Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 307, 2022
12 мая 2022 года в Израиле скончался поэт Алексей Цветков.
Алексей Петрович Цветков вырос в Запорожье в семье военного. В детстве он заболел костным туберкулезом и семь лет был прикован к постели. Алексею пришлось заново научиться ходить. Эту способность выстраивать самого себя, учиться самостоятельно ходить – вопреки обстоятельствам и нажиму судьбы – он развивал всю свою жизнь.
Он учился на химика в Одесском университете, затем – на историческом и журналистском факультетах МГУ. В литературной студии «Луч» Игоря Волгина, известного российского достоевсковеда, он встретился с Бахытом Кенжеевым, Сереем Гандлевским, Александром Казинцевым и Александром Сопровским. Молодые поэты создали неформальную группу «Московское время» и стали выпускать самиздатовский альманах. В 1975 году Цветкова арестовали и выслали из Москвы, что определило его решение эмигрировать. Он уехал в США в том же году, учился в Мичиганском университете, получил степень и стал преподавать в Dickinson College в Пенсильвании.
В 1990-х он уходит из поэзии и обращается к прозе и публицистике. С 1989-го Цветков работает на Радио Свобода – в Мюнхене, в Праге, ведет программы «Седьмой континент» и «Атлантический дневник». В 2009 году он переезжает сначала в Вашингтон, а затем в Нью-Йорк. Примерно в это же время он возвращается к поэтическому творчеству и практически за год создает новую книгу стихов. Вплоть до его отъезда в Израиль в 2018-м Алексей Цветков – в центре жизни русского Нью-Йорка; он окружен друзьями-поэтами, и эта свободная творческая атмосфера питает его. Он активно выступает, печатается, пишет и переводит стихи, издается. Ему присуждают Премию Андрея Белого (2007), и «Русскую премию» (2011). Культурный нонконформизм – как «жизненное пространство поэзии» и поэта (кредо «Московского времени», сформулированное Сопровским в одном из выпусков альманаха) – до конца дней, до последнего вздоха оставалось пространством Алексея Цветкова.
Когда-то Саша Соколов в частной беседе со мной заметил: если кому давать Нобелевку, так это Цветкову. В реальной жизни премии зачастую выдаются не по дару и заслугам, но свой талант – свой Божий грошик – Алексей Петрович не потратил зря, не закопал, но приумножил во благо нам всем.
Марина Адамович
* * *
12 мая 2022 года в израильской больнице скончался Алексей Петрович Цветков, один из самых выдающихся русских поэтов. Горе. Близкая дружба связывала нас более полувека, где бы мы ни находились. В 1973 году судьба занесла Алексея Петровича в Тюмень, где он работал простым советским журналистом. Без него в Москве стало значительно скучнее – и я посвятил ему стихотворение, а он прислал по почте ответ. Трудное и славное было время.
Бахыт Кенжеев
А. Цветкову
Ты медленно перчишь пельмени
в столовой и медленно ешь.
Они – что в Москве, что в Тюмени,
и где он, желанный рубеж?
Скажи мне, работник печати,
сумел ты составить вполне
систему правдивых понятий
о нашей счастливой стране?
Умеешь ли в сердце поэта
вобрать пятилетки размах?
Умеешь ли выразить это
в добротных сибирских стихах?
Мне грустно – за эти три года
я чувствовать рядом привык
огонь твоей горькой свободы,
похмельный ее черновик.
Пиши мне – напутствия кратки.
Господь да пребудет с тобой,
играющим в прятки с судьбой
под запах отечества сладкий…
* * *
Б. Кенжееву
Опять суетливый Коперник
Меняет орбиту мою.
Спасибо, мой добрый соперник,
За память в далеком краю.
Поверить – не значит смириться,
Надежда не знает стыда.
Со мной ваши прежние лица
И лучшие дни навсегда.
Мне выпало жить, не умея,
В эпохи крутой перелом,
Но мудрая тень Птолемея
Сидела со мной за столом.
Оставим навеки друг другу
Тот мир за железной рекой,
Где солнце ходило по кругу
И звезды хранили покой.
Нальем за рожденную в споре,
Нечаянных ссор не тая,
За дружбу, которая вскоре
Вернется на круги своя.
* * *
ЦВЕТКОВ. СТАРШИЙ.
Где-то в палате мер и весов лежат эталоны метра и килограмма. На кладбище в маленьком городе Реховоте лежит образец высочайшего достоинства и пример несправедливости и неблагодарности русской поэтической судьбы.
Он умер в двадцати минутах ходьбы от места, куда меня сейчас и 32 года назад ненадолго закинуло. Наше дошкольное детство с разницей в четверть века прошло в одном городе тоже. Там сейчас война. Прямо перед его болезнью мы вместе вели семинар и договорились увидеться уже без студентов, но не случилось, осталась только эсэмэска: «Собирался, но вдруг устал, будет еще оказия».
Поэт невероятного масштаба, каких на поколение в любой литературе – наперечет, умер в чужом, хоть и приятном ему, месте, так никогда и не ощутив при жизни в полной мере полагавшегося ему признания. На другом языке он был бы и лауреат, и академик, но это ладно. Способ думать и говорить – такой естественный для него, такой постфактум очевидный и смелый, строгий и стройный, – вот что должна была взять от него культура при жизни, а не возьмет и сейчас.
Цветков был для меня примером не только человеческого, но и поэтического достоинства – как на микроуровне выделки строки, так и на макро, – его смелость и решимость явлены полностью в ниспровергающих канон переводах, но прежде всего – в его многолетнем молчании, наверняка мучительном для много писавшего автора с устоявшейся поэтикой и большой аудиторией, но на самом деле – целебном, создавшем для нас еще одного (может быть даже более крупного) поэта, цельного и нового. Своим молчанием и триумфальным возвращением он задал для следующего поколения авторов не только высочайшую планку требовательности к себе, не позволявшую ему тиражировать годами уже достигнутое, но и дал надежду и ориентир всем временно онемевшим.
Меня всегда поражало, как он совмещал запредельную синтаксическую лихость, сложность прямо эквилибристическую, с чистотой почти классической повествовательности, с железной дисциплиной и ритма, и сюжета. Но еще точнее была его поза, нет – стойка, изнутри которой он это говорил. Калека в жизни (иная, но схожая упертость была свойственна и Дашевскому, такое ощущение, что те, кому стоять труднее, делают это увереннее и тверже), в стихе и разговоре он казался быком или даже кентавром, ироничным и неторопливым от переполнявшей его силы.
Когда-нибудь – когда и если – на востоке нашей речи наконец произрастет свобода, я уверен, это будет свобода Алексея Цветкова – умная, изобретательная, безграничная, ответственная. И его работа над языком и общественным сознанием продолжится, как идет она и сегодня, но не только среди друзей, специалистов, учеников, а среди всех, в ком добровольно, а не насильно привитая кириллица даст новый росток. Сам Алексей Петрович в такое не верил и на такое не рассчитывал, представляя собой нечастое, но вполне обоснованное сочетание гуманиста и мизантропа, но мне хочется думать, что и он мог ошибаться, что не всё потеряно навсегда, что оказия еще будет, – в частности, Цветкову и благодаря.
Демьян Кудрявцев