Содержание Журнальный зал

Григорий Марк

Стихи

Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 305, 2021

* * *

Опускается небо. Всё ниже и ниже.

Тучи в ливне полощет порывистый ветер.

Он торопится, чтобы успеть на рассвете

к появлению солнца их наскоро выжать

 

и развесить сушить. А пока голубая

точка в куполе светится ровно и скупо

через пленку воды вездесущей. Но купол

остается сухим: дождь его огибает.

 

Это храм в центре площади, прóткнутый сбоку

острым лунным серпом. И в нем рана сочится

голубой древней кровью на окна-глазницы

окружающих зданий под рёв водостоков.

 

Сонный город дожди захватили бескровно.

Стрелки всех циферблатов вернулись в начало,

в полночь новую, где дом за домом кварталы

на глазах без следа растворяются, словно

 

бутерброд, толщиною в минувшие сутки,

горький хлеб твоей яви, проложенной снами,

время рвет и глотает большими кусками,

исчезая во тьме. И становится жутко,

 

что оно не вернется. Останется с нами

только пленка слезящейся гнили на окнах,

церковь, влагу впитавшая, чтобы поблекнуть,

слиться цветом с асфальтом, с другими церквями.

 

Но, пока у тебя не закончилось время,

будет дождь-косохлест вместе с ветром норд-остом

возвращаться по небу из Питера в Бостон,

словно память о сбывшемся с нами. Со всеми.

 

 

* * *

Окно. Струи ливня. Мерцание отблесков зыбких.

Мой мысленный взгляд катарактой затянут. Отныне

и присно в душе пусто место святое. Ошибка,

я здесь быть не должен. Исписанный лист посредине

 

стола, там бессонницей буквы расставлены в строчки…

Они оживали от света в окне. Неуклюже

друг дружку царапая острыми лапками, точно

взбесившись, по спинам карабкались, лезли наружу,

 

слеплялись в мужскую, растущую быстро фигуру.

И ноздри рывком зацепил запах крови и гноя.

Пустóты внутри человека гудели. Я сдуру

подумал: он сделался виден, явившись за мною.

 

Вот в этом и был незатейливый смысл превращений

колючих значков одномерного мертвого мира

в другой оживающий мир сразу трех измерений,

в котором ведущий намечен лишь беглым пунктиром.

 

Там новая плоть набухала враждебною силой.

Кружилась, слетала с волос буквиц черная перхоть.

Как патина зла, оседала в лице. Мельтешил и

светился язык, мелко взбалтывал воздух. Он сверху

 

взглянул на меня. Смерил взглядом. Итог измерений

не слишком его впечатлил. Отвернулся и сразу

пошел в темноту, где роились шуршанья и тени.

Я двинулся следом. Мой ум, заходивший за разум,

 

уже отключился. Качалась земля под ногами.

Навстречу секунды безликие строем шагали.

Бессонница их провожала пустыми глазами.

Последнее время еще было в самом начале.

 

 

* * *

Путь умного деланья, чуть освещенный огнями

неясных намеков, догадок, вел явно в тупик.

Я знал, но не верил. И к цели шагал напрямик.

Шагал много лет, темноту раздвигая руками.

 

А сзади угрюмой колонной – затылок в затылок –

тянулись всё время растущие числа-долги.

Придется платить. Еще в детстве промыли мозги.

Слова первородные. Горб за плечами. Не в силах

 

свернуть. Шаг в сторону будет побегом. Конвой

у края дороги. Столбы, ухмыляясь, стоят

как древние идолы. Строй деревянных солдат.

Не любят тебя. Улыбнись и утрись. Не впервой.

 

Труба заводская. Наверх указующий палец.

Но глаз не поднять. Меж столбов стеллажи из стекла.

Там вывески лавок названьями на корешках

и книги-дома. Их обложки друг к другу прижались.

 

В лице борода серебрилась. Слепой, безголосый

на окнах витрин миротóчил мой зыбкий двойник.

Путь умного деланья вел через книги в тупик,

где кончается всё. И слова уже не произносят.

 

 

* * *

Приглушённый рассеянный свет, над столом

мутно-белая взвесь, надо лампу зажечь,

тихо льется невнятная плавная речь,

струйкой меда стекает в стакан с молоком.

 

Звук выходит откуда-то из глубины,

бормотанье, в котором мерцают слова,

на минуту закроешь глаза, и едва

различимые буковки станут видны.

 

Свою зыбкую зримую плоть обретут,

за заглавною следом, одна за одной.

Так за нянькой-вожатой, крича вразнобой

и держась за веревку, детишки идут

 

изнутри на поверхности сомкнутых век.

Канифолью натертые их голоса

поднимаются медленно вверх, в небеса.

Ну а здесь лишь оглохший пустой человек.

 

 

* * *

Так трясет, будто в кузове грузовика

в ночь несешься, и всею отбитой душой

понимая уже, что водитель слепой,

свой диагноз-повестку сжимаешь в руках.

 

А машина вихляет в мельканье огней,

всё сильнее скрежещут внизу тормоза.

Поднеся близоруко повестку к глазам,

ты пытаешься дату увидеть на ней.

 

                                                Бостон

 

Следующий материал

Человек из ресторана

  1 В тридцать лет я полюбил ресторан по вечерам. Была зима, шли дожди, а я сидел и слушал, как звякают ножи и вилки, хрустят скатерти. Потом на белой скатерти...