Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 285, 2016
Отрывки из
неопубликованной книги «Твой голос далекий».
1. «ВОСПОМИНАНЬЯ
ПРЕЖНИХ ДНЕЙ»
В
оставленных после смерти записках «Возвращение»1, написанных
примерно в двадцатитрехлетнем возрасте, Юрий Владимирович отрывочно вспоминает
свое детство в Москве и Киеве, революцию, поход под пулями в гимназию, страх,
уже не детский, сегодняшний: «Я привык к времени. Но почему мне иногда
становилось страшно и впоследствии, становится порою и сейчас. Несколько ночей
подряд просыпаюсь с перебоями сердца (а сердце здоровое). Скажут – нервы. Ну а
раньше, в десять-двенадцать лет тоже нервы? Конечно, я знаю, революция,
обстрелы, бегство. Но разве я этого боялся? Было и это страшно, но вот ведь в
Киеве, в девятнадцатом году, бегал под пулями в гимназию или ночью – на
дежурство, к отцу. – Стреляют, значит, Деникин близко. Отец радуется, радуюсь и
я».
Маленький
Юрий боялся темноты, часто мучили непонятные, непроходящие страхи. Как
преодолел он их там, в лагере смерти Освенцим, – молодой человек с тонкой,
легкоранимой душой? Каким был его последний шаг в неизвестность, в бездну
времени, где оставался он надолго забытым своими соотечественниками, друзьями
по перу, теми, кто выжили, пережили войну и ее потери?
Уже
живя в Париже, он часто возвращается в прошлое. Здесь, в Париже, тоскует Юрий
по отцовскому дому. Тоску навеяла поэма Лермонтова «Мцыри». Вот что пишет об
этом Мандельштам в тех же отрывочных воспоминаниях: «Я вспоминаю вечера.
Знакомые и незнакомые лица. Но среди всех этих лиц – одно лицо. Я узнал, я
вспомнил. Зачем только – имя и отчество, знакомство, радость и мучения. Сколько
лет мучений. А что если Верлен прав?
И
было сердцу моему
Легко,
не знаю почему.
Мне
тайный голос говорил,
Что
некогда и я там жил,
И
стало в памяти моей
Прошедшее
ясней, ясней…
Это
вспоминает лермонтовский Мцыри. Но это вспоминаю и я. Долгое, мучительное
усилие, и вдруг – мгновенный просвет. ‘И вспомнил я отцовский дом’… Нет, я
ничего не вспомнил. Мне мешают мои детские сны, мои страхи, чудища ‘до Адама’,
средневековый ‘circulus vitiosus2».
Детские
сны, Россия, часто воплощаются в ранних его стихах:
И
легче верить, чем не верить,
И
радоваться и любить,
Чем
презирать и лицемерить.
Но
только я не мог забыть
О
сказочном моем наследстве,
О
той стране, о том пути,
Что
я во сне увидел в детстве
И
в жизни не сумел найти.
Юрий
рос непростым ребенком; как пишет он сам, он жил двойной жизнью: одна – с
друзьями, интенсивными занятиями, чтением; другая жизнь – внутренняя – сложная
и мучительная. Его душевные муки прервались только с его гибелью. Необъяснимый
страх, страдания, первое чувство, предсказание собственной смерти – все это
описывает молодой поэт в своих коротких воспоминаниях: «Одна – товарищи, уроки,
все, что я делал, что любил, за что цеплялся. Другая – непрерывное внутреннее
отчаяние, порою безнадежность. Круг какого-то зла сомкнулся, и мне казалось –
навсегда. Цепляйся, не цепляйся – не выкарабкаешься. Можно только ухудшить.
Позже, когда я изучал Средние Века, мне казалось, что средневековые суеверия,
понятие о безвыходном, неискупимом грехе – именно то мое ощущение. Оставалось
все бросить, ничего не делать».
Он
продолжал учить уроки, заниматься по ночам – «но это, чтобы не упасть совсем».
Правда, он пишет: «рука не слушалась». И далее: «Сколько труда, чтобы написать
сочинение на хорошо знакомую тему. Было еще нечто, более теперь для меня
понятное. Это мучение закончится с моим последним вздохом. Пушкинские стихи:
Там
роковой помост ломали,
Молился
в черных ризах поп,
И
на телегу поднимали
Два
казака тяжелый гроб.
Какие
страшные слова. Страшна не казнь Кочубея. ‘Помост’, ‘гроб’… но об этом я не
могу, не хочу говорить».
Юрий
Мандельштам ушел из жизни молодым, и как мало осталось о нем воспоминаний –
небольшая статья Юрия Терапиано о друге, с которым так часто встречался,
обсуждал русскую литературу, поэзию, беседовал по душам, ему раскрывал Юрий
Мандельштам свои сердечные тайны. И бережно хранит листочки разрозненных
воспоминаний Мандельштама единственная внучка поэта, Мари Стравинская. В 1937
году Юрий Мандельштам писал:
Я
отвергаю некролог,
Который
сам составить мог.
Чем
жил я, для чего страдал, –
Вам
не узнать. Я сам не знал.
А
ведь каким замечательным, необыкновенно одаренным человеком был Юрий
Владимирович. Короткую запись о нем оставил друг по перу Н. Я. Рощин: «Бедный,
милый Юрочка! Эмигрантское дитя, – в Париже окончил русскую гимназию, потом
одним из первых – университет. Поэт, талантливый критик, отличный знаток
отечественной и европейской литературы, любимец Куприна и Ходасевича, верный и
добрый товарищ»3.
2. «С ДЕТСТВА Я
ЛЮБИЛ МЕЧТАНЬЯ»
Н.
Зернов воспроизводит такую картину Парижа 1920-х годов: «Внутри столицы Франции
образовался русский городок. Его жители могли почти не соприкасаться с
французами. По воскресеньям и по праздникам они ходили в русские церкви, по
утрам читали русские газеты, покупали провизию в русских лавчонках и там
узнавали интересовавшие их новости… посылали детей в русские школы… В эти
годы в Париже было более трехсот организаций. Все эти общества устраивали
заседания…»4
После
приезда в 1920 году с семьей в Париж частью культурной жизни русской диаспоры
становится и Юрий Владимирович Мандельштам. Писать стихи Юрий начал довольно
рано. Мы находим первые его произведения, написанные уже в эмиграции, в Париже,
в 12-13-летнем возрасте. Открывая для себя одновременно русскую поэзию
(Пушкина, Тютчева, Блока, Гумилева) и французскую (Верлена, Бодлера и др.), он
вспоминал:
Мы
вслушивались в медленное слово,
В
земной любви открывшееся нам.
Бодлера,
Тютчева и Гумилева
Читали
вместе мы по вечерам.
О,
первые таинственные строки!
О,
посвященья трепетной рукой!
Мы
понимали смутные намеки,
Был
каждый стих наш – разделенный строй.
И
от шумливой жизни урывая
Хотя
бы день, хотя бы только час,
Воистину
мы достигали рая,
Стихами
обступающего нас.
По
ночам учил он наизусть «Медного всадника», читал своего любимого Тютчева:
«Пушкинские стихи поразили меня не потому, что они пушкинские. Пушкина я тогда
не любил. У одного современного читателя я прочел выражение ‘роман с поэтом’.
Тогда я переживал первый ‘роман с поэтом’, и никого другого любить не мог. Но
зато полюбил стихи. Как случилось, что пятнадцатилетний мальчик понял и полюбил
одного из самых сложных, самых глубоких поэтов – и через него почувствовал
поэзию. Для меня это – тайна, как сама поэзия, (какое кощунство говорить:
‘только поэзия больше, чем поэзия’. А особенно говорить – поэту).
И
бездна нам обнажена
С
своими страхами и мглами,
И
нет преград меж ней и нами –
Вот
почему нам ночь страшна!
Дорогой
Тютчев, любил тебя кто-то больше, чем я? Наверное, любили, да мне в это трудно
поверить. Какая дрожь пробегала по мне от твоих стихов – и тогда и позже, когда
я перечитывал только стихи о любви. Пробегает и теперь, когда я вспоминаю эти
строчки. Не об этом ли сказал Гюго про Бодлера: ‘un frisson nouvеаu’?5» (Из записей «Возвращение».)
Когда
умер Александр Блок, Юрию едва исполнилось 13 лет. Он читает его стихи и
странно волнуется. Сам тогда стихов он еще не писал, но строчки блоковских
стихов «Мы, дети страшных лет России, / Забыть не в силах ничего» его потрясли.
Ведь и он тоже не в силах забыть, «хотя до боли не может вспомнить». Мучения
юной, чуткой души мальчика продолжаются еще долго. Эту страшную боль он
старается заглушить музыкой, посещая раз в неделю с друзьями концерты: «Раз в
неделю, а то и чаще, на галерке, среди других осчастливленных музыкой, я
слушал. Но и музыка скоро перестает помогать» (Там же.)
В
шестом классе приходят первые волнения – первая муза поэта – он влюблен.
Чувства эти остаются надолго, отражаются в его поэзии, но любовь несчастливая –
их трое. Выбор падает на соперника. И снова мучения.
И
в первый – верно – и в последний раз,
Друг
против друга, так, в случайной встрече,
Сидеть,
не отводя жестоких глаз,
Оживших
огненных противоречий.6
Так
напишет Юрий Владимирович в 1933 году; строки эти перекликаются с его
воспоминаниями о первой любви: «Осень. Я провел очень тяжелую, очень нелепую
ночь. Сидели втроем, все трое были когда-то (несколько месяцев тому назад)
очень близки. Двое стали чужими, но невольно или волей вольною, но пропасть
разверзлась. Всем троим было тяжело. Не знаю, как третьему, но для двоих такое
сиденье – сущий ад. И не разойтись – льет дождь.
Наконец,
утро. Прощание. Потом часть пути – вдвоем. Говорить надо. И я решаюсь – ‘circulus vitiosus’, болезнь, возвращение. Ответ грустный – если ты веришь,
возвращайся. Опять прощание». (Из «Возвращения»)
Свой
первый цикл стихов Юрий Мандельштам посвящает той самой девушке, в которую он
безнадежно влюблен, Катерине (Кети) Гарон. Сохранились адресованные ей стихи и
письма.
За
окном – морозная луна,
Зимний
свет, ночная тишина.
Но
завешено твое окно
Плотной
шторой верно и давно.
За
окном в урочный час страшна
Над
домами полная луна.
Но
ты спишь, тебе не до луны:
Ты
совсем другие видишь сны…7
В
апреле 1925 года Юрий переживает ее уход (она обручена с другим), и хотя стихи
его еще совсем юношеские, в них мы уже находим то поэтическое чувство, без
которого нет настоящей поэзии.
Я
без тебя – тепла лишенный свет,
Я
без тебя – без хлеба нива,
Я
музою оставленный поэт,
Симфония
без лейтмотива8.
Позже
Китти, дочь поэта, поддерживала с Катериной Гарон долгие дружеские отношения;
Гарон передала ей часть своего архива, связанного с именем Юрия
Мандельштама.
Юрий
– мечтатель, романтик, ищущий любви, друзей, взаимопонимания:
С
детства я любил мечтанья,
Тишину
и дрожь предчувствий.
Оттого
я много верил
И
отчаивался много.
Я
искал на небе отблеск
Незаслуженного
счастья,
И
оно меня томило
Слаще
летних сновидений.
3. ГОДЫ УЧЕБЫ
В
начале 1920 года в Париже были созданы курсы для подготовки русской молодежи к
экзаменам на аттестат зрелости. Их организатором был гимназический учитель С.
Г. Попич9. Занятия проходили на улице Гренель, на квартире В. А.
Маклакова (бывшего посла Временного правительства в Париже, известного адвоката
и общественного деятеля)10. После первого выпуска было объявлено об
открытии в Париже русской средней школы.
В
одном из отдаленных районов города, на тихой улице им. Доктора Бланш, в глубине
двора находился сравнительно небольшой трехэтажный, окруженный деревьями
особняк. В этом доме расположилась первая русская школа, которая в 1930 году
стала называться гимназией. Так описал школу некто Н. Григорьев: «Узкие
коридорчики, небольшие комнаты, загроможденные старой классной мебелью, на
которой теснятся желающие учиться…» В 1920 году шесть человек: протоирей о.
Н. Сахаров, М. А. Маклакова (сестра В. А. Маклакова), В. Ф. Дюфур, В. П.
Недачин11, С. Г. Попич и Б. А. Дуров12 взялись за дело. С
начала основания школы число учеников равнялось числу преподавателей – их было
только шесть. Но постепенно число и тех, и других быстро возрастало.
К
1925 году в школе насчитывалось уже 250 учеников и 20 учителей. Пришлось
пристроить к каменному зданию довольно обширный барак. В нем находилась большая
икона и перед ней аналой. В этом помещении собирались утром ученики для общей
молитвы. Материальную помощь гимназии оказало французское Министерство
иностранных дел. Постоянную помощь оказывала принцесса Монако, затем
Международный банк, страховое общество «Россия» и другие организации. Денег
хватало на то, чтобы выдавать неимущим ученикам небольшое пособие и деньги на
учебники. Деятельное участие в организации школы приняли «Общество помощи детям
беженцев из России» и лично М. А. Маклакова. Значительную материальную помощь
школе оказала артистка балета Анна Павлова, устроив пансионат «для девиц,
учащихся в гимназии». Занятия в школе начались в первых числах октября. За пять
лет своего существования гимназия выдала 260 аттестатов, которые приравнивались
к французским аттестатам.
Вскоре
по приезде в Париж родители записали Юрия, которому было 12 лет, и Татьяну
(сестру Юрия), ей было уже шестнадцать, в первую русскую школу в Париже. Юрий и
Татьяна учениками были прилежными. Татьяна Мандельштам-Гатинская13 в
дальнейшем тоже стала поэтессой. Как вспоминает Юрий Владимирович, приходилось
иногда заниматься и по ночам.
С
1920 по 1961 год школу окончили 1200 учеников. Одним из основателей и
бессменным директором Русской гимназии в Париже был Борис Андреевич Дуров.
Среди преподавателей можно назвать Григория Леонидовича Лозинского14
– это был строгий и заботливый преподаватель, автор «Программы по русскому
языку для внешкольного обучения», филолог, переводчик, литературный критик,
историк литературы, библиофил, издатель. Попич С. Г. преподавал литературу, а
Старинкович Константин Дмитриевич15 – ботанику. В гимназии
преподавалась и гимнастика, благодаря энергии и умению преподавателя Г. П.
Година.
Но
любимым учителем будущего поэта был преподаватель русского языка Сергей
Сергеевич Лукьянов16. Ему посвятил 14-летний Юрий «Поэму о русской
поэзии» на шести страницах. Сергей Лукьянов был человеком яркой и драматической
судьбы. В то время, когда он начал преподавать в школе, ему было 34 года.
Филолог-классик, историк искусства, публицист и переводчик, он окончил Санкт-Петербургский
университет, специализируясь в римской истории. В 1920 году эмигрировал в
Париж. Сергей Лукьянов был одним из организаторов Русского народного университета
в Париже. Разносторонние знания Сергея Лукьянова, глубокая эрудиция, вероятно,
стали подражательным примером для Юрия. С. С. Лукьянов в 1927 году был выслан
из Франции и вернулся в Советский Союз. В 1935 году он был арестован и погиб в
заключении.
Выпускные
экзамены 1925 года проходили в особой экзаменационной комиссии, председателем
которой французское правительство назначило профессора Лильского университета
А. Лиронделя17, прекрасно знавшего русский язык и русскую
литературу. Делегатом был некий Г. Николя. Аттестат Русской гимназии давал
студентам право на поступление в высшие учебные заведения Франции. В 1925 году
к экзаменам было допущено 52 человека, из которых только 34 получили аттестаты
зрелости и свидетельство об окончании семиклассного среднего образования.
Золотую медаль получили 4 человека, серебряную – два. В 1925 году семнадцатилетний
Юрий Мандельштам окончил Русскую гимназию с серебряной медалью18.
Высшее
образование Юрий Владимирович получил в Сорбонне, где изучал французскую и
русскую литературу, современную и средневековую историю, окончив университет
одним из первых в потоке. Он так объяснял свое стремление изучать
Средневековье: «…средневековые суеверия, понятие о безвыходном, неискупимом
грехе – именно то мое ощущение». Мистика и мистическая литература всегда
интересовала Юрия Владимировича, что мы сможем проследить в его литературных
статьях. («Возвращение»)
В
1929 году он стал обладателем диплома по современной истории и русской
литературе. Ему предлагают остаться работать на кафедре французской литературы,
но Юрий Владимирович чувствовал свое поэтическое призвание. Так, он вспоминает
годы учения в своих стихах:
Этой
жизни, трудной и любезной,
Каждый
год мне по-иному мил!
Каждый
год своей волной железной
Сердце
навсегда приворожил.
Пронеслась
гимназией далекой
Череда
привычных лучших лет.
Темный,
непонятный, одинокий,
Позабылся
университет.
Окончив
Сорбонну, Юрий Мандельштам вступает в новую жизнь: многочисленные друзья, новые
встречи, новые увлечения, творчество, частые выступления, работа по ночам,
чтение, долгие споры и обсуждения с друзьями новинок литературы, новых имен,
такая насыщенная литературная жизнь… Медленно уходят в забытье воспоминания
детства:
Не
надо зрелых рассуждений –
Забыто
прошлое давно,
И
только где-то наши тени
Глядят
в июльское окно.
4. МУЗЫ ПОЭТА
Поэтическое
творчество неотделимо от любовной лирики. Юрий Мандельштам – поэт-романтик,
поэт-мечтатель с чистой, открытой и легкоранимой душой. Любимым посвящал он
свои лучшие стихи. Читая первую книгу его стихов «Остров», напечатанную в 1930
году, когда поэту было только 22 года, мы понимаем, что юноша был влюблен в
некую Злобину, замужнюю женщину, жившую в Англии. Возлюбленная умирает. В его
поэзии звучит нота расставания. Тема любви, преобладающая в его первом сборнике
стихов, не исчезает, но с годами боль становится глубже, печаль – заметнее,
мистический ореол в поэзии становится выпуклее, тема любви – шире.
У
каждого поэта есть своя великая муза. Вдохновительницей лучших стихов Юрия
Владимировича стала Людмила Стравинская, старшая дочь композитора Игоря
Стравинского. Она родилась в Петербурге в 1908 году, в том же году, что и Юрий
Мандельштам. В 1920 году Людмила (Мика) вместе со всей семьей переехала из
Швейцарии на жительство в Париж. Имя русского композитора, пианиста, дирижера
Игоря Стравинского было хорошо известно в Париже. Его музыка к балетам «Жар
птица», «Петрушка» и «Весна священная» завоевали Париж. За границей он жил с
семьей с 1914 года, сначала в Швейцарии, потом во Франции. Старшей дочери
Людмиле было только 6 лет, когда семья покинула навсегда Россию. Однако Мика страстно
любила и русскую музыку, и русскую литературу.
Однажды
на один из поэтических вечеров Георгий Адамович привел милую, застенчивую
девушку и познакомил ее с Юрием Мандельштамом. С этой встречи молодые люди уже
не расстаются.
И
мы узнали дни освобожденья –
Сон
бодрости и беспричинный смех –
Когда
в одном – два счастья, два стремленья,
И
каждый миг – прекраснейший из всех.
В
жизни поэта эти дни были самыми светлыми: «Это – счастье, больше ничего. / Но
другого нет и быть не может…» (Янв. 1938 г.) Любовь, о которой он так много
писал, пришла неожиданно, как просветление, внезапное счастье, желанная мечта,
и ассоциируется она у него с образом любимой женщины:
Это
– ты. Бьется сердце от страха,
Замирает.
Полет с высоты
В
эту ночь. Ни дыханья, ни праха,
Ни
любви, ни судьбы. Это – ты…
Вскоре
у них рождается дочь Катерина (Китти), которую обожал молодой отец. Годовалой
Китти подписывает Юрий Владимирович на память свою последнюю фотографию: «Моей
маленькой доченьке, Китти, от папы, который ее очень любит». Но вскоре
обрушивается на семью череда трагедий.
В
те годы русскую эмиграцию буквально косит настоящая эпидемия туберкулеза. В
газете «Иллюстрированная Россия» за 1935 год автор пишет: «Если присмотреться
вокруг, то окажется, что туберкулезные имеются в громадном большинстве среди
русских беженских семей»19. Через год после рождения дочери у Людмилы
развивается тяжелая форма заболевания. Игорь Стравинский перевозит ее на
лечение в санаторий. Через несколько месяцев она возвращается домой, но здоровье
опять ухудшается; она переезжает на время с ребенком к родителям. 30 ноября
1938 года Людмила Стравинская умирает, оставив Юрия Владимировича с
новорожденной дочерью.
Смерть
не щадит и семью Стравинских. За шесть месяцев болезнь унесла три поколения
Стравинских. В 1938–1939 годах Игорь Стравинский похоронил одновременно трех
дорогих ему людей: дочь (Людмила умерла в ноябре 1938 года), первую жену
(Екатерина умерла в марте 1939 года) и мать (Анна умерла в июне 1939 года). Над
ним самим нависла смертельная опасность острой вспышки туберкулеза. Серьезно
заболели туберкулезом и были отправлены на лечение в Швейцарию маленькая Китти
и младшая дочь Игоря Стравинского Милена – обе находились в критическом
состоянии. Никто не надеялся, что они выживут. Однако их удалось спасти.
Неожиданной
и страшной трагедией стала для Юрия Мандельштама ранняя смерть жены. «Мир, в
котором он жил, разрушился, из человека он превратился в парию», – пишет Ю.
Терапиано. От смерти жены, от этого страшного удара Юрий не оправился
никогда…
Разлука
бьет тяжелыми крылами,
Крылами
ночь охватывает нас,
И
застывает медленно над нами
Прощанья
поздний час.
Дорога
ждет. Раскрыты настежь двери. –
И
холодеет нежная рука.
И
все-таки еще любовь не верит,
Еще
любовь легка.
Но
вот качнется время. Слишком мало.
Платок
в руке – последний знак любви,
И
шепот опустевшего вокзала.
Моя
любовь, живи!
Скорбь
его достигает самого высокого накала. Мучают воспоминания, и чем яснее эта
память о светлых днях, проведенных с любимой, тем тяжелее для Юрия
Владимировича разлука. Прощание с Микой, последние минуты, проведенные возле ее
постели, оставили в тонкой, ранимой душе поэта неизменный вопрос: «А можно ли
было ее спасти?» Он не может долго находиться в пустой квартире – все
напоминает о жене. «Тоскую и глухо страдаю. / И все-таки труд мой безмерен, / И
все-таки путь мой потерян…» Цикл его стихов «Памяти твоей» был опубликован в
69 номере «Современных записок». Образ жены не оставляет поэта. Он верил, «что
вечный свет, а не могильный мрак», «покой» дарует ей Господь. Он верил в высшее
благо, но принять разлуку с любимой не мог.
Я
верю, Господи, что это знак,
В
котором благодать Твоя и сила,
Что
вечный свет, а не могильный мрак
Узнала
днесь раба Твоя Людмила.
Я
верю, что дарован ей покой,
Что
Ты и жизнь ее, и воскресенье,
И
от нее отвел своей рукой
Болезни,
воздыханья и сомненья.
И
даже то, что не могу понять,
Без
ропота стараюсь я принять.
Лишь
в долгие часы ночной тоски,
Забывшись,
вдруг протягиваю руку –
И
нет ответной, любящей руки…
Я
все приму – но как принять разлуку?
Приходят
длинные, бессонные ночи: «Сердце, сердце, ведь еще не время! / Только ты не
отвечаешь, сердце, / Бьешься, обрываешься, трепещешь, / Мучаешь бессонницей
меня». В эти бессонные ночи пишутся и такие строки:
И
только ночью сонным ядом
Далекий
Север напоит,
И
одиночество над садом
Как
купол огненный висит.
В
это время Юрий Владимирович много работает. Пишет ряд критических статей для
газеты «Возрождение» и других изданий. Большинство этих статей о поэзии и
поэтах, не только русских, но и итальянских, немецких, персидских, а чаще всего
– французских. Серьезный анализ, глубокое понимание духовного мира поэтов, о
которых он пишет, придавали особую цельность и глубинность его критическим
статьям.
Романтическая
сторона жизни поэтов всегда привлекала и критиков, и читателей. Тема «Женщины в
жизни поэтов» казалась Юрию Мандельштаму немаловажной для понимания творчества
вообще. Так, например, великая любовь Данте и Беатриче всегда и во все времена
являлась символом «верности, чистоты и невоплощенности любовных желаний на
земле». Женщина должна была быть для поэта «не женой или любовницей, а
идеальным объектом идеальной любви», – пишет Юрий Мандельштам. Недостижимая,
обожествленная женщина, так страстно и платонически любимая Данте, была
замужем. Были и другие женщины у Данте, но чистый образ Беатриче, его Музы,
вдохновивший его на лучшие произведения, он сотворил и оставил потомкам на века
как символ неумирающей любви.
Романтическая
жизнь Виктора Гюго, Эдгара По и Альфреда де Виньи также была полна любовных
драм. Знакомясь со статьями Ю. Мандельштама о жизни этих талантливых поэтов,
невольно приходит на ум цитата английского писателя и поэта Оскара Уайльда:
«Женщины вдохновляют нас на великие дела, но вечно мешают нам их творить».
О
романтической стороне жизни самого Юрия Мандельштама мы знаем немного, но
любимые женщины, встретившиеся ему на жизненном пути, вдохновили поэта на
прекрасные стихи – искренние, лишенные фальши и позы, чистые, добрые, открытые.
В рецензии на Собрание сочинений Юрия Мандельштама (1990), изданный в Гааге
после его смерти, Ирина Муравьева пишет: «Общеромантическое направление поэзии
Ю. Мандельштама с его разочарованием в жизни, поисками идеальной любви и
дружбы, с его запутавшимся в слове прекраснодушием, наивной добротой и
открытостью неиспорченного сердца, с постоянным, в духе раннего и
неустоявшегося Фета или Полонского, перепевами душевных движений, – все это
представилось мне не фактом реальной жизни и не реальной поэзией, а скорее
чьей-то мистификацией, стилизацией под знакомое, средне-романтическое, ушедшее
в прошлое мировосприятие, ибо трудно представить, чтобы человек, живший в
середине нелегкого нашего столетия и погибший в 1943 году в немецком
концлагере, сумел сохранить свою ‘старинную’ свежесть и наивность чувства и так
бесхитростно запечатлеть почти юношеское, чудом залетевшее из иных времен в
наше разочарованное, циническое и взрослое время – сердце».20
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Документ
хранится в личном архиве Мари Стравинской.
2. Порочный круг
(фр.)
3. Рощин Н. Я.
Парижский дневник / Сост., ред. и авт. предисловия Л. Г. Голубева. Рук. проекта
Г. Р. Злобина; коммент. Е. В. Коротковой; подготовка указателей: Е. В.
Короткова и И. Л. Решетникова. – М.: ИМЛИ им. А. М. Горького РАН, 2015. – 488
с.
4. Зернов, Николай.
За рубежом. – Париж. 1973. Сс. 123, 125.
5. Письмо Гюго Бодлеру от 6 октября 1859 года: «Vous créez un frisson nouveau» – «Ты создаешь новый трепет» (фр.)
6. Строки из
стихотворения «Отъезд всегда отъезд…», не вошедшего в сборники стихов Юрия
Мандельштама, напечатаны впервые в газете «Возрождение, том 9, № 3033, 21
сентября 1933 г.
7. Из архива Мари
Стравинской.
8. Из архива Мари
Стравинской.
9. Попич Сергей
Георгиевич (1879–1974) – педагог, общественный деятель, член правления Союза
русских преподавателей во Франции, инициатор создания Русской академической
группы во Франции, организатор Дней русской культуры.
10. Маклаков
Василий Алексеевич (1869–1957) – адвокат, политический деятель, публицист,
масон. Член Государственной думы II, III, IV созывов. С августа 1917 – член Всероссийской по делам о
выборах в Учредительное собрание комиссии. Посол Временного правительства во
Франции (прибыл в Париж в октябре 1917, приступить к обязанностям не успел).
Член Русского политического совещания. С 1924 возглавлял Эмигрантский комитет,
представительство интересов русских эмигрантов во Франции. С 1932 г. глава
Совета послов, организатор Русского бюро для юридической помощи эмигрантам в
Париже. Короткое время после Второй мировой войны стоял на позициях сближения с
СССР, однако быстро отказался от этих взглядов.
11. В. П. Недачин
(1863–1936). Эмигрировал во Францию около 1918 года. В 1920 году становится во
главе Русской средней школы (будущей Русской гимназии) в Париже. Организовал в
1923 году в Париже с Л. З. Родштейном Русские курсы заочного преподавания.
Читал курс истории русского языка на Высших педагогических курсах для
подготовки преподавателей средней школы (1921) и на Русских курсах заочного
преподавания (с 1923), выступал с лекциями в Русском народном университете, в
Русской академической группе. Вице-председатель Общества просвещения беженцев
из России (с 1921). Член Союза русских преподавателей во Франции (1925), в 1926
избран его председателем. Член правления Русской академической группы (с 1925).
Участник Педагогического съезда во Франции (1929). В 1930 году награжден
Министерством народного просвещения Франции Академическими пальмами.
12. Дуров Борис
Андреевич (1879–1977) – русский военный инженер и артиллерист, педагог, администратор,
полковник – один из основателей и бессменный директор Русской гимназии в
Париже. Преподавал математику.
13. Татьяна
Владимировна (1904–1984) печаталась сначала в парижской периодике под фамилией
матери – Штильман, позже печаталась под фамилией Мандельштам-Гатинская
(Мандельштам – девичья фамилия, Гатинский – фамилия мужа, поэта Леонида
Гатинского, псевдоним – Леонид Ганский).
14. Григорий
Леонидович Лозинский (1889–1942). Окончил юридический и филологический
факультеты Петербургского университета, позже увлекся переводами. В начале 20-х
годов тесно сотрудничал с издательством «Всемирная литература». Самым известным
переводом стала «Переписка Фрадика Мендеша» (1923) португальского писателя Эса
де Кейроша. Был известен как филолог-романист, переводчик.
15. Старинкович
Константин Дмитриевич (1888–1926) – ботаник, педагог, профессор. В 1920 г. один
из учредителей Русской гимназии в Париже, преподавал физику, естествознание,
географию. Впоследствии работал в Пастеровском институте. С 1921 г. был членом
правления Общества просвещения беженцев из России.
16. Лукьянов Сергей
Сергеевич (1888–1938?) – филолог-классик, историк искусства, журналист,
общественный деятель. Сын оберпрокурора Синода С. М. Лукьянова (1855–1935).
После Октябрьской революции – участник антисоветского мятежа в Ярославле в 1918
г. С 1920 г. в эмиграции. Один из идеологов общественно-политического течения
«сменовеховства»: один из авторов сборника «Смена вех», а также журнала «Смена
вех» и газеты «Накануне» (соредактор); член правления берлинского Дома
искусств. С лета 1924 в Париже, редактор журнала «Наш Союз» (1926–1927). Был
одним из организаторов Русского народного университета в Париже. В 1927 году
был выслан в СССР. Занимался журналистской деятельностью, работал главным
редактором московского «Journal de Moscou». 5 августа 1935 г. арестован органами НКВД и «за
активное участие в контрреволюционной группе» был отправлен в ГУЛаг на 5 лет.
При отбытии срока тройкой НКВД СССР за «контрреволюционную агитацию и
прославление фашистского режима» (ст. 58-10 УК РСФСР) приговорен к расстрелу.
Приговор приведен в исполнение 27 февраля 1938 г. по месту заключения.
Реабилитирован в 1956–1957. Источники: http://www.el—history.ru/node/618; http://baza.vgdru. com/1/19849/30.htm
17. Андрэ Лирондель
– известный французский ученый-славист, автор книги «Шекспир в России» (1912).
Он прививал своим студентам любовь к русской поэзии. В журнале «Revue des Etudes Slaves» за 1921 год Лирондель дает общий очерк русской поэзии с
XVIII
века до 1921 года, прослеживая струю чистой поэзии. Занимался также творчеством
А. К. Толстого.
18. Из статьи П.
Григорьева, напечатанной в газете «Возрождение», № 67, 8 августа 1925.
19.
«Иллюстрированная Россия», №1 (503), январь 1935 г. С. 14.
20. «Новый
Журнал», № 186, 1992. Сс.
370-375.