Стихи
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 292, 2018
OТЦУ
Прости, что,  возвращаясь с похорон,
    наверное, считала я  ворон,
    не помню, как тебя  мы хоронили,
    как опускали в яму  гроб 
    забыли 
    мои глаза.
    Был летний день, и  тех, кто там стоял,
    я тоже помню  смутно. 
    Матерьял
    для снов теперь.
    С тех пор, кого бы  я ни хоронила
    я хороню тебя, твоя  могила,
    твой камень с  лаконичной строчкой дат,
    как позабытый  вечностью солдат,
    стоит в строю.
    Клубится лес  вокруг, но отступает
    перед нестройным  строем,
    голубая
    над ними  громоздится крутизна,
    куда уже и взгляд  не достигает,
    а здесь индюшек  диких стая.
    Знак,
    что говорю с тобой  не без ответа?
    Так много лет  прошло, 
    и это лето
    не оборвало  странный диалог,
    ты тоже пошутил бы,  если б мог.
    * * *
    О, панельно-блочный  дом пятиэтажный – 
    отчий рай досрочный,  или был ты башней
    из слоновой кости,  где «Москву» на «Юность»
    нам меняли гости,  где душа проснулась.
    Провод удлиненный,  тайн хранитель важных – 
    телефон надомный,  хоть звони из ванной.
    Газовой колонки гул  стрекочет в ухе,
    или голос ломкий  Галича на кухне.
    В спальне – райским  садом – гарнитур венгерский,
    там, со шкафом  рядом, мой топчанчик детский.
    Шкаф вальяжный,  крепкий, прятать не боялся
  в обувной коробке  «Роковые яйца».
    * * *
    Кто первым, кто  последним был, какая разница,
    сквозь юношеский  летний пыл декабрь не блазнится,
    ладони натереть  веслом и ногу ракушкой
    порезать – не  вселенским злом сквозит, и радуешься.
    Шотландской юбки  клеточка, 
    и не сутулиться
    велит мне мамина  рука, и просто – улица.
    И всё вприпрыжку,  всё – бегом, а не заранее,
    слова подтянутся  потом – очарование,
    вечерний день,  прощальный свет… Сезам откроется,
  ни первых, ни  последних нет – некому строиться.
    * * *
    Раньше ты говорила:  где родители, дети – там у меня и дом,
    отчизна, родина,  хоть горшком назови – приду.
    С тех пор семья  увеличилась – мудрость далась трудом – 
    прибавились  несчётные пескари, черепахи в ближнем пруду,
    зимородок, серая  цапля длинношеяя, с хохолком,
    всё знает, набивает  зоб и, когда над водой парит,
    высматривая  укромный угол, где осока торчит пучком,
    она позволяет себе  только лающий короткий хрип.
    Умница, не скажет  лишнего, с укоризной глядит
    на гусей и уток,  базарящих круглый год,
    но с ними тоже  уютно, пускай галдит, 
    щиплет траву и  гадит безобидный этот народ.
    Родина, отчизна –  отражение ивы, стрижи над ним – 
    банально, оттого и  близко сердцу всегда.
    Ты повторяла, не  понимая: не хлебом одним,
  и опять, в  назидание, тебя спасает вода.
    * * *
    Навели на город  неприкаянный наш
    вечно-праздничный,  потёмкинский макияж,
    чтобы мы не  сомневались и не думали – 
    нам показывают  лучший город всея земли.
    Рыбьим жиром он  помазан царствовать или сна лишить,
    и в его архивах  золотоносны и зловещи залежи,
    из каналов его и  рек можно запить тоску 
    по мировой  культуре. 
    Припадая к ее  куску,
    отложи детсадовских  утренников, ленинских зачетов аршин,
    абстрагируйся от  ангин, школьных бормашин,
    улыбайся, пока от  счастья не закружится голова,
  за спиной у Мадонны  Литта, за облаками течет Нева.
Бостон