Переписка Владимира Варшавского и Владимира Сосинского
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 309, 2022
Небольшая, однако достаточно выразительная переписка между двумя известными деятелями русской литературы в изгнании – Владимиром Сергеевичем Варшавским (1906–1978) и Владимиром (Брониславом) Брониславовичем Сосинским (1900–1987), которая публикуется ниже, интересна рядом аспектов. Прежде всего потому, что касается сложных и неоднозначных проблем послевоенного мира, когда в связи с победой над тем, что еще совсем недавно олицетворяло главное мировое зло – нацистской Германией, обнажились новые проблемы или, точнее, обострилось старое противостояние между Западом и Востоком, между свободой, понимаемой как главная ценность человеческого существования, и идеологией коммунизма, а по существу, бесправной тоталитарной системы, в которой часть эмиграции после 8 мая 1945 г. попыталась отыскать и увидеть черты огуманенной реальности. Сильно огрубляя и схематизируя, можно было бы сказать, что данная переписка является отзвуком имевшего разные формы, грани и проявления раскола между устойчивым отношением эмигрантов к России как к стране, уничтоженной большевиками и стертой их стараниями с карты цивилизованного мира, и теми новыми надеждами, которые стали появляться в послевоенную эпоху, которые пробудили патриотические эмоции и примиренческие настроения и заставили некоторых взять советские паспорта и даже воспользоваться ими. Вторую категорию в данном споре представляет Сосинский, кем под давлением патриотических чувств овладела оптимистическая вера в то, что «после войны всё пойдет по-другому», и который, в конце концов, вернулся на родину. Произошло это, правда, только в 1960 г., поскольку до этого времени, имея советский паспорт, он служил в переводческо-стенографическом отделе ООН. Выразителем оппозиционной точки зрения в переписке выступает Варшавский, для кого послевоенная советская действительность, несмотря на весь ее победный ореол, не давала оснований для чаемого очеловечивания и лишь сеяла утопические политические проекты и радужные, но несостоятельные иллюзии. С этой точки зрения Варшавский и Сосинский, имевшие в эмиграции репутацию честнейших людей и писателей, «сопротивленцев», действительно представляли собой двух друзей, разведенных историей по разные стороны баррикад и превращенных во «врагов», каждый из которых отстаивал собственные ценности, свое видение и понимание мира. Переписка между ними продолжалась и далее, уже после того, как Сосинский вернулся в СССР, – на этот счет имеются хотя и косвенные, но достоверные свидетельства (при том, однако, что сами письма, написанные ими друг другу в 60-70-е гг., не найдены). Например, в письме Сосинского Ю. Нагибину от 16 марта 1968 г., он назовет Варшавского своим «другом-врагом»:
<…> позавчера мне звонил милый Маркуша и передавал не только нежный привет от Вас лично, но и совершенно неожиданный привет из Парижа от моего старого и большого друга-врага – Владимира Варшавского!1
Однако это лишь самый общий исторический контур, в котором следует рассматривать данный эпистолярный диалог. Для того же, чтобы почувствовать его конкретное, «вещественное» наполнение, крайне существенно отметить те биографические обстоятельства обоих корреспондентов, которые привели к его возникновению.
Кажется, нет необходимости подробно представлять наших эпистолярных собеседников – отыскать довольно подробную биографическую информацию о них не составляет большого труда. Укажем лишь на то, что переписка между ними завязалась достаточно поздно. Несмотря на то, что в 20-30-е гг. Варшавский и Сосинский жили в тесном культурном пространстве «русского Парижа» и, разумеется, хорошо друг друга знали,2 близки по-настоящему, судя по всему, они не были. Их подлинное духовное сближение начинается, когда оба оказались участниками битвы за Францию. Мы узнаем об этом из писем Сосинского военной поры, адресованных жене Ариадне и ближайшему другу и свояку (они были женаты на сестрах) Вадиму Андрееву и написанных из учебного лагеря Баркарес (Le Barcarès). «Шикарный европейский солдат», как величал себя Сосинский, включал в них довольно пространные фрагменты из посланий Варшавского, который так же, как и он, находился в то время в военном лагере, – правда, на другом конце Франции, в Бретани, в лагере Guingamp. В одном из писем к В. Андрееву, от 12 января 1940 г., Сосинский признавался: «Совершенно особо должен Тебе сказать о письмах В. Варшавского. Молодчина! И подумать только, что мы сошлись с ним лишь в конце нашего 15-тилетнего знакомства!»,3 а в другом, к жене, от 22 декабря 1939 г., сообщая, что «только что послал письмо Варшавскому – недели две-три не отвечал ему», делал однозначный вывод: «<…> надо поддерживать с ним связь – он стоит того»4.
Тот и другой пережили сходную армейскую судьбу: оба проявили отвагу и мужество в боях – воевали геройски и были в нескольких шагах от смерти, ратный труд обоих высоко оценен французским правительством: после войны Варшавский был награжден Военным крестом с серебряной звездой,5 Сосинский – Военным крестом с мечами и шестью медалями. В результате drôle du guerre оба оказались в немецком плену: Варшавский – в лагере Stalag II-B в Гаммерштайне (ныне польский город Чарне), Сосинский – в лагере Stalag III-А в Потсдаме. Оба запечатлели свое лагерное бытие в автобиографической прозе: Варшавский – в рассказах, сложившихся в повесть «Семь лет» (1950), приобретшей потом еще более крупный литературный формат и ставшей романом «Ожидание» (1972); Сосинский – в новелле «Неудавшееся свидание», где воспроизведен реальный случай, как в немецком лагере он передал чемодан с едой из франко-английской зоны русским военнопленным6. Этот рассказ был напечатан в парижской эмигрантской газете «Русские новости» (1945. № 7. 29 июня. С. 4), редактором литературного отдела которой являлся Г. Адамович. В его письме, отправленном Сосинскому 30 июня 1945 г., т.е. на следующий день после появления рассказа в этой газете, говорилось:
Дорогой Бронислав Брониславович
Я получил Ваше письмо в день отъезда в Ниццу.
Надеюсь, что в последнем номере «Р[усских] Нов[остей]» – которого я еще не видел – помещены Ваши вещи. А вообще-то в мое отсутствие (я вернусь не раньше 15-го сентября) было бы хорошо наладить Вам полный контакт с редактором газеты Арсением Федоровичем Ступницким. Его адрес: 20 rue Pierre Curiе, V, телефон Odéon 02-14, я ему о Вас говорил.
Всего доброго
Г. Адамович
14 avenue Fragonard
Nice (A.M.)
30 июня [19]457
Однако гораздо важнее чисто внешних сходств и параллелей в биографиях военных лет одного и второго является их общий духовный опыт, который великолепно отразился в словах Сосинского по поводу рассказа Варшавского «Командо» (п. 4, от 28 июня 1947):
Жму твою руку за Вицке, с которым я работал в течение 8-ми месяцев на постройке автострады Берлин – Дрезден, – за Бёзе, который командовал командо 661 – RAB Lager Schipkau и которого ты слегка изменил «для истории» <…>
Внешняя канва и содержание событий могут иметь сколько угодно вариаций, однако их внутренняя суть, схватываемая чутким и точным художественным словом и образом, практически неизменна и с легкостью идентифицируется как типовой признак. Сосинский, по-видимому, имел все основания читать рассказ Варшавского как «подсмотренный» в его же собственной, Сосинского, жизненной истории и каким-то неведомым способом «списанный» оттуда. Не относясь в русской изгнаннической литературе к писательским талантам первой величины, Сосинский, однако же, имел тонкий слух, прицельный глаз и взыскательное чувство литературного критика (ср. п. 5, от 2 июля 1947, в котором Варшавский пишет: «Из всех суждений о моих рассказах я больше всего считаюсь с твоими»). Его многочисленные отклики на произведения, написанные по обе стороны границы, эмигрантские и советские – статьи, рецензии, литературные портреты и пр., – еще предстоит собрать и изучить. Не возьмемся утверждать, каковой была в целом его оценка творчества Варшавского, главные тексты которого были написаны уже после войны, когда его собственная литературно-критическая деятельность практически клонилась к закату, однако, судя по цитируемому письму, рассказ «Командо» вызвал в нем живой читательский интерес и был удостоен высокой профессиональной оценки. Характерна в особенности его реакция на «непрозвучавший выстрел» («Если бы он прозвучал – ты бы сделал художественную ошибку, на которые так была богата наша недавняя эпоха – но которые теперь мы должны неизменно исправлять – чтобы еще ярче отразить то, что мы пережили!») и на сон главного героя, сходный тем, что снились многим реальным участникам «повести огненных лет» («И побольше таких снов, что снились и мне, и всем нам <…> и что всего ярче выражают наши жизненные страдания»).
Нам не очень много известно об их встречах в послевоенном Париже, однако тот факт, что Варшавский участвовал в редактируемой Сосинским серии «Вестник русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления во Франции» и опубликовал там статью о Б. Вильде (о чем идет речь в первом из публикуемых писем), свидетельствует о достаточно тесном общении между ними. В 1951 г. им довелось вновь встретиться, на сей раз уже в Нью-Йорке, где Сосинский, служивший, как было сказано выше, переводчиком в ООН, находился с 1947 года. Варшавскому удалось устроиться в ту же организацию, однако всего лишь на скромную должность рассыльного с ничтожным жалованьем. Рассказывают, что когда Вадим Андреев, занимавший в ООН то же положение, что и Сосинский, предложил Варшавскому похлопотать о «повышении по службе», в случае если он последует их примеру и так же, как и они, возьмет советский паспорт, – тот решительно отверг данное условие. Это идеологическое напряжение, которое – к чести обоих – не расстроило их добрых человеческих отношений, не отразилось на взаимном уважении друг к другу и не убавило обоюдных симпатий; оно выходит, как нам кажется, за рамки личной биографии обоих и приобретает черты своего рода феномена в исторической драме эмиграции 20-го века. Пожалуй, это и есть самое интересное в публикуемой переписке: развивающаяся фабула человеческих связей, подводящая к кульминации – там, где они проверяются на разрыв противоположными идеологическими симпатиями. С этой точки зрения, сам акт противостояния «дружбы-вражды» Варшавского и Сосинского становится даже интереснее того, как сложились в дальнейшем судьбы каждого из них и кто оказался в историческом смысле дальновиднее в этом споре.
Приходится только сожалеть, что те письма, что дошли до нас, составляют лишь небольшую часть обширной, как следует полагать, переписки между Варшавским и Сосинским, в которой взаимная полярность суждений не препятствовала, а возможно, усиливала и делала еще более выпуклой и рельефной ту проблематику, которой касались оба корреспондента.
Эпистолярная манера Варшавского, который, как правило, своих писем не датировал, создает известные трудности в определении хронологии переписки. Впрочем, то, что она приходится в основном на 1947 год, позволяет разрешить эту трудность, как кажется, с относительно незначительными потерями.
Письма В.Б. Сосинского приводятся по автографам, хранящимся в Доме русского зарубежья имени Александра Солженицына (Москва). Ф. 71; письма В. С. Варшавского – по вторым машинописным экземплярам, хранящимся в частном архиве (Иерусалим).
Письма печатаются в соответствии с правилами современной орфографии и пунктуации и с сохранением индивидуальных особенностей написания – в частности, неточностей и отклонений от принятой сегодня формы написания иноязычных имен и собственных названий. Описки и иные погрешности текста исправлены без оговорок. Конъектуры, сокращения и вставки от публикаторов помещены в угловые скобки.
________________________________
Публикаторы выражают признательность Л. Г. Жуховицкой за ее безотказную и деятельную помощь.
1. РГАЛИ. Ф. 2505. Оп. 2. Ед. хр. 5. Л. 2.
2. Ср. в одном из писем Сосинского жене от 18 февраля 1929 г.: «Варшавский очень милый, очень славный – и не глупый, хотя путаный, как все неофиты в литературе, человек. С глубоким (буквально!) уважением относится ко мне и к моему ‘творчеству’. Вообще, если говорить откровенно, бывает у нас из-за меня <…>» (Дом русского зарубежья им. А. Солженицына. Ф. 108. Оп. 1. Ед. хр. 10; далее – ДРЗ).
3. Сосинский, Владимир. Письма / Публ. В. Хазана / Новый Журнал. 2022. Кн. 307. С. 259.
4. Там же. С. 250.
5. В приказе по дивизии, в которой он служил, указывалось, что «Варшавский Владимир, солдат 2-го класса, великолепный боец, выдержавший с храбростью и преданностью все испытания. 14 мая 1940 г. остался последним на линии огня, чтобы прикрыть отступление своей роты… <…> Добровольно вызвался защищать Булонскую цитадель, вызвав в этом бою всеобщее восхищение своим презрением к опасности. Прекратил сопротивление лишь по приказу после истощения всех боевых запасов» (ДРЗ. Ф. 71. Ordre № 1972 / C. Le Ministre de la guerre. Paul Coste-Floret).
6. Освободившись из лагеря, Сосинский приехал в 1943 г. на о. Олерон, где находилась его семья и где он влился в ряды участников движения Сопротивления. Среди других военных историй, которые он пережил и о которых рассказывал домашним, был и эпизод, легший в основу рассказа «Неудавшееся свидание». Его племянница, в будущем известная американская журналистка и писательница Ольга Андреева-Карлайл, воспроизводит его в книге своих воспоминаний, см.: Carlisle Olga. Island and Time: A Memoir of Childhood / New York: Holt, Rinehart and Winston, 1980. P. 148-149.
7. РГАЛИ. Ф. 2505. Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 7.