Русские поэты в Абиссинии
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 284, 2016
Из всех стран
черной Африки Абиссиния больше всего привлекала к себе внимание России. В жилах
Пушкина текла абиссинская кровь, кровь его прадеда, знатного и влиятельного
князя Ибрагима Ганнибала. Теперь в Эфиопии (так стала называться Абиссиния)
считают Пушкина «самым знаменитым черным поэтом в истории страны» и
«национальной гордостью Эфиопии». В ноябре 2002 года в Аддис-Абебе, столице
страны, был открыт памятник русскому поэту.
Абиссиния магически
притягивала к себе путешественников, исследователей, историков и… поэтов. В
1936 году в Москве вышла книга известного востоковеда Б. А. Тураева1
«Абиссинские хроники ХIV–ХVI вв.»2 Заслугой Тураева было то, что он обратил свое внимание на
темный и мало исследованный период абиссинского Средневековья, так называемое
«феодальное» время.
Почему важно
остановиться в этой статье на феодальном времени в Абиссинии? В 1270 году в
стране воцарилась Соломонова династия. Именно эта династия и ввела в Абиссинии
христианство. Хотя надо сказать, что этот факт не помешал процветанию в стране
многоженства, «во всяком случае, в царской семье и других знатных родах». «Амда
Сион (сын правителя) даже превзошел в этом смысле традицию, женившись на двух
собственных сестрах и на наложнице своего отца. Из-за этого у монарха даже возник
конфликт с духовенством», – рассказывает Юрий Мандельштам в статье «Абиссинские
хроники ХIV–ХVI вв.»3 При Соломоновой династии в Абиссинии стали развиваться
духовная литература и искусство. «Абиссинские хроники» – это не только
летописи, но, одновременно, и эпические поэмы, написанные прозою, часто
напоминающие «Слово о полку Игореве». «Христианское государство, населенное
неграми, сохранившее феодальный строй, – есть чем пленить воображение, даже
пресыщенное странствиями и разочарованиями. Ходили слухи, что абиссинские
женщины красивейшие в мире»4.
В 1898 году русские
исследователи Африки отмечали необычное доброжелательное отношение со стороны
абиссинцев. Возможно, что близость православного вероисповедования сыграла
здесь свою роль. В конце XIX века Красный Крест
отправляет в Африку группу русских врачей с целью создания первого полевого
госпиталя для помощи абиссинцам, сражавшимся с итальянскими завоевателями. В
начале ХХ века известны три экспедиции в Эфиопию под руководством А. К.
Булатовича, человека разносторонне одаренного. Он глубоко изучил местные
обычаи, язык, религиозное и государственное устройство страны. В результате
были написаны две книги о его путешествиях по Эфиопии.
Интересна история
некого Е. В. Сенигова, художника, которого называли «русским Гогеном». Сенигов
прибыл в страну в 1899 году в составе военной миссии, но службу оставил и, оценив
красоту местных женщин, женился на эфиопке, усвоил местный язык, обычаи, нравы,
приняв местный образ жизни. Он стал вести натуральное хозяйство и проповедовать
толстовскую философию опрощения и поддержания жизни путем физического труда на
земле. Картины Сенигова сегодня хранятся в Эрмитаже и поражают своей
красочностью и экзотикой.
Другой русский
офицер, Иван Ф. Бабичев, пошел по следам своего соотечественника и,
околдованный красотой страны и ее обитательниц, остался там навсегда, женившись
на знатной эфиопке. Он был единственным иностранцем, получившим специальное
разрешение императора произвести церковный обряд венчания. В результате
заключенного брака Бабичев оказался приближенным ко двору самого эфиопского
монарха в качестве военного и политического советника. Его сын, Михаил Бабичев,
стал первым эфиопским пилотом и национальным героем войны 1935 года, когда
Эфиопия победила фашистскую Италию. Михаилу Бабичеву удалось спасти семью
императора, он вывез ее во Францию, где они находились пять лет. Таким образом,
присутствие русских в стране оставило свой глубокий след в жизни этого
африканского государства на протяжении сотен лет.
Путешественники
называли Абиссинию / Эфиопию страной «удивительной и самобытной, и очень
древней». Так описал ее некий Теодор Бент (James Theodore Bent, 1852–1897) в книге «Путешествие по Абиссинии»5, побывавший в
стране в 1893 году: «Страна, лежащая между Красным морем и бассейном реки
Бахр-эль-Абиад, составляет часть древнего эфиопского царства, точные границы
которого неизвестны. Страну эту, названную арабами Хабеш, европейцы переделали
в Абиссинию; под этим названием она и значится на географических картах. Но
население не признает ни того, ни другого названия и именует себя эфиопийцами,
чрезвычайно гордясь славным прошлым своей родины».
Первым европейским
поэтом, посетившим Абиссинию, был известный французский поэт Артюр Рембо (Arthur Rimbaud). В 1946
году вышла книга американского романиста, автора нашумевшего романа «Тропик
Рака» («Tropic of Cancer») Генри Миллера (Henry Miller) – «Время убийц» («The Time of the Assassins»6).
Это была довольно странная биография Артюра Рембо, которая переплеталась с
биографией самого Миллера. Артур Миллер писал, что Рембо ушел от литературы в
жизнь, и эту жизнь Миллер назвал «актом самоотречения». Загадка жизни Рембо
мучает до сих пор любителей его поэзии – фантастический взлет и успех молодого
поэта, поэзию которого Поль Валери назвал «поэзией здравого смысла», а потом
неожиданный и полный отказ от творчества и исчезновение где-то в дебрях Африки.
Возможно, талант к
писанию и страсть к путешествиям он заимствовал у отца. Отец его служил военным
в Северной Африке и перевел на французский Коран. В семью отец так никогда и не
вернулся, но передал сыну свои способности и страсть к путешествиям. Артюру еще
не исполнилось 16 лет, когда он убежал из дома и отправился в Париж. В 21 год,
к тому времени уже известный поэт, он покидает родную землю и отправляется в
путешествие по другим странам. Выбранный им путь приводит молодого поэта в
странную, неизведанную африканскую страну Абиссинию. Артюр Рембо прожил в
Абиссинии больше десяти лет, занимаясь торговлей оружием, кофе и другими
товарами и полностью отказавшись от творчества. В возрасте 25 лет он
поселяется, наконец, в городе Харар (или Харрар7), расположенном на
юго-востоке страны, став третьим европейцем, когда-либо жившим в этом городе, и
экспортирует эфиопское кофе в Европу. В Хараре, этом забытом Богом и неведомом
европейцам местечке, проживало около 20 тысяч человек. Вот что пишет литературный
критик Юрий Мандельштам в статье «Артур Рембо – абиссинец»: «Здесь, собственно,
и начинается настоящая абиссинская авантюра Рембо, фантастические по его
способности приспособления к нравам и условиям страны, и по достигнутым
результатам. Он в совершенстве изучает язык, проникает в психологию населения и
умудряется вызвать к себе не только симпатию, но и уважение. Он составляет
караван и отряд телохранителей, при помощи преданных ему туземцев прокладывает
новые дороги через пустыню и добирается до Харара»8. Здесь Рембо
находит женщину своей мечты – молодую абиссинку небывалой красоты, отличающуюся
от местных туземок тем, что она носила европейские одежды и курила сигары, в то
время как самому поэту нравилось одеваться в традиционные народные костюмы.
В своем юношеском
произведении «Лето в аду», единственной книге, изданной при жизни, Артюр Рембо,
прощаясь с поэзией, писал: «Я покидаю Европу. Морской ветер сожжет мои легкие;
климат далекой страны выдубит мне кожу… Я вернусь с железными руками, смуглой
кожей, бешеным взглядом… У меня будет золото». Но вернулся он на родину
умирать. В 1891 году в возрасте 37 лет, там же, в Абиссинии, он тяжело заболел.
Его перевозят в Марсель. Скончался Рембо на родной земле от рака, прожив в
Абиссинии немногим больше 10 лет. Лежа в марсельской больнице, он еще мечтает
об Африке, «потому что кладбище там на берегу моря и близко от торговой
конторы». Кроме стихов, оставил Артюр Рембо в наследство любителям своей поэзии
письма к родным и друзьям. Он писал другу, поэту Полю Демени, что для того,
чтобы стать поэтом, надо, прежде всего, полностью познать самого себя.
Философский подход
к поэзии, выраженный Рембо, был близок и многим русским. Неудивительно, что
загадочная страна с горными вершинами, пустынными равнинами, цветущими
долинами, бурными реками, сказочными водопадами, удивительной растительностью,
мелкими, живописными озерами и отдаленностью от привычного мира манили
путешественников.
Между берегом
буйного Красного моря
И суданским
таинственным лесом видна,
Разметавшись среди
четырех плоскогорий,
С отдыхающей
львицею схожа страна…
Так описывал
Абиссинию Николай Гумилев, который посетил эту страну трижды (в общей сложности
он провел в ней два года) и посвятил ей свои лучшие стихи, поэмы и прозу
«Африканский дневник». «Колдовской страной» называл он Абиссинию, «где оскалены
бездны, взъерошены боры / и вершины стоят в снеговом серебре». Со слов
литературоведа Эдуарда Штейна эфиопский монарх, якобы, рассказывал поэту Павлу
Булыгину о приеме у себя русского поэта Николая Гумилева. Король Абиссини,
Хайле Селассие, бывший губернатор Харара, с почетом принимал у себя русских – и
вполне вероятно, что одним из его дорогих гостей был и Гумилев. «Император с
профилем орлиным, / С черною, курчавой бородой», – так описал его Гумилев.
Говорили, что король носил точно такой же военный мундир, как и русский
император Николай II.
На тему «Рембо и
Гумилев» написано много статей, поэтому я остановлюсь только на самых главных
точках соприкосновения их судеб – как в жизни, так и в поэзии. Известно, что
Николай Гумилев перевел стихотворение Артюра Рембо «Гласные». В некоторых
стихах Гумилева, таких как «Капитаны», «Пятистопные ямбы» и др., слышатся
отзвуки «Пьяного корабля». Возможно, что стихотворение Гумилева «Заблудившийся
трамвай» также написано под влиянием этого стихотворения Рембо. Главная тема
обоих произведений – преодоление пространства и времени, блуждание за границами
нашего бытия:
Мчался он бурей,
темной, крылатой,
Он заблудился в
бездне времен…
Остановите,
вагоновожатый,
Остановите сейчас
вагон.
Н. Гумилев
* * *
Я видел звездные
архипелаги! Земли,
приветные пловцу, и
небеса, как бред.
Не там ли, в
глубине, в изгнании ты дремлешь,
о, стая райских
птиц, о, мощь грядущих лет?
А. Рембо (перевод В. Набокова)
Сергей Маковский,
издатель журнала «Аполлон», указывал на то, что еще в 1909 г. Гумилев
«готовился, по примеру Рембо, к поездке в Африку». Возможно, что
приключенческая жизнь французского поэта побудила Гумилева последовать его
примеру. Есть какие-то странные совпадения в судьбах этих двух поэтов: оба были
очарованы далекой экзотической африканской страной; странно пересеклись их пути
в Хараре, хотя и с разницей в двадцать лет (Гумилев прибыл туда в 1909 году).
Восемь дней из Xapрapa я вел караван
Сквозь Черчерские
дикие горы.
И седых на деревьях
стрелял обезьян,
Засыпал средь корней
сикоморы.
Н. Гумилев
И тот, и другой
увлекаются судьбой одного и того же народа галла, причем Рембо даже пишет
исследование о жизни галла и представляет его в Парижское географическое
общество. Николай Гумилев едет в Африку как исследователь и передает свои
находки петербургскому Музею антропологии и этнографии.
Однако если Рембо,
поселившись в Африке, замолкает навсегда как поэт, то голос Гумилева становится
ярче и романтичнее после его поездок в далекую Абиссинию. Из нее черпал он
поэтическое вдохновение: «Воздух мягкий, прозрачный и словно пронизанный
крупинками золота. Сильный и сладкий запах цветов. И только странно
дисгармонируют черные люди, словно грешники, гуляющие в раю, по какой-нибудь
еще не созданной легенде» (из «Африканского дневника»). В стихотворении
«Приглашение к путешествию» он восклицает:
Уедем, бросим край
докучный
И каменные города,
Где Вам и холодно,
и скучно,
И даже страшно
иногда.
Нежней цветы и
звезды ярче
В стране, где
светит Южный Крест,
В стране богатой,
словно ларчик
Для очарованных
невест.
Вдохновленный и
очарованный романтикой черной страны, Гумилев напишет свои известные стихи:
«Жираф», «Носорог», «Озеро Чад», поэму «Мик».
* * *
Если для Николая
Гумилева Абиссиния – это страна экзотики и приключений, страна сказочной мечты,
то для поэта Павла Булыгина она стала просто домом на десять томительных и
трудных лет:
От многих берегов я
отплывал,
И мир земной давно
мне тесен,
Я десять лет
беспечно засыпал
Под звуки
абиссинских песен.
В 1924 году русский
эмигрант Павел Петрович Булыгин, поэт с трудной, трагической судьбой,
поселяется в Абиссинии. Человек сильной воли, настоящего мужества, потеряв
родину, но оставаясь при этом романтиком, отправляется в далекую и неизведанную
Африку. Возможно, что Абиссиния с ее христианскими традициями и романтические
походы Гумилева, его поэзия и проза, рассказывающая об этой удивительной
стране, вдохновили Булыгина, поэта первой волны эмиграции, уехать в Абиссинию.
Так или иначе, но именно Гумилеву посвятил Павел Булыгин раздел «Чужие звезды»
в вышедшей посмертно книге его стихов «Янтари»9, – как бы вступая в
перекличку с гумилевским «Чужим небом». В стихотворении «Я не всегда таким был
скучным…» Булыгин вспоминает Гумилева:
Я не всегда таким
был скучным, –
Слагал немало
небылиц.
Теперь к Пустыне я
приучен,
Я так отвык от
белых лиц.
Раз в месяц раб
приносит почту,
Пробыв в пути
двенадцать дней.
Я сам себе читаю
ночью
Приветы вспомнивших
друзей.
Храню погоны и
кокарду
От службы Русскому
Царю, –
Кормя ручного
леопарда,
Я с ним по-русски
говорю,
И вспоминаю
Гумилева…
Что ждет, скрываясь
впереди?
Когда-нибудь
вернусь я снова.
– Теперь же, жизнь,
меня не жди!
Уже в Абиссинии
узнал Павел Булыгин о расстреле своего кумира. Мечта Булыгина встретиться с
близким ему по духу и стихам поэтом была расстреляна вместе с ним.
…Я жду товарища от Бога,
в веках дарованного мне…
Н.
Гумилев
Я Гумилева не
встречал, –
А встреча так была
нужна нам, –
Я о расстреле
прочитал,
Уйдя в Пустыню с
караваном.
И стало пусто… И
костры
Уже не радовали
треском,
И над палаткой скат
горы
Белел ненужно в
лунном блеске.
Гонец, привезший
почту мне,
Привез бессильной
мести муку,
Теперь я только
лишь во сне
Пожму твою, быть
может, руку.
На творчестве и
биографии Павла Булыгина стоит остановиться подробнее.
Трудную судьбу Булыгина
можно проследить шаг за шагом, листая страницы его книг. Поэтесса первой волны
эмиграции Наталья Резникова в рецензии на книгу «Янтари» напишет: «Но не зная
жизни безвременно ушедшего поэта, а только читая его стихи, можно почувствовать
все вышесказанное: редко стихи так близко сливаются с человеческой судьбой,
редко жизнь поэта бывает так же красочна, многогранна и разнообразна, как его
стихи»10.
Павел Петрович
Булыгин, капитан лейб-гвардии Ее Императорского Величества Петроградского
полка, участник корниловского Ледового похода, участник Первой мировой войны,
поэт, журналист, эссеист, родился в 1896 году в семье писателя Петра Булыгина,
представителя старинного дворянского рода. Окончив гимназию, молодой человек
поступает в Высшее военное училище. В начале лета 1916 года он назначается в
Петроградский полк и вскоре принимает первое боевое крещение. Раненным попадает
в госпиталь. Февральскую революцию молодой человек, преданный идеям монархии,
не принимает и присоединяется к армии генерала Корнилова. В боях он был опять
ранен и контужен – и вновь госпиталь. За отвагу в боях на Волыни Павел Булыгин
был награжден орденом Святой Анны.
И что, пройдя через
костер страданья,
Увидим мы, как это
было встарь:
Из пепла муки,
горя, муки, покаянья
Поднимется великий
Государь!
Быть может, суждены
пути иные
И будет так – кто
это может знать?
Я не могу безумно
не рыдать
На кладбище твоем,
моя Россия!
Берлин, 1921 г.
Российское новое
«сегодня», расставание с близкими, кресты на могилах дорогих людей («растут,
растут, могильные кресты!») поэт переживал мучительно. 22-летний Павел Булыгин
восклицает:
Как хочется домой!
Как хочется мне ласки –
Я так измучился на
жизненном пути…
О, если б можно
было в детство мне уйти
К забытой няниной
наивной сказке!
Кубань, поход, 1918 г.
С весны 1918 года
он становится начальником Отряда особого назначения по охране лиц Императорской
фамилии в Крыму. По заданию императрицы Марии Федоровны Павел Булыгин
направляется в Тобольск помочь царской семье вырваться из большевистского
плена. Но в первых числах июля 1918 году его арестовывают. Раненный, Павел
бежит из тюрьмы, но помочь царской семье не может – они уже расстреляны.
В конце 1918 года
он был отправлен Вдовствующей императрицей Марией Федоровной с посланием к
английской королеве Александре, содержащем просьбу помочь с расследованием
обстоятельств убийства императора. Молодой русский офицер был принят английской
королевой.
Вместе со
следователем Н. А. Соколовым Булыгин занимается расследованием обстоятельств
екатеринбургской расправы. Позднее через Владивосток, Харбин и Белград он
добрался до Парижа, где опять вместе с Соколовым продолжил изучать материалы
дела. Впоследствии он написал «Воспоминания о работе со следователем
Соколовым», напечатанные по-английски под названием «The Murder of the Romanovs. The Authentic Account»11. («Убийство Романовых. Достоверный отчет»).
Как и у многих
поэтов первой волны эмиграции, основными мотивами стихов Булыгина стали
ностальгия, поиск смысла жизни и Бога:
Как хочется домой,
как тяжела чужбина!
Я так измучился на
жизненном пути.
Моих полей широкая
равнина,
Мои леса, о, если б
к вам уйти!
Мой тихий дом, моя
семья родная,
Я вижу вас в
печальном грустном сне.
Как рвется к вам
моя душа больная!
Мне тяжело –
молитесь обо мне…
Харбин, 1920 г.
Впервые имя Павла
Булыгина появляется в печати в 20-х годах, хотя стихи он писал с детства.
Публикации были в берлинском журнале «Двуглавый орел», органе правого крыла
русских монархистов. Там же за два последующих года было опубликовано
одиннадцать стихотворений поэта и цикл рассказов «Страницы ушедшего». В одном
из берлинских журналов будет сказано: «…это передача вылившихся из души
настроений, навеянных личными страданиями и страданиями родины»12.
При жизни вышел один сборник стихов – в Берлине, в 1922 году, под названием
«Стихотворения»13, посвященный Вдовствующей императрице Марии
Федоровне. В эпиграфе к книге он напишет следующие строки:
К Твоим стопам
Страдалица Царица
Дерзаю я смиренно
положить
Разрозненные первые
страницы
Своей тоски и
мыслей вереницы,
И о прощеньи Родины
молить.
Невольно возникает
вопрос: что заставило молодого одаренного поэта, покинув пореволюционную
Россию, не осесть в Европе, где складывалась творчески сильная русская
диаспора, а уехать в незнакомую страну почти на десять лет? Что это – поиск
работы, романтика, страсть к путешествиям, как у Гумилева: «Я не ваш, я –
чужой. Я – бродяга поэт. / Я люблю запах воли и моря»? В стихотворении
«Берегите цветы» двадцатитрехлетний Булыгин восклицает со страстью и отчаянием:
Мы все сошли с ума!
Во тьме кромешных дней,
Бессмысленных,
ужасных преступлений
Мы растоптали жизнь
и мечемся над ней,
Как жуткая толпа
безумных привидений!
Другое объяснение
отъезда можно найти в письме его жены Агаты Титовны Шишко-Богуш. «Он был рыцарь
своей мечты, которой больше нет» (из письма от 14 мая 1965). Вот еще одна из
версий его отъезда: «Он хотел испытать новые ощущения, пробовать свои силы в
новых незнакомых, удивительных поприщах, – храброе сердце, неугасимая энергия,
вера в себя, свою судьбу и будущее…»14.
Нельзя исключить и
тот факт, что найти в Европе работу было крайне тяжело, да и местные власти не
жаловали русских апатридов. Как бы то ни было, можно сказать, что решение
уехать в Абиссинию было не спонтанным, а глубоко продуманным. И, кажется,
причина отъезда была сложнее, чем поиск работы и материального благополучия.
Еще в 1921 году Булыгин написал стихотворение «Предчувствие Востока», где он
предсказал гибель Европы, которая, по его словам, «распяла Христа».
Раздвоенность в
себе я ощущаю:
Жизнь тела дух
давно опередил;
В исканиях сокрытых
вечных сил
Я духом в
неизвестности блуждаю…
Он искал
пристанища, покоя для уставшей и страдающей души. Возможно, просто хотел
обрести тишину («но эти шорохи беззвучности предвечной!), покой, заглянуть за
границы времени и почувствовать божественную силу молчания:
Есть ночью миг
всеобщего молчанья:
Щель Времени в
предвечность Пустоты;
Незримых крыльев
тяжкое касанье
Исполнено особой
красоты.
Булыгин принадлежал
к категории лермонтовского «лишнего человека», разочарованного в жизни с ее
войнами и жестокостью. «Я устал от тоски и тревоги», – пишет еще совсем молодой
человек, проживший в невероятных страданиях бóльшую половину своей
короткой жизни. В 1922 году Павел Булыгин написал такие пронзительные строки:
«Мне надо отдохнуть, очиститься от сора / Земных моих путей и от земной тоски».
В стихотворении «Я не люблю людей» поэт объясняет свое стремление к
одиночеству, к уединению:
И в жизни так: чем
больше в ней страданья,
Тем бутафория у нас
пошлей…
И простота лишь
разве в умираньи.
Нет, нет, я не
люблю людей!
К выбору Абиссинии
как «места назначения» послужил и простой факт: туда уехали его близкие друзья.
В 1922 году по приглашению негуса15 в далекую африканскую страну
отбыли полковник А. Н. Фер-мор (1886–1931), – как и Булыгин, участник
«Ледяного» корниловского похода, и лейтенант Российского императорского флота
А. И. Бен-клевский (1880–1934), служивший в Гражданскую войну у генерала
Колчака.
«Капитан П. Булыгин
был старшим в нашем Харакском отряде. Это был молодой, но очень серьезный,
вдумчивый, религиозный, увлекающийся теософией и всей душой преданный Царской
семье офицер…», – вспоминает Булыгина некий есаул Грамотин, лично знавший
Павла Петровича.
Первое знакомство с
неизведанной африканской страной вызывает у Павла Булыгина восторг:
Солнце Старой
Пустыни отрадно и благостно.
Горя мелкий ручей
под лучами иссяк.
Звоны воли моей
беспечальны и радостны, –
Я в Пустыне –
Колумб-Открыватель, Моряк!
Впоследствии,
покоренный экзотикой африканской страны, Булыгин пишет еще целый ряд прекрасных
стихов, навеянных красотой и дикостью окружавшей его природы:
И день, и ночь
смешались на земле.
В лиловом сумраке
поднялись кряжи,
Воздушные в
вечерней полумгле,
Как кружево
какой-то тайной пряжи.
В стихотворении
«Базар» он так описывает красоты Аддис-Абебы, столицы Абиссинии:
И надо всем такой манящий
Зеленый шелк
соседних гор,
И дальше – в небо
уходящий
Лилово-розовый
простор.
Абиссиния, 1925
Живя в Абиссинии,
он был сначала инструктором армии негуса, затем заведовал кофейной плантацией
(как Рембо?). «Его всегда тянуло к необычайному, в далекие страны, экзотические
миры…» (Петр Пильский). Там Булыгин написал ряд очерков: «Современная Абиссиния»,
«Русские в Абиссинии», «Чем занимаются русские в Абиссинии», «Жизнь русских в
Абиссинии» и др.
В 1926 году в его
жизнь входит удивительная женщина, Агата Титовна Шишко-Богуш, сестра его
давнего дореволюционного друга. Она жила в Риге, он – в Абиссинии. Они
переписывались почти два года и, наконец, встретившись в 1928 году, уже не
расставались. Романтическая история их встречи и любви описана Агатой Титовной
в сохранившихся письмах к подруге. Ей Павел Булыгин посвятил свои лучшие стихи
о любви.
И все же, несмотря
на то, что рядом была любимая, любящая, верная и преданная женщина, тоска не
покидает его:
Разметалась, угрозу
и страсти тая,
Непонятная, злая
Пустыня.
И тоскует душа
беспредельно моя
С бездной звездной
сливая святыню.
Именно здесь, в
далекой и неизведанной Абиссинии, где в «…румянце розовом угасшего заката /
есть тайная к познанью Бога дверь», уединившись, стремился Булыгин по-новому
осознать себя, найти выход из внутреннего кризиса. В стихотворении «Отчаяние»
он пишет, обращаясь к Высшей силе:
Я так истомлен на
пути,
Я страстно молю
лишь забвенья.
Позволь мне, хотя б
в сновиденьи,
В минувшую Ясность
уйти!
Размышления
Булыгина близки экзистенциальной философии Николая Бердяева, когда мысли о
человеке, жизни и смерти связаны с непосредственным человеческим опытом.
Николай Бердяев писал: «Дух человеческий – в плену. Плен этот я называю
‘миром’, мировой данностью, необходимостью… И истинный путь есть путь
духовного освобождения от ‘мира’, освобождения духа человеческого из плена у
необходимости»16 (Париж, март 1926 г.). Эту мысль мы прослеживаем и
в поэзии Павла Булыгина:
ВО ТЬМЕ
Одиноко иду. Ни
звезды. Ни просвета.
Ночь темна, как
душа разлюбившего мир.
Кто-то крикнул
вдали – я не слышал ответа.
Это леший сзывает
нечистых на пир.
Но куда я иду? – Я
не знаю… Всё странно…
Вот споткнулся о
камень опять. Упаду!..
Я сегодня проснулся
особенно рано
И решился, вставая,
– довольно, пойду!
Я не знаю куда, –
знаю только, что надо,
Что я ждать уж не в
силах. Что я должен идти.
Одинокая ночь…
одинокому рада…
Я чего-то ищу…. И
я должен найти.
Германия
Так и в
стихотворении «Истина» Булыгин пишет о том, что, блуждая в темноте по трудным
жизненным дорогам, он тоскует об Истине, «не зная, что Она всегда, везде пред
нами». Становится понятно, почему Булыгин выбрал такую отдаленную африканскую
страну – для него она стала той далекой точкой, где он мог размышлять и искать
пути к самопознанию, т. е. продолжать заниматься теософией. Немаловажен здесь и
тот факт, что источником теософии являлась восточная философия. Особенность
русской философии заключается в том, что она восходит к аскетической традиции
восточного православия. Эта особенность в течение многих столетий определяла
духовную жизнь России.
В России еще до
революции было известно учение Елены Блаватской. Первое теософское общество
Блаватская основала в Филадельфии (США) в 1875 году. Оно до сих пор работает,
его Центр расположен в маленьком уютном доме на улице Сэмсон, где жила
Блаватская. Поэты А. Белый, М. Волошин, Д. Кленовский, Н. Бер-дяев, З. Гиппиус,
Д. Мережковский, Б. Поплавский и многие другие
увлекались антропософией, эзотерикой, теософией. Вероятно, Булыгин также
с юных лет интересовался этими дисциплинами. Знания теософии отразились и в его
творчестве.
В Эфиопии существовала
своя философская школа, заложенная еще в XVI–XVII веках Зера Якобом. Мыслителя нередко сравнивали с Декартом. В своем учении
он сочетал разные религиозные воззрения, включая иудаизм и ислам.
Пройдя ад войны,
Булыгин стал человеком глубоко верующим; часто в своих стихах он затрагивает
религиозную тему: «Христос, Спаситель мой, я вновь к Тебе взываю! / О, научи
меня любви, молю!» В поисках этой любви он сознательно выбирает путь
аскетического совершенствования, уединение в пустыне – как это делали первые
христиане.
Я снова закричу от
боли,
И буду звать ее…
одну…
В часы глухих моих
безмолвий
Я буду слушать
Тишину.
И кто-то теплый,
кто-то нежный,
Шепнет склонившись:
«Не забудь!»
И, засыпая, в дали
снежной
Провижу я мой
странный путь.
«Жизнь в столице
Аддис-Абебе течет медленно и однообразно под синим небом, под горячим солнцем,
под усыпающий шум ленивых эвкалиптов… Напрасно вновь приехавший европеец,
привыкший к нервному пульсу жизни белого материка, будет стараться внести этот
темп в свою работу и жизнь здесь – ему не вырваться из теплых, усыпляющих рук
Африки, он все равно унесет и во сне подчинится ритму тысячелетий», – напишет
Павел Булыгин в статье «Жизнь русских в Абиссинии»17.
Даже живя на
чужбине, душа поэта оставалась там, где прошли детство и юность, в тех родных
местах, где писались первые строчки стихов, где впитывала душа музыку русской
поэзии:
В изгнаньи, вдалеке
родного края,
Где я теряю
молодость мою,
Как птица в клетке
грустно я пою,
Минувшее напрасно
вспоминая.
«Оборванный сонет», 1921.
Читая стихи
Булыгина этого периода, невольно приходят на ум стихи поэтов «парижской ноты»,
которые Булыгин, по всей вероятности, хорошо знал, бывая в Париже и
познакомившись там с многими из них. Уехав из России в 1920 году и путешествуя
по Европе – Латвия, Литва, Берлин, Париж, – он восклицает: «Какое счастие
дышать / Ветрами всех миров над бездной!» В Абиссинии он очутился совершенно в
другом мире, изолированный от близких ему людей, от привычного общества. Мысли
все чаще возвращаются в прошлое, воскрешают память:
Я устал от тоски по
родному,
Я здесь слишком, уж
слишком чужой.
Все мне снится, что
еду я к дому
По дороге знакомой
такой…
И даже в чужой стране душа поэта остается «в плену
прошлого», в ней царит смятение, боль и все та же такая острая, такая терпкая
тоска:
И здесь в горах,
среди ветров пустыни,
Среди зыбей песка,
Где прошлое томится
и поныне,
Живет тоска моя…
Часто в своих
стихах Булыгин использует образ звезд. Причастность его к миру звезд является
как бы отражением его романтических настроений.
В то же время, для Булыгина звезды – это символ и прошлого, напоминание
о России, – и будущего, и «синие мысли далекого Бога». Образ звезд часто
использовали поэты эмиграции, скажем, у Ивана Савина: «Зеленый свет сбежит по
скалам, / Как изумрудная слеза»; или у Ивана Елагина: «Помнишь звезды. Наши
звезды помнишь? / Нас от звезд загнали в погреба» (одна из книг Ивана Елагина так
и называется: «Тяжелые звезды»). Этот же образ возникал и в поэзии Гумилева:
«Холодные звезды тревожного марта / Бледнели одна за другой за окном».
Много в пути
вспоминается, много…
Горько и гневно
смотрел я назад…
Синие мысли
далекого Бога
Звездными каплями в
небе дрожат.
В 1930 году, живя в
Абиссинии, Павел Булыгин получает первую премию на конкурсе русских поэтов в
Варшаве за поэму «Пороша», написанную онегинской строфой. «Лучшие стихотворения
Булыгина мелодичны, напевны, проникнуты искренним и сильным чувством», – пишет
литературовед Вадим Крейд в «Словаре поэтов Русского Зарубежья»18.
В 1934 году,
оставив Абиссинию, Булыгин отправляется ходоком от старообрядцев в Парагвай.
Там он основал русскую старообрядческую деревню:
За облака я часто
принимал
Сквозные контуры
Синая.
Я русскую деревню
основал
В лесах глухого
Парагвая.
Скончался П. П.
Булыгин в 1936 году. В газете «Новое русское слово» за авторством Петра
Пильского был напечатан некролог: «…На войне он пробыл до самого конца, был
ранен, контужен, получил несколько отличий – этот человек вообще отличался
большой смелостью, большим личным достоинством и бескорыстием»19.
Пора седлать
привычного коня.
Зовет труба вдали
призывно где-то.
Пора мне в путь.
Что ждет еще меня,
Охотника, скитальца
и поэта?
Вадим Крейд пишет,
как «его нашла дальняя родственница Булыгина, заинтересовавшаяся судьбой поэта.
В результате в 2009 году вышла книга стихов и прозаических произведений поэта
под названием ‘Пыль чужих дорог’20, изданных внучатой племянницей поэта
Татьяной Сергеевной Максимовой»21. У Максимовой также сохранилось 42
письма жены поэта, где та описывает жизнь в Абиссинии и тепло рассказывает о
своем муже, о его характере и особой, трогательной любви к животным, а также 50
писем подруги Агаты, Евгении Лембке. «Агата Титовна пишет письма-воспоминания о
событиях более чем тридцатилетней давности. Но от этой эпистолярной
ретроспекции картины их африканского бытия не тускнеют, не теряют своих красок,
скорее наоборот, водоворот времени как бы шлифует портрет любимого и любящего
человека в экзотическом африканском интерьере»22. По словам жены,
Павел Петрович был человек «горячий, честный, прямой, вспыльчивый как порох, но
скоро отходящий и бесконечно добрый». Его поэтический талант долгие годы
оставался незамеченным, хотя поэт он был милостью Божьей, именно какая-то
божественная, «космическая» интуиция вела рукой его, писавшего такие глубокие и
таинственные строчки стихов:
Я, наверное, скоро
умру, –
Всё тоскую, томлюсь
без толку,
Знаешь, как хорошо
поутру
Поклониться росе и
Востоку.
Мистическое
предчувствие смерти остро переживали поэты первой волны эмиграции. В 1921 году,
будучи еще совсем молодым человеком, Булыгин написал стихотворение, в котором
предсказал свою раннюю смерть вне родины, «в пыли чужих дорог»:
А в пыли у дороги
Упавший деревянный
крест лежит.
И Ангел в трепете к
кресту приник,
Узнав Поверженный
Скорбящий Лик…
Интересно, что в
1934 году вышла книга стихов другого поэта эмиграции, Бориса Волкова, под
схожим названием: «В пыли чужих дорог»23. Возможно, что названия
этих двух книг: «Пыль чужих дорог» и «В пыли чужих дорог» – простое совпадение.
Жизнь Волкова, так же, как и жизнь Гумилева и Булыгина, была трудной и яркой,
судьба бросала его из одной страны в другую, пока Волков не поселился в
Америке, где трагически погиб под колесами автомобиля в 1953 году.
Как и многие поэты
его времени, Булыгин предчувствовал свою раннюю смерть:
Жизнь кончена.
Пробил внезапный час,
Последняя хрипит
еще минута.
Кольцо неосторожное
замкнуто.
И за окном усталый
свет погас.
В 1935 году в
Парагвае он напишет стихотворение, посвященное другу – А. Башмакову
(поразительный факт соединения двух биографий: отправившись на поиски гроба для
скончавшегося Булыгина, старого друга, Башмаков умрет от ранений, полученных на
улице, – в день военного переворота в Парагвае, 17 февраля 1936 года):
Быть может, срок
уже намечен
И вздох последний
близок мой.
Заглянут в гроб
пугливо свечи.
Душа уйдет… опять
домой…
В этом году
исполнилось 120 лет со дня рождения Павла Булыгина и 80 лет со дня его смерти.
Павел Петрович Булыгин скоропостижно скончался на террасе своего дома в
предместье Асунсьона, в крайней нищете, от кровоизлияния в мозг, через две
недели после своего сорокалетия. Так описала его смерть вдова поэта: «17
февраля 1936 года сидели на веранде. Павлуша читал вслух отрывок из ‘Трех
мушкетеров’. Вдруг задохнулся, откинулся, и его не стало» (из письма от 22
сентября 1965 года). Последние годы Павел Петрович много пил – и только так,
почти теряя рассудок, заглушал он свои страдания. В некрологе, появившемся в
одной из эмигрантских газет, были такие слова: «Странник, воин, поэт,
неугомонный кочевник… – поразительное и чудесное сочетание черт. У него было
выразительное лицо, смелое сердце, громадный темперамент…»
После смерти мужа
Агата Титовна нашла в кармане покойного четверостишие, написанное на блокнотном
листочке:
Мне пальмы не
нужны…
Верни меня России,
Боже!
Мне иволга родимой
стороны
Всех райских птиц
сейчас дороже…
Эти строки были
написаны поэтом в Асунсьоне 15 февраля 1936 года – за два дня до смерти. В этом
предсмертном крике поэта выражена вся трагедия его жизни вдали от России.
* * *
Абиссиния была
чужая, но «колдовская», полюбившаяся страна, над которой светили «чужие звезды»
и другому русскому поэту, Ивану Хвостову.
РОССИЯ
Пучина темная морей
Легла, как пропасть
между нами,
И небо чуждыми
звездами
Горит над головой
моей!
И все ж, вечернею
порой
На север взор мой
обращая,
С какою пламенной
мольбой
К тебе, далекая,
взываю.
Отец поэта,
пензенский губернатор С. А. Хвостов, погиб в 1906 году во время покушения на П.
А. Столыпина. Во время войны он служил в Семеновском полку, был тяжело ранен. В
стихотворении «Родному Семеновскому полку» молодой Иван Хвостов писал:
– «Он умер!» – со
злобой твердили враги.
Былое погибло и
смято.
Какому безумцы
мечты дороги,
Кому наше прошлое
свято?
…………………………..
То старая слава
пылает в груди.
Семья собралась
полковая.
Семеновцы снова
идут впереди,
За ними – Россия
Святая!
Февраль, 1918
В 1918 году молодой
князь Хвостов был трижды приговорен большевиками к расстрелу, но, по чистой
случайности, ему удавалось спастись. Он бежал из тюрьмы и создал
Добровольческий полк по охране Вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Как и
Иван Булыгин, Иван Сергеевич Хвостов прошел через ад войны и смерть родных ему
людей. В одном из своих лучших стихотворений «Могилы», написанном в 1925 году,
он вспоминает тех погибших в Крыму, «в Донских безбрежных степях» или «в тени мне
родственного дыма, / в московских родственных стенах»:
Увы, чтоб сердце
сохранило
Воспоминанья о
былом,
Везде безмолвные
могилы
Остались на пути
моем.
До переезда в
Абиссинию он жил в Париже и Германии. Но Европа не привлекала поэта – Хвостов
называл ее той «пустыней», где царили лицемерие, безумье и безбожье. Реальная
пустыня далекой африканской страны и «вой шакала» были ему милей, чем
«продажный, хриплый» голос Европы:
Пустыня! Звездное
распятье
На потемневших
небесах.
Европа! Шлю тебе
проклятье
В моих истерзанных
мечтах!
Нет, я не сын твой!
Отрицаю
Твое презренное
родство,
И с ног усталых
отрясаю
Я прах гниенья
твоего!
В 1924 году князь
Хвостов уехал в Абиссинию на поиски счастья. И только там, в далекой, дикой и
первозданной стране нашел Иван Сергеевич покой и цель жизни. Через год после
приезда в Абиссинию, усталый душой, скорбящий по России, откроет он в своих
стихах тайну решения поселиться вдали от цивилизации:
Настанет день, и я,
возможно,
Пойду паломником
живым,
Всю землю обойду
тревожно
К могилам близким и
святым.
А может быть, мой
круг свершая,
Безрадостный
окончив путь,
Вдали от всех,
изнемогая,
Покой найду я
где-нибудь.
В Аддис-Абебе Иван
Сергеевич нашел и покой, и свой новый дом. Там он организовал русскую общину –
хотя продолжал чувствовать себя в этой далекой африканской стране чужестранцем:
Я знаю, в душу не
проник
Пустыни многоокий
миг,
Не стерли новые
картины
Мне образ северной
равнины!
Местные жители
называли Ивана Сергеевича за его доброту «Божьим человеком». После Второй мировой
войны он помог многим невозвращенцам найти дом в Эфиопии, где к тому времени
существовала уже немалая русская община. Иван Хвостов полюбил эту загадочную и
гостеприимную страну; он получил особую благосклонность и признание императора
Хайле Селассие за перевод на ахмарский язык всего «Гражданского кодекса»
Наполеона и за свою адвокатскую работу. «Благосклонность эфиопского монарха
явилась следствием известности Хвостова как защитника бедных, нередко
угнетаемых представителей местного населения, которым он оказывал услуги
совершенно безвозмездно», – пишет в книге воспоминаний Константин Синькевич,
лично знавший Ивана Хвостова и его семью24.
О своей новой
родине написал он много стихов, вдохновленный ее необычной красочной природой:
Безмолвно, пустынно,
песчанно!
Как светлый
янтарный платок,
Блестящими
блестками тканый,
Лежит бесконечный
песок.
Цикл стихов
«Восток» включен в его единственный сборник «Песни Альконоста»25.
Поэтом Иван Сергеевич Хвостов был негромким, писал в стол, для себя («пускай лишь
для себя нанизываю строчки»). И только после его смерти вдова поэта, графиня
Наталья Владимировна Татищева с помощью друзей издала небольшую книжку его
стихов, следуя завету мужа: «Последнюю тетрадь с печальными стихами / Тебе, мой
друг, спешу я передать». Любимой и любящей жене и верному другу, посвятил поэт
цикл стихов «Голубые октавы».
Петр Евграфович
Ковалевский, известный историк и литературовед, пишет в предисловии к его
книге: «Иван Сергеевич Хвостов не принадлежит ни к одной из зарубежных групп.
Он был поэтом отшельником, оторванным от литературной среды. Но тем сильнее, и
часто скорбнее, звучат его слова о далекой родине…» И далее: «И. С. Хвостов
не принадлежит ни к какой поэтической школе. Вся его поэзия есть отголоски
великих русских поэтов, строки, навеянные Тютчевым, но он не стремился создать
что-то новое, занять место поэта. В своих стихотворениях он изливал свою душу,
и только после его смерти через его творчество вполне выявился образ этого
рыцаря долга и чести».
По всей
вероятности, Иван Сергеевич Хвостов был знаком с поэзией Павла Булыгина, так
как у него есть стихотворение с эпиграфом из стихотворения Булыгина, но
документальных свидетельств об их личном знакомстве нет.
В Абиссинии Иван
Хвостов продолжает писать стихи, в которых звучала та же ностальгическая нота,
тоска по покинутой родине, тоска одинокого человека, прошедшего трудный путь
вдали от России, – те же мотивы, что и у поэтов его поколения:
Как странно! Не
правда ль, как странно!
Я здесь одинок; ты
– одна.
Осенняя вьюга туманно
Стучится мне в
ставни окна.
И грезится счастье
обманно,
И плачет далеко
весна.
Как странно!
Неправда ль, убога
Житейская наша
дорога?
Иван Сергеевич
Хвостов умер в 1955 году, попав под колеса проходящего поезда. Вот что пишет о
его кончине Константин Синькевич: «Видимо, потеря ног ускорила его кончину. Он
умер в сравнительно молодом возрасте, всего 66 лет от роду, в марте 1955 года.
На кладбище гроб провожала огромная толпа народа во главе с представителями
правительства. Ведь его хорошо знало не только белое население столицы, но и
черное. Сам Император после похорон нанес визит вдове, Наталье Владимировне,
прибыв к ней в дом лично выразить соболезнование»26.
История русских
поэтов, живших в Абиссинии, – это история мужества, это глубочайшая трагедия
людей, оторванных от родной земли. Судьба каждого из них была одинаково
драматична и загадочна, но они оставили нам в наследство свои стихи – историю
их короткой и многострадальной жизни под «чужим небом», на котором светили
«чужие звезды», так напоминавшие им о потерянной навсегда родине.
Чужие звезды… Я
устал.
Воспоминания
тускнеют,
Жизнь переполнила
бокал,
И капли, падая,
твердеют.
Павел Булыгин
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Его перу принадлежит также научный комментарий к
описанию путешествия в Эфиопию епископа Ованеса – одного из видных иерархов
армянской Церкви.
2. Тураев Б. А. Абиссинские хроники ХIV–ХVI в.в. – Москва: Изд-во Академии Наук, 1936.
3. Газета «Возрождение» , № 4055, 5 декабря 1936 г.
4. Там же.
5. Лялина М. А. Путешествие по Абиссинии Теодора Бента в
1893 г. – СПб., 1896.
6. Miller, Henry. The Time of the
Assassins: A Study of Rimbaud. – NY: New Directions Books, 1946.
7. Формальное написание города – Харрар
(Harrar), но в
энциклопедии он значится как Харар (Harar). Оба написания правильные.
8. Газета «Возрождение», № 3800, 29 ноября 1935 г. Ю.
Мандельштам использовал старую транкрипцию написания имени Артюра Рембо.
9. Булыгин, Павел. Янтари. Стихотворения. Предисл. П.
Пильского. – Рига: 1937, 152 с.
10. Журнал «Рубеж» (Харбин), № 11 (528), 1938, Сс. 19-20.
11. Bulygin,
Paul, Kerensk,y Alexander F.
The Murder of the Romanovs. The
Authentic Account. – New York: R. M. McBride, 1935.
12. Рогачев А.
Журнал «Двуглавый орел» (Берлин), № 30, 1922 г.
13. Булыгин, Павел. Стихотворения. – Берлин: Изд-во «Град
Китеж», 1922.
14. Пильский П. Указ. соч.
15. Титул императора Эфиопии вплоть до свержения монархии
в 1975.
16. Бердяев, Николай. Смысл творчества. – Париж: YMCA—Press, 1985.
17. Газета «Сегодня» (Рига), № 172, 1928 г.
18. Словарь поэтов Русского Зарубежья. Составители В.
Крейд, Д. Бобышев, В. Синкевич. – СПб: РХГИ, 1999, С. 44.
19. «Новое русское слово», № 8484, 24 апреля, 1936 г.
20. Булыгин, Павел. Пыль чужих дорог. Собрание
стихотворений. Изд. 2-е. – Москва: Academia, 2009.
21. Словарь поэтов Русского Зарубежья. С. 43.
22. Крылова Н. Л. Хорошо иметь любимую женщину или
преданного кота. // Восточный архив, Выпуск № 17, 2008.
23. Волков, Борис. В пыли чужих дорог. Стихи. – Берлин:
«Парабола», 1934.
24. Синькевич, Константин. Вне родины. – Москва:
«Воскресенье», – Рыбинск: Изд-во ОАО «Рыбинский Дом печати», 2004, 484 с.
25. Хвостов, Иван. Песни Альконоста. – Брюссель: Издание
журнала «Перезвоны», 1960, 160 с.
26. Синькевич,
Константин. Указ. соч.
Филадельфия