Стихи
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 304, 2021
* * *
Ослепший лес
Облит бессмертным светом.
Христос воскрес –
И пожалел об этом.
Темна юдоль –
Горнило чуждой воли,
Воскреснуть – боль
Мрачнее смертной боли.
Но как же – жить,
Куда от муки деться?! –
Лишь сердцем длить
Счастливый плач младенца.
Вернуться – ввысь,
Всеобщим горем мучась.
И это – Жизнь.
И это – Божья участь.
КАЛЕМ
Сама арабская вязь поизысканнее любого орнамента;
хорошо, что я ее не умею читать: смысл расплющил бы и чудо, и тайну.
А. Мелихов
чернь с золотом калем араба слова рождает тишина
на камне вздрагивает слабо строки спиральная струна
на вздохе выдохнется флейта непостижима и легка
покуда купола кувейта горят над маревом песка
и по веленью демиурга или по правилам игры
дробятся смыслы петербурга мумбая мерва бухары
где птица счастья уронила сомненья легкое перо
одни деянья азраила зло трансформируют в добро
косноязычный сей архангел в архивы высшего суда
сдает по описи охранник всё что сгорело без следа
что сказано давно на свете записано занесено
в анналы и уже бессмертью по сей причине суждено
пророк смолчал про эти стены где временны все времена
и безымянны перемены и неизменны имена
не зря серебряная птица перечеркнула небосвод
дорога караванам снится и водам снится мореход
далёко отступило море мы вслед вздохнем спеша в делах
барханов желтые нагорья откликнутся: велик Аллах
возьми перо умерь дрожанье для мира слово запиши
коль так устал от воздержанья всегда несдержанной души
ВЕЧЕРНЕЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ О ВСЕНАРОДНОМ ДИКТАНТЕ
Года шалунью-рифму гонят…
Sic transit gloria mundi…
Транзитом прёт мирская слава.
Года ж, выстраиваясь в ряд,
«А не пошла бы ты, шалава!» –
шалунье-рифме говорят.
Аналогично и от прозы
создатель слышит в некий час:
«Отец, оставь свои угрозы!» –
и это всё не в бровь, а в глаз.
Но – ждет. Его момент настанет:
он выпьет гордо свой кефир,
и челюсть вставит, и воспрянет,
и выведет: «Война и мiръ».
Но жизнь с ухмылкой диверсанта
судьбе командует: «Мотор!» –
и тон тотального диктанта
неумолим: «Вина и Мор».
СНАЙПЕРША
1
стерва скрипачка крыжовник ягодка в колкой листве
кончился век твой прожорлив лампочка гаснет во сне
жизней консервные банки время вскрывало шутя
ясно свежа после пьянки шлюха убийца дитя
что сквозь прицел карабина в чьи-то смотрела глаза
чтобы судьбу окропила пули немая слеза
думала всё позабыла как закрываясь плечом
смертную мглу проходила с лёту скрипичным ключом
и не меня полюбила неоднократно причем
и притвориться спешила смертью и тут же врачом
вот сорвалась ты на трассе можно сказать ни за грош
на очумелом пегасе нового века гаврош
помнится только стена мне в доме бездомном твоем
выкрики смех и стенанье с жизнью и смертью вдвоем
тянемся к телеэкрану плоть от бессонниц отвлечь
где совращает саванну разноязыкая речь
черный огонь никотина кислые годы страны
всё что на нас накатило наша вина без вины
только заложница только красный террора зрачок
на пол хрустальный так тонко падает твой башмачок
2
Когда тюрчанку из Шираза
Своим кумиром изберу,
За родинку ее отдам я
И Самарканд, и Бухару.
Хафиз (Пер. С. Липкина)
Соленый хлопок. Марево луны.
Щит сонного генсека с Миру – мир’ом.
Ты тешишь цель ее последним мигом.
Вот я – стреляй под тихий плач муллы!
Мы на краю времен и на краю
пространств – душеспасительная фраза.
Пустой кабак с фасадом от лабаза
в безлюдном героиновом раю.
Ты, спящая, в мои стучишься сны,
единственная в подлинном и мнимом,
я твой лунатик, я тащусь по минам –
там твое тело в запахах весны.
Арык бормочет отповедь ворью.
Горчит вина глумливая проказа.
Я жду с террасы пыльного «Шираза»
твой голос, юной суки айлавью.
Не умолкай – мы миру не должны,
какой уже бенладен лег костьми нам
в угоду, невиновным и невинным,
не уходи – мы миру не нужны.
Не умирай! – когда я кровь пролью,
впотьмах сложи ладони для намаза.
За родинку твою, за бланш вполглаза –
отдам дурную родину свою.
* * *
Dahin! dahin!..
И. В. фон Гёте
Как в анекдоте, в мареве седин
оставшийся негаданно один,
лицо в ладони погрузив, – о-омин,
туда, мой друг! – зовешь, – dahin, dahin! –
я знаю край, – твердишь, – там всё в цвету,
там мотыльки сгорают на лету,
там сняли скальп у альп с умолкших рощ,
там серых скал истаявшая мощь,
там шире горизонт, чем круг земной,
очерченный китайскою стеной,
там дочери и сын твой навсегда,
там в чуждых родниках звенит вода,
там годы не оставили следа,
туда! – хрипишь, – я вас молю, туда,
dahin, dahin! – и на фига ж им плыть,
очей бездомных сдерживая прыть,
кого вести, когда, глаза закрыв,
тропа стремглав бросается в обрыв,
зачем же звать – из лжи в другую ложь? –
но ты – зовешь,
зовешь, зовешь, зовешь…
БОГ ЕСТЬ ЯЗЫК
В память о М. Л. Гаспарове
…Удалился философ,
Чтоб лопухам преподать геометрию неба.
Н. Заболоцкий
1
Он умер, как сам и предвидел: удел мудреца,
так скажут сироты-филологи. Это, однако,
неправда. Но что это всё же, судьба иль отвага? –
от смерти, от жизни, от ветра не прятать лица,
предвидеть финал этой подлой прекрасной игры
и, с прежней улыбкой являя свою крутолобость,
сквозь муть опечаток искать лишь единственный логос!
А впрочем, и эта стезя – до поры, до поры…
2
…Как в юности рвемся в тот фокус, из коего нет
возврата, – в его, с кривизной иль сеченьем, пространства,
анналы, о нас повествующие беспристрастно,
в сады, катакомбы и прерии дней или лет,
воссозданные паранойей из тех, что до нас
уже не дошли, бесконечных, бескрайних вселенных,
но до расширенья совсем беззащитных, мгновенных,
нечитанных текстов, эскизов не выросших рас…
Язык.
Минотавр виртуальной подкормки!
Язык,
пустая вселенная, без середины и края,
колода реальностей, до воплощенья – немая,
цепочка значков, узелков, ненаписанных книг,
неистовый форум, метафор стоглавый дракон,
алголов глаголица и лицедей лексиконов,
двусмысленных истин творец, сопрягатель законов
и сам в этом смысле обретший себя как закон:
о, вспомните, дьяволу взнос за бессмертье – душа,
но есть у души и вторая цена роковая –
за знанье речений земли душу злу отдавая,
за дудочкой шли мы, тропой любомудров спеша.
Гигантская бездна, где всё поместиться смогло –
история вечности и сотворение твари,
свеченье фаворское, мгла одуренья в угаре,
и числа, и смыслы, и благо, и прочее зло:
вглядеться в тебя, отшатнуться –
но поздно,
и Ты
воззрился в ответ в протоплазму, что мучит фонемы,
за шаг до сознанья, что все мы – конечно же, все мы! –
Твои порожденья с тех пор, как отпали хвосты,
мы блудное чудо, но Божье творенье при том –
и тешимся вечно, от гордости тварной зверея,
то речью ручья и вполне тростниковой свирелью,
ухмылкой сатира, то вдруг бессловесным огнем!
3
А Ты чего ждешь, предлагающий сделку всем тем,
чьи души во мгле Языка не приемлют покоя,
что с нами, Отец, сотворил Ты однажды такое:
всяк, мучимый словом, вовеки не понят и нем.
Откуда, откуда печаль эта, привкус беды:
в мгновенья, когда мы пронизаны блещущим миром,
от жажды легко умираем над плотью воды –
за что же нам это даровано, глупым и сирым?
Вначале («в Начале»!) вещает пророчеств дневник –
лишь Слово, баллон с кислородом для нищего духа,
а позже всё сущее в мире для зренья и слуха –
слова, вдруг обретшие силу? – нет, дело не в них.
Часть Речи, что каждый как Божию силу обрел, –
праматери-матрицы разум, дарован игрою,
в руках геростратов воняющий нефтью сырою,
не имя, не имя, не имя – но некий глагол! –
на сердце пометка, рулетка всех наших надежд,
плевок озаренья, что змием приткнулся на древе,
геном преступленья, до времени спящий во чреве,
дитяти в зеленом побеге крылатый мятеж!..
Как истинный (кто сомневается здесь?) демиург,
Ты ярок и щедр – и всегда откровенно стервозен
и мелочен. В целом же, над микроскопом, Ты грозен
и неотвратимо системен, ведь мы – дело рук…
Ты счастлив: адептов своих наказал немотой,
коротким дыханьем и горьким похмельем – поэтов,
за то, что тревожат вопросы, где нету ответов,
за эту подглядку в Твой внутренний тягостный строй.
Понятно, что жизнь наша так нам порой дорога, –
ведь тварей своих Ты повадкам учил монетарным:
несчастным слепцам подарил лабиринт с минотавром,
и сверху глядишь – сколь милы тараканьи бега!
4
…Филолог он был и творец, чернокнижник и раб,
свободен, бездомен, он – помнишь? – стоял у порога,
толмач безъязычья, таинственно чующий Бога,
тангейзер, не чтущий итога. Как худ был, как слаб!
Аскет и мудрец, он себя посвятил до конца
Тебе – в человечьей купели и в доме из камня,
Тобою с рожденья наказан – тоской заиканья,
громадой безмолвья – и мыслью, восшедшей в сердца.
Эпоха прошла. И другие за ней. Потому,
от яств отвратясь и постигнув игру человечью,
он голос обрел – и к Тебе повернулся навстречу:
узрел пустоту, но о том не шепнул никому.
…Я мальчиком Слово услышал, когда он разъял
и вновь возродил беззащитный и радостный атом.
В году это было, припомню, 69-м,
о странствиях вечных, о строфах цепных он сказал.
Что ж, жизнь опустела. Пришел понимания миг.
Вот призрачный храм Твой, сиречь Вавилонская башня,
я Слово услышал, теперь помереть мне не страшно –
что «Бог есть любовь» не уверовал:
Бог есть Язык!
Бишкек