Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 303, 2021
ДНЕВАЛЬНЫЙ
Он уснул головой на тумбочке, я его тормошу, – ты вымыл? вымыл?
он щекой по фанерке елозит, мычит, – вымыл, вымыл, мол,
но это такой невермор, вымысел, он это вымыслил, вымусолил, выдумал, вынул,
выдвинул как аргумент, высунул из сна, вымолил, вымолвил
и уснул обратно, всунулся весь снова туда, где он вымыл всё,
где он всё несомненно вымыл до полного блеска смысла,
того самого смутного смысла, который сам и есть тот сон,
который он вымыл, вымыл, куда он всё смыл, куда он сам смылся.
ИНОТАВР
Мир тесен. Мир тесéен. Норовит
он в твой ушной отдельный лабиринт
и в твой смешной отшельный кабинет
ворваться, скучась в толпы «да» и «нет»,
взорваться, вспучась всеми «нет» и «да»,
ловча словить и ткнуть хотя б куда.
А ты сидишь, набычившись, мыча,
и ждешь дубины скучного меча,
надеясь лишь на тоненькую нить –
не для него, себе, – путь сохранить,
каким свинтить по нитке, хитрый винт
в другой, какой подальше, лабиринт,
подалее от кноссов, от каносс,
от охлоса, чей логос как понос,
от демоса, чей минус – грязный плюс,
от миноса, чья милость – грозный груз;
в другой, какой поглуше, кабинет,
где нету этих орд из «да» и «нет»,
куда не долетает этот крик,
где тишина, покой и пыль от книг.
Но хитрый финт тебя не упасёт
от «да» и «нет» высочеств и босот;
и лабиринту новому хана:
ты минотавр, и в том твоя вина.
THE DARK SIDE OF LOVE
Вспоминая любовь безнадежно далекого дня,
отдавая ей память последней бессмысленной данью,
помню только, как мучила, как убивала меня
невозможность, немыслимость подлинного обладанья,
обладанья такого, чтоб тело и чувства, и мысль
проросли бы меня, став до дрожи и стона моими,
чтобы стали моими дыхание, зрение, имя,
чтоб паденье в меня обернулось взмыванием ввысь.
Эта мука осталась, а всё остальное ушло,
но досталось взамен осознание худшей из истин –
что вобрать целиком в себя всю эту жизнь и тепло
было б просто расправой, отнятием жизни, убийством,
что такая любовь невозможна, ужасна, страшна,
оттого и дано нам лишь мучиться мученской мукой
в самых тесных объятиях, перед грядущей разлукой
от любви содрогаясь, как в лапах кошмарного сна.
ПАЛЕОЭРОТИЧЕСКИЕ ФАНТАЗМЫ
Я динозавр, я вымру так давно,
любви в сосудах – нацедить с наперсток,
но
и этого довольно стать должно,
чтоб влить по капле старое вино
в твой юный мех, взъерошив твой подшерсток.
Я динозавр, я вымру, но – рыча.
Плоть распахать – нехитрая наука,
а смерть ли сеять, жизнь ли – эка штука.
Ну-ка,
прими-ка капли старого хрыча
и в срок роди мне внучку или внука –
хамелеона, ящерку, дитя,
младенчика, геккончика, варана.
Я динозавр, я вымру, – да, спустя,
чуть-чуть спустя – но поздно или рано,
хотя
тебя еще хотя и беспрестанно
распахивая рваной страсти рану…
Да не дрожи ты так, причины нет
для страха: я давно, конечно, вымер.
Но через сотню миллионов лет
ты в спальне обнаружишь мой скелет…
Нет,
не мой скелет, а вымершее имя
мое: Tyrannosaurus Sex.
Привет,
до голоцена.
Вечно твой,
Владимир.