* * *

уходит день за окоём,

и след его теряешь лисий:

как хорошо дружить втроем –

ты, аполлон и дионисий

 

втроем входить в сиртаки ритм

и на троих делить обеды:

как хорошо средь апорий

жить по закону архимеда

 

из спарты ехать до афин,

давя в пути орех свой грецкий,

и снять немой ковбойский фильм

о жизни и о смерти в греции

 

к оракулу втроем ходить,

пить ракию из иппокрены:

нам от горгон и до годив –

любое море по колено

 

олимпиада – всё игра,

по сути, состязанье с богом:

ни мир ни крепость нам, ни град

в его обличии убогом

 

тот, кто разрушил парфенон,

готов свалить колосс родосский:

платон мне друг, и друг зенон,

а зевс настолько свой, что в доску

 

как хорошо нажать «делит»,

иного мира и не мысля,

и с аполлоном впредь делить

ответственность, и с дионисием

 

когда на равных древний грек

с богами, что ему гекуба?

самоубийства грех – не грех,

и смерть взасос целуешь в губы

 

телесен миф, брутален, груб:

на агоре распят спаситель,

и женщины живут без рук,

как и ваял их сам пракситель

 

 

ПОЛЕТ МУЗЫКИ

 

плыла дневная музыка, как лист,

как серое перо осенней птицы,

как облака, которые сбылись,

уплыв из снов, чтоб в небе раствориться,

 

как одинокий шарик голубой,

что от тебя всё дальше уплывает,

как радуга, когда в ладах с судьбой

нить горизонта рвет ее кривая,

 

как всё, что будет позже: тишина,

плывущая над Ойкуменой в полдень, –

как взгляд плывет забытый из окна,

чтоб эту тишину собой заполнить.

 

 

ОСЕНЬ. НАЧАЛО

 

одиноко небо, узнаёшь о его поре

по стаям парящих птиц:

клин летит, расширяясь, как ножевой порез,

как брошенное «прости»

 

неизменна вода, вытекая из всех щелей,

она не обманет слух:

чем поток неизбежней, тем в нем целей

чей-то бродяжий дух

 

бесконечна зелень: послав в сентябре гонца,

уйдет в другие края, –

так слеза, в зависимости от черт лица,

у каждого своя

 

неизбежны костры: уже в подпалинах парк,

желтым сводит с ума,

а затем, как факир, ты выдыхаешь пар –

и наступает зима

 

 

СТАРЫЙ ГОД

 

он погостил, и он сейчас уйдет…

в последних числах уходящий год

уже в обузу и совсем растерян;

он выйдет за порог – и пропадет

 

пока же он кровать свою застелит,

поговорит на кухне о потерях

и бросит на будильник взгляд мельком,

хоть уходящие часам не верят

 

так ни о чем и, в общем, ни о ком,

прокашляв непривычный в горле ком,

он поведет прощальную беседу,

допустим, с отражением вдвоем

 

и, посидев минуту напоследок,

простится окончательно к обеду,

чтоб к полночи уже совсем уйти

с улыбкой – мол, карету мне, карету!

 

куда теперь ему себя нести,

себя – от них, от нас, от вас? И стиль

прощения, хоть нету виноватых,

в прощании с несказанным «прости!»

 

как будто младшим расставаться надо

с собравшимся в дорогу старшим братом,

и проводник его за дверью ждет,

и – как его? – патологоанатом

 

он погостил,

и он сейчас уйдет…

 

 

* * *

на воздух ситцевый, прозрачный,

уже два месяца бесснежный,

ложатся тени в парах фрачных

из жизни праздничной и прежней;

легко взлетают диалоги –

так встарь парили бы снежинки,

и ветер на пейзаж пологий

кладет, как грим, свои ужимки:

кружат танцоры, туш оркестра

сменяет в парке такты вальса

и, осветив побольше места,

к скамье фонарь льнет целоваться;

 

слетаясь с Марса и Венеры

на незаснеженный пол бальный,

дам приглашают кавалеры,

звучит бокалов звон хрустальный,

и ярко люстра над округой

горит холодными свечами;

припоминая в прошлом вьюгу,

от смеха клен трясет плечами…

уже мазурки тур объявлен:

с тобой танцуем до упада

вдвоем среди январской яви,

всего за день до снегопада

 

 

* * *

мы ехали полем, мы мчались в боях

за духа, отца и их сына:

чтоб жил, не болея, священный трояк,

давайте им вколем вакцину

 

нас жизнь побросала на дзот и на дот –

и граду досталось, и миру:

давайте же вколем еще антидот,

пока не настал всем им вирус

 

содвинем бокалы и снова нальем,

пойдем обрабатывать пашню:

вдобавок, мы каждому кровь перельем,

чтоб им не чихать и не кашлять

 

всё выше и выше полет наших птиц,

поделим на всех пачку «шипки»:

мы всё пересадим им, вплоть до яиц,

чтоб адресом вирус ошибся

 

я пал на гражданской, мой брат-инвалид

остался без ног под берлином –

мы сделаем всё, чтобы духа ковид

не тронул, отца и их сына

 

и внук у гранаты срывает чеку

и песню поет про гренаду:

уже повидал он на нашем веку,

но вирусов только не надо

 

идут ноябри, а затем декабри,

в землянке огонь слабо бьется –

как перед атакой промолвил комбриг:

«с вакциной и дурень спасется!»

 

мы вышли из серой шинели его,

познали свои палестины,

нам жить для здоровья – всего одного:

для духа, отца и их сына

 

все жертвою пали в борьбе роковой,

но если по новой родиться

и вновь навести наш бинокль полевой –

увидим: спасли триединство

 

не тонет веками наш гордый «варяг»,

лишь корпус потерт на изгибе,

а если с вакциной на нас выйдет враг,

то сам от вакцины погибнет

 

                                                Нью-Йорк

                        Калифорния