевод Ирина Машинская
Петухи
В четыре утра
из ружейной сини двора
самый первый кричит «ура»
из-под стрехи
где мгла цвета металла – главного петуха
клич,
и немедленное ему эхо
от далеких гор,
потом из двора, где торчит забор,
и третий из-под окна в упор,
мокрая спичка
из растрепанной пачки
капустной, и округа пошла полыхать, как свечка,
пошла по дворам весть
из сараев, амбаров, отхожих мест,
известь помета облепливает насест,
в мареве голубом
шелестит гарем,
кочет сверкает оком, крылья скрещивает крестом,
круглый глаз
отсвечивает, и в бессчетный раз
вырывается безотчетный, ему самому непонятный глас.
Грудь углом,
изумруды с золотом –
их мундиры, а с остальными они разберутся потом.
Жены курицы
волнуются,
каждая, каждая должна нравиться.
И тогда из глубин
глóток разносится, как один,
приказ бессмысленный 01 –
по-над ржавой
двора, гаражей державой
заборов, сделанных из ножей,
ножек железных кроватей,
пружин, каркасов, их строевых дружин
идут ряды предрассветных ружей.
И на каждой церковке флюгер
вертится петушок, свой оловянный фюрер
(облако перистый распускает веер),
совершают вылазки и броски из грязи аллей,
в глине, как в воске картографа, рытвины, колеи,
наши атласы на глазах глянцевеют:
значки и метки
на карте в штабе, кадмий, золото, зелень медной
кобальт, бурый ализарин победной
крови, как наяву
цветá требуют своего,
каждый
провозглашает: «Я тут живу!»
Стал всем кто был нем.
Вставай! Хорош спать! Подъем!
А теперь куда, петухи, двинем?
Вы, в кого на шестах
греки стреляли, священные жертвы – пока не потух
глаз его, дрался на жертвеннике петух.
Петуху слава!
Но кто дал вам право
нами командовать влево-вправо?
Орать «Пора! В бой!»
будить любой
ненужной любовью и небольшой войной?
Маленькая, едва
коронована, голова
уже наливается из бойцовских жил, багрова.
Даже такой нарост
добавляет рост,
не говоря о хвосте – он вульгарный свой радужный распускает хвост.
Ну а как взлетать
пойдут, друг дружку трепать,
округу перьями обсыпать –
один измочален
порхает отчаян,
растущей в нем смерти не замечая,
другой посреди боевого пенья
лежит в забвенье,
кружит над ним его окровавленное оперенье.
Что он там пел –
неважно уже, пал
на серый холмик говна и пепла,
со своими мертвыми женами
с их распахнутыми обожженными
зрачками, зрелищем завороженными.
Петра грех
похуже всех
ее – плоть, его – дух,
и впредь
крыльям твоим ржаветь, падать теперь, Петь, твоя очередь
там, где сыплется офицеров челядь.
Требуется не менее,
чем Святое Писание
всё, что было и будет, свести в одной небольшой сцене.
Вот Исус в оцепенении,
вот Петр, поражен, два пальца поднес к устам –
оба в ошеломлении.
А между ними, вглядываясь в темноту,
предрассветную муть – петух
в травертине колонны вырезан, как тату.
И никуда ничего не канет.
Под ним написано: gallus canit;
fret Petrus. Это предчувствие, поворот.
Еще не пора
слезам Петра
высохнуть, бегут по щекам шантеклера, блестят на шпиле собора
в сто карат,
он стоит, слезами объят,
бедный Петр, сердце его разбито,
еще в неведенье,
что эти кукареку значат благословенье,
что страшный его петух несет прощенье.
Так водружай
флюгер на церковь и на сарай,
из-за стен Латерана откуда теперь не взирай –
бронзовый, оловянный
петушок ветряной –
вертится для иерархов, и для всех под луной
– весть,
что даже Князь
апостолов прощен здесь
и вопреки
всему – «отрекись, отреки»
это не всё, что есть в петушином крике.
Поутру
свет плывет по двору,
медленно золотит траву
и с исподу листья
брокколи и капусту.
Как это вдруг ночь канула? Все вместе
лучи
золотят живот ласточки,
и в каждом облачке складки, строчки
– дня преамбула,
так блуждают прожилки мрамора,
а петухов не слышно, как не было.
Досмотреть до конца
солнце в окно карабкается
верное, как враг, или друг, до конца.
Переложение на русский – Ирина Машинская
________________________________
Первая публикация «Roosters»: New Republic, ed. Edmund Wilson. 1941.