Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 299, 2020
ЛЕНИНГРАДСКАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ
баю-бай замерзла вьюга-егоза
баю-баю поскорей закрой глаза
фонари лежат на высохшей спине
подрумяненное солнце на стене
твои карточки закончились во втор-
никогда тебе не выглянуть во двор
ты отрезанный ломоть подметена
подчистую иждивенка тишина
на другой не поворачивайся бок
за него тебя куснёт голодный бог
сытный зайчик на стене на полови! –
не своей ты нашей жизнью не живи
ты наш выбеленный вычерненный свет
в снежном мякише теряющийся след
на поджаристое солнце посмотри
и пожалуйста пожалуйста умри
пусть тебе ни сном ни духом за окном
будет прахом будет пухом метроном
даже если наше время пожуешь
всё равно ты до утра не доживешь
мы разделим твой и кров и стол и срам
твой довесок по утрам и вечерам
сотворим тебе акафист круговой
свет напишем над твоею головой
мы тебе поставим памятник потом
будут хлеб и лебеда и суп с котом
ты отправишься в душистый вкусный рай
баю-баю поскорее умирай
В ТОТ ГОД
В тот год
сошлась повсеместная годовщина
дети псов целовали скошенный смертью лоб
и время приводило себя в исполнение
В тот год
птичья сушь стояла на отмелях
и агнчий хрип под сводом загонов
Осень-солдатка
в кровь стирала ржавое листвяное белье
в расплывшихся пятнами ручьях
В тот год
церкви и поля
стояли с раскроенными нефами
залитыми солнечной кровью
И торфяной огонь
баюкал скрюченные тела
В тот год
слово искало выхода
и не находило себя
и каждое слово было нигде
ничего не весящее
никем не весомое
данное никому
во всеуслышание
* * *
умершие приходят в места лишенные мест
вспомнить себя
какими никогда не были
какими всегда не станут
процветшие временем и пространством
одетые в прозрачность
слушая каждой клеткой
тишину замурованную в глухое бельканто судорог
в симметричные боскеты необратимости:
симметрия покрывает всех
в слепом бесперебойном запечатлении.
тело – консенсус трав и запятнанной боли:
несветимое перекрёстное сияние
пáрная кожа мира
* * *
земля просыпается
из вещмешков
земля шевелится там где закопаны жизни недостойные жить
заживо брошенные семена в священную почву
траншейные внутренности слепых силуэтов
складываются в мгновенный узор
фигуры уходящие в эту цинковую пустоту
фаршированную пеплом и музыкой
локонами праха жонглирует
фуга белизны ведóмая сухой гравировальной иглой
по фаянсовой коже распада
немного хлеба
немного вина
немного невинность в игристом воздухе лета
освященном плотью и кровью
что заполняют каждую полость
воздуха и земли́́
* * *
тело войны́
внутри камня, песка и зерна
воздух полон
разостланных побережий света
сквозь осколочные разрывы
чужого, сопротивляемого зрения
вспыхнувшая глубина
поверхность
покров
боль
сияние
кожа непрочитанной крови
* * *
однажды наши чужие губы
покроются зрением и
свяжут в трубчатый крик
роговую грамматику боли
и загорится блаженная скань ветра
на изнанке шелушащейся меди
провидящая те глаза
в теченье которых
вспыхнула фосфорическим пеплом и смальтой артерий
сверхновая
и сделалось явным повсюду
как смерть лузгает тела
на холмах опустошения
на сверкающем бессветном просторе
человеческого
ПРЕДДВЕРИЕ
сквозь парусину стен
сквозь тишину сирен
карточный домик вен
памятник сердца сложит
примятый наружу вой
обглоданный луговой
покрытый чужой травой
и внутренним камнем кожи
сквозь камень шелушащийся внутри
ракушечные здания вотри
сквозь мышцы букв которыми смотри
мистраль окостенеющий в картину
сквозь вытканный из красных клеток страх
мгновенно воскресаем в зеркалах
где будем восстановлены в телах
в преддверии себя необратимо
* * *
времена вслаиваются в плоть друг друга
вплоть до молнии обнажающей суставы и кости
доходящей до сочленения сердца и имени
в безымянном лоне взаимных природ
в неподвижном средоточии вéтра
архангел
говорящий безмерное огненными листами
неотвратимо присутствуя при
трубном окоченении мира
при его оканчивающем начале
неподвластном тождеству и тавтологии
* * *
самое последнее дело
выжечь красноречие
оставить себя
ни с чем
с этим веществом
мира
Санкт-Петербург