Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 300, 2020
ХАРМС
В комнате с занавешенными наглухо окнами
Под слоем осыпавшейся еще вчера штукатурки
Человек голодает мерзнет скоро сдохнет и
Останется только дым из плохо закрытой печурки
В комнату через щели заходит с улицы холод
И больше сюда уже давно никто не заходит
Человек еще позавчера был высок и молод
А теперь он стар и пурга на улице хороводит
Мимо окон на санках куда-то едут мертвые дети
Неживые взрослые елозят в снегу руками
Человек их не видит человек сидит на кровати
Но он слышит как кто-то колотит в дверь сапогами
Человек встает мечется но не умеет скрыться
Человека уводят остается лишь дым из печки
Человек крестится его папа учил креститься
Человека ведут к машине незнакомые человечки
Они видят бабу с ведром ведро как всегда пустое
Человечки не верят в приметы они как всегда на службе
Человек представляет число оно как всегда простое
Он садится сзади он мягок сгорблен простужен
Потом еще будет время и люди в белых халатах
Скрипит кровать и сквозняк открывает двери
Человек не знает кто живет в соседних палатах
Но ночами они плачут почти как дикие звери
А потом человек исчезает врачи говорят от голода
Его длинное тело бросают куда-то в яму но
Его кто-то видел вчера в табачной лавке за городом
Значит жизнь победила смерть неизвестным науке способом
* * *
Две мыши грызут рогожу
И копошатся в прихожей
Обеих почти не видно
Лишь хвостик мелькает тенью
Да в форточку задувает
Спешащий куда-то ветер
Который несет тревогу
И звуки ночной прохлады
И крики озерной птицы
А так в это время тихо
Лишь ветер колышет травы
И куст за окном кивает
Усталыми за день ветвями
И где-то шумит дорога
А здесь только ночь и мыши
Шуршат за стеной чуть слышно
Голодные серые звери
Короткие серые жизни
Всё время в поисках пищи
Всё время в бегстве от страха
Они ничего не просят
Не ведают не умеют
Лишь тихо грызут рогожу
Стараясь чуть слышно выжить
В шуршащем шепоте ночи
Среди теней и тревоги
Среди забот и волнений
Они копошатся в прихожей
У правой лицо Мандельштама
У левой ершится шерстка
И тихо скрипят половицы
В уснувшей прохладе ночи
* * *
Сдается квартира без боя часов
Все двери закрыты давно на засов
Все звери ушли и жильцов уже нет
И стены молчания дали обет
Они не расскажут ни ночью ни днем
О том как квартиру пытали огнем
О том как за окнами в зимнюю ночь
Стараясь холодной пурги превозмочь
Дыханье
Тащились куда-то по льду
Голодные тени в голодном бреду
Как ночь приносила лишь ужас и страх
Как жизнь замирала на черных устах
Как с неба спускались смертельные дни
Как крыши домов оставались одни
И мертвые строились в сизом дыму
По трое по двое и по одному
Здесь стены молчат они дали обет
Хранят замурованный в камне секрет
Сдается квартира
На грязном полу
Обрывки бумаги
А в дальнем углу
Раскрытая книга без пары страниц
Чуть слышное эхо исчезнувших птиц
Застывшее время уснувших часов
Старинный комод
Да на двери засов
Ночные кошмары
Теней хоровод
И писк комариный с остывших болот
Сдается квартира
Удобна вполне
Герань распускается в ней по весне
Звенит под окном полуночный трамвай.
Давай эту снимем квартиру, давай?
* * *
Памяти Олега Григорьева
На исходе века
У истока рек
Как-то человека
Встретил человек
Выпили по чашке
Вспомнили дела
Ползали букашки
Рыба-сом плыла
Зеленели елки
Горбились сычи
В отдаленьи волки
А вблизи грачи
Разошлись под вечер
Каждый кто куда
Оба рады встрече
Горе не беда
Больше не видались
У истока рек
Одинок по жизни
Всякий человек
* * *
Один счастливый человек
Ходил туда-сюда
Вокруг дурил двадцатый век
Текла к себе вода
Шел дождь шел снег шел гололед
Сады в садах цвели
Шел человек назад-вперед
Туман вставал вдали
Шел человек стоял лежал
Без отдыха и сна
В одной руке песок держал
В другой ведро без дна
Он не боялся мглы ночей
Зверей и рыб и птиц
Он был родной он был ничей
От пяток до ресниц
Он прятал взгляд во тьме волос
Улыбку в тишине
Не замечал жару мороз
И тени на стене
Мелькала жизнь вокруг него
Дурил двадцатый век
Ведь непонятно кто кого
И был ли человек?
Тель-Авив