Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 295, 2019
СОСЕДКА
У дома номер 15, в самом конце нашей тихой, тупиковой улочки, была дурная слава. Дом был местом омерзительного преступления: отец растлевал здесь своих малолетних детей. Ужас этот был прекращен соседями, которые, проходя мимо гаража, услышали детский плач, стали стучать, ломиться, потом вызвали полицию. Дети были обнаружены полураздетыми в холодную осеннюю погоду, дрожали и были голодны. Родителей, мистера и миссис Брукс, вскоре лишили родительских прав. Детей – мальчика и девочку – незамедлительно отправили на психологическую и общеоздоровительную реабилитацию в специальный санаторий, а тем временем подыскали им новую семью – бездетную сердобольную учительницу начальных классов и ее супруга, милейшего врача-терапевта. Говорили, что дети оказались особо одаренными, мальчик – к точным наукам, а девочка – к рисованию. К своим биологическим родителям дети не приходили больше никогда и не делали никаких попыток восстановить связь с прошлым.
Эти обесчещенные родители, Крис и Пегги, были одиозной парой в нашем респектабельном районе: высокий, тощий, с козлиной бородой и длинными сальными волосами муж и низкорослая калека- жена – сильно хромающая, с изогнутыми, деформированными кистями рук. Несмотря на то, что никто никогда открыто не осуждал Пегги как соучастницу содеянного, никто ей особенно и не сострадал. Муж и жена, дескать, одна сатана. Они всегда ходили по улицам вместе, вызывая отвращение у тех, кто знал о случившемся. Ни с кем из соседей они не общались, но и переезжать никуда тоже не собирались – дом был их полностью выплаченной собственностью. Ни на какие ежегодные добрососедские пикники, устраиваемые ранней осенью прямо на нашей улице, эта пара никогда не являлась. Говорили, что Крис – в прошлом ученый, то ли физик, то ли химик, – как говорится «съехал», был на долгом принудительном лечении и выпущен на свободу по инвалидности. Жена его чудом пережила автомобильную аварию, оставшись перекошенной калекой навсегда. Когда именно произошла эта авария, никто из соседей толком не знал. Передвигалась Пегги с большим трудом. Тело ее было сильно искривлено, левая рука неловко согнута в локте, правая подрагивала, и при каждом шаге одна нога несуразно выбрасывалась вперед, а другая волочилась сзади. «Кривая Пегги», прозвала я ее про себя, подразумевая не только искривленное тело, но и непоправимо искалеченную судьбу.
Зная обо всем понаслышке, поскольку поселилась я здесь десять лет назад, уже после всего случившегося, завидя эту пару, я всегда переходила на другую сторону улицы и опускала глаза, будучи не в силах побороть смешанные чувства – жалости и гадливости. Несмотря на то, что после лечения Крис был признан не опасным для окружающих, все мы, родители малолетних детей, были постоянно настороже и старались держаться подальше от нехорошего дома.
Два года назад Крис умер от рака, но перед самой смертью совершенно распоясался и в прямом, и в переносном смысле. Он выскакивал на улицу в клетчатом махровом халате на голое тело и распахивал перед прохожими полы халата ниже пояса, выставляя напоказ усохшие чресла. Соседи и прохожие были в шоке от такого эксгибиционизма и немедленно звонили в полицию. Криса ловили, арестовывали, проводили с ним беседы, писали о его недопустимом поведении в отдел происшествий местной газеты, но потом все-таки выпускали на волю. Да, психически неуравновешен, да, стоит на учете, но в настоящий момент для общества неопасен. Да и жить ему, изможденному онкологическими процедурами, оставалось всего лишь несколько месяцев.
Овдовев, Пегги стала ездить за продуктами на такси, и я часто видела ее издалека, присевшей на пороге дома в ожидании машины. Соседи говорили, что к ней регулярно приходили помощница по хозяйству и уборщица, – очевидно, в семье были унаследованные деньги.
И вот однажды, зимним солнечным утром, когда я только что сварила себе кофе и едва успела сделать первый глоток – особое утреннее наслаждение для истинных кофеманов – Пегги вдруг поскреблась в мою входную дверь. Не позвонила, хотя звонок работал, не постучала, а нерешительно поскреблась, увидев меня в кухонном окне первого этажа. Через витраж входной двери я разглядела ее перекошенный силует. Интересно, что ей от меня надо?
За последние два года после смерти Криса мы перекинулись с Пегги всего лишь парой фраз, и каждый раз я говорила ей, в каком доме я живу и как меня зовут. Вопрос ее был всегда неизменен:
– У вас акцент, вы откуда?
– Из России, – отвечала я.
– А я и-и-из А-а-англии, – отвечала она, заикаясь. Разговор на этом обычно и заканчивался, но при следующей встрече все повторялось точь-в-точь:
– У вас акцент, вы откуда?
У нее, видно, что-то с памятью, отмечала я про себя и опять же, борясь всё с той же смесью жалости и гадливости, забывала о ней до следующей встречи.
…Я открываю дверь. Меня обдает свежим, морозным воздухом. Пегги молчит, странно улыбаясь, и пытается что-то сказать, по- рыбьи открывая рот и пуская слюну. На ее голове несуразная розовая вязаная шляпа с искусственными, засыпанными снегом цветами. Старая серая холщовая сумка висит, мелко дрожа, на деформированной правой руке.
– Вам чем-то помочь? – спрашиваю я, натянув на лицо улыбку.
Сильно заикаясь, Пегги объясняет, что у нее не работает телефон, и просит меня позвонить в телефонную компанию, а заодно и вызвать для нее такси – ей нужно поехать в супермаркет. Я приглашаю ее пройти в кухню прямо из прихожей, не предлагая ей снять хламидообразное, сильно пахнущее подвальной ветошью стеганное пальто. Мы оказываемся один на один в моем чистом, просторном кухонном пространстве.
– Х-х-хо-хорошо пахнет… ккк-кофе?
– Да, только что сварила!
Не ожидая приглашения, Пегги говорит с энтузиазмом:
– Я т-т-тоже хочу такой же кофе, как у вас. С м- ммолокк-ком? К-к-как у вв-вас. Бб-без сахара?
– Да, я пью без сахара… Сейчас, одну минутку…
Разглядывая ее вблизи, я понимаю, что правая сторона рта парализована, и она не может контролировать слюноотделение. Грязь с резиновых галош, перемешанная со снегом, стекает на мой черно-белый кафельный пол, напоминающий шахматную доску. Кухонные белые шкафчики, кофеварка на сером в крапинку мраморе и аромат свежемолотого, свежезаваренного кофе… Мне вдруг становится нестерпимо стыдно за все эти символы жизненного благополучия. От моей гостьи исходит сильный запах давно не мытых волос и затхлой, несвежей одежды. Дурные запахи – явление редкое в Новом Свете. Ярлык «вонючки» нужно методически смывать, чтобы восстановить достойную репутацию. Запах плоти – своего рода социальное табу. Отчего же мне вдруг так неловко и за свое собственное здоровье – крепко стою на полу, и руки не дрожат, – и за свою недавно отремонтированную кухню? Я совершенно теряюсь.
– Сейчас, я налью вам кофе, – и автоматически, не задумываясь, я наливаю кофе в картонный стаканчик, чтобы Пегги могла взять его с собой, когда приедет такси. И тут же, уже налив, понимаю, что совершила ошибку. И корю себя за то, что вот этим стаканчиком я как бы не приглашаю ее задержаться у меня. Кофе, дескать, с собой, на вынос. Да что я, собственно говоря, так нервничаю?.. Чем скорее она уйдет, тем лучше. Но Пегги не придает стаканчику никакого значения и, громко хлюпая, с удовольствием делает первый глоток.
– В-в-в-кусно… х-х –х -орошо… – произносит она. Я замечаю, что кофе выплескивается, и ей трудно удержать в трясущейся руке скользкий стаканчик.
– Давайте я перелью вам в большую кружку. Так удобнее, – бормочу я.
Пегги плюхается на стул, берет кружку и согревает об нее искалеченную руку. Сухая, местами потресканная кожа, ногти то ли сломаны, то ли обгрызаны. Зависает долгая пауза.
Она ставит кофе на стол и просит у меня переносной телефон. В полном молчании роется в своей холщевой сумке и достает оттуда разваливающуяся от ветхости телефонную книжку.
– Т-т-т-елефонная с-станция… не помню кк-к-как им звонить… – она с трудом нажимает на несколько кнопок – пытается дозвониться в телефонную компанию. Потом беспомощно откладывает в сторону телефон и опять отхлебывает кофе. И вдруг, совершенно неожиданно, выдавливает из себя с всхлипыванием, брызжа слюной:
– Я п-п-п-потеряла друга… Вы з-з-наете, что это значит? П-п-по-терять друга? – М-м-моего друга б-б-больше нет, и я должна всё начать сначала… – Она делает паузу, вдыхает воздух и опять тщетно пытается найти нужный телефон.
Я не нахожу ничего другого, как сказать положенное в таких случаях шаблонное:
– Примите мои соболезнования… – Что именно она «начинает сначала», недоумеваю я.
– Д-даааа. А вы откуда? У вас акцент…
– Я из России…
– А-ааа…
Пегги вроде бы и смотрит на меня, но взгляд ее не фиксируется и проскальзывает куда-то мимо моих глаз. Она начинает говорить быстро – то обрывочно, то скороговоркой, при этом гораздо меньше заикаясь.
– Мои родители п-п-п-ереехали сюда из Англии, когда мне было девять лет. Мы жили на Кейп Коде, в Ф-ф-ф-альмуссе. Знаете Фальмус? Я ехала на велосипеде. Мне было 10 лет. Меня сшиб грузовик. Я ударилась головой. Была в коме три месяца. Когда я проснулась, у меня всё время дрожала вот эта рука. Знаете, это было очень неп-пп-п-риятно. Это дрожание. Я пп-проснулась и подумала: что это она так дрожит, когда же это кончится. Оказалось н-н- н-никогда…. Ну вот мне 60 лет, а она всё еще дрожит, – вдруг смеется Пегги.
«А она не без самоиронии», – отмечаю я про себя.
– П-п-плохие вещи п-п-происходят с людьми гораздо чаще, чем хорошие – так только и бывает в жизни, – философствует моя соседка.
«Была ли она замешана в том, что случилось? – крутится у меня в голове. – Но ведь никто никогда именно про нее ничего дурного не говорил. Что она понимала, и понимала ли хоть что-то вообще? Ведь всё происходило, судя по всему, в гараже. И вообще, насколько она психически адекватна? Правда ли всё то, что она мне сейчaс рассказывает? – и тут же я отвечаю сама себе: – Да, судя по всему, это правда. Боже мой, как жутко влачить такое жалкое существование, вoт уже целые полвека. Как же она росла? Как развивалась после аварии? Были перебиты все кости, проломлен череп, но тело росло, она становилась девушкой, а потом женщиной…»
Рот Пегги искривляется в подобие мечтательной улыбки. Вижу по глазам, что собирается сказать мне что-то очень для нее значительное.
– Я п-п-приехала сюда в Б-б-остон учиться и познакомилась со своим другом.
Как странно, что она ни разу не назвала его по имени.
– А как? Как вы познакомились? – любопытствую я.
– Н-н-а улице. Мой друг увидел меня на гарвардской площади. Знаете? В Кембридже. –Т-т-там уличные музыканты часто играют. И я сс-стояла с-слушала… люблю музыку…
И я узнаю, что ее друг, ее единственный, увидел ее – вот такую, никому не нужную, убогую, женился на ней, осчастливил, превратив ее из изогнутого ковыляющего и подскакивающего уродца в женщину и мать. «Как же она вынашивала своих детей? Вот так же, подпрыгивая?» – думаю я. А я почему-то всегда думала, что авария произошла с ней гораздо позже, уже после рождения детей…
– У нас с-с-с моим другом была большая семья. М-м-много забот… У вас есть д-д-дети?
– Да, есть, – отвечаю я.
– Т-т-т-т-огда вы знаете…
– А где ваши дети сейчас? – отчаянно решаюсь я на страшный вопрос и сама пугаюсь того, что спросила. Ответит ли? Мне необходимо услышать от нее ответ именно на этот вопрос. Но, к моему удивлению, она с готовностью отвечает.
– В-в-выросли… – и нисколько не меняется в лице, и ни слова больше.
Я пристально смотрю на нее, надеясь заметить хоть какую-то перемену. Никакой…
Пауза.
Что это? Хитрость? Нет, не похоже, чтобы она могла так искусно хитрить. Полагаю, что ее память заблокировала всю боль и отчаяние. – Для того, чтобы выжить и не потерять единственного друга? А потом, уже после его ухода, – сберечь память о нем? Забвение как врачующее свойство памяти или просто результат мозговой травмы, перенесенной в детстве? Я теряюсь в догадках.
Пегги медленно допивает кофе. Я вызываю такси и звоню на телефонную станцию, заявляя о поломке телефона миссис Брукс в доме 15 по нашей тупиковой, тихой улочке. Подъехавшее такси сигналит, и Пегги собирает и перетряхивает свои пожитки. Целофановые пакеты, старые просроченные купоны для скидки в аптеке и супермаркете, драный коричневый кошелек и записная книжка с разваливающими страничками. Я предлагаю ей резинку, чтобы скрепить по алфавиту адреса и телефоны. Кто они, все эти люди в ее записной книжке?
* * *
Проходит месяц. Я сижу на педикюре в местном салоне и вижу ковыляющую за окном Пегги. С ней пожилая женщина, очевидно, помощница или сиделка. Наверное идут за покупками. Но дверь открывается, и на пороге появляется Пегги.
– Ей педикюр сделайте, пожалуйста, – говорит помощница, и Пегги стоит, тряся рукой, растерянно улыбаясь. Она смотрит на меня в упор, но явно не узнает. Я киваю, просто в знак любезности. Здрастьте. Но имени ее не произношу. Неужели она меня не помнит? Мой педикюр уже на последней стадии – нанесения темно-бордового лака.
Пегги плюхается рядом на педикюрное кресло с массажным устройством, и помощница помогает ей снять кроссовки и носки. Поднимает до колен ее выцветшие тренировочные штаны, обнажая опухшие, синюшные ноги со вздутыми венами и давно не стриженными ногтями. Трагические ноги, изуродованная судьба.
– Выбирайте лак, – обращается к Пегги педикюрша.
– Я х-х-хочу такой, как у нее, – говорит Пегги, глядя на мои ноги, точно так же, как месяц назад сказала мне – я хочу такой же кофе.
– Это к-к-какой у вас цвет? – обращается она ко мне.
– Темно-бордовый, он долго держится, – отвечаю я.
– У в-в-вас акцент… – подмечает она, криво улыбаясь..
– Я из России, – неужели не узнает? Нет. Точно. Не узнает.
– А… Россия… это д-д-алеко.
На ее ступни струится теплая вода, ванночка пахнет лавандой. Пегги блаженствует:
– Х-х-хорошо, – шепчет она вьетнамке-педикюрше, и та улыбается ей, начиная свою работу, – подрезает, подпиливает, скребет, массирует. Правая рука Пегги расслабленно подрагивает.
Бедняжка… бедняжка Пегги, твержу я про себя по дороге домой, – живущая в странном выборочном забвении, никому не нужная, никем не любимая… Без вины виноватая.
Март, 2019. Бруклайн
ГРУЗОВИЧОК «ФОРД»
Мечта Акакия Башмачкина о новой шинели не была странной фантазией. Старая шинелишка его прохудилось и износилась, а северный мороз пробирал Акакия до дрожи, до самых костей. Посему новая шинель его была не просто заветной мечтой, она была еще и жизненной необходимостью.
Новенький грузовичок «Форд пикап» не являлся жизненной необходимостью для Майкла Краснофф, потому как никаких тяжелых, громоздких предметов или строительных материалов он никогда никуда не перевозил и перевозить пока не собирался. Но история эта не о крушении мечты, а о ее неожиданном осуществлении. И, конечно же, о роли непредвиденного случая в человеческой судьбе.
Каждый раз при виде грузовичков с большими открытыми кузовами, наполненными всякой всячиной, робкий и прагматичный Майкл уносился в мир заоблачных фантазий. В этом мире жизненным выбором правила решительность, поступками – отчаянная храбрость, а повседневностью – любовь к риску и приключениям. Как только он воображал себя за рулем такой вот мощной машины, душа и мысли его вырывались за пределы обыденности, тело его, казалось, обрастало мускулами, вечная неуверенность в себе испарялась. Он воображал себя сидящим за рулем «Форда пикап» на горном плато в окружении заснеженных альпийских вершин, и вокруг него цвели не виданные им доселе горные эдельвейсы. Но Майкл не осмеливался превратить мечту в реальность.
Вот уже тридцать лет, как он верой и правдой служил бухгалтером в булочной-кондитерской с забавным названием «Багет и балет», где выпекался лучший хлеб и пирожные во всей округе, а по выходным на улице выстраивалась очередь из мирно беседующих покупателей. Тут продавались и чудесные воздушные булочки, и хрустящие круассаны, и всевозможные кексы и торты по заказу к семейным и корпоративным торжествам. Каждый день недели свой особый ассортимент. И это вам не средне-статистические американские пончики-донатсы, которые возмущенный желудок сутками не в состоянии переварить, или приторные супермаркетовские торты с жирным кремом и аляповатой раскраской. «Багет и балет» – это булочная-кондитерская европейского класса в новоанглийском городке… назовем его Бельвью!
Майкл любил свою работу – приятно подсчитывать финансовые обороты и способствовать процветанию заведения, приносящего удовольствие всем – от мала до велика. К слову сказать, название пекарни было неслучайным: багеты здесь могли соперничать с французскими, а коронный торт и пирожные под названием «Балет» таяли во рту. Белизна изящных, белоснежных безе напоминала пачки танцовщиц, а воздушная легкость бисквита с ромовой пропиткой, казалось, приподнимала над землей вкусившего от гурманского и эстетического наслаждения.
Шли годы, модели грузовичков сменяли одна другую, а Майкл всё мечтал купить грузовичок, взять длительный отпуск за свой счет и начать жить по-новому – рискованно и увлекательно. Но как же тогда быть с миссис Краснофф? Да, да, была и миссис Краснофф, но не жена, а нежно любимая старушка-мать.
Ни у матери, ни у сына личная жизнь не сложилась, но жили они дружно, душа в душу, в маленьком одноэтажном домике в стиле ранчо, нежно заботясь друг о друге. Отец Майкла, запойный пьяница, ушел из семьи, когда мальчику было лет пять, и мать вырастила его одна, работая библиотекарем. Что до сына, то он два раза за всю жизнь делал попытки устроить личную жизнь и даже один раз решился переехать от матери к другой женщине, но ненадолго. То ли по природе он был маменькиным сынком и холостяком, то ли никто из его увлечений не мог соперничать с материнской заботой, нежностью, предупредительностью и полным взаимопониманием. Увлечения приходили и уходили, но главное место в его душе было занято безграничной, преданной сыновьей любовью.
– Сынок, ты когда придешь с работы?
– Как всегда к шести, мамочка. Что-то купить по дороге?
И мать давала ему уже заготовленный список необходимых ей продуктов. И вот так день за днем, год за годом.
Вечером, за ужином, который мать старательно готовила, разнообразя меню каждый день недели, они мирно беседовали о том, как прошел день. На десерт сын всегда привозил свежую выпечку или кондитерские изделия, и семейный ужин заканчивался сладостью.
– Прибыль наша за прошлый месяц превзошла все прогнозы, – делился своей радостью сын.
– Ну и слава Богу!
– Думаю получить премию-бонус к концу квартала. Можно будет посадить во дворе японский клен, о котором ты так мечтаешь. С бонусом нам должно хватить, если купить клен небольшого размера, – миссис Краснофф давно заглядывалась на бордовые листья соседских кленов и мечтала о своем собственном, но они ведь дорогущие!
– А у нас в библиотеке такая радость! Прибавление! У Сюзан, из детского отдела, родилась двойня. Сегодня собрали ей денежки на двойную коляску и подписали открыточку, – с доброй улыбкой говорила мать. Как она мечтала, как она надеялась понянчить внуков! Как приваживала потенциальных невест! Сколько молилась… – Увы! На все воля Божья… – утешала она себя. Но чтобы позавидовать ближнему… нет никогда. Чудесная была женщина. Она и соседям предлагала бесплатно посидеть с детьми, если нужно. Соседи ценили ее доброту, но не хотели злоупотреблять. А она им:
– Так пусть у нас в садике поиграют, а я воздухом подышу, – и дети приходили – и потому, что любили старушку, и потому, что в доме их всегда ждали сладости.
Испарѝвшийся в пьяном угарном облаке Мистер Краснофф был потомком белых эмигрантов первой волны, и в свое время, перед свадьбой, будущая миссис Краснофф крестилась в православие, переменив протестантскую веру своих предков на веру мужа. Церковное венчание в православной церкви Святой Троицы под стройный хор византийских песнопений на непонятном церковнославянском языке были ее самыми светлыми воспоминаниями. Она давно уже простила бывшего мужа, разбившегося вскоре после ухода из семьи в автомобильной катастрофе, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения. Царство небесное рабу Божьему Павлу и прости ему, Господи, все его прегрешения… Ни обиды, ни злобы в душе у вдовы не было. Она так и осталась прихожанкой церкви Святой Троицы, и сын регулярно привозил ее на воскресную службу в стареньком «шевроле». Потому и уехать на каникулы они надолго не могли: а как же воскресная служба? А как же пекарня? Все откладывали и откладывали… и скромные денежные сбережения, и путешествия, и разное баловство, вроде походов в рестораны и на концерты. В то же время, раз в месяц, мать и сын регулярно привозили на традиционную трапезу после воскресной службы выпечку из пекарни «Багет и балет», купленную на свои собственные, скромные средства, вызывая тем уважение среди благодарных прихожан.
Так они и жили – худенькая, вся светящаяся, сердобольная старушка с вьющимися короткими серебристыми кудряшками и с тонким шарфиком вокруг шеи в любую погоду и ее сынок, чуть повыше ростом, щупленький, кудрявенький, постепенно седеющий, как две капли воды похожий на мать. Моложавый на вид, можно дать лет сорок, а можно и пятьдесят… Оба они всегда излучали доброту и кротость.
Когда мать мирно умерла во сне смертью праведницы, в возрасте восьмидесяти лет, ни на что серьезное, кроме ухудшающегося зрения и слабости в ногах, никогда не жалуясь, жизнь Майкла потеряла всякий смысл. А случилось это так.
Воскресным утром он, как всегда, заварил кофе 50/50 – три столовых ложки с кофеином и три без, достал из морозилки четыре сырых замороженных круассана, поставил их в духовку и пошел будить мать. Мать не откликнулась, черты лица ее заострились.
– Мама, мамочка, проснись! Очнись! Что с тобой? – закричал сын, отказываясь осознавать, что именно произошло, и тряся ее за хрупкие, уже окостеневшие плечи. И тут горе схватило его цепкими щупальцами в центре солнечного сплетения. В отчаянии он набрал номер 911, и мгновенно приехавшая троица – пожарный грузовик, полиция и машина скорой помощи – загудела, заблестела тревожно вращающимися огнями. На улицу высыпали заспанные соседи. Медики засвидетельствовали смерть, наступившую, судя по всему, под утро от кровоизлияния в мозг. Майкл просидел в материнской спальне несколько часов, сотрясаясь от рыданий, – то громких, то беззвучных. Тоненькая рука матери была холодна и гладка, личико казалось фарфоровым. Как куколка…
Организацию похорон взяла на себя церковь Святой Троицы – оказалось, что в церковной канцелярии хранилась подробная инструкция-завещание, написанная Миссис Краснофф и нотариально заверенная. Все было продумано для того, чтобы оградить любимого сына от похоронных хлопот. И деньги, как выяснилось, были отложены на похороны на особый счет, и просьба о церковном отпевании составлена, и инструкция о том, чтобы тело предать земле и ни в коем случае не кремировать. Даже место на кладбище куплено для двух захоронений, рядышком. Все тайком обдумала, все предусмотрела. И слава Богу, ведь сын был совершенно потерян и дезориентирован и ничего толком организовать был бы не в состоянии. Это была его первая в жизни трагедия, в возрасте пятидесяти пяти лет.
После отпевания и погребения он взял отпуск на неделю по семейным обстоятельствам и часами просиживал перед большим портретом матери, стоявшим на полочке над плазмовым телевизором. Скорбел. Майкл хорошо знал, как быть нежным, заботливым сыном и незаменимым бухгалтером пекарни «Багет и балет», но кроме этого ничего больше не умел и ничем особенным не увлекался.
Время шло, тоска по матери не унималась, и щупальца горя терзали всё его существо. Утром он приезжал на работу, после работы с отвращением разогревал в микроволновой печи готовый незатейливый ужин в картонной коробочке, вспоминая кухонные ароматы и вкусы материнских ужинов. Вот уже несколько месяцев он, свято чтя память матери, суеверно не решался включить телевизор, чтобы не оскорбить ее память и свою скорбь телевизионной белибердой.
Майкл часто думал о том, что никаких тайн от матери у него не было, но тайную мечту о грузовичке «форд» он ей при жизни так и не открыл. И эта мысль тяготила его.
И вот в один прекрасный день, устав от мертвой тишины, он решился, наконец-то, включить телевизор, в очередной раз попросив у матери прощения за всё. Хотя прощать его было не за что, разве что за запретную мечту о совершенно ненужном грузовичке «форд».
– Прости, мамочка… Прости меня за всё, – и слезы опять навернулись ему на глаза. Он посмотрел на ее фотографию в черной рамке, увеличенной кем-то из прихожан для церковной трапезы в честь усопшей, и, как в дымке, разглядел кроткую материнскую улыбку.
Майкл нажал на кнопку, телевизор послушно включился – шла реклама новейшего средства для похудания, – и стройный, загорелый, мускулистый мужчина оттопыривая на животе гигантского размера джинсы, говорил о том, как изменилась его жизнь после сброшенного груза лишнего веса. И вдруг на экране заблестел фарами и никелированной решеткой новый грузовичок «Форд-пикап F-150», и бархатный баритон произнес спасительную речь: «Автомобиль Форд пикап F-150 станет для вас добрым другом и помощником. Сев за руль этого чудо-автомобиля, вы с легкостью преодолеете любые жизненные трудности и проедете по бездорожью.»
– А моя жизнь – это ведь и есть бездорожье, – подумал Майкл, глядя на экран. – Как дальше жить? Для кого? Зачем?
Под бравурную музыку ярко-бордовый грузовичок несся по заснеженной равнине, лихо поворачивая и вдруг резко останавливаясь как вкопанный. Затем – о чудо! – продирался через лесные заросли к живописному озеру, а через пару секунд уже ехал по пустынному песчаному пляжу, параллельно набегающим волнам и бирюзово-лазурному морскому горизонту. Водитель грузовика был в темных очках и в клетчатой рубахе, лица было толком не разглядеть, но судя по всему, он был тоже одинок и при этом вполне самодостаточен и доволен жизнью. Что именно находилось в большом открытом кузове, было не разобрать… Да и какая разница! В самом конце рекламы грузовик медленно катился уже по городской улице, и длинноногие дéвицы-красавицы восторженно смотрели на одинокого водителя. Некоторые даже роняли свои сумочки и стаканчики с мороженым.
– Это знак, знак от нее, – подумал Майкл Краснофф и впервые за долгое время улыбнулся фотографии, такой же кроткой улыбкой.
Майкл просидел за компьютером несколько вечеров, изучая стоимость и технические данные желанного автомобиля, и дождавшись субботы, с сильным душевным волнением поехал на смотрины. Мать оставила ему небольшое наследство, но Майкл решил вложить и свои собственные деньги – около пятидесяти тысяч долларов за модель с двумя дверцами и огромным кузовом. Бухгалтерский опыт подсказывал, что покупка в рассрочку невыгодна. И он решился: покупать – значит покупать, хотя никогда в своей жизни такой суммы не тратил. И в последний раз сидя за рулем своего старенького «шевроле», Майкл мысленно делился сокровенными мыслями с матерью, представляя ее на пассажирском сидении.
– Сынок, мне денег не жаль, но зачем тебе эта груда металла? – спросила старушка вкрадчиво.
– Хочу начать новую жизнь, мама! Чтобы стоял под окнами, а я мог бы на него смотреть-любоваться за одинокими завтраками и за ужинами – из окошечка. Чтобы ездить на работу с ветерком…
– А-а, ну как знаешь. А что ты будешь возить в таком огромном кузове, сынок?
– Время покажет…
Главное сейчас было осуществить заветную мечту, а потом уже и думать – для чего. Старушка-мать понимающе кивала в ответ головой, соглашаясь.
Добравшись до автомобильного магазина к самому открытию, Майкл решил прогуляться вокруг и посмотреть на новые модели грузовичков живьем. Яркое весеннее солнце переливалось в направленных на Майкла множестве автомобильных глаз. И ему показалось, что передние панели с глазами-фарами зазывно и чуть нагловато улыбаются ему – потенциальному покупателю. В самой середине блестел ярко-бордовый капот – точно такой, как в телевизионной рекламе, и, подойдя поближе и положив руку на капот, он тихо постоял, к чему-то напряженно прислушиваясь. Сомненья не было – это была его машина!
В этот момент навстречу ему выбежал шустренький продавец и стал заманивать его во внутрь магазина.
– Меня интересует вот эта модель и именно этот автомобиль, – выпалил Майкл.
– Меня зовут Питер, я очень рад. Желаете проехаться по автостраде?
– Желаю!
– Водительские права, пожалуйста! Вы, как я вижу, хорошо осведомленный покупатель. Это так ценно! А то ведь некоторые приходят и понятия не имеют, что хотят. А некоторые – просто, чтобы прокатиться на новой машине. Фирма «Форд» очень ценит таких целенаправленных покупателей, как вы, мистер…?
– Краснофф.
– Очень приятно! У нас в эти выходные превосходные скидки. Если вы готовы осуществить покупку прямо сегодня, нам надо будет поговорить с менеджером, чтобы предоставить вам наивыгоднейшие условия, – тараторил продавец.
Майклу хотелось, чтобы тот замолчал, хотелось тишины. Сердце его колотилось.
И вот наконец продавец услужливо открыл перед ним водительскую дверцу, и Майкл вдохнул дурманящий запах новизны. Грузовичок был волшебным существом, в кабине которого Майкл вдруг почувствовал себя защищенным и всемогущим. Он лихо крутанул руль вправо, выехал на шоссе, – единственное, что немного отравляло его удовольствие – это безостановочная болтовня продавца.
– А как включается радио? – нашелся он.
Продавец нажал на кнопку и попал на станцию классической музыки – зазвучали «Сказки венского леса», продавец услужливо спросил:
– Переменить на что-нибудь современное?
– Нет, оставьте, пожалуйста, – Майкл помнил, как любила вальсы Штрауса его мать.
За несколько часов покупка была оформлена, старая машина продана за ничтожную цену – и сброшена, как старая чешуя, и счастливый Майкл Краснофф покатил домой на своем собственном грузовичке, чувствуя, что вокруг него образовывалась броня, охраняющая его от всех жизненных невзгод. Он дивился неведомому ему до сих пор ощущению уверенности в себе. А какой комфорт, какое плавное, бесшумное движение вперед!
И новая жизнь действительно началась. Каждое утро он вывозил свой грузовичок на прогулку – ехал на работу в объезд, через автостраду, добавляя таким образом 10 минут к обычному маршруту. Приехав, Майкл оставлял грузовичок прямо перед окнами своего бухгалтерского кабинета на весь рабочий день, возвращаясь к любимцу только на пятнадцать минут в обеденный перерыв, чтобы съесть взятый из дому бутерброд, сидя на водительском сидении. На работе коллеги тайком подсмеивались.
– Для чего он купил себе эту махину с огромным кузовом? Кузов-то пустой…
Насмешникам было невдомек, что пустота кузова отражала пустоту бытия самого владельца, настоятельно требуя наполнителей: «Ну положи, ну загрузи в меня хоть что-то! Взгляни, сколько места! Какие неисчерпаемые возможности! Хочешь – велосипед, хочешь – лыжи, хочешь – новые деревца и растения для твоего садика… А хочешь, начни в доме ремонт и перевози строительные материалы. Действуй! Дерзай! Рискуй!»
И жизнь постепенно стала меняться. Сначала робко: Майкл вдруг решил купить себе велосипед и стал выезжать на отдаленные велосипедные прогулки с новой покупкой в кузове. Доедет до места, где есть велосипедные дорожки, припаркует своего красавца и колесит несколько часов на двух колесах по новоанглийским просторам. Красота! Потом неожиданно для самого себя, по совету главного пекаря, он приобрел удочки и увлекся рыбалкой. И пекарь-рыболов ездил с ним, рядышком, на пассажирском сидении. Новая дружба! Потом дела пошли еще стремительней – оказалось, что в их местности вот уже много лет существует общество любителей активного отдыха, а грузовичок-пикап вмещал в себя все походное обмундирование для мужской компании. И Майкл стал ходить в походы и карабкаться по горам. Конечно, не Альпы, а штаты Нью-Хемпшир или Вермонт, но тоже неплохо.
А потом жизнь его и вовсе закипела, забурлила: у семьи настоятеля и у некоторых прихожан церкви Святой Троицы всегда находились нижайшие просьбы к владельцу грузовика-пикап, и Майкл был рад помочь. И в один прекрасный день настоятель отец Роман попросил его подсобить одной прихожанке, недавно разведенной Айрин Островó. Оказалось, что после сильного снегопада у страстной садовницы рухнул парник и ей срочно требовалась помощь. Дама средних лет была хороша собой, спортивная, подтянутая, всегда активно участвующая в церковных мероприятиях. Майкл был знаком с Айрин давно, но всегда робел в ее присутстви, а тут вдруг отважился и предложил свою помощь.
– Это так великодушно с вашей стороны, – с благодарностью приняла помощь Айрин.
И пошло-поехало… После воскресной службы, они уселись в грузовичок, и по дороге за строительными материалами Айрин искренне восхищалась мощной машиной:
– Я и не предполагала, что в грузовике такой комфортабельный салон!
Майкл смущался, но сиял и от волнения мог лишь произнести:
– Да, неплохой «форд», пока жалоб нет, – хотя гордость за чудо-автомобиль переполняла его душу. Бывают, оказывается, дамы, знающие толк в грузовичках!
За ремонтом парника выяснилось, что Айрин была не только страстной садовницей, но и бесстрашной покорительницей местных горных вершин. Более того, она вот уже несколько месяцев как планировала длительное трансамериканское путешествие.
– Хочу пересечь на машине всю страну – от Вермонта до Калифорнии.
– Это смело! – восхитился Майкл.
И всего через пару месяцев бордовый грузовичок «форд» уже несся на полной скорости по автостраде по направлению к Большому Каньону, унося с собой Майкла и Айрин в новизну, в неизведанное. Большой кузов был набит битком и покрыт брезентом на случай непогоды. И чего там только не было: и велосипеды, и палатка, и удочки, и купальные костюмы, и специальное обмундирование для покорения горных вершин, и много еще такого, что не разглядеть.
Нет, не обманулся Майкл Краснофф, когда поверил телевизионной рекламе, гласившей: «Автомобиль Форд-пикап F-150 станет для вас добрым другом и помощником. Сев за руль этого чудо-автомобиля, вы с легкостью преодолеете любые жизненные трудности и проедете по бездорожью». И Миссис Краснофф кротко улыбалась сыну с фотографии.
Март – апрель. 2019. Бруклайн