Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 303, 2021
* * *
Мальчик, двигаясь по кривой,
замедляет шаг у реки,
и мотает он головой,
и непарны его носки,
и мороженое в руке
не растаяло – сладок вдох,
и собака – на поводке.
Отпускает он поводок,
и собака уже – везде,
от воды убегает прочь,
прибегает опять к воде.
Это – утро, и будет ночь
Ну, допустим, что жизнь – река,
горный шлейф или темный лес,
или то, что издалека
не понять. Подойдешь – исчез –
нет, качаю я головой,
и непарны мои носки.
Мальчик, двигаясь по кривой,
ускоряет шаг вдоль реки.
* * *
Звездное небо августа музыку льет,
дождь отшумел, а сверчки – о своем, о вечном,
мол, бузина в огороде… Такой уж год:
вышел из комнаты только домашний кот,
сделав ошибку – лучше считать овечек.
Август глаголами жжет, да и сам – глагол,
вроде «устал», «не уснуть»… Или он – наречие
эллина в песне барда, – тот чтит Алгол,
в Киева дядька живет, а в степи – монгол.
Речи ведут – при виртуальной лишь встрече.
Август, устав от июля, сентябрь ждет,
по-человечьи так, что куда сверчку-то…
Жгучую музыку августа небо льет.
Медленно входит в комнату мокрый кот:
мартовским был, а уже – октябрем окутан.
* * *
Обходит владения мыслей,
глядит на часов циферблат
не то чтобы полностью лысый,
а даже частично усат,
не весь растворяясь в тумане,
под солнечным светом – не весь,
он мыслью, которая манит,
обманет себя – но не здесь,
не каждому гусю – товарищ,
не каждой сестре – по серьгам,
да что же ты там вытворяешь,
и даже к тому же не там…
Дорогу усилит автобус,
кибитка, ковер-самолет.
Он старую песню про глобус
другими словами поет,
что связывают пантомиму,
и дождь, что стучит по часам,
места, из которых ушли мы,
и время, пришедшее к нам.
* * *
Осторожно, чтоб не присниться,
(осторожно – вначале)
расширяет свои границы
от любви до печали
город птах и укравших воздух,
не нашедших слово,
для которых еще не поздно
попытаться снова
в этот век – сквозь ветки и ветры
пробиться, присниться,
обменяться славой посмертной
с безымянной птицей.
* * *
Уж лучше б человек считал ворон,
чем находил различия с другими,
такими же неправыми, как он,
то правыми, то левыми такими,
то с формой носа, явно не такой,
а кто не свой и сед – тот тайно лысый.
Одни едва махнут другим рукой,
а третьи от четвертых так зависят…
Те песни непонятные поют,
тем дважды два – не так, но трижды – этим,
те молча дома сеют неуют,
у тех – кричат и взрослые, и дети.
Хоть человек – один, со всеми он
в мороз – замерз, а на работе – потный.
…Нечетное количество ворон,
несчитанное, повстречалось с четным.
* * *
Время сейчас такое, что лучше на часы не смотреть.
хотя бы на минутную стрелку – а только лишь на века.
Доктор Сьюз написал всё, постарел и успел умереть,
и то, что нам близко теперь, – он-то видит издалека,
не понимая: выяснилось, что он рисовал не так –
зеленые яйца, пять тысяч пальцев, и в шляпе – кот,
«Если я убегу из цирка», «Если сбегу в зоопарк» –
От себя-то не убежать, а надо бежать вперед.
Время такое – но всё же, хоть и не рай, но и не ад,
неужели я даже себе сказать об этом боюсь:
не виноват доктор Сьюз ни в чем сейчас, не виноват,
не виноват доктор Сьюз.
* * *
По снегу, тающему тихо,
бредет собака,
хлебнул ее хозяин лиха,
молчит, однако,
а соловей на ветке серой
выводит трели,
как будто преисполнен верой:
придут апрели.
На смену боли и испугу –
страх и обида,
но разве назовешь пичугу
певцом ковида…
Откуда сила в птичьем теле,
душа – откуда?
У человека есть апрели,
и это – чудо.
С собакой смотрит он на небо,
и даже выше,
она бредет себе по снегу,
но тоже – слышит.
Нью-Йорк