Н. Е. Андреев и Н. И. Ульянов
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 305, 2021
Два крупных историка Русского Зарубежья, профессора университетов Кембриджского и Йельского, Николай Ефремович Андреев (1908–1982) и Николай Иванович Ульянов (1904–1985) были почти ровесниками и в их судьбах можно найти много общего. Биографии ученых напоминают захватывающий приключенческий роман с погонями, арестами, заключением и благополучной научной карьерой. Оба были признанными специалистами по русской истории XVI–XVII вв., но известны и как литературные критики и публицисты; кроме того, они писали и прозу – Н. И. Ульянов вообще позиционировал себя писателем. Примечательно, что Н. Е. Андреев выступал рецензентом своего коллеги. К сожалению, Н. Е. Андреев и Н. И. Ульянов менее известны, чем многие их современники в Русском Зарубежье, и их жизнь и творчество требуют более подробного изучения1.
Н. Е. Андреев – представитель первой волны русской эмиграции. Он родился в 1908 году в селе Ржевка, ныне – район Санкт-Петербурга, поэтому именно столица Российской империи часто неверно указывается местом его появления на свет. В конце 1919 года семья Андреевых бежала вместе с Северо-Западной армией в Эстонию. Николай Ефремович окончил Русскую городскую гимназию в Таллинне и поступил на философский факультет Карлова университета в Праге. Он работал в «Seminarium Kondakovianum» («Семинар имени Н. П. Кондакова», с 1931 года «Археологический институт имени Н. П. Кондакова»). После Второй мировой войны он снова вынужден был бежать – уже из советской оккупационной зоны в Германии. В 1948 году Н. Е. Андреев переехал в Великобританию, где работал в Кембриджском университете, в колледже Св. Марии Магдалины в Клэр Холл, и в 1973-м он получил заслуженное назначение ad hominem (личное) экстраординарного профессора славяноведения. Н. Е. Андреев был признанным специалистом по истории России XVI века. Еще в пражский период он стал интересоваться историей эпохи Ивана Грозного и историей псковской земли. В трудах «Института Кондакова» выходят его самые известные довоенные научные работы: «Митрополит Макарий как деятель религиозного искусства», «Инок Зиновий Отенский об иконопочитании и иконописании», «Иван Грозный и иконопись XVI века»2 и др.
Н. И. Ульянов родился, по одним источникам, в деревне Ганежа (Гдовский уезд Санкт-Петербургской губернии), по другим – в Санкт-Петербурге. Учился в петроградской городской школе, окончил ЛГУ, потом работал в советских вузах и в Институте истории АН СССР.
Жизнь Н. Е. Андреева и Н. И. Ульянова – многолетнее балансирование на уровне жизни и смерти. У Н. Е. Андреева – арест в послевоенной Праге и Дрезденская военная тюрьма; у Н. И. Ульянова – советские тюрьмы («Шпалерка» в Ленинграде) и лагеря Соловки и Норильск. Затем он бежал из лагеря для военнопленных, прошел по немецким тылам 700 километров в 1941-м, побывал в немецком трудовом лагере под Лугой, потом – Дахау, и уже из лагерей для Ди-Пи попал в Марокко, а оттуда в США.
В Русском Зарубежье Н. Е. Андреев и Н. И. Ульянов стали известными лекторами; они принимали живое участие в культурной и научной жизни послевоенной эмиграции. Выступления и доклады Н. Е. Андреева характеризовались академичностью и, в то же время, увлекательностью, темпераментностью и тем неповторимым огнем, с которым отстаивается правота научных убеждений3. Постоянно выступал Н. Е. Андреев и на конференциях «Посева» в Франкфурте-на-Майне. Н. И. Ульянов не любил читать лекции на английском языке, зато поражал слушателей чистой русской речью, которая «лилась плавно и крепко врезалась в умы слушателей». «Ульянов всегда сам говорил, только изредка поглядывая на небольшого формата карточки, на которых были записаны цитаты и основные пункты полуторачасовых лекций.»4
Историки регулярно публиковались в самых известных газетах и журналах русской эмиграции – «Новое русское слово», «Русская мысль», «Возрождение», «Новый Журнал», Н. Е. Андреев – еще в «Посеве», «Гранях». Особенно нужно выделить «Новый Журнал», в котором оба печатали статьи и рецензии. В этом издании вышло 50 работ Н. И. Ульянова, а о нем или с упоминаем его трудов – более 25 материалов. У Н. Е. Андреева публикаций меньше – 16, о нем – 6. О каждом из историков в НЖ напечатано по два некролога, осветивших деятельность ученых с разных сторон, – что свидетельствует о большом уважении редакции и тогдашнего главного редактора Р. Б. Гуля.
Роднило их и профессиональное одиночество эмигранта-ученого. Н. И. Ульянов хорошо про это написал Андрееву: «Здесь, в Америке – легион историков словесности, но русских историков нет (американцы не в счет). Душа моя, однако, принадлежит той дисциплине, которую избрал в юности, и ее представителям в науке. Вот почему получить поздравление от настоящего русского историка было особенно приятно. В этом есть что-то родственное, согревающее»5. Неудивительно, что Н. И. Ульянов зазывал коллегу к себе в гости в Америку: «Мне действительно жаль было, что Вы не побывали у нас в Нью-Хэвене. Ейльский (sic) университет оказывает гостеприимство, главным образом, диссидентам и иже с ними. Но я не теряю надежды встретиться когда-нибудь с Вами – не здесь, так в Европе»6.
Заочное знакомство Н. Е. Андреева и Н. И. Ульянова состоялось в 1968 году через общего друга – историка-евразийца Г. В. Вернадского. Еще с 1920-х в пражский период своей жизни Н. Е. Андреев был в дружбе с семьей Вернадских – с Георгием Владимировичем, с его сестрой Ниной Владимировной и ее мужем Николаем Петровичем Толлем. Историк красочно описывал эти встречи: «Они пригласили меня как-то ужинать, и когда я пришел к ним, то был озадачен – у них по восточному обычаю не было мебели. Николай Петрович в это время увлекался Востоком, так что все сидели на каких-то неудобных подушках. <…> Позднее, когда <…> у них стало больше денег, они переехали на другую квартиру и там, слава Богу, вернулись к западному стандарту. Я даже шутя сказал, что вижу победу Запада над Востоком и приветствую ее, потому что сидеть в креслах или на диванах много удобнее. Николай Петрович был доволен моим замечанием, но сказал: ‘Чего можно ожидать от Вас, типичного западника!’»7. Переписка с Г. В. Вернадским продолжалась и после переезда последнего в США и прервалась только в годы Второй мировой войны. Когда Н. Е. Андреев оказался в Англии, переписка возобновилась.
В первом же письме Андрееву Н. И. Ульянов пояснил коллеге, что они с Г. В. Вернадским живут в одном доме по Оранж-стрит в городке Нью-Хейвен, он – на четвертом этаже, а Георгий Владимирович – на пятом8. Там же он упоминает общего знакомого – известного советского историка, академика АН СССР Льва Владимировича Черепнина (1905–1977), с которым учился в аспирантуре в конце 1920-х гг.: «Я всё еще не могу представить себе Черепнина толстым, как Вы описывали его в письмах Г. В. Вернад-скому»9. (В свою очередь, академик упоминает Ульянова в своих мемуарах как очень способного аспиранта10). Н. И. Ульянов пишет Андрееву и о пересылке своей брошюры «Северный Тальма» – для передачи советским историкам11. Дело в том, что Андреев, в отличие от большинства ученых-эмигрантов, был хорошо известен в СССР. Он состоял в переписке со многими советскими историками, на его работы ссылались и их рецензировали известные советские исследователи истории допетровской эпохи В. Т. Пашуто, А. А. Зимин, Р.Г. Скрынников, Я. С. Лурье, Н. Н. Масленникова и др. Н. И. Ульянов также поддерживал контакты с советскими историками С. Н. Валком, А. Л. Шапиро, другом молодости В. В. Мавродиным. Однако, как репрессированный в 1930-е годы и как эмигрант, он боялся подвести своих знакомых и никогда не афишировал даже знакомство с ними.
Письмо очень интересно критической самооценкой исторических романов Ульянова. Он пишет: «Очень тронут Вашим вниманием к моим беллетристическим опытам, но ‘Атосса’ – произведение настолько слабое, что не заслуживает этого, а ‘Сириус’ не известно, когда будет закончен, вследствие необъятности замысла и недостатка времени»12. О том же – и в следующем письме: «Из письма вижу, что других моих работ у Вас нет. По сему случаю, послал Вам неделю тому назад ‘полное собрание’ своих сочинений за исключением ‘Замолчанного Маркса’ и ‘Атоссы’. Первого у меня почти не осталось, а вторая – настолько плохое произведение, что я стараюсь, где можно, молчать о нем»13. Тем не менее, Н. Е. Андреев давал высокую оценку ульяновским художественным произведениям – в частности, в своей знаменитой статье «Об особенностях и основных этапах развития русской литературы за рубежом (Опыт постановки темы)» в статье «Русская литература в эмиграции»14, где первым выдвинул термин «русская эмигрантика» для обозначения всех источников и литературы о русской эмиграции вне зависимости от научной или практической области деятельности, при этом отметил возрастание удельного веса и значения эмигрантики в западном исследовательском мире.
Основное внимание в переписке двух друзей-историков сводится к обсуждению публикации в «Новом Журнале» рецензий Н. Е. Андреева на сборник Ульянова «Свиток» и на его роман «Сириус».
Рецензия на «Свиток» была опубликована в 1973 году: «Сказать о Николае Ивановиче Ульянове, что он талантливый прозаик, смелый публицист, знающий историк, самовитый историк, умелый эссеист – это еще почти ничего не сказать, ибо, хотя все эти определения правильно намечают разветвления качества его интересов, но сами по себе они еще не выявляют характера и направленности его творчества в целом. Между тем, Ульянов – автор непростой, с большим ‘грузом знаний’, с определенными идеями и с несомненным словесным даром, – счастливое соединенных данных, не столь частое, говоря по совести. Он – один из немногих представителей ‘второй эмиграции’, кто сделал действительные усилия выразить себя в слове, выразить и эмоционально, и интеллектуально»15; «Как мы видим, ‘Свиток’ – книга качественная, смело выдвигающая авторское понимание. Читать Ульянова всегда интересно, несогласие с ним обычно будит мысль, а согласие, безусловно, обогащает»16. Ульянов отвечал: «Очень рад, что ‘Свиток’ пришелся Вам по вкусу»17.
Центральным текстом в сборнике стал второй вариант статьи «Комплекс Филофея»18. Ульянов – последний ученик академика С.Ф. Платонова и, в общем-то, узкий специалист по русской истории XVI–XVII вв., – выступил в печати против концепции, выдвинутой Е. Юрьевским* и П. А. Берлиным на страницах «Социалистического вестника» о политической идентичности и тождественности «Третьего Рима» с Третьим Интернационалом, – давшим им право объявить Россию извечным носителем идеи мирового господства империализма. Основанием для такого предположения послужили письма монаха Елизаровского монастыря под Псковом Филофея, давшего знаменитую формулу: «…два Рима пали, третий Рим (Москва. – П. Б.) стоит, а четвертому не бывати». Эта чисто религиозная идея старца из псковского монастыря, надо заметить, не получила широкого распространения в XVI веке; лишь позднее, в ХIХ–ХХ вв., формулу переосмыслили и старцу Филофею стали приписывать определение нарратива русского характера как фундамента русского империализма, затем определившего и коммунистическую экспансию.
По мнению Юрьевского и Берлина, из Московской Руси и пришла в СССР идея мировой революции как преломление известного стремления Москвы к мировому господству. В среде профессиональных историков, читавших публицистические произведения старца Филофея, доводы Н. И. Ульянова вызвали поддержку, а вот публицисты левых убеждений были неприятно удивлены его критикой. Первая же публикация «Комплекса Филофея» породила бурную дискуссию. В защиту оппоненты использовали традиционный прием – осуждение не сути вопроса, а личности историка. Как всегда, политика стала побеждать науку.
Нужно обязательно отметить, что англоязычный мир знакомился с русской историей XVI–XVII веков, в целом, в интерпретации Н.Е. Андреева. Он являлся автором статей в знаменитой энциклопедии «Британика»: «Иван Грозный», «Ермак Тимофеевич», «Курб-ский», «Земский Собор», «Строгановы», «Федор I», «Борис Годунов», «Федор II», «Смутное Время», «Василий IV Шуйский»; он написал две главы в Cambridge Companion to Russian Studies (пособие по изучению русской истории и культуры). У оппонентов Ульянова из «Социалистического вестника» личность самого Н. Е. Андреева не вызывала никаких сомнений – они знали Андреевых еще с дореволюционных времен: дядя историка, Николай Николаевич Андреев, был видным меньшевиком. Сам Николай Ефремович с 1957 года состоял в переписке с Н. В. Вольским.
Еще до публикации своей статьи на английском языке «Filofey and his Epistle to Ivan Vasilyevich» («Филофей и его послание Ивану Васильевичу»19) Андреев изложил ее содержание по-русски; публикация изумила и озадачила Вольского. Из их переписки ясно, что Андреев говорит о тенденциозности авторов «Социалистического вестника», об отсутствии у них опыта работы над источниками и, как следствие, непрофессионального анализа исторических фактов, как и об ангажированности их доводов. Николай Ефремович убедительно доказывал, что Филофея более всего интересовала возможность конфискации церковных земель и что никакого «апефиоза» Москвы в его посланиях нет; что мессианская теория «Москва – Третий Рим» не имеет исторической базы и является публицистической подменой оригинальной идеи старца уже авторами ХХ века. В своей новой рецензии Н. Е. Андреев повторил основные аргументы и раскрыл переписку с Н. В. Вольским. Впрочем, тот продолжал писать критику на идею русского мессианизма и даже находил ее у русской эмиграции, подчеркивающей, как известно, свою уникальную культурную миссию20.
С историей России XVI в. связана и примечательная фраза во втором письме Н. И. Ульянова: «С удовольствием прочел Вашу рецензию на Кинана в ‘Новом Журнале’. Это хороший вклад в дело борьбы с псевдоисследованиями русофобского характера»21. Речь шла о статье «Мнимая тема» (О спекуляциях Э. Л. Кинана)22. Историк-славист Эдвард Льюис Кинан (1935–2015) был учеником знаменитого американского историка Ричарда Пайпса и украинского историка профессора О. И. Прицака, основателя и первого директора Гарвардского института украинистики. Н. Е. Андреев следил за творчеством Э. Кинана: тот защитил докторскую диссертацию на тему «Москва и Казань, 1445–1552: исследование о ‘степной’ политике» (научный руководитель – профессор О. Прицак), т. е. занимался тем же периодом. Э. Кинан был известен в славистских кругах как провокационный исследователь, ставивший под сомнение подлинность переписки между Иваном Грозным и Андреем Курбским и «Слова о полку Игореве», а также и статьи «Московитские политические традиции»23. В 1971 году он опубликовал книгу «The Kurbskii-Groznyi Apocrypha: The Seventeenth-Сentury Genesis of the ‘Correspondence’ Attributed to Prince A. M. Kurbskii and Tsar Ivan IV», в которой утверждал, что письма Ивана Грозного и первого политического диссидента Андрея Курбского были подделкой князя С. И. Шаховского в 1620-е годы. Американский историк обнаружил, что в первом послании Курбского процитированы два редких источника: так называемый «Плач» монаха Исайи Каменчанина (Каменец-Подольского) и его же «Жалоба» – которые, как он утверждал, были написаны одновременно и уже после появления первого письма А. М. Курбского24. (За эту работу Гарвардский университет присудил Э. Кинану престижную премию Т. Вильсона Первой степени.)
В «Мнимой теме»25, имевшей примечательный подзаголовок «О спекуляциях Э. Л. Кинана», Андреев доказывал, что не князь Курбский заимствовал сюжеты из текста «Плача» Исайи, а наоборот, – тем самым разрушив краеугольный камень гипотезы Кинана.
Совпадали взгляды Андреева и Ульянова и на творчество философа П. Я. Чаадаева. Свою критическую позицию Н. И. Ульянов подробно обосновал в статьях «Мысли о П. Чаадаеве»26 и в переработанном варианте «Басманный философ» в сборнике «Диптих»27. В письме Андрееву Н. И. Ульянов заметил: «Чрезвычайно приятно было убедиться, что на Чаадаева Вы смотрите так же, как я. И даже рекомендуете студентам мою статью о нем. Считаю позором и преступлением старой русской интеллигенции, поднимавшей на щит этого духовного потомка кн. И. А. Хворостинина и вдохновителя всех антирусских памфлетов вплоть до Амальрика28». Данную цитату интересно сравнить с утверждением из «Басманного философа»: «Тысячелетний комплекс вражды латинства к православному миру не допускал компромисса. Едва ли не первым образцом, в этом роде, был кн. И. А. Хворостинин – современник и наперсник первого Лжедмитрия. В противоположность тем из людей XVII века, что понимали превосходство западного просвещения и хотели соответствующих реформ в России, он ни о каких реформах не думал, просто проникся брезгливостью к стране и народу, швырял навоз в православные иконы, смеялся над обрядами и обычаями и жаловался, что на Москве ‘жить не с кем’. А человек он был больше наглый и высокомерный, чем просвещенный. С поразительной легкостью усвоил он ‘гордый взор иноплеменный’, которым после него стали смотреть на Россию все неофиты латинства. Когда начались католические симпатии его духовного потомка Чаадаева – трудно сказать»29.
Убежденный западник-патриот, Н. И. Ульянов сомневался в фактическом антураже идей П. Я. Чаадаева. Над его знаниями по всеобщей истории Ульянов откровенно смеялся: «Откуда он, например, вычитал, будто ‘рабство’ в Европе (он разумел крепостное право) обязано своим исчезновением западной Церкви? Или с какой стати приписываются ей все успехи цивилизации? Как будто вовсе не был затравлен Абеляр и не был сожжен Джордано Бруно, как будто Лютер не называл Коперника дураком, а Галилей не стоял перед трибуналом инквизиции!»30. Ульянов показывал, что никакого революционного демократизма и прогрессизма во взглядах Чаадаева не было; все беды России сводились им к отсутствию католичества – да в самой реакционной форме «а ля Жозеф де Местр»: «Всё началось с несчастного момента, когда, ‘повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко презираемой этими (Западными. – Н. У.) народами Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания’. Если история наша жалка и ничтожна, если мы – последний из народов, если даже на лицах у нас – печать примитивизма и умственной незрелости, причина этому одна – наше религиозное отступничество. Аракчеев, Бенкендорф, крепостное право – все оттого, что мы не католики»31. – «Прельщенная ‘обличениями’, революционная и либеральная общественность не поняла также, что ‘мстил’ Чаадаев русской жизни не как человек европейского просвещения, а как католик. Ни наук, ни искусств, ни политических учений, ни декларации прав человека и гражданина, ничего, кроме католичества, для него не существовало на Западе. В многовековой вражде империи св. Петра с империями Павла и Андрея Первозванного – корень его высказываний о России»32.
Н. И. Ульянов считал П. Я. Чаадаева одним из основателей в отечественной общественной мысли традиции обобщения исторического процесса: «Любопытно, что в России предшественником такого историософского взгляда был человек клерикально-католических взглядов, хотя и православный по крещению, кумир нашей ‘прогрессивной интеллигенции’, знаменитый П. Я. Чаадаев. Исследовательское начало объявлено им ненужным, вредным, отвлекающим разум от ‘истинных поучений’. Истории в наши дни делать нечего, кроме как размышлять»33; «История для Чаадаева, – писал Ульянов в «Соблазнах истории», – не загадка, не тайна, а нечто непознанное в своей сущности. Как для большевиков все непреложные законы открыты Марксом и неизбежно ведут к коммунизму, так и у Чаадаева человечество идет к Царству Божию, и задача историка сводится к созерцанию божественной воли, ‘властвующей в веках и ведущей человеческий род к конечным целям’»34.
Последние письма Ульянова посвящены публикации рецензии Н. Е. Андреева на его исторический роман «Сириус» и позиции главного редактора «Нового Журнала» Р. Б. Гуля. Рецензия вышла в 1978 году35. (В библиографическом описании перепутаны выходные данные – вместо Нью-Хейвена был поставлен Мюнхен). Предыстория такова. В июне 1977 года Ульянов написал Андрееву: «Р. Б. Гуль пишет мне, что Вы выразили готовность написать рецензию в ‘Новый Журнал’ на мою книжку ‘Сириус’. Сердечно благодарю. Но оказывается, что Вы еще не получили экземпляра этой книги, посланной Вам два месяца тому назад. Почта в Америке работает отвратительно. Спешу выслать Вам новый экземпляр»36. Через три месяца Ульянов обрадованно благодарил Андреева и его дочь, будущего профессора Оксфорда: «Получил Вашу открытку из Корнуэлла, сообщающую о завершении Вашей работы над ‘Сириусом’. Сердечно благодарю. Особенно трогательно было прочесть об участии в этой работе нового юного историка, которого хочется особенно поблагодарить. Надеюсь ни Вас, ни Екатерину Николаевну не утомила эта работа и не испортила Вам летнего отдыха. Каков бы ни был Ваш приговор, приму его, как должное, и грешить беллетристикой больше не буду»37. В рецензии Н. Е. Андреев очень высоко оценил «Сириус»: «…произведение это, как обыкновенно для Н. И. Ульянова, остро по теме, талантливо в изобразительной силе, беспощадно в анализах, местами спорно в отборе материала и, конечно, откровенно стилизировано как художественное целое»38.
Неожиданности начались позднее, когда Р. Б. Гулю не понравилось, что в рецензии давалась характеристика только исторической фабулы, без элементов литературной критики романа «Сириус». «То, что Вы пишете о судьбе Вашей рецензии, не является для меня неожиданным. Я уже предварен был, до некоторой степени, самим Р. Б. Гулем. В разговоре по телефону он с нотой удивления сказал: ‘А вы знаете?.. Николай Ефремович посвятил свой отзыв только исторической части романа, а обо всем другом – ни слова’. Я не успел сказать, что, как автор романа, был вполне удовлетворен и доволен, если бы о ‘Сириусе’ был дан отзыв настоящего историка, специалиста, подобного Вам. Но я уже знал немного Гуля и понял, что дело тут совсем не в том, что он жаловался, а просто вся Ваша рецензия целиком не подошла ему»39. Далее Н. И. Ульянов рассуждает о своем отношении к Николаю II и поясняет, что его научно-объективная позиция в отношении последнего императора, как и поддержка его взглядов историком Н. Е. Андреевым, оказались не близки взглядам либерала Р. Б. Гуля на царя. «Кроме литературной оценки предлагаемого ему материала существует еще какой-то другой критерий. Взвешивалась, видимо, не только рецензия, но и автор, на сочинение которого она написана. Вы напрасно думаете, будто вивисекция, учиненная над Вашем отзывом, объясняется какой-то критикой Николая II в унисон с моим романом. Не очень-то болеет душой Роман Борисович за этого императора, да и не такой он человек, чтобы не понимать, что представлял собой последний наш царь. Погубила Вашу рецензию моя персона. Будь автором ‘Сириуса’ не я, а кто-нибудь другой, у Вас не было бы никаких длительных разговоров с редактором»40.
Здесь, пожалуй, следует более подробно остановиться еще и на взаимоотношениях Р. Б. Гуля, как редактора НЖ, и Н. И. Ульянова, как постоянного автора журнала, – на отношениях, что вполне иллюстрируют идеологические и эстетические «стычки» русской интеллектуальной творческой эмиграции во второй половине ХХ века.
Так, Ульянов не смог забыть истории с рецензией на книгу Натальи Владимировны Кодрянской (1901–1983), писательницы, ученицы и поклонницы А. М. Ремизова, – «Глобусный человечек» (Париж, 1954. – 68 с.)41: «Нечто подобное было со мной лет двадцать тому назад. Мне пришлось, не совсем по доброй воле, писать рецензию на книжку Кодрянской ‘Глобусный человечек’. Вручая ее Гулю, я заметил раздражение, с которым он ее принял. Когда же вышел № 46 ‘Нового Журнала’, я ахнул, и Кодрянская обиделась на меня смертельно. Рецензия была сокращенной на три четверти, и из нее удалено не только упоминание об авторе книжки, но и об ее содержании. Оставлены только общие рассуждения о сказочном жанре. Больше всего, однако, поразила меня выходка редактора. – Зачем вы брались за это дело?! Ведь она же – такая-сякая!.. Несметная богачка-миллионерша!.. И еще что-то в этом роде. Я тогда был еще новичок в Америке, и на меня это подействовало ошеломляюще»42.
Н. И. Ульянов сообщал писательнице Ольге Йорк43 особенности «внутренней кухни» его работы с Гулем-редактором : «…к сожалению, я вряд ли смогу быть Вам полезен в смысле рецензии на роман. Дело в том, что у меня было несколько опытов таких рецензий в ‘Новый Журнал’, и все они кончились плачевно и привели к очень натянутым отношениям с Р. Б. Гулем. Он либо не печатал их, либо изменял до неузнаваемости. По этой причине я уже с давних пор не посылаю в Н.[овый] Ж.[урнал] никаких рецензий. Кроме того, у Р. Б. Гуля практика такова: он сам, по своему усмотрению, дает книгу на рецензию и очень не любит, когда рецензенты появляются ‘со стороны’. Мой ‘Исторический опыт России’ и ‘Северный Тальма’ так и не были удостоены отзыва на страницах ‘Нового Журнала’. Вам лучше было бы сговориться с человеком, ближе, чем я, стоящим к редакции ‘Нового Журнала’. В частности, попробуйте обратиться к З. О. Юрьевой44. Кроме того, у Вас еще время не потеряно. Полгода, на которые Вы жалуетесь, срок небольшой. Моя книжка ‘Происхождение украинского сепаратизма’ ждала больше года. Но я все-таки не теряю надежды. Не должны терять ее и Вы. Глубоко уверен, что рецензия на Ваш роман появится и, может быть, в скором времени»45.
История с отзывом С. А. Зеньковского46 на главный научный труд Н. И. Ульянова имела продолжение: «Профессор Зеньковский, рецензировавший мое ‘Происхождение украинского сепаратизма’, жаловался на придирчивость Р. Б. (Гуль. – П. Б.), требовавшего максимального сокращения положительных оценок и отзывов»47. Обиделся Николай Иванович и когда его друг, Всеволод Михайлович Сечкарев, написал юбилейную статью «Н. Ульянов – эссеист и ученый»48: «Проф. В. М. Сечкарев, написавший статью к моему 70-летию, тоже говорил мне о недовольстве Р. Б. обилием ‘похвал’. Я долго не придавал значения этим выходкам, считая их редакторскими причудами»49.
Острота отношений проявилась особенно после публикации в «Новом Журнале» историософской статьи Н. И. Ульянова «Роковые войны России»50. Признаем, это не лучшая работа Ульянова, очень многое в ней спорно, особенно ключевая идея, что все малорезультативные войны, в которых участвовала Россия с Анны Иоанновны до Первой мировой, и привели к революции 1917 года. Студент Ульянова, историк Н. Н. Рутченко-Рутыч, вспоминал, что с идеями этой статьи ученый выступал еще на лекциях в середине 1930-х гг.: «Критически анализируя внешнюю политику России в XVIII в., Н. И. Ульянов не боялся перейти и к порой резкому осуждению деятельности наследников Петра». Н. Н. Рутыч подчеркивал в своих мемуарах, что статья – «почти дословное повторение его оценки Белградского мира 1739 г. (при Анне Иоанновне), данной в лекции перед нами…»51. Большая часть последнего письма Н. И. Ульянова к Н. Е. Андрееву посвящена именно внутренней истории публикации этой статьи. «Лишь в самое последнее время раскрылись глаза на ‘причуды’. В 125 книжке ‘Нового Журнала’ появились моя статья ‘Роковые войны России’, где ставился вопрос об этих войнах, как об одной из причин гибели нашей родины. Приняв статью без единого слова, Р. Б. Гуль сделал к ней примечание: ‘Редакция не разделяет столь категорической точки зрения автора. Статья печатается в порядке дискуссии’. Прежде все свои несогласия он высказывал в подстрочных примечаниях, а тут впервые за всё существование ‘Нового Журнала’ объявил ‘дискуссию’. Я с интересом ждал выступления как его самого, так и, в особенности, специалистов-историков и всех культурных людей. Но получилось вот что. Никто в следующей 126 книжке Н.Ж. не выступил»52.
Следует заметить, что Ульянов очень пристрастен в этом своем неудовольствии. Журнальные дискуссии нередко развертывались на страницах НЖ (скажем, между Карповичем и Кеннаном, или же острое обсуждение Г. Федотова), однако журнальная историко-культурологическая дискуссия имеет свои особенности, развивается медленно и носит фундаментальный характер, не говоря уже о том, что НЖ и тогда выходил всего лишь четырьмя книжками в год и между номерами пролегала фактически вечность в три месяца. Через два номера развернутый ответ на «Роковые войны России» напечатал представитель первой волны, штабс-капитан Григорий Иванович Майдачевский (1897 – после 1977), участник Первой мировой и Граж-данской войн, член РОВС, в годы Второй мировой войны служивший в Русском Корпусе53. Вот как характеризует его критику Н. И. Ульянов: «‘Роковые войны’, по его мнению – вздор. Россия погибла от одной только войны 1914-17 годов. От других не погибала. Значит и дебатов тут быть не может. Он счел более важным обратить внимание на автора, т. е. на меня, очернившего всех русских монархов и обвинившего их в бездарности и легкомысленном ведении ненужных для России войн. Филиппики свои подтверждал цитатами из С. М. Соловь-ева и Е. В. Тарле. Сколько я ни старался, однако, чтобы отыскать ‘месторождения’ этих цитат, ни у Соловьева, ни у Тарле не нашел. Откуда они взяты – неизвестно. Зато в обвинениях меня в непатриотизме недостатка не было. Под конец открылся источник его эрудиции – советский историк Е. Разин, выпустивший в 1952 году книжку ‘Империалистические войны 19 века’. Она и поставлена была мне в пример как образец патриотического взгляда на русскую историю. Прочтя ‘мазню’ моего оппонента, я не знал – за себя ли обижаться или за ‘Новый Журнал’? <…> Прошло еще полгода. Никто в дискуссию не вступал. Позвонив Р. Б. (Гуль. – П. Б.), я спросил – будет ли продолжаться и предвидятся ли новые выступления? ‘Нет, не предвидятся.’ ‘Значит я могу дать ответ на сделанные воззрения?’ ‘А зачем?’ ‘Как зачем? Ведь это дискуссия! Отвечать оппонентам – мое законное право.’ ‘Нет, не надо.’ ‘Почему же не надо?’ ‘Не надо’… Никакого другого объяснения не было дано»54. Здесь нужно отметить, что один из лучших советских военных историков, профессор Евгений Андреевич Разин (1898–1964) был автором капитального научного пятитомного труда «История военного искусства» (М.: Воен. изд-во, 1955–1961). За свои исторические взгляды он был неоднократно раскритикован на самом высшем советском уровне, а за справедливую критику действий Красной Армии в 1941–1942 годы после войны был арестован и несколько лет провел в заключении. Упомянутой Г. И. Майдачевским книги у Разина нет, речь могла идти об «Истории военного искусства с древнейших времен до наших дней» (М., 1947) или об «Истории военного искусства с древнейших времен до первой империалистической войны 1914–1918 гг. Ч. 2: Военное искусство средневекового феодального общества VI–XVIII века» (М., 1940), – возможно, что и цитаты из Соловьева и Тарле оппонент Ульянова воспроизводил по памяти. Суть не в том. Ульянов, будучи страстным – и даже пристрастным – полемистом, не мог прекратить дискуссию: «Я все-таки послал ему свои возражения и получил их обратно. <…> Мне неизвестна причина этой неприязни (могу о ней только догадываться), но факт ее существования несомненен. Простите за столь неприязненное и непомерно длинное письмо и не исключайте меня из числа глубокоуважающих и искренне ценящих Вас людей»55.
На самом деле Н. И. Ульянов сильно преувеличивал «обиды» от редакции «Нового Журнала». Два его главных редактора – М. М. Кар-пович и Р. Б. Гуль – по достоинству относились к нему как к человеку с большим кругозором. Именно Карпович поддержал в первые послевоенные годы Ульянова, «советского» эмигранта второй волны, – и творчески, открыв для него возможность печататься в журнале, и материально, выплачивая из собственного кармана стипендию на украинские исследования. «Новый Журнал» регулярно печатал работы Н. И. Ульянова, почти все его книги удостоились рецензирования в этом периодическом издании. Недовольство Р. Б. Гуля как опытного редактора легко объяснимо. Любая рецензия должна быть написана по сути анализируемого произведения, рассматривать основные проблемы, затронутые в книге, содержать критические замечания. Идеально, когда рецензия вызывает полемику, бурную дискуссию. «Новый Журнал» удачно справлялся с данными задачами и недаром претендовал на роль одного из лучших «толстых» журналов ХХ века.
Письма Ульянова к Андрееву, к другу и коллеге, эмоциональны, порой пристрастны в оценках людей и событий, но они полны искренности, доверия к собеседнику, и четко очерчивают круг тем и концепций, что зрели в головах двух историков. Письма русских эмигрантов являются важным историческим источником, раскрывающим особенности культуры Зарубежной России.
В конце жизни оба историка долго и тяжело болели, и даже их характеристики в некрологах были похожи. В 1982 году философ Р.Н. Редлих дал прекрасное определение: «Жизненный путь Н. Е. Андреева – это путь русского – сохранившего верность России – ученого-историка за рубежом»56. Через три года историк старообрядчества С. А. Зеньковский написал об идее творчества Н. И. Ульянова: «…защита единства, чести и исторической целесообразности русского государства»57.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Базанов, П. Н. Русский ученый-эмигрант Н. Е. Андреев в Англии / Культурное и научное наследие российской эмиграции в Великобритании (1917–1940-е гг.) / М., 2002. – Сс. 158-165; Профессор Н. Е. Андреев и его вклад в изучение русской истории и культуры / «Диалог со временем», № 68 / 2019. – Сс. 215-223; Базанов, П.Н. «Петропольский Тацит» в изгнании: Жизнь и творчество русского историка Николая Ульянова / СПб.: Владимир Даль, 2018. – 511 с.; К истории взаимоотношений Георгия Вернадского и Николая Ульянова / Вестник Санкт-Петербургского университета // «История». 2019. – Т. 64. Вып. 1. – Сс. 266-276; Базанов, П. Н. «Чувствую себя единственным истинным последователем Сергея Петровича». К вопросу о взаимоотношениях представителей первой и второй эмиграции: С. П. Мельгунов – Н.И. Ульянов / Дипийцы: исследования и материалы // Отв. ред. П.А. Трибунский/ М.: Дом Русского Зарубежья им. А. Солженицына. 2020. – Сс. 187-200.
2. Андреев, Н. Митрополит Макарий как деятель религиозного искусства / Seminarium Kondakovianum // Прага. 1935. Vol. 7. – Сс. 228-244; Андреев, Н. Инок Зиновий Отенский об иконопочитании и иконописании / Seminarium Kondakovianum // Прага. 1936. Vol. 8. – Сс. 259-278; Андреев, Н. Иван Грозный и иконопись XVI века / Seminarium Kondakovianum // Прага. 1938. Vol. 10. – Сс. 185-200.
3. Вейдле, В. Об исторических трудах Н. Е. Андреева / «Новый Журнал». 1971, № 105. – Сс. 282-286, 283.
4. Крыжицкий, С. Н. И. Ульянов / Нью-Хейвен: «Отклики». 1986. – С. 62.
5. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 10 апр. 1975 года // Личный архив Н. Е. Андреева // Великобритания: Оксфорд. Л. 1. Автор благодарит Е. Н. Анд-рееву за копии всех писем, без которых данной статьи не было бы.
6. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 31 марта 1978 года // Там же. Л. 1.
7. Андреев, Н. Е. То, что вспоминается: Из семейных воспоминаний Николая Ефремовича Андреева (1908–1982) / Таллинн: «Авенариус». 1996. Т. 1. – С. 296.
8. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 28 июля 1964 года // Указанный архив. Л. 1.
9. Там же. Л. 1.
10. Черепнин, Л. В. Моя жизнь. Воспоминания. Комментарии. Приложения. – Т. 1 / М.: Языки славянской культуры. 2015. – С. 113.
11. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 28 июля 1968 года // Указанный архив. Л. 1.
12. Там же. Л. 1.
13. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 23 марта 1973 года // Там же. Л. 1.
14. Андреев, Н. Об особенностях и основных этапах развития русской литературы за рубежом (Опыт постановки темы) / Русская литература в эмиграции // Питтсбург. 1972. – Сс. 15-38.
15. Андреев, Н. «Свиток» Н. И. Ульянова // «Новый Журнал». – 1973, № 113. – С. 233.
16. Там же. – С. 240.
17. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 23 марта 1973 года // Указанный архив. Л. 1.
18. Ульянов, Н. Комплекс Филофея / «Свиток» // Нью-Хейвен: Киннипиак. 1972. – Сс. 95-120.
19. Andreyev, N. Filofey and his Epistle to Ivan Vasilyevich / Slavonic and East European Review. 1959. Vol. 38. – Pр. 1-31.
20. Андреев, Н. «Свиток» Н. И. Ульянова // «Новый Журнал». – 1973, № 113. – Сс. 239-240.
21. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 23 марта 1973 года // Указанный архив. Л. 1.
22. Андреев, Н. Мнимая тема (О спекуляциях Э. Л. Кинана) // «Новый Журнал». – 1972, № 109. – Cс. 258-272.
23. Keenan, E. L. Russian Political Folkways / Russian Review. Vol. 45. No. 2 (Apr., 1986) – Pp. 115-181.
24. Против теории Э. Кинана выступили советские историки, в особенности профессор Р. Г. Скрынников (1931–2009), написавший ряд критических статей и рецензий и даже небольшую монографию «Переписка Грозного и Курбского. Парадоксы Эдварда Кинана» (1973). Ленинградский историк доказал, что «Жалоба» написана раньше «Плача» и оба произведения имеют общего предшественника, которого и цитирует А. М. Курбский. Полемика, инициированная американским историком, приобрела международный масштаб.
25. Андреев, Н. Мнимая тема (О спекуляциях Э. Л. Кинана) / «Новый Журнал». 1972, № 109. – Cс. 258-272.
26. Ульянов, Н. Мысли о П. Чаадаеве // Нью-Йорк: «Опыты». – 1957, № 8. – Сс. 50-72.
27. Ульянов, Н. «Басманный философ» (Мысли о Чаадаеве) // Нью-Йорк: «Диптих». 1967. – Сс. 162-188.
28. Амальрик Андрей Алексеевич (1938–1980) – советский публицист, диссидент, журналист, более всего известно его эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» (1969).
29. Ульянов, Н. Басманный философ (Мысли о Чаадаеве) // Указ. издание. – С.180.
30. Там же. – С. 179.
31. Там же. – С. 180.
32. Там же. – С. 179.
33. Ульянов, Н. Соблазны истории… – С. 67.
34. Там же. – С. 68.
35. Андреев, Н. [Рецензия] / «Новый Журнал». – 1978, № 130. – Сс. 250-254.
36. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 1 июня 1977 года // Указанный архив. Л. 1.
37. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 14 сент. 1977 года // Там же. Л. 1.
38. Андреев, Н. [Рецензия] / «Новый Журнал». – 1978, № 130. – С. 250.
39. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 31 марта 1978 года // Там же. Л. 1.
40. Там же. – Л. 2.
41. Ульянов, Н. [Рецензия на кн.: Кодрянская, Н. Глобусный человечек. – Париж, 1954. – 68 с.] // «Новый Журнал». – 1956, № 46. – Сс. 254-255.
42. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 31 марта 1978 года // Указанный архив. Л. 1.
43. Ольга Всеволодовна Юркевич (1898–1976), жена знаменитого изобретателя В. И. Юркевича, дочь известного писателя В. В. Крестовского.
44. Юрьева Зоя Осиповна (урожденная Микульская) (1922–2000), литературовед и переводчик, профессор Нью-Йоркского университета, сотрудник и член редколлегии «Нового Журнала», секретарь редакции при Р. Б. Гуле.
45. Columbia University Libraries, Rare book and Manuscript Library, Bakhmeteff Archive of the Russian and East European History and Culture (BAR) Coll. V.I. & O.V. IURKEVICH Papers. Box. 1. Item: Ul’anov Nicolai Ivanovich n.p., 28 марта 1968. Л.1-1 об.
46. Зеньковский, С. А. [Рецензия] / «Новый Журнал». – 1967, № 88. – Сс. 283-286 // Рец. на кн.: Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. – Нью-Йорк, 1966. – 287 с.
47. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 31 марта 1978 года // Указанный архив. Л. 2.
48. Сечкарев, В. Н. Ульянов – эссеист и ученый: К семидесятилетию // «Новый Журнал». – 1975, № 119. – Сс. 261-266.
49. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 31 марта 1978 года // Указанный архив. Л. 2.
50. Ульянов, Н. Роковые войны России / «Новый Журнал». – 1976, № 125. – Сс. 228-270.
51. Рутыч, Н. Н. Средь земных тревог: Воспоминания / М., 2012. – С. 69.
52. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 31 марта 1978 года / Указанный архив. Л. 3.
53. Майдачевский, Г. Ответ Н. Ульянову // «Новый Журнал». – 1977, №127. – Сс. 284-288. – На ст.: Ульянов, Н. Роковые войны России // «Новый Журнал». – 1976, № 125. – Сс. 228-270.
54. Письмо Н. И. Ульянова Н. Е. Андрееву. 31 марта 1978 года Указанный архив. Л. 4.
55. Там же. – Л. 5.
56. Редлих, Р. Н. Е. Андреев / «Посев». 1982, № 4. – С. 63.
57. Зеньковский, С. Верный флагу. Памяти Н. И. Ульянова (1905–1985) // «Новый Журнал». – 1985, № 160. – С. 269.
* Настоящая фамилия – Н. В. Вольский (1880–1964), более известен под другим псевдонимом – Н. Валентинов.