Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 303, 2021
* * *
Музыка, о чем ты бредишь со звездой в кирпичном лбу:
тише будешь – дальше едешь, дальше едешь – тише бу,
жил да был косильщик газа, по утрам срезал газон,
он смотрел в четыре глаза и вдыхал сплошной озон.
Поправляя респиратор на измученном лице,
он любил советский атом, пионерок во дворце,
верность молота и стали, опиум, который бог,
он косил, а люди спали, многие – без рук и ног.
Над травой парили мухи, чуть касаясь чайных роз,
музыканты – это шлюхи, а поэзия – навоз,
но овидий в древнем зиле поутру везет кизил,
до сих пор живет в могиле, и от армии косил.
Наш герой идет рысцою по лужайке молодой,
медленной хрустит мацою над зеленою ордой,
пребывая в дивной коме, на краю любви и зла –
где его, в соседнем доме, одноклассница ждала.
* * *
Когда я плавал не в своей посуде,
пришла зима коленками назад,
а вслед за ней – кентавры, кони, люди
давили снег, как белый виноград.
Весь этот мир – обманчивая мякоть,
и, накатив стакан под артобстрел,
я взял ютуб, чтоб над собою плакать,
мне лепс кричал, мне розенбаум пел.
Я в школе презирал законы ома
и, не заметив, выбился в нули,
когда, в дом престарелых – из детдома,
меня два санитара принесли.
И что теперь мне все твои ютубы,
твой виноградный, в пролежнях, сугроб,
но женщин я всегда целую в губы,
а стариков всегда целую в лоб.
* * *
Я был в музее средь пищалей,
средь сабель и крестьянских вил:
жизнь – это череда прощаний,
спасибо, что меня убил.
Встреч не бывает, а сегодня –
я летопись и радзивилл,
и правая рука господня,
спасибо, что меня убил.
Когда я вышел на галеру
и обнимал чужой рукой,
как сифилис, – свою холеру
и тихо плыл москвой-рекой.
О чем я думал, бог не знает,
давно отрекся от меня,
прощай, встреч больше не бывает
в саду, у вечного огня.
И дни поддаты, как солдаты,
то падают, то вновь идут,
а я вчера купил купаты,
и на меня смотрел кунжут.
Я был арабом и блондинкой,
почтенным мужем и женой,
и это я, с мешком и «финкой» –
стоял за собственной спиной.
* * *
Прости мне белый свет полусухой,
с надбитым горлышком и памяти осадком:
как тигр николаевич сохой
нас распахал на поле полусладком.
Как пели над савоем соловьи,
как соловели и беспечно жили,
но луковые головы свои
и маковые головы сложили.
Кто променял чуму на гепатит,
кто целовал отрубленную руку,
лишь черно-белый ворон пролетит,
в когтях сжимая жабу и гадюку.
И, несмотря на счастье, мы чисты,
лечебной грязью смазаны по яйца,
накручиваем гайки на болты,
мы влюблены за то, что нас боятся.
А над рекой – еще одна река,
несет людей с похмелья в стеклотару,
я прижимаю к сердцу барсука,
святую софью, бывшую ротару.
Киев